Ole, Houyhnhnm!
Началось всё с того, что я действительно заболел, когда мой деревенский двоюродный брат кинул меня, как нежного лошка. А я таким и был. Этот еху пообещал, что разбудит в пять утра, чтобы идти вместе со взрослыми пасти коров на лошадях, и там мне дадут поездить в седле. С вечера я не мог заснуть, представляя себя конником из «Неуловимых» скачущим на гнедом скакуне по степи и стреляющим из нагана в «беляка» Лютого. Под утро, наконец, провалившись в сон, где ехали всадники в буденновках, я увидел, как лошади машут хвостами и сзади под музыку встает необъятное красное солнце.
Брат и мои дядьки пасли каждый месяц коров по очереди с соседями. И в то утро, видимо, пожалели будить меня, сладко спящего. Может быть, мама, опасаясь чего-то, запретила им.
Открыв глаза, я понял, что солнце уже давно встало и меня на встречу к лошади не взяли. Долго и горько ревел, пытался убежать на пастбище, но бабушка запретила.
Ужасно несправедливое утро болело занозой. Это встреча с предательством близких мне людей. Я был уверен в этом. Мать рассказывала потом: к обеду поднялась температура, я что-то выкрикивал, бредил, отказался от еды и питья. Все вокруг стали врагами, а жизнь кончилась. Видя это, дядьки и брат вечером озаботились и, посмеиваясь, обещали, что в следующие каникулы обязательно возьмут меня с собой. А я не мог понять, почему им так смешно. Ведь это через год, почти через всю жизнь.
Завершились каникулы, и меня увезли в душный город, где единственной радостью были встречи с «Гулливером» и любимыми гуингмами, о которых я узнавал каждый день всё новое у Свифта.
Откуда это взялось и почему стало влиять на мою жизнь, я понять не мог, да и особенно тогда не задумывался. Теперь мне кажется, что причин, кроме детского любопытства и мечтательности, было много. Одна из них та, что родители не очень внимательно относились к выбору моего чтения.
Потому, начав «Путешествия Гулливера» с четвертой части, я однажды, нисколько не сомневаясь, решил, что «гуингмы» близкие и родственные мне существа. Если бы Свифт сделал их, скажем, оленями или быками, ничего подобного не произошло. И это была еще одна причина метаморфозы. Начав читать, я смутно почувствовал, что именно лошадь — то животное, которым я мог бы быть в прошлом. А уже само неизвестное никому существование прошлых жизней звучало так заманчиво, что я не имел сил ему сопротивляться.
Сильный конь с самым лучшим человеческим умом, который никогда не врет, не может предать, доброжелателен ко всем, не конфликтует, а всегда ищет, как бы помириться. Никогда не болеет и умирает без страданий. Имеет свой чудесный язык, на котором сочиняет стихи. Эта сказка влекла и завораживала в книге, а понятия сатиры, утопии и памфлета у Свифта, конечно, пока еще были недоступны.
Я представлял себя гуингмом. На роли еху назначал своих врагов и вообще всех глупых, крикливых, дерущихся, постоянно лгущих, некрасивых людей. Бедная мать в отчаянии безуспешно пыталась скормить ребенку гуляш или котлету, в то время не подозревая, каким кощунством это было для присвоенной им ипостаси благородного человека-лошади.
Весной, не вытерпев, я решил поступить в конноспортивную школу и, никому ничего не сказав, пришел на автобусную остановку возле зала бокса. Мужчина с кривым боксерским носом, подойдя ко мне, спросил: «Ты на бокс?» Я ответил:
«Не. Я на конный спорт...» Он пощупал мои руки. Потом оглядел всего меня. Сказал, прищурившись: «Записывайся на бокс, руки длинные, ничего, что худой, ноги мы тебе подкачаем, будешь чемпионом…» Я замялся: «Спасибо вам, но я на конный спорт еду записываться.» Тренер улыбнулся: «Там коротышки для наездников нужны, тебя не возьмут. Смотри, не пожалей, а то приходи…»
Тут подошел автобус, и я уехал.
Меня не взяли в конную секцию. Он был прав, и жизнь опять потеряла смысл. Я худел и плохо учился, по мнению матери, а мне было параллельно. Отец, отчасти, чтобы отвлечь меня от печального ожидания каникул, отвел на плавание, где я в первый день чуть не погиб. В конце занятия тренер разрешил группе сигать с десятиметровой вышки. Уже умея плавать, я полез вместе со старшими. И зря.
Но лошадь… Там, на вышке, я прощался с родными и думал, что никогда уже мне не дотронуться до белой звезды под челкой, не погладить дрожащую гнедую шею, не отразиться в ее умных глазах, не поговорить с ней о главных вещах. Никогда не скакать по донской степи сквозь чабрецовый вечерний воздух и свист сурков. Не напоить ее у пруда. Но я прыгнул.
Встреча состоялась в следующий приезд. Лошадь мне о многом рассказала, утешила на всю оставшуюся жизнь. Мне показалось, что в добрых глазах ее было знание того самого. Как страстно желал я встречи. В тот раз я не сел в седло. Чувствовал: натяну поводья и сделаю больно железными удилами ее пуховым губам.
Она стояла и слушала слова, а я шептал в стригущее ухо, что всегда был гуингмом, только никто об этом не знал и уже не узнает. О том, сколько страданий мне пришлось принять на пути к ней. И она кивала, кивала…
Теперь, когда к плохой погоде ноет поврежденная в бассейне нога, я вспоминаю эту встречу. Никогда больше не испытать мне такого.
Не стал я ни конником, ни боксером. То, что родилось из детской игры в благородство, стало профессией врача. Юность оставила кое-что не укладывающееся ни в понятие страсти, ни в соцветия мечты в их банальных расшифровках. Выпутываясь из паутины конформизма и жажды вершин, оно хранилось до времени сокровенным багажом.
Так, изящные Utra Light снасти на жереха хранятся в рюкзаке за спиной. Когда, дрожа от предчувствия и слыша тонкое ржание где-то на лугу, пробираешься к тронутому первым заморозком камышу. Где прозрачная струя над камнями и туман. К самому светлому одиночеству.
Интересное совпадение (не про лошадей, про момент зарождения страсти): ровно так, с обмана меня, 4-х-летней, началась и моя пожизненная любовь, и этот момент не забывается. Пообещали взять с собой, а сами тихонько уходили, но я увидела, побежала за ними, а они: ты одета неподходяще, беги переодевайся, ждем. На всех парах — выбираю лучшее, напяливаю на ходу, несусь — а их след простыл. Я так офигела от предательства, что тоже заболела. Потом бредила танцами, во снах видела. А позже, тоже «никому ничего не сказав», пошла сама в танцевальную студию записалась и танцую по сей день, и это тоже любовь на всю жизнь. ))
чудесно написано, благодарю за чистые эмоции!
Удивительно, но вот такое отношение к животным я встречаю именно в отношении лошадей. Конечно, котики — это святое, конечно, собаки — это дружба и золотое сердце навеки, но вот именно страсть, чуть не до болезни — именно к лошадям.
По морозу — вообще не вариант. Разве что браконьерскими способами типа смЫга (смыг — ловля на смыг, то есть «кошкой» по ямам). Но я не сторонник такого гадства.
Да, главное — на Ультра лайт можно поймать не жереха — а новые снасти, которые придется опять покупать в магазине. Жерех — сильная карповая рыба. Хищник, ходящий вдоль струи
(то есть с мощным хребтом). Если прицепится килограмма на три — весело будет. А если на пять — семь — раздастся просто звук «бздень». Или «крак». Независимо от регулировки фрикциона на ультра-лайтовой снасти.
Мы специально в снасть заряжаем кастмастеры минимум 20 граммов всего с одной мухой (белая козлиная шерсть, двойник пятерка-шестерка). На муху берет до килограмма, а на кастмастер — всякое бывает. Если поставить граммов 25-30 — только в особых местах (там, где он выходит из-под мостов). А так 18-22 грамма — самый ходовой вариант. От килограмма до пяти бьет. Можно на свинцовую пуговицу тоже 20 граммов. Но только в глубоких местах (она сильно заглубляется, не имея плавучести, как кастмастер). И с ней неинтересно, если честно. Но в целом — какой же ультра-лайт на серьезной спиннинговой рыбалке? Баловаться, что ли?
Жерех — обалденная рыба в смысле полученного удовольствия. Он же не столько клюет, сколько бьет. Мощь — не меньше щучьей, но мягкие губы и потому крупного жереха приходится вываживать дольше, чем щуку такого же размера. У нее челюсти есть.)
Ладно, в фотках своих пороюсь. Если не удалил.