Шесть снежных поводов

(фотография летняя, потому что сугробов и снежинок и так должно быть навалом)

Полгода я думаю о жаре (какой это кошмар), другие полгода я думаю о снеге. И сколько уже мной об этом понаписано, а я всё не уймусь. Ведь повод всегда найдётся.

Подсчитаю.

1. Повод ностальгический, но мужественный.

Мне шесть лет. Именно к этому возрасту относится моё единственное воспоминание о Деде Морозе. Все родственники сидели на кухне, когда позвонили в дверь. Мне сказали – беги, открывай, это к тебе. За дверью стоял снегокат, и слышны были шаги за поворотом к лифту. Т.е., я как бы знал, что это мои подстроили – но снегокат был настолько из мечтаний, что версия со стариком в бороде не казалась мне такой уж невероятной. Снегокат я использовал потом ещё лет восемь, пока у спортивного снаряда не треснула лыжа, не выдержав моей возросшей массы (не был я жиртрестом, но рос быстро)

Шрам я получил почти сразу. В Ромашково. Там ещё горнолыжники катались. Ну и я… сунулся. Кувыркнулся через голову, тормозом проткнув губу возле носа насквозь. Шрамом, понятное дело, горжусь и показываю мелкому, тщетно надеясь, что это разовьёт в нём хотя бы некоторую бесшабашность (втайне от его матери, конечно)

2. Повод благодарственный.

В моих снах снега всегда не хватает, он тает, исчезает, обращается травой посреди зимы. Если снится горнолыжный курорт, то склоны грязны и нависают лысым покровом надо мной, а я стою на асфальте в лыжи обутый. Просыпаюсь, слышу – по подоконнику барабанит капель. Хуже не бывает, когда плохой сон провидческий.

Терпеть не могу оттепелей. Но бывают и на моей улице праздники.

Март 2013го. Коллега (все знакомые, друзья и родственники знают моё болезненное влечение) изумлённо развёл руками: "Ты что, душу дьяволу продал?".

Март самый сложный месяц в году – даже если снега много навалило зимой, солнце уже дикое и жрёт белый как только выйдет из-за туч, как бы там ни морозило в тени. А тогда, в 13м году… тогда случился почти самый холодный и снежный московский март, и народ взвыл. Валило почти каждый день, солнце заглохло где-то в морозных облаках, а сугробами замело дорожные службы по пупы.

Я не верил своему счастью и просыпался с восторгом.

3. Повод ностальгически-строительный.

Тогда реагентом не посыпали, а машин было меньше (и, кажется, собак?). А снега, само собой, больше. Дворники насыпали высоченные сугробы возле подъездов, и мы там рыли ходы и норы. Целые лабиринты и катакомбы. Пока бабуля одного из нас не прекратила эти кротовые игрища, растоптав наши рукотворные пещеры, наплевав попутно в наши неокрепшие души. Она апеллировала к безопасности, а мы глотали слёзы обиды, и некому было нас утешить.

В прошлом году, будучи в СПб на каникулах, научил младшее поколение. В Питере в кои-то веки на Новый год лежал приличный снежный покров, и во дворе наскребли приличный сугроб. У тёщи нашлась сапёрная лопатка (она всегда рада мне помочь). Я прорыл ход, а потом ещё один и ещё – мелкий со своим двоюродным братом лазил по-пластунски, а другие мальчуганы глядели издалека с опаской и интересом. И, как только мы, заснеженные, мокрые и счастливые (я-то уж точно), удалились, стали играть сами. Подрастающее поколение в окно грозилось всех разогнать, но я на корню пресёк этот эгоизм.

4. Повод высокий.

Только зимой в горах, я думаю, а может… довольно? Горшочек не вари… И пугаюсь кощунственных мыслей.

Только в горах снега бывает навалом. Когда соскакиваешь с лыж и тебе по пояс. Или когда можно нырять с пня и уходить с головой (в шлеме) куда-то в снежную преисподнюю.

Восхищаться и ужасаться мощью сошедших (и сходящих) лавин. Стоять на лавине замершей, но вот-вот могущей стронуться ("снежной доске", висящей на соплях) и бояться пошевелиться.

Поражаться стихии и восхищаться ею.

5. Повод, само собой, Новогодний.

Когда первый раз он случился без снега, праздник словно отменили. Шёл дождь, зеленела трава, мы сидели втроём в бане, слушали бой курантов и молчали.

Но потом повалили толстые снежинки, приехало куча народу, баня выплеснула нас в побелённое пространство, и счастье легло в наши души пухом.

6. Повод детсадовский.

В кои-то веки пришёл за сыном в сад. Застал на вечерней прогулке. Дети, почуяв свежую кровь, взяли в окружение: вывалили на меня список жалоб ("девочки сломали горку", "мальчики дерутся") и просьбами поиграть. Один из мальцов снежколепом сделал шарик, предложил взять – "только не ломайте!" – и восхищаться. Просто восхищаться было скучновато, я положил на перила. Обернулся. Ко мне тянулось уже несколько ручонок. И в каждой паре по шарику. По снежному, белому шарику (мы таких не лепили, у нас не было снежколепов, а были мокрые варежки и перчатки). Я уставил снежками веранду, у меня окоченели руки, а детсадовцы всё подносили и подносили...

Тут сын сказал: это, вообще-то, мой папа! (народ не возражал) И уже мне: пойдём домой. И мы пошли. Мальцы, прощаясь, спрашивали, приду ли я завтра.

Мы вышагивали по улице, я сжимал в своей руке маленькую ладошку в снежной варежке и улыбался.