Последний танец Ермолая

Ночь. Музыка глухо билась о дома, дорогу, казалось, даже о само небо — грубая и громкая. Раскрасневшиеся люди танцевали в её ритме, всё быстрее и быстрее. Деревня бодрствовала, отмечая Праздник. Наступала весна...

В лес тоже возвращалась жизнь: грачи уже расхаживали с важным видом, выискивая пищу. На деревьях набухали почки, готовые прорваться первыми зелёными листьями. Под ногами весело журчали неугомонные ручейки.

В деревне гремели колонки. Самогон литрами исчезал в бездонных глотках её жителей. Старик Ермолай, пьяный до беспамятства, сорвал с себя льняную рубаху, обнажив плотное тело с уродливым шрамом на правом боку. Внезапно он почувствовал себя молодым и бросился за юной Татой. Она завизжала, но музыка перекрыла её крик, оставив без ответа.

На краю леса собиралась гроза: казалось, будто на небо кто-то пролил густые синие чернила. Ветер постепенно набирал силу. По опушке крался старый, матёрый волк, сжимая в зубах зайчонка.

Старик порвал сарафан на Тате и попытался её изнасиловать, но не смог. В расстроенных чувствах он опустился на полуразвалившуюся скамейку и заплакал. Девушка осторожно подошла, положила руку ему на плечо и начала успокаивать:

— Не переживай ты так, дед Ермолай. С кем не бывает...

Он уткнулся лицом в её пышную грудь и, сглатывая горькие слёзы, проговорил:

— Что ты понимаешь, Тата... Знаешь, как я жил? Робятки... знаешь, какие у меня были? Помнишь? Все красавцы, как на подбор. У Ваньки такой смешной чуб был. Сам чёрный, а чуб-то почти белый. Митька, наоборот, светленьким получился. Ходил всегда, гордо подняв голову и улыбался, словно скалился! Иногда прямо мурашки по коже. Понимаешь? А что теперь? Где они все?

— Так померли они уже давно, дед Ермолай...

— Померли... Правду говоришь. Все до единого сгорели в баньке... эх. Как теперь жить? А умереть не получается.

— Умереть ещё успеется, — Тата нежно погладила его по голове.

Пьяные люди стали потихоньку расходиться по домам. Кто-то выключил колонки.

В лесу упали первые тяжёлые капли, и гулкое раскатистое громыханье прорезало воздух. Высоко над ветками деревьев небо вспорола молния и ударила в старый дуб. Дерево загорелось ярким пламенем, но вскоре остались лишь угли.

— Тата! — молодецкий окрик остановил уходящих деревенских жителей.

Девушка обернулась и увидела местного паренька. Ума в нём было мало, зато силы — хоть отбавляй.

— Что, Лёнька? — спросила она.

— Давай жить вместе! — воскликнул он, на лице заиграла улыбка.

— Так зачем оно мне? — подбоченившись, удивилась Тата.

— Ты баба видная! — начал он, — а я сильный. Силу надо уважать! Соглашайся!

— Лёнька, что это за глупости такие опять? — вздохнула она, а затем с усмешкой добавила: — Меня вон уже дед Ермолай сосватал!

Лёнька нахмурился, подошёл к ним, сурово посмотрел на старика сверху вниз, отчего Ермолай нервно сглотнул, и строго спросил:

— Это правда?

— Раз Тата так говорит... — пробормотал дед.

Остальные жители стали подтягиваться к ним. Уж больно любопытно им стало, чем дело кончится. Из-под скамейки вынырнул лохматый пьяный баянист, достал свой музыкальный инструмент и стал тихонько наигрывать бодрую мелодию.

Первые закричали женщины:

— Драка! Драка!

К ним присоединились мужики и дети:

— Драка! Драка!

Ермолай испуганно закричал:

— Люди добрые! Что это вы удумали? Он же меня одним ударом в гроб отправит! Хватит!

Никто его не слушал.

Лёнька обратился к толпе:

— Хотите драки, будем вам драка!

И рассмеялся так громко, что задрожали стёкла в домах.

Ермолай побледнел. По лбу покатились крупные капли пота. Огромная детина по имени Лёнька стал приближаться к нему. Старик прошептал:

— Может, не надо, а? Помнишь, я ж тебе игрушку подарил в детстве! Ты с ней не расставался целый год! Помнишь?

Лёнька занёс руку и одним ударом под подбородок выбил из Ермолая дух. Старик рухнул, словно пустой мешок. Один раз моргнул и умер.

Гроза в лесу стихла, так и не докатившись до деревни, но последний её удар прозвучал в тот самый миг, когда Ермолай испускал дух. Был он так близок и ярок, что его увидели все, кто наблюдал за дракой.

***

Заяц-русак, запутывая следы, почти вернулся к месту старта, но вдруг остановился. Что-то насторожило его — возможно, стрёкот сороки или внутренний инстинкт. Он повернул в другую сторону и рванул прочь.

Спрятавшийся с ружьём Лёнька разочарованно выдохнул. Приближалась зима. Тата недавно родила второго мальца, а еды было катастрофически мало. Весь год ему не везло: урожай погрызли вредители, зверь убегал, да и жена где-то по вечерам пропадала.

Так и бродил Лёнька по лесу, плутая, снедаемый злостью и усталостью, пока не заблудился окончательно. Наступал тревожный полумрак. Где-то совсем близко раздался волчий вой — к нему тут же присоединились ещё два, потом третий, и вскоре выла уже целая стая. Детина присел под осиночку и загоревал. В ружье остался всего один патрон — остальные он выпустил впустую, гоняясь за зайцем.

И тут он заметил, что за кустиками черники торчат серые уши. Лёнька быстро прицелился и выстрелил, но не попал. Заяц выскочил и сразу рванул дальше. Охотник, разозлившись, бросился в погоню.

Бежали они по кочкам, между деревьев, перепрыгнули ручей. Тьма сгущалась. И вот, наконец, истощённый Лёнька рухнул на траву. Посмотрел — а заяц тоже замер и глядит на него, словно зовёт продолжать гонку.

— Не могу я больше, — охрипшим голосом ответил он и положил рядом бесполезное ружьё.

Русак подпрыгнул и скрылся в кустах, оставив человека наедине с ночью. Подумал Лёнька, что всё, конец ему пришёл. Но спустя несколько минут тот же заяц вдруг вынырнул уже с другой стороны. Подобрался к человеку близко-близко, так что почти дотянуться рукой можно.

Обрадовался Лёнька гостю, хоть какая-то компания. Любовался им, только всё не мог понять, почему животное так странно себя ведёт. И тут заметил на правом боку его уродливый шрам. Будто знакомый даже, но никак не мог вспомнить, откуда. Решил выбросить это из головы. Думал он, что, по крайней мере, если появятся волки, заяц убежит и таким образом предупредит его о приближении хищников. Расслабился Лёнька и даже прикрыл глаза.

Сквозь сон услышал у себя перед лицом чьё-то дыхание. Открыл глаза — перед ним была волчья морда и острые клыки. Испугался, схватился за ружьё и стал бить им по зубам врага. Волк легко отскочил, и перед человеком предстала новая картина: десятки волков окружили его, целая стая, а впереди, словно предводитель, стоял тот самый заяц со шрамом на боку.

А прямо за ним стояли два матёрых волка: один — полностью чёрный, лишь белое пятно между ушами; другой — светлый, держал морду высоко и скалился.

Вдруг Лёнька вспомнил, где видел этот шрам: у старика Ермолая, которого когда-то убил одним ударом. Признал он и чей чуб, и чей оскал были.

Отложил детина ружьё в сторону и приготовился к смерти. Хоть и дураком был, но сразу понял, чем дело кончится.