Проклятые и отмоленные

В русском фольклоре значительное место занимают былички о проклятых детях. Материнское проклятье является одной из главных причин похищения ребёнка нечистой силой, поскольку главная защитница ребёнка от нечисти — его мать. Власть матери над ребёнком приближалась к божественной. Ходила даже такая поговорка: "Бог за людей, как мать за детей". И если мать проклинала в сердцах своё дитя, она, тем самым, лишала его своей защиты, отдавала во власть нечистой силе. К проклятиям относили выражения "веди леший", "унеси леший", "пошел к чёрту" и тому подобные, которые матери сгоряча адресуют непослушным детям. "Мать вот рассердится на ребёнка, обзовёт чёрным словом, и в зыбке появится головёшка, а ребёнок пропадёт..." При этом поведение матери никогда не оправдывалось, даже если она прокляла ребёнка, потому что устала, или если ребёнок капризничал и мешал работать. "Вот одна мать родила дочь. Та у ней в зыбке лежала, плакала, видать, и мать её как-то сильно обругала. А когда подошла к зыбке, то увидела, что там вместо девочки завёрнутое в одеяло обгорелое полено лежит". Такой поступок матери однозначно осуждался: "Лучше ударь, секани, чем чертакай! Это одному мука, а всем наука".

В качестве способа проклятья в быличках, записанных в XX веке, фигурирует и матерная брань, хотя традиционно мат воспринимался в числе оберегов от нечистой силы. Вероятно, к тому времени "лешаканье" и "чертыхание" уже воспринималось всего лишь как приличная замена матерной ругани, потерявшей своё сакральное значение.

Родительское проклятие — это вручение ребёнка нечистой силе, переподчинение его лешему, чёрту и тому подобным существам. После этого родители на время или навсегда утрачивают контроль над дальнейшей судьбой ребёнка. При этом неважно, было налагаемое проклятие умышленным или нечаянным. К проклятию порой приравнивалось и отсутствие благословения, под которым подразумеваются определённые слова и действия, направленные на обеспечение безопасности человека, домашних животных и даже предметов быта. Проклятие, явно, более древний вариант, чем отсутствие благословения, поскольку соответствует языческому, мифологическому мировоззрению, в то время как благословение — это уже признак развития христианской религии.

В сказках и быличках сюжет о проклятых развивается обычно по схеме: само проклятье — его нейтрализация или реализация — гибель проклятого или избавление (успешное или неуспешное).

На Русском Севере твёрдо верили, что ребёнка от рождения до года нельзя грубо бросать в зыбку. Родители должны бережно укладывать его, благословясь, потому что "чёрт уносит тех детей, которых бранят и кладёт вместо них либо осиновые плахи, либо своего ребёнка".

Вера эта не была исключительно крестьянской. Рассказы о проклятых и подменённых детях фольклористы записывали как в деревнях, так и в городах.

Нечистая сила, забирая проклятого ребёнка, не всегда оставляла вместо него подменыша, но очень часто эти два сюжета в фольклоре дополняют друг друга. В рассказах о проклятых детях мать, сгоряча пославшая дочь к лешему или чёрту, вынуждена потом до её совершеннолетия мучиться с подменышем: "Ну, она уже дошла до того… баба, худая! А ребёнок вовсе не растёт, всё в зыбке качается и даже ни на минуту рот не закрывает: кричит и кричит, и плачет и плачет, да зарёвывается ещё! Вот она с ним прямо не знает, чё делать. И кормит его, и всё..."

Ребёнок может быть проклят ещё во чреве матери или в момент родов. Если подмена происходит в материнской утробе, то вместо младенца рождается головёшка: "Ну, как проклянут, вот и родится головешка вместо человека. Одна женщина прямо головёшку и родила". Или: "Дитю… в зыбке изругаешь: "Эх, ты, окаянный!" Он и превратится в головёшку". При этом, головёшка может быть как предметом, в который буквально превратился ребёнок, так и истинным обликом подменыша: "Мать рабёнка своего чёртом назвала, прокляла, значит. Ну, он и не рос совсем, пил, ел, а не рос. Семь лет в зыбке. И старик к ним зашёл и сказал: "Эт ведь не ваш ребёнок". Взял его за волосы размотал, да стукнул, а в руке-то головяшка".

Ребёнок может быть проклят как внутри дома, так и вне его. Однако место проклятья имело значение. Особенно опасными являлись пограничные области с иным миром. Вне дома — это баня, дорога (перекрёсток), край поля. В доме — порог, стол, колыбель.

Пребывание в бане связано с целым рядом запретов, в том числе, там нельзя было ругаться: "В бане мать ребёнка мыла — ругнула его матом. Он головёшкой сделался. Лежит головёшка и кричит".

Если проклятье имело место в лесу или в поле, нечистые духи, появляясь чаще всего из вихря, уносили проклятых детей с собой. Впрочем, леший мог услышать проклятье, даже если мать и ребёнок находились в избе. В Вологодской быличке рассказывается: "я от своей матки поди тысячу раз слыхал, как унесло титешного (грудного) робенка. Вишь дело-то было во время обрядов, а сам знаешь — у баб тут бывает хлопотливо: то туды, то сюды. Вдруг… поднялся вихрь, сперва на улице, а потом и в избу двери отворил, да робенка в трубу лишо (леший) вынес».

Кроме лешего, проклятого ребёнка, по представлениям крестьян, мог унести/увести чёрт или домовой. Сам момент похищения незаметен: "Женщина одна укладывала ребёнка. Он кричит и кричит. Она его качала в зыбке, а он все плачет и плачет. Она вышла из терпения: "Черт бы тебя взял!" Он и замолчал. Она глянула, а в зыбке головешка лежит".

Иногда проклятый ребёнок умирает, но его, по поверьям, также уносит нечистый, подменяя тело чуркой, поленом, головешкой или своим ребёнком: "Проклятое дитя или совсем исчезает, причем местопребывание его остается неизвестным, а известно только то, что оно находится под покровительством нечистых духов и по временам является к людям в виде привидения; или же нечистый подменяет ребёнка осиновым поленом; последним народ объясняет разные хронические болезни, ослабляющие детский организм".

Как уже говорилось, особенно опасно проклясть ребёнка в "дурной час". Хотя час этот и нельзя точно вычислить, но считалось, что приходится он либо на полдень, либо на время церковной службы, особенно заутрени, когда дьяволу даётся одна секунда, за которую он может безнаказанно подменить ребёнка. Если в эту секунду мать обругает своё дитя, дьявол подменит его своим. Если же мать пошлёт ребёнка к лешему "в добрый и святой час", то проклятье не сработает, но всё же лучше вовсе не ругать детей.

Судьба подменыша, подкинутого вместо проклятого ребёнка, в русском фольклоре имеет несколько вариантов развития: 1) подменыша разоблачают (при этом иногда удается вернуть настоящего ребёнка, а иногда и не удаётся); 2) подменыш живёт в семье до определенного возраста, а потом убегает в лес; 3) подменыша крестят, после чего он умирает. Более редки варианты, когда подменыш приносит в дом богатство.

Душа похищенного чёртом ребёнка (приспанного матерью, подменённого головёшкой) считалась погибшей, если мать не спасёт её постоянными молитвами в течении сорока дней при строжайшем посте. Если ребёнка похищал сам Дьявол, то он заключал пленника в тёмной и тесной темнице, навсегда лишая света. В народе были уверены, что в таком случае ребёнок будет вечно проклинать свою мать за то, что она не уберегла его. Для спасения души ребёнка матери следовало три ночи простоять в церкви на молитве. Далеко не всякая женщина решалась на это страшное испытание. В новгородской версии данного сюжета мать приспанного ребёнка должна провести в церкви три ночи, держа мёртвого малыша на руках, чтобы освободить его из-под власти нечистой силы. Однако женщина испугалась испытания, и вместо неё пошла крёстная мать ребёнка. Она выдержала все искушения бесов, и младенец был возвращен ей — живым. Но чаще вопрос стоял не о спасении жизни, а о спасении души ребёнка.

Церковь в славянской народной традиции не представала территорией, защищённой от дьявольских козней (вспомним знаменитую повесть Н. Гоголя "Вий"). Поэтому обряд ночного стояния в церкви являлся, в представлении крестьян, по-настоящему страшным испытанием. Лишь только наступала ночь, и, оставшись одна в церкви, женщина вставала на молитву, вокруг начинали твориться всяческие ужасы. Позади женщины поднимался хохот и свист, слышались топанье, пляски, временами детский плач и угрозы. Раздавались бесовские голоса, обещающие: "Оглянись — отдадим!" Мать слышала, как кричит её ребёнок: "Не мать ты мне, а змея подколодная!" При этом оглянуться для женщины означало навеки погубить себя и ребёнка. В таком случае черти разрывали их на части. Если женщина выдерживала искушение, ей показывали ребёнка — чёрным, как уголь. Показывали его всего на одну минуту, перед тем, как запоют вторые петухи.

На вторую ночь происходило то же самое, но на этот раз ребёнок не проклинал свою мать, а твердил ей одно слово: молись! После первого петуха на мгновение появлялось дитя, уже наполовину белое.

Третья ночь — самая опасная: бесы начинали кричать детским голосом, пищать и плакать, захлёбываясь, с отчаянными взвизгами умоляли взять их на руки. Женщина должна была стойко выдержать искус и тогда среди этих отчаянных воплей слышался настоящий голос ребёнка: "Матушка, родная ты моя! Молись-молись, скоро замолишь". На исходе ночи, после третьего петуха, дьявол бросал перед женщиной мёртвого, но совершенно белого, то есть, очищенного ребёнка. Мать слышала его прощальный голос: "Теперь ты мне родная мать, спасибо, замолила!" Такой финал для благочестивых людей представлялся вполне благополучным.

В случае, если священник отказывался допускать женщину на ночь в церковь, оставалось только ходить по монастырям, просить о помощи святых старцев. Только они могли убедить несчастную мать, что душа похищенного или заспанного младенца попадёт в рай.

Все эти средства — раздача крестиков, молебны и ночные молитвы в церкви — применяются в быличках в тех случаях, когда прямо указывается, что ребёнка подменили или похитили дьявольские силы. В таких случаях на руках несчастной матери остаётся либо труп младенца, либо заколдованный "чурбан".

Иная судьба у проклятого ребёнка, унесённого "тайными людьми" (лешим, водяным и тому подобными природными духами). Такой ребёнок становится "тайным человеком", невидимкой бродит по белому свету, отыскивая себе пропитание: пьет молоко, оставленное в горшках неблагословенным, снимает с крынок сметану. При этом верили, что такого ребёнка можно отмолить, и тогда он появится на том месте, где исчез. Его тут же следовало окропить святой водой, и тогда он останется целым и невредимым.

В быличках изредка встречается описание жизни похищенного ребёнка в жилище лешего: "И принёс его старик в большой дом в лесу, и увидел мальчик, что в нём много других детей, и подошёл к ним. "А кто этот старик?" — "А это наш дедушка, он невидимо проникает в дома и берёт еду и воду и приносит нам". Посмотрел мальчик по сторонам и решил остаться, всяко лучше, чем у родителей, которые его прокляли".

Проклятого у похищенного "тайными людьми" ребёнка можно было спасти несколькими способами. Во-первых, ребёнок может быть "отброшен", то есть, возвращён по усердным молитвам родителей и специальным молебнам священника. Причём, от родителей требовались не только молитвы, но и публичное искреннее покаяние, признание своей вины. От таких совместных истовых молитв "лешего начинает что-то жечь и он откидывает проклятого к родителям. Откидыша находят где-нибудь в поле, совершенно одичавшего". Он либо ничего не помнит и не рассказывает, либо рассказывает о своей жизни у лешего, который, якобы, носил его по лесам и кормил "неблагословенной" пищей, то есть, похищенной у хозяек, не совершивших над ней обычных предохранительных действий.

Во-вторых, возвращение к людям возможно через переходный обряд — свадьбу или "накидывание" на похищенного креста (свой крест леший сразу же заставляет ребёнка снять). Кроме креста можно накинуть на похищенного предметы, имеющие особое, сакральное значение — подвенечное платье матери или мережчатую сеть. Возможность возвращение полностью исключалось только в том случае, если мать проклинала своё дитя "на веки вечные".

Сюжет такой сказки или былички начинается с родительского проклятья: "а попала я к нечистым оттого, что отец меня проклял. Как была я малых лет, подавала я ему в один жаркий день стакан мёду, да нечаянно и уронила стакан на пол — отце осерчал, прикрикнул на меня: "Экая дурища безрукая! Хоть бы чёрт тебя взял!" Только вымолвил он это слово, в ту же минуту очутилась я в морской глубине, в каменном доме, у чертей под началом".

Во многих губерниях России бытовал популярный сюжет о возвращении похищенной "тайными людьми" и выращенной ими девушки. Начинается такая история, обычно, со встречи девицы с понравившимся ей парнем. Встреча происходит в "пограничном" месте (например, в бане или в лесу). Непременным условием возвращения является желание парня жениться на ней "во что бы то ни стало". Дальнейшая совместная жизнь молодых во многом зависела от исполнения ряда условий, о чём ещё пойдёт речь впереди.

Довольно часто материнское проклятье приводит к тому, что девочку похищает банник: "мать прокляла её, послала к черту, а черт это услышал, взял ее и забрал, эту девочку. Забрал ее и ростил до восемнадцати лет, до совершеннолетия. Воспитывал... Он не черт был, а вот этот банник самый". Местом заточения девочки в таком случае служит баня, печь-каменка, то есть, место, принадлежащее баннику. Это мифологическое существо в русском фольклоре сочетает в себе признаки предка-родоначальника и домашнего божества. Банник сам определяет время перехода своей подопечной в мир людей, что сопровождается сменой её состояния и статуса. Самый распространённый способ перехода — свадьба. Порой похищенную девушку выдаёт замуж сам банник либо соответствующий женский персонаж — обдериха: "Ну, ты уже совершеннолетняя. Тебя, гыт, нужно замуж выдавать". При этом банник обнаруживает определенную настойчивость по отношению к жениху: «Сулился, так бери...». Иногда инициатива принадлежит самой «невесте из бани»: она ловит парня, зашедшего ночью в баню, и не без угрозы предлагает себя в жены. Исход обычно предрешен: «у обдерихи-то жонился». Отказ невозможен: он грозит бедой. Так в одной быличке, записанной в 1984 году, рассказывается о парне, на спор взявшемся вынести ночью камень из банной печки-каменки:

"И там его кто-то схватил за руку и говорит: "Возьми меня замуж — отпущу. А не возьмёшь — спокою не дам". Он пришёл на другой день в баню, говорит: "Выходи, кто тут есть". А ему: "Сходи к матери, да возьми крест, да пояс, да рубаху принеси". Он взял, накинул не неё крест, такая красавица получилась. Свадьбу сыграли, пошли к ейным родителям. Там мати качает ребёнка в зыбке. Она пришла: "Здравствуй, мама". Та говорит: "Какая я тебе мама, я двадцать лет качаю". Она родила её, да в бане ребёнка оставила, а его обменили. Девушка говорит: "Дай-ка ребёноцка". Сама взяла его да колонула об стол, а ето голик оказался. Таких детей называют обменёны".

Зачастую проклятая девушка совершенно невидима и может остаться такой навсегда, если в означенный срок не выйдет замуж: "Она в бане росла до восемнадцати лет, но только невидимая была. Когда ей исполнилось восемнадцать лет, он (банник) её видимой сделал и говорит: "Вот если придет, — говорит, — сюда парень молодой, если он откажется жениться на тебе, то ты вообще не выйдешь замуж и будешь такая же невидимая. Никто тебя не увидит, и вообще ты будешь одна".

«Невеста из бани» не просто невидима: она не имеет ни формы, ни внешнего облика, ни одежды (в народной традиции имеющей знаковый характер), ни определенного статуса. Не имея своего облика, она не обладает и отличительными особенностями: "Приходи в двенадцать часов ночи в баню со сватами. Выйдет нас двенадцать девок, а чтобы ты меня отметил из всех нас одинаковых, я ленточку на плечо себе пришью".

Возвращение проклятой девушки в мир людей происходит не сразу, а поэтапно: "В воротах встретил её и крест наложил, и она нагой женщиной оцутилась. И она не идет нагой в избу. “Принеси мне кабот”, — говорит. Вот она жонкой еговой сделалась".

Человеческая одежда и крест предстают непременным условием возвращения: "Давай мне платье, нижнее белье — все", — говорит "невеста из бани" жениху. Одежда служит для идентификации человека, не зря говорят, что по одёжке встречают. Костюм — первый определяющий признак для идентификации свой/чужой. В одежде нечистой силы всегда присутствует какая-то неправильность (к примеру, зипун лешего запахнут на "женскую" сторону).

Одежду жених приносит в баню непременно ночью. Но даже одевшись, невеста ещё не становится видимой. "Он её ведёт, видит очертанья, а лица сам не видит. Когда завел её в избу, она оказалась такой красавицей! Вот писаная красавица". Обычно же «невеста из бани» обретает облик лишь после венчания: "В церковь пришли, окрестили, поставили к венцу, обвенчались. Приехали, смотрят: красавица девка, статна така".

Понятно, что взять в жёны девицу, связанную с нечистой силой, решится далеко не каждый мужчина. Женихом в таких сказках и быличках выступает либо бедняк, за которого никто в деревне не отдаст дочь, либо солдат. Чаще всего невеста сама показывается жениху, предлагая себя в жёны. Реже сватом выступает отец жениха или сам похититель (водяной, леший, банник, чёрт). В случае сватовства жениху или свату открывается путь "за порогом пребольшим-большинским" или от "калинова моста". Открывается ему "дорога прямоезжая, где и век её не было". Дорога ведёт вниз, постепенно становится всё холоднее. Подводный мир и жизнь его обитателей показывается богатой и прекрасной на вид: зелёные поля, рощи, сады, большое селение. В этом селении есть хрустальные хоромы/богатая палата/каменный дом, в котором живёт водяной. Сватовство происходит мирно, по человеческому обычаю. Иногда водяной ставит условие — узнать невесту среди его дочерей. В этом случае жениху обычно помогает советом "знающий человек" или святой.

Если невеста сама появляется в "этом" мире, причиной является либо её горячее желание вернуться к людям, либо её привлекает музыка. Последнее роднит похищенную с волшебными существами, которые, согласно фольклору, очень любят музыку.

Показательно, что в различных версиях быличек "Невеста из бани", "Невеста из подводного мира" и т.п., проклятая дочь живёт у "тайных людей" непременно до совершеннолетия и лишь затем получает возможность вернуться в человеческий мир.

Вполне возможно, что правы те исследователи фольклора, кто предполагает, что в этих историях сохранилась память о каком-то языческом обряде, связанном с возрастной инициацией. Можно ещё вспомнить, что в древней Ирландии бытовал обычая отправлять семилетних детей в чужую семью, где они росли и воспитывались до совершеннолетия. При этом дети воспитателя и воспитанник считались молочными братьями, а родственные узы, связывавшие их, оказывались прочнее, чем с кровными родственниками. Вполне возможно, что подобный обычай существовал и в языческой Руси.

Для нашей темы в историях о проклятых детях особенно интересен мотив, собственно, подмены. Заменивший проклятую дочь подменышне растёт и не меняется все те пятнадцать-двадцать лет, пока настоящая девочка воспитывается у "тайных людей". Подменыш так и остаётся подобием младенца, лежит в люльке, кричит и просит есть. По этим приметам "знающие люди" и опознают подмену, в то время как родители не понимают происходящего, словно им глаза застилает колдовская пелена.

Литература

Власова М. Новая АБЕВЕГА русских суеверий. — СПб., 1995.

Криничная Н.А. Невеста из подводного мира. — Русская речь, 2014. №2. С. 105-113.

Максимов С. Нечистая, неведомая и крестная сила // Звездочтец. Библиотека русской фантастики. Т. 2. — М., 1990. С.

218-357.

Мифологические рассказы и легенды Русского Севера / Сост. и автор комментариев О.А. Черепанова. — СПб., 1996.

Русский Север. Этническая история и народная культура XII-XX века. — М., 2004.

Соловьёва Я.Ю. Народная проза о детях, отданных нечистой силе (сюжетный состав и жанровые реализации). Автореферат диссертации на соискание учёной степени кандидата филологических наук. — М., 2011.

Соловьёва Я.Ю. Сюжетные версии былички о проклятых людях (к проблеме вариативности фольклорной традиции) // Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. № 4-2, 2009. С. 148-155.

Трушкина Н.Ю. Проклятый ребёнок в несказочной прозе Ульяновской области // Традиционная культура. Научный альманах. 4/2002. С. 24-37.