Касаткин крест

 - Та шо ж такое?! - таксист дядя Миша сделал досадливое «це-це-це»: 1987 год на дворе, июль, полдень, а где делись все «товарищи советские отдыхающие»?! У железнодорожного вокзала «Одесса-Главная» на стоянке такси — всего одна приезжая: худущая, как швабра, простенькое платьице, старый чемодан, линялый баул. «Трудовая голытьба» - вычислил дядя Миша, подъезжая впритирку к тротуару. Нагнулся к пассажирскому окошку и крикнул:

- Куда, краса… - и растерялся: вся красота оказалась спрятана под бледненько-розоватым платочком. Глаза же были прозрачно-серыми, как море в феврале и такими же безрадостными. «Голытьбе», похоже, не меньше полтинника.

Женщина нагнулась к окошку, протянула бумажку с адресом и невнятно спросила, хватит ли ей четырёх рублей.

Дядя Миша кивнул, выбрался из «Волги», не спеша открыл багажник, показал ей: давай чемодан. Глядя, как тонкие натруженные руки волокут вещи к машине, не выдержал. Вздохнул, забрал багаж и сам погрузил; распахнул переднюю дверцу и сделал красивый жест: «прошу!», но угрюмая приезжая помотала головой, таксист протянул «поняа-а-атно» и помог ей усесться сзади.

Пока обходил «Волгу», пассажирка забилась в самый уголок, скукожилась.

- Ну, мадам, желаю вам приятной поездки!

- Мне точно хватит четырёх рублей? - вопрос звучал невнятно, словно губы еле шевелились.

- Фатит, - ответил дядя Миша, включил счетчик и покатил.

Несколько раз он пытался поймать в зеркале заднего вида взгляд клиентки, но без толку. Говорить ей явно трудно. Самому языком чесать — ПДД не рекомендуют, а дядя Миша их чтит, за 40 лет ни одного «прокола».

- Мадам, вы любите одесские песни?

Сзади буркнули «не знаю».

- О, мы восполним этот пробел!

И дядя Миша включил свою гордость — японскую магнитолу, щёлкнул кнопочкой проигрывателя. Звучали завершающие аккорды какой-то песни, водитель с улыбкой спросил:

- Вы слышали Александра Розенбаума? Я думал, это наш одесский артист. А он, оказывается, ленинградский врач! Сам сочиняет, сам поёт. Сейчас будет щикарная вещь!

Ответного взгляда дядя Миша не дождался, сосредоточился на дороге и песне.

После простенького вступления зазвучал хулиганский баритончик:

Гоп-стоп, мы подошли из-за угла,
Гоп-стоп, ты много на себя взяла.
Теперь расплачиваться поздно,
Посмотри на звёзды…

Дядя Миша тихонько подпевал и не обращал внимания на заднее сиденье. А там творилось неладное: пассажирка побледнела, взгляд сфокусировался на невидимой точке, на лбу появилась испарина. После слов «Гоп-стоп, Сэмён, засунь ей под ребро… смотри, не обломай перо» женщину начали душить рыдания. Так что, если бы аккурат к концу песни дядя Миша на очередном светофоре автоматически не бросил взгляд в зеркало, клиентка, возможно, отдала бы богу душу. Бормоча ругательства, таксист резко вырулил за знак «стоянка запрещена», схватил аптечку, выскочил из машины, на ходу доставая валерьянку, распахнул пассажирскую дверь и невольно отшатнулся, увидев залитое слезами, искорёженное шрамами, перекошенное от ужаса лицо. Дядя Миша выволок женщину из салона, сунул ей в ладошку таблетку, подхватил на руки и перенес через тротуар на скамеечку в тени. Метнулся к автомату с газировкой в пяти метрах от скамьи, принес стакан холодной воды, рявкнул:

- Таблетку приняла? Воду держи! Я машину чуть дальше переставлю. Сиди здеся, никуда ни шагу! - и рванул к «Волге». Пока нашел место для парковки, пока вернулся - женщине вроде стало полегче, лицо спрятала под платком. Дядя Миша осторожно присел рядом, кашлянул и предложил:

- Ещё водички?

Качнула головой: нет.

- Позвольте тогда стакашек, верну на место.

Не спеша, мол, всё в порядке, сходил к автомату, выпил «Дюшесу», помыл стакан. Сгорбленная жалкая фигурка на громадной скамейке посреди жары и блеска проспекта казалась не к месту. Женщина сидела тихонько, но слезы текли без остановки, платок можно было выжимать.

- Мадам, может, вас к врачу?

Снова качнула головой: нет.

- Нам надо ехать, понимаете?

Кивнула.

- Давайте еще минуточку посидим и потихоньку пойдем до машины?

Кивнула.

- Вы меня простите, конечно… Вы что-то увидели?

Нет.

- У вас со здоровьем нехорошо?

Пожала плечами. Потом из-под платочка прошептали:

- Песня.

- Это шо, из-за песни?

Кивнула. Тю ты, дура! Ручейки текут по платку.

- Мадам, на улице так жарко, а вы плачете и плачете. Так у вас наступит полное обезвоживание, и шо я буду с вами тада делать?

Хмыкнула. Помотала головой.

- Шо вы мне машете? Пойдёмте, вас же ждут.

Нет.

- Не пойдём?

Встала и покачала головой: не ждут.

- Возьмитесь за меня и шагайте.

Она послушно шла с ним под руку.

- Только не влюбитесь, я вас очень прошу. У меня есть и Сара, и Роза, и даже местами Ульяна.

Снова хихикнула. Шли и молчали, потом дядя Миша спросил:

- Так шо, не влюбитесь?

Нет.

- Прэкра-а-а-асно, с головой, значит, всё в порядке. А вот и таксо. Давайте-ка вперёд сидайте.

Теперь она безропотно опустилась на переднее сиденье, дядя Миша вернулся на своё место, поехали.

- А то, может, раз вас не ждут, вы вещички оставите, да и поедем ко мне в гости? Сара дома, обещала пожарить к обеду бычки.

Из-под платочка промямлили:

- Не жалейте меня.

Поехали в тишине. Пассажирка иногда тяжело вздыхала, еще плотнее прижимала платок к лицу и молча вытирала слезы.

Наконец добрались. Тихая улочка, плывут запахи борщей и жареных «синеньких», народу - никого: обед. Дядя Миша бросил взгляд на таксометр, остановленный им на проспекте. Чуть преувеличенно досадуя, воскликнул:

- Ох, забыл запустить! Ну, оплата по счётчику, так шо с вас рупь девяносто, мадам.

Она протянула четыре мятых бумажки.

- Гражданочка, слушайте, мне до споров. У меня сейчас, может быть, от любопытства ум разорвётся, а вы мне за деньги.

Дядя Миша вытащил багаж и предложил:

- Давайте донесу?

Махнула рукой в сторону лавочки, ушла в подъезд, пошуршала там и появилась на крылечке с ключом.

- Все хорошо. Спасибо вам! Дальше я сама.

- Ну, раз не жаль вам моего сэрдца, до свидания, мадам! - дядя Миша сделал несколько шагов к «Волге», но был остановлен окриком. Обернулся: женщина рылась в бауле, достала книжку, полистала, кинула обратно и вынула тетрадочку. Из неё выудила свёрнутую несколько раз старую газетку и протянула дяде Мише. «Ленинградский рабочий», август 1969 года. Ткнула пальцем в милицейскую сводку:

"Вчера на Васильевском острове, по адресу... двое неизвестных нанесли три ножевых ранения 25-летней К. и бросили ее на набережной Невы у дома №... в бессознательном состоянии. Свидетели расправы вызвали скорую, которая доставила пострадавшую в больницу им.Пирогова в тяжелом состоянии. Личности нападавших выясняются..."

Дядя Миша поднял изумленный взгляд:

- Это шо, про вас?

Она мелко закивала, из-под платочка прошелестело:

- Я с ними обоими... жила. Вместе на дело ходили. Потом решила бросить. Ну они и... Но меня спасли. А Семёна и Матроса поймали. Лесоповал.

Дядя Миша в уме состыковывал эту газету, изуродованное женское лицо, гопников и песню Саши Розенбаума.

- Они мне этим... - она опустила платок, открыв страшный крест из шрамов, -  всю жизнь перечеркнули. Ни красоты. Ни семьи. Ни счастья. Громадная цена — за семь краж-то.

- Мадам, вы поразили меня сейчас в самую суть...

- Всё как в песне. Откуда ваш Робен...

- Розенбаум.

- Откуда он знает?! - дядя Миша не нашёл, что ответить, а женщина торопливо, невнятно, со злостью продолжила:

- Только лучше бы они меня, как в песне, совсем убили! Надо было остаться в Ленинграде. Я от их корешей по всей стране пряталась, мести боялась. Почти двадцать лет места найти не могу. Вот приехала. Это дом одной... знакомой. Всё по-честному. Не думайте плохо!

- Что вы, я думаю только, что Одесса вас отогреет! Вы кем работаете?

- Я всё могу. Лишь бы не на людях.

- В детском саду у моей Сарочки уже неделю ищут повариху. Пойдёте?

Кивнула.

- Ну и замётано. Как вас зовут-то, мадам?

- Клавдия Касаткина.

- А я - дядя Миша. Знаешь, касаточка, шо я тебе скажу? Судьба — тот же гопник: может прямо в сердце ударить, да только из-за угла ведь и счастье подойти может, а? Давай-ка я вещи в дом занесу и телефон свой напишу. Вечерком позвони, обо всём с Сарой и договоритесь.

От улыбки шрамы на лице перекосились, обнажилась розовая десна, и дядя Миша не выдержал, отвёл взгляд. Суетливо внёс вещи в «подружкину хату», записал номер телефона, попрощался и уехал.

Дома он рассказал Саре совершенно невероятную историю ленинградской воровки, жестоко наказанной сожителями-гопниками. Сарочка охала, обещала помочь и всё устроить в лучшем виде.

Весь вечер они ждали звонка, но ни на следующий день, ни завтра, ни до конца недели Клава им не позвонила. Несколько раз дядя Миша пытался застать её дома — без толку. По больницам, моргам звонили — тоже безуспешно, ну да это хорошо. Сара, мудрая женщина, рассудила: видать, Клава своим путём пошла, повлиять на это они никак не могут, а значит, и огорчаться тут нечего, береги сэрдце, Мойша.

И дядя Миша расстраиваться вроде как перестал. Но песню Александра Розенбаума «Гоп-стоп, мы подошли из-за угла» разлюбил и с кассеты стёр.