А я не о других, я об этом конкретном. О других можно поговорить отдельно, не так ли?
Мне его манера изложения не нравится. Тот еще любитель молоть одно и то же по нескольку раз. Вроде, два экрана выше видел ту же самую мысль, отлистал, сверил — вот она, точно. Никто этим так не страдал, как Солженицын. Даже Фолкнер, тот еще любитель рассуждать, как нам обустроить Америку.
Когда их отправили на этап, и он взял с собой все свои дневники, какие-то книжки, целый чемодан, и он весьма обрадовался наличию в группе пленного немца — чтобы вот он этот чемодан ему, Солженицыну, пер. И да, он немца не попросил, он, вроде, конвоирам сказал, чтобы они заставили этого немца, давно читал, не помню уже. Найдите это место, оно где-то около начала «Архипелага». Ну и дальше по мелочи моральный облик не ахти. Не таким людям нужно о гуманизме писать. Любите Шаламова.
Я опять пожал плечами. Пожимать плечами мне казалось лучшим ответом на Димину небольшую, но постоянную, с самых разных сторон, агрессию.
Либо раскрыть что-то про жену, это даст больше достоверности для ГГ, либо раскрыть, что за агрессия, потому что это слово звучит в тексте впервые и не совсем понятно, на что именно ГГ реагирует как на агрессию. Вообще в первой части мне не хватило ощущений ГГ, каких-то якорей, привычек для него. Он же не выписан, тоненький и полупрозрачный.
В моей голове продолжались давно уже начавшиеся тектонические сдвиги пластов опыта. Этот человек просто не может существовать, думалось мне.
И вот тут момент можно доткнуть, какое у ГГ теперь отношение к Диме, своего рода итог монолога — отклик на него. Мне кажется, самое время написать, что он почувствовал не симпатию, это примитивно, но исследовательскую тягу разобраться, как же этот Дима устроен.
Немного обиженный такими проводами, в необъяснимом смятении, в раздражении на Димину прямоту и недовольный своей нерешительностью, я оделся, не очень тепло попрощался, и уехал. В душЕ остался неприятный осадок собственной половинчатости, недоговорености, как будто Дима почему-то оказался честнее меня, хотя я почти горжусь своим неумением врать. Но это была другая честность, другого сорта, более подходящая жизни, чем мое «не врать».
И вот в этом абзаце можно было бы больше написать. Здесь пограничная линия между их двумя взглядами и жизнями, читатель (в смысле я) хотел бы подольше подумать об этом.
Да, вы все коварно обманываете мои ожидания, а я, дурак, жду, когда же вы что-то умное скажете.
За каким чертом вы уже полдня что-то доказываете ананасу? Хотите его научить?
Дочитал. Жызненно. Не считая этой претензии к тематике, с психологией все в порядке в рассказе, кубометр как всегда кубометр. Единственное, я бы расширил точку зрения авторского персонажа. Немного, но не помешало бы.
Не больше юмора, на самом деле, чем в творчестве DWAR или в менее известном психоделическом андерграунде типа Собак Табака или Теодора Бастарда. Это иной поэтический метод, конкретно у Яна. Сейчас попробую на память, эх, как же оно…
Я выполняю
непосильный заказ
с оторванным телом под простыней
в молчаливой
волчьей моче
в ошметках
сырых гениталий
распластанный танк в алой пшенице.
Обычно требуется, чтобы смысл связывал непосредственно словосочетания и слова, но у него так не работает. Понятия и образы выкладываются в ассоциативный ряд, из ассоциаций, ощущений, впечатлений уже создается непрямой нарратив. Стилистически, если эти конкретные строки представить в виде визуальных образов, немного похоже на клипы Dir en grey.
Похоже строится повествование о чудесной стране Ай-лу на несуществующем языке, созданном DWAR — они вообще не оперируют понятными обывателю словами, и там не требуется перевод, его и не существует.
И все это — другие формы искусства, песенного, текстового, звукового.
Все сказанное (и вообще все) мы воспринимаем исключительно благодаря форме. Отсутствие формы означает бесформенность, т.е. неотличимость от иного. Из чего я делаю справедливый вывод о принципиальном отсутствии чего либо, кроме множества форм.
В этом случае ваши претензии к нерифмованной поэзии теряют основу, суть и всякий смысел. Да и вообще любые претензии — где критерий, по которому одна форма лучше другой? Вы его знаете? Как отделить искусство от этого множества? И что будет считаться искусством?
Да, теперь понял, что вы спрашиваете. Заранее извинюсь за многословность, мысль у меня достаточно простая, но я хочу, чтобы она была донесена максимально точно.
Наше сознание хаотично и обладает неограниченным количеством состояний, потому как жизненный опыт, рисунок нейронов, хранящих память — уникален. Что-то имеет название, одинаковая биохимия процессов, схожие ощущения — так мы знаем страх, любовь, зависть, тревожное замирание, эстетический катарсис. Эмоции и переживания, в корне схожие у всего вида, поэтому, в частности, хомо вульгарис, в простонародьи именуемое быдлом, так любит попсу про любовь — им легко считать и воспринять это состояние. Но состояний-переживаний больше. Их бесконечное множество.
Автор, среди прочих мотивов, имеет цель создать конкретное переживание у читателя, либо транслировать его. (Я не буду употреблять слово «форма», потому как у нас разные представления о ней и не буду употреблять мой личный термин «смыслы», потому что это достаточно странное понятие). В случае текстового искусства у автора есть язык средства выразительности, поэтические размеры-ритмы-рифмы и прочее. Но текст или речь никогда не были инструментом для передачи ощущений в нашей голове, никогда не придумывалось слов и средств, чтобы мое «страшно» было в точности воспринято вами в тех же оттенках опыта, а ваше «люблю» вызвало один в один такое же чувство у меня. Текст несовершенен, это бытовой инструмент мира предметов и всегда им был — все формы слов, все способы выражения при помощи речи будут только догонять и иногда попадать в цель, вызывать желаемые ощущения, состояния. Или вызывать какие-либо иные состояния.
Поэтому эстетика не в самом тексте, она на границе преобразования текста в нервный импульс. И все средства выразительности, и языки, и слова, и стихотворные формы — все только средства. Текст сам по себе не имеет значения, он только неудобный инструмент, а другого нет.
Мне его манера изложения не нравится. Тот еще любитель молоть одно и то же по нескольку раз. Вроде, два экрана выше видел ту же самую мысль, отлистал, сверил — вот она, точно. Никто этим так не страдал, как Солженицын. Даже Фолкнер, тот еще любитель рассуждать, как нам обустроить Америку.
И вот тут момент можно доткнуть, какое у ГГ теперь отношение к Диме, своего рода итог монолога — отклик на него. Мне кажется, самое время написать, что он почувствовал не симпатию, это примитивно, но исследовательскую тягу разобраться, как же этот Дима устроен.
И вот в этом абзаце можно было бы больше написать. Здесь пограничная линия между их двумя взглядами и жизнями, читатель (в смысле я) хотел бы подольше подумать об этом.
За каким чертом вы уже полдня что-то доказываете ананасу? Хотите его научить?
Не мужик.Нет. Двусмысленности трактовки у этой надписи нет и никогда не было.
Не больше юмора, на самом деле, чем в творчестве DWAR или в менее известном психоделическом андерграунде типа Собак Табака или Теодора Бастарда. Это иной поэтический метод, конкретно у Яна. Сейчас попробую на память, эх, как же оно…
Я выполняю
непосильный заказ
с оторванным телом под простыней
в молчаливой
волчьей моче
в ошметках
сырых гениталий
распластанный танк в алой пшенице.
Обычно требуется, чтобы смысл связывал непосредственно словосочетания и слова, но у него так не работает. Понятия и образы выкладываются в ассоциативный ряд, из ассоциаций, ощущений, впечатлений уже создается непрямой нарратив. Стилистически, если эти конкретные строки представить в виде визуальных образов, немного похоже на клипы Dir en grey.
Похоже строится повествование о чудесной стране Ай-лу на несуществующем языке, созданном DWAR — они вообще не оперируют понятными обывателю словами, и там не требуется перевод, его и не существует.
И все это — другие формы искусства, песенного, текстового, звукового.
Думаю, вы удивитесь, но произведения искусства ценятся вовсе не за смысл.
А стихи это не всегда рифмованные, не всегда строки.
Да, теперь понял, что вы спрашиваете. Заранее извинюсь за многословность, мысль у меня достаточно простая, но я хочу, чтобы она была донесена максимально точно.
Наше сознание хаотично и обладает неограниченным количеством состояний, потому как жизненный опыт, рисунок нейронов, хранящих память — уникален. Что-то имеет название, одинаковая биохимия процессов, схожие ощущения — так мы знаем страх, любовь, зависть, тревожное замирание, эстетический катарсис. Эмоции и переживания, в корне схожие у всего вида, поэтому, в частности, хомо вульгарис, в простонародьи именуемое быдлом, так любит попсу про любовь — им легко считать и воспринять это состояние. Но состояний-переживаний больше. Их бесконечное множество.
Автор, среди прочих мотивов, имеет цель создать конкретное переживание у читателя, либо транслировать его. (Я не буду употреблять слово «форма», потому как у нас разные представления о ней и не буду употреблять мой личный термин «смыслы», потому что это достаточно странное понятие). В случае текстового искусства у автора есть язык средства выразительности, поэтические размеры-ритмы-рифмы и прочее. Но текст или речь никогда не были инструментом для передачи ощущений в нашей голове, никогда не придумывалось слов и средств, чтобы мое «страшно» было в точности воспринято вами в тех же оттенках опыта, а ваше «люблю» вызвало один в один такое же чувство у меня. Текст несовершенен, это бытовой инструмент мира предметов и всегда им был — все формы слов, все способы выражения при помощи речи будут только догонять и иногда попадать в цель, вызывать желаемые ощущения, состояния. Или вызывать какие-либо иные состояния.
Поэтому эстетика не в самом тексте, она на границе преобразования текста в нервный импульс. И все средства выразительности, и языки, и слова, и стихотворные формы — все только средства. Текст сам по себе не имеет значения, он только неудобный инструмент, а другого нет.