Мечта об идеальном исполнителе

Почему такая тоска накрыла меня после посещения Дома Музыки? Дело ли в виртуозной игре Алексея Любимого и Вячеслава Попругина, в оригинальном репертуаре или еще в чём-то? Осень? Хандра?

Весь вечер - это лучшее исполнение того, что есть в моей душе, я узнавала себя в музыке Кейджа - дикая, первобытная, без рамок и ограничений, порой невыносимая и немыслимая. У Дебюсси я яркая и красочная, сексуальная и манящая, таинственная и смеющаяся. Моцарт показал меня девочку, беззаботную, открытую, веселую и легкую, наивную и игривую, дарящую и щедрую. У Стравинского я комсомолка, спортсменка, пионерка и отличница, лидер и авангард, строительница светлого будущего и идеалистка. А у Сати сумасшедшая, абсурдная, независимая, оригинальная, свободная от стереотипов и рамок.

И удивительный выбор произведения для финального исполнения на бис "Эксцентричной красотки", думаю, тоже не случаен...

Каждый музыкант мечтает об идеальном инструменте, каждому инструменту нужен свой исполнитель, который сумеет максимально полно раскрыть все его возможности. Бывают ли идеальные пары инструмент-исполнитель?

Я каждой своей клеточкой чувствовала, какой кайф ловит Любимов от того, что делает. Какая любовь и безумная энергетика, заряжающая всех вокруг! И мне казалось, что вот он - идеальный исполнитель. И он может виртуозно играть на многих инструментах... Умелые, думающие, любящие, профессиональные руки заставят звучать так, как это и было задумано Создателем? Или не каждым рукам откроются все тайны инструмента? Может быть, это инструмент позволяет исполнителю услышать голос своей души? Как это устроено?

Кто я? Как я звучу? Что с моей настройкой? Как можно судить обо всем об этом, если ничего лучше "Собачьего вальса" и "Во саду ли, в огороде..." на тебе никогда не исполняли? Или даже такой репертуар можно исполнить так, что закачаешься? И что лучше гарантированный личный тапёр, который никуда от тебя не денется, будет протирать тряпочкой пыль и заботиться о тебе или же человек мира, знающий толк в звучании струн души? А что, если это только фантазии о том, что можно зазвучать по-другому? А что, если ты - семиструнная гитара, а на тебе всегда играли, как на балалайке? А если тебя воспитывали как балалайку, ты себя позиционировала как балалайку... И чем виноват тапёр? Он же шёл на балалайку, он умеет играть только на балалайке... Или виноват? Потому что не видел, не хотел видеть ещё струны, другие возможности, не импровизировал, не пытался освоить новые горизонты. А я? Что же молчала? Боялась? Чего? Вопросы... Вопросы... Вопросы...

Пожалуй, я хочу рискнуть, найти ответы и проверить на практике.

– Ясно. Ну, ээээ... Спасибо, конечно, но вы нам не подходите.

– Что? Но позвольте...

– Понимаете, у нас пацанская гаражная группа. Лабаем треш-металл, панк-рок и всё такое. Вася на прошлом пати нажрался и разбил свою басуху об столб, вот и ищем замену. У него вообще первая была склеена из ДСП. А у вас гриф вон как новенький. В руки взять стрёмно.

– Но позвольте! Паганини тоже не щадил инструмента, зато каждая скрипка мечтала оказаться в его руках! Почувствовать, как смычок нежно касается струн, пронзает...

– ...биосферу, да-да, я в курсах. Попробуйте в эту, что ли, в музыкальную школу?

– Куда? В школу? Чтоб меня мучили и терзали бесконечными гаммами двоечники, а все соседи проклинали и мечтали, чтоб мой век скорее подошёл к концу?!

– Ну или к стрит мьюзик бэндс. Они, вродь, неплохо загребают.

– Да вы хотите меня оскорбить?!

– Эээ... Я? Ваще-то...

– Я вам тут душу изливаю, а в ответ получаю неслыханное хамство! Да вы... Да вы... Да вы и в музыке-то, небось, не разбираетесь! Лупите по клавишам как... как...

– Ва-ась, а Ва-ась? Покажи даме выход. Ей чёт, кажись, хреново.

– А я не уйду! Вот не уйду и всё! Панк-рок, говорите? Треш-металл? А давайте! Кто тут самый лучший? Василий, покажите своё мастерство! Заставьте трепетать мою душу, прочувствовать единство сотворения и рождения мелодии, полёт и гармонию... О боже мой, надеюсь, вы консерваторию... Да что я говорю! Хотя бы профильное училище закончили?

– Ну дык эта, два года в бубен бил. А на гитаре батя показал три аккорда, дальше я сам.

– Какие три аккорда? О чём вы?

– Вот Соль. Потом ещё Рэ. Ну и третий.

Усилитель выплюнул третий аккорд, словно неожиданно-кислую конфету.

– Чёт не то, ща поправим.

Пальцы тронули серебристые колки, и струна осторожно проверила звук.

– Пойдёт.

Музыка потекла с бриджа весёлым апрельским ручейком, постепенно расширяясь и поглощая собой реальность. Нет, это не Моцартовская неспешная тоска по весне, которую вымучивали в музыкальных школах. Этот ручей живой, быстрый. Прыгая со струны на струну, он смело взрывался и превращался в энергию, в движение вперёд.

И уже и не ручей вовсе, а мотор, что рвёт материю пространства в своём протесте. Дерзкий и своенравный, он настоящий хозяин жизни. Настоящей жизни. Может быть той самой, о которой гитара желала всей душой и теперь, не веря своему счастью, трепетно подстраивалась под каждый бой.

Как долго она этого ждала, не представляя чего именно. Вечные этюды, нескончаемые сюиты – разве они могли сравниться с этой необузданной мощью, что заполняла воздух нарастающей грозой.

Пальцы метались по дрожащему от напряжения грифу, и музыка проникала в самое нутро, доставала до потаённых точек души, заставляя выть и реветь от наслаждения.

– Да! ДА!

Струна взвизгнула в последний раз, и корпус треснул от удара по колонке. Потом ещё удар, ещё. Куски инструмента разлетелись по углам гаража, ударились о стену и в тишине упали на грязный пол.

– Твою мать, Вася. Вторая за неделю.

– Да пошёл ты.