Кто старое помянет...

Станислав Малозёмов

Картина маслом о дорогом ушедшем времени.

Я почему-то люблю старьё всякое. На фига оно мне – не знаю. Но вот люблю. Не фанатею, слава Богу, и то хорошо. А если б подвинулся рассудком на этом увлечении, то весь дом был бы забит утюгами времен довоенных и самоварами латунными да никелированными из сороковых - пятидесятых. Я такой народ встречал, дома у них был. 

Страшное дело: всё увешано, заставлено, расстелено и засунуто под диваны и шкафы, на шкафы закинуто и на подоконники. Один мой хороший друг имеет тьму несчитанных старинных вещиц всяких. Но он не стал добивать семью изобилием непригодного в сегодняшней жизни хлама. Он продал несколько старинных икон и на деньги от них открыл салон антиквариата. Теперь уже ему самому всё древнее несут, а он это продает. Бизнес как-то сам собой и образовался. Хорошо.

Ну, а салон этот, он ещё и музей. Редко где увидишь сразу столько всякого, забытого даже нашим поколением семидесятилетних. Народ туда заходит, глаза у народа сразу перемещаются на лоб и по сторонам разбегаются. И такой легкий гул всегда в салоне от голосов. Обсуждают люди вещи и предметы и у консультанта интересуются: - это что? А это для чего? А вот этот фарфоровый слон какого века и не под финифть ли он расписан?

Дома эта моя явно не прогрессивная страсть к старинному особого восторга не вызывает. Поэтому, чтобы в семье было тихо и гармонично, я хитро сочетаю пропорции современных вещей и отживших свой век. Но целых и пригодных для обихода. Сейчас я печатаю этот текст и сижу в кресле из мореного дуба с поразительно удобной спинкой и подлокотниками. 

Креслу больше ста лет, но его ещё ни разу не ремонтировали. Оно почему-то жутко нравится моим котам и кошке. Наверное, не напрасно говорят, что у кошки семь жизней. И каждую из них она помнит. Вот я печатаю, а за спиной вразвалку дрыхнет кот. Такое просторное кресло. А за спиной у меня белый кухонный шкаф.

Сделан из цельного кленового дерева вручную, с точеными ножками и переходными подпорками, аккуратно проскобленными надфилем резными дорожками под крышей и на дверцах. Ему тоже далеко за сто лет. А в соседней комнате на почетном месте давит всей своей дубовой массой огромный сундук, обитый по краям металлической лентой, которая потом переходит на крышку, образуя железные ромбики на крашеном зеленом дереве. Открывается сундук тяжеленным толстым чугунным ключом, который похож формой на золотой ключик из сказки про Буратино. Поднять крышку прекрасный, но слабый пол в одиночку не рискует и это серьёзное физическое упражнение доверяется делать некрасивой, но  пока сильной половине..

Мне хорошо среди старых предметов. Умом я понимаю, что нет телу разницы - на что уложить свой зад, чтобы, сидя, пялиться в окно или жевать тандырную лепешку. Но душе вот не всё равно. Душа каким-то неведомым способом соединяется с тем временем, с прошлым, и ловит как антенна тепло и суть времен минувших, их правду и смысл. Я храню старый, монументальный и совершенный по расположению всяких кнопок, тумблеров и крутящихся ручек магнитофон «aidas», который лично купил на всю первую зарплату спортивного инструктора в 1965 году. 

Он и сейчас работает. Иногда я кручу на нем свои первые архивные записи первых своих гитарных песен, записанных на тяжелые бобины магнитной пленки. Пел их в страшный на вид и на мерзкое качество записи микрофон МД-47. Есть у меня одна из самых первых советских радиол, которая называется «рекорд», а к ней пластинки из хорошего винила, на которых кроме знаменитых советских песен и классической музыки есть и эстрадные песенки , написанные разными композиторами на мои стихи.

Всему этому добру тоже вот-вот стукнет полвека. Даже садовые корзинки и не стал покупать новые, а собираю ягоды и яблоки, да огурцы с помидорами в корзинки, по моему, вечные. Мне их передал по наследству дед, у которого я покупал дачу. Дед тогда сказал, что пять этих корзин отдал ему отец, который тоже взял их у своего отца. Они сплетены намертво из тальника и плакучей ивы. Не могут же корзины, в которых таскают по 15- 20 килограммов урожая, продержаться в целости долго? А по подсчетам выходит, что им тоже уже под 80.

Ну, это, конечно, не всё я назвал. Книги старые и старинные, иконы, да мало ли что ещё по мелочи.

Но одно меня настораживает самого и заставляет думать о наличии какого-то непонятного заболевания мозгов. Это страшная тайна и только сейчас вот я дозрел до того, чтобы расколоться перед большим количеством умных людей. Вот ответьте мне: будет ли умный и здоровый мужик забивать несколько шкафов своими старыми рубашками, которые носили в 80е и 90е годы, и не выкидывать?

Рубашки, которые когда-то я менял на каждые съёмки программы «Всё, кроме политики»,в которой был автором и ведущим, костюмы тех же времен, плащи, куртки, ветровки, джемперы, спортивные костюмы, футболки, кеды, кроссовки из прошлой далекой жизни. Дома на меня смотрят с легким подозрением на неполную вменяемость, но продиагностироваться пока не предлагают. Не знаю, может, когда сам соберусь, схожу, проверюсь.

Хотя…Мне вот кажется, что держусь я за старьё и храню его бережно не от сумасшествия, а от слабой, но неосуществимой надежды на то, что пусть я сам в молодого и не обернусь волшебным образом. Пусть. Так, может, хоть время то вернется, когда всё это носили, пели то, что на пластинках моих пылится, читали литературу, а не просто книжки. И жили спокойнее и уверенно. Ну, это мечты, конечно…

.Где она, мечты мои, где ваша сладость?