Старое фото

Интересно было всё и сразу – как только я научилась говорить, немедленно научилась спрашивать. Именно поэтому мне так повезло – у меня в голове существует толстенная книжка с фотографиями, вырезками и разными семейными историями, которые я выудила у своих родственников. Фотографии, открытки и вырезки существуют и сами по себе, в альбомах, архивных коробах и папках, книжка же с историями хранится в голове и иногда я выпускаю какую-нибудь быль прогуляться.

Случилось так, что фотографию своей бабушки Тамары в молодости я видела единственный раз. Был какой-то её юбилей, назвали родственников, наелись-напились, достали баян, кто-то не очень умело растягивал мехи, долго пели Хас-булата; я еще тогда думала, что какая грустная и длинная песня, как много в ней слов, которые я пока еще не умела понимать, как мне уже прискучило за этим пожилым столом и не съесть ли ещё кусок торта. Дело дошло до чая, до старинных историй, и вот кто-то уже несёт к праздничному столу затёртые плюшевые альбомы. Чужие лица и пояснения кто из них кому племянник меня в ту пору не тронули, а вот бабушка Тамара удивила невиданной смелостью – ботики, очень ничего себе пальтишко с меховым воротничком, муфточка, лихо сдвинутый на сторону белый берет, брови удивленной ниточкой и яркая даже на черно-белом фото, нестерпимо яркая, помада.

Другая моя бабушка, Елизавета Федоровна, косметики не признавала, хороша была естественной тургеневской красой, и говорила мне, когда я начала свои первые эксперименты с пудрами и помадами – «что-то ты как баба Тамара». Не в укор Тамаре говорила, просто констатировала факт. Я пожимала плечами – ну и как Тамара, и что? Это сейчас я смотрюсь в зеркало и вижу, что действительно Тамара, а если эдак вот брови загубить, так и вообще не отличить будет, но тогда Тамарина красота просто свалила меня с ног. Грузная бабушка Тамара со своим юбилеем плохо ассоциировалась с той фото-красоткой, на которую мы пялились всей роднёй и восхищенно галдели. Понятно, почему дед Иван пройти мимо не смог!

Баба Тамара поправила семирядные стеклярусные бусы и рассказала славную историю про то, как же дед Иван не прошёл в свое время мимо. Как-то по осени юная Тамара ехала с работы домой, ждала электричку на станции Кунцево. Дождь, слякоть, единственный фонарь, ботики безнадежно промокли, но брови ниточкой, помаду и лихой берет никто не отменял – хочет женщина быть красивой (с). Электрички всё нет, а вот чей-то цепкий взгляд - есть. Тамара покрутилась так и сяк, оказалось, что смотрит на неё бравый капитан, высокий, широкоплечий, вида, правда несколько азиатского, ну так что ж – после войны каких только не было, а этот вполне себе видный мужчина. Капитан направился к Тамаре (мне тут всегда мечтается, как он щёлкает каблуками и говорит что-то вроде «ррразрешите отрекомендоваться, поручик ингерманландского полка такой-то», но, конечно, ничего такого не было) и заговорил с ней, назвался Иваном, спросил имя и не проводить ли милую девушку до дома – время позднее, дождь неприятный и вообще. Тамара сначала было согласилась, а потом посмотрела на капитана повнимательнее, с головы до ног посмотрела, и не понравились Тамаре капитанские сапоги. Сапогам полагалось быть хромовыми, а они оказались яловыми, для капитана негожими. Пьёт, поди, решила Тамара, скользнула в пристанционный буфет, оттуда в уборную, а оттуда всеми правдами и неправдами в подошедшую электричку. Обвела бравого (однако судя по сапогам не очень) вояку вокруг пальца и уехала в своё Рублёво безо всяких угрызений совести. Работа у неё тогда была какая-то посменная, вроде три-через три-через два, интересного капитана в неправильных сапогах она больше не встречала, а через некоторое время благополучно о нем забыла.

И пришла весна со всем своим легкомысленным черемуховым цветением, и в один прекрасный вечерок, всё на той же станции Кунцево баба Тамара услышала – ну как же так, Тамарочка!..

Бравый военный подскочил к ней, и ни в какой буфет Тамаре смыться по-тихому уже не позволил, и сапоги на этот раз у него были что надо, и сияли эти сапоги каким-то совершенно удивительным блеском. Поехал провожать; оказалось, что караулил звезду Тамару всякий свободный от службы и дежурства вечер, но сложные графики работ так и не позволили им встретиться пораньше.

Потом они, конечно, поженились, родили моего папу, а потом смелая Тамара рванула за мужем в Забайкалье, вот, оказывается, откуда азиатская раскосость у него взялась. Папе всего месяц от роду был, ехать поездом неделю, если не больше, условия соответствующие – как младенца мыть-кормить-пеленать? Но Тамара не сдавалась, дед Иван уж больно крепко от дальней поездки её отговаривал, она тут же подумала, что другая семья у него там, после войны и такое случалось, хотела сама убедиться. Поехала вот, намучилась в пути с младенцем; потом рассказывала, как забайкальская родня её принимала, поила спиртом, как закусывать давали свежий огурец, намазанный мёдом, и как они там тоже Хас-булата пели.

Простенькая история, без затей, без трагедии, а душу греет. Свои потому что. Бабушка и дедушка родненькие.

***

Никогда уже не видела я ту бабы Тамарину фотографию, она осталась во владении той части семьи, с которой мы по разным причинам потеряли связь. Но мне ведь достаточно в зеркало взглянуть, правда?

***

Фото взято из открытых источников сети Интернет и будет удалено по первому требованию его владельца.