Аластер

Назойливый звук прервал душное забытье. Почему-то подумала, что это они. Вскочила, не заботясь о тапочках, ринулась в прихожую. Запоздало вспомнила, что лохматая, пижама не свежая, а лицо заплаканное. А хотелось выглядеть, как сильная женщина. Но дверь открывала уже, придумывая, что сказать.

Под дверью - высокий незнакомый парень. В черных штанах для йоги и худи-оверсайз. Он, наконец-то перестал давить на кнопку звонка и откинул капюшон. В свете тусклой подъездной лампочки мигнула мужская серьга.

«Все с ним ясно…» - равнодушно подумала Полина и перешла в наступление:

- Вы разбудили меня! Время знаете сколько?

- А Вы знаете? Что за вой третьи сутки? Животных мучаете? – вгляделся в лицо молодой женщины, – Ну- ка? - Втолкнул Полину в квартиру и включил свет. Недовольное его лицо на глазах стало беззащитно виноватым.

-Значит, это Вы… воете. Помощь нужна? Может скорую… или. Ну… эту… знаете.

- Нет, в дурку… не поеду… Все нормально. – Полина ждала, что все выяснив, сейчас он уйдет. Но парень закрыл дверь и нагло прошел в комнату.

- Знаете? Я намерен это прекратить. Вы своим воем не даете мне работать. Рассказывайте, что у вас стряслось, - он вальяжно развалился на диване, приготовившись слушать. Полина с досадой подумала, что странный гость не снял огромные кроссовки и теперь топчет белый ковер своими «лыжами», но ничего почему-то не сказала, а присела на краешек кресла, напротив.

- Мой муж… и наша приемная дочь… - Нет! Она не может этого сказать. Слезы снова душат. Колючее, холодное нечто застряло в груди, подступает к горлу и не дает дышать. Плачь, снова превратился в вой. И она бы опять, наверное, потерялась в своем горе, но увидела вдруг его глаза. Близко, близко… Белые! Абсолютно белые глаза с черными зрачками, маленькими от яркой лампы.

- Рассказывай, Поля. Что с ними случилось? Они живы?

- Они – любовники. Любовники! Мой муж и наша приемная дочь! Вырастила на свою голову.

Ты понимаешь какое это предательство? Я не могу дышать. Жить не хочу. Из дома ушла. А они... просто уехали отдыхать.

— Может, позвоните кому-то из родственников, пусть приедут?

— Подруге разве что, — ее голос сорвался и по щекам покатились слезы.

— Нет! Поля, держи себя в руках. Звони подруге.

— Не хочу, не хочу слушать ее поучительный тон: «Я же говорила, не бери взрослую девочку, я же говорила, я всегда права, бла-бла».

— Ясно, мне надо работать. Оставить тебя одну я не могу. Выход только один — идем ко мне.

— Да бросьте, я не буду плакать, обеща-а-а-а, — последнее слово сорвалось в самый настоящий рев.

— Ну-ну, все. Отказ не принимается. Бояться тебе нечего, как видишь.

Поля хотела еще раз отказаться, но он так уверенно зашагал на выход, что его было не остановить.

— Идем.

Комната была чистой, но почти пустой: диван, низенький столик с растопыренными ножками, да лампочка, свисающая на кривеньких проводах по центру потолка. Она села. Вдруг от мысли, что уснет в присутствии малознакомого мужчины, ее охватила тревога. Поля поерзала, но тут же сообразила: у него уже была возможность сделать что-то дурное.

Она расслабилась и погрузилась в объятия гостеприимного дивана. В отсутствии ненужных предметов ей стало необъяснимо спокойно. Поля закинула ноги на столик. Будто ее больше ничего не ограничивало своим присутствием, необходимостью смотреть на все эти картины, статуэтки, горшки с цветами, коих полно в других квартирах. Здесь все было просто, без ограничений.

Поля вдруг вспомнила, что не спросила имени нового знакомого, но отвлекать его от работы не решилась.

Поля открыла глаза. Как ни странно, она стояла.

— Проснулась, наконец. Доброе утро. Ты пристегнута, но это для твоего же блага.

— А-а-а!

Хлесткая пощечина обожгла щеку.

— Поля, прошу, не надо. Тут можно концерт Led Zeppelin устроить, и никто не услышит. Видишь эти треугольники на стенах? Звукоизоляция.

— Что, что, что… тебе… нужно?

— Это тебе нужно. Меня зовут Аластер. Аластер Кроулинев. Я правнук Кроули. Слышала о таком?

— На... Нет.

— Да и не важно, сумасшедший дед был. Так запутаться.

Поля изо всех сил трепыхнулась, но руки и ноги были плотно пристегнуты браслетами.

— Это непросто, это нельзя объяснить. Только через ритуал ты познаешь мир, мир без границ, я покажу его. Мир, в котором нет порочных желаний. Где каждый позыв прекрасен, — он обхватил тонкими пальцами шею и крепко сжал. В висках пульсировала кровь. — Природа сделала нас такими, вложила все эти мысли. Почему мы должны избегать их, скрывать от самих себя?

— П… П…

Он ослабил хватку, она часто дышала.

— По… Пожалуйста, — Поля заплакала.

— Т-ш-ш-ш.

Аластер приблизился вплотную. Его член упирался в ногу. Вверх-вниз, вверх-вниз.

Ей было так противно, что это отрезвило. Он закрыл белые глаза. Она хотела вырвать зубами в серьгу, хоть как-то навредить, но случайно нащупала кончик отвертки, торчащий из кармана, худи, вытащила ее и удачно вложила в рукав пижамы.

Вдруг открылась дверь. Это была она, дочь.

— Милый, мне нужна твоя помощь.

В животе потяжелело. Приемная дочь даже не посмотрела в ее сторону, будто в комнате их было только двое.

— Я сейчас вернусь, — на ухо прошептал Аластер, — никуда не уходи.

Приемная дочь развернулась и ушла.

— Женька! — закричала Полина, — Освободи меня, дрянь!

— Не разговаривай с ней, она еще не готова. Что там?

— Он опять оторвал браслет, — услышала Полина перед тем, как дверь захлопнулась.

— Твари! Выпустите меня!

Она часто дышала. Осмотрелась. Отвертка была в руке, но запястье плотно пристегнуто кожаным ремнем. Она покрутила зажатый в кулаке инструмент, но не дотянулась даже до ближайшего крепления браслета. В комнате ничего кроме стойки, к которой привязали Полину, не было.

— А-а-а! — кричала она и трепыхалась, как мошка в паутине.

Дверь снова открылась.

— Бля@ть, где же выход, — сказал он.

Он? Гребаный Василий, муж. Отвертка упал на пол.

— Ах ты сука! Я тут!

Она выглянул из-за двери.

— Что? — его глаза округлились. — Бл@@@. Поля, ты че здесь делаешь?

— Тварь двуногая, мудак! Я тут изменяю тебе с… бл@… другим мудаком!

— Это на тебя не похоже. И я тебе никогда не изменял.

— Чего? Ах ты змея подкаблучная! Быстро освободи!

— Так, я не знаю, что тут происходит. Сперва выслушай меня.

— Развяжи сейчас же! — она дернулась до боли в запястьях.

— Нет, пожалуй, так будет безопаснее для нас обоих.

— Освободи, пока этот белоглазый не вернулся.

— Эти извращенцы заперты. Теперь скажи. За что ты так на меня злишься?

— Серьезно? Ты спишь с приемной дочкой—

— Воу-воу, ты долбанутая?

— Я видела, как вы целовались!

— Бл@, эта чертовка Женя. Она кинулась мне на шею, я даже ничего не сообразил.

— Ну да, ну да, бедняжка.

— Ну и не верь. Совсем с дуба рухнула — спать с дочкой? Фу, Поля, я не ожидал от тебя таких мерзких мыслей. После того случайного поцелуя мы уехали, отдохнули, поговорили с ней. Она сказала, что думала так можно. В общем, все прояснили. Так казалось.

То ли его родной голос успокаивал, то ли в его истории все было настолько складно, что Поля вдруг осознала несуразность своих мыслей об измене мужа с приемной дочкой.

— А когда вчера ночью приехали домой, — продолжал он, — тебя нет. Телефон недоступен. Я давай звонить твоим подругам. А потом не помню, я отключился. Думаю, эта мелкая извращенка в чай что-то подсыпала, больше я ничего не пил. Проснулся я привязанным к такой же штуке. Да только халтура эти браслеты, я рванул хорошенько, болтики отлетели, и освободил руку, потом вторую. Въехал между глаз этому Аластеру, белые линзы в стороны, он и брякнулся на пол мешком.

Вася хохотнул.

— Ну ладно, вижу ты успокоилась. Сейчас развяжу.

— Вась, что с ними-то делать будем?

— Женьку к врачу поведем, а этого мудака — в полицию.