Дыхание

Если повторить какое-то слово много раз, оно теряет смысл.

Попробуйте:

Дождь. Дождь. Дождь. Дождь. Дождь. Дождь. Дождь. Дождь. Дождь.
На девятом повторе оно еще что-то значит.
Дождь. Дождь. Дождь. Дождь. Дождь. Дождь. Дождь. Дождь. Дождь. Дождь. Дождь.
На двадцатом — уже просто набор слогов.
Дождь. Дождь. Дождь. Дождь. Дождь.
На сто тридцатом — просто звук. Без содержания.
Дождь. Дождь. Дождь. Дждь. Дждьдждьждьждьжжж

Соне семь. Она — Сонечка, Сонюша, Соник для мамы. И Мышоночек для папы.

Папа шумный, огромный, пахнет печеньем. Он катает Соню на плечах по выходным и смеётся, когда она прокрадывается по утрам в родительскую спальню.

-Везде норку найдешь, мой маленький Мышоночек.

Мама пахнет духами, лаком для волос и немного мятой. Мама часто смеётся, обнимает папу и прижимается щекой к макушке Соне. Мамин поцелуй оставляет запах клубничной помады на коже на весь день.

Дни бегут золотые с зелеными всполохами. Небо синее. Оно заглядывает Соне в комнату, когда та просыпается. Девочке не нужен будильник, чтобы вставать. Весь мир ждет её и она бежит к нему навстречу.

Хвост у Сони нежный. Покрыт мягкими, ещё светлыми волосками. Девочка гладит его кончиками пальцев и тихонько смеётся от мурашек, бегущих вверх. Мурашки пробегают спину к самой шее и вызывают маленький фейерверк в верхней части головы. Когда никто не видит, девочка посасывает кончик хвоста. Но не сильно. Соня хорошая девочка. Не грызет ногти, не ковыряет в носу и не играет с хвостом. По крайней мере, пока кто-то рядом.

Когда голые щиколотки и непокрытая голова считались неприличными, женский хвост, представленный на общее обозрение, был равносилен голой груди. Девичье тело от макушки до пяток должно быть скрыто от чужих глаз. Так учили благородных девиц, что чинно прогуливались стайками по паркам. И только у самых смелых модниц из-под юбок то и дело кокетливо выглядывал нежный хвост в кружевах.

Сейчас показать хвост — все равно что надеть топ на тонких бретелях. Если позволяет возраст и собственное чувство стиля — почему нет?

А что за прекрасный вид открывается на пляжах в жару. Сильные, гибкие, легко покачивающиеся у щикотолок хвосты. Татуированные, загорелые, идеально гладкие, пушистые, стриженные, крашенные. Мода редко оставляет хвост в покое. Переплетенные в дружеский захват или романтичный узел. Робко приближающиеся к объекту воздыхания. Перекинутые через плечо в знак протеста.

Хвост — неотъемлемая часть мира. Неотъемлемая часть человека. В античность хвост считался связью с богами. Чем ещё человек так сильно отличается от животных? Наличием хвоста. Даже человекоподобные обезьяны — и те не получили хвост в процессе эволюции.

На хвост Сони никто никогда не покушался. Прятать под юбкой не учил. Да и сама юбка в гардеробе была не более чем дань гендерным предпочтениям.

Тот день стал всего лишь одним из многих. Утром вся семья планировала собрать нехитрый перекус, полотенца, мячик, книжки и пойти на речку, пока солнце не стало совсем невыносимым.

Девочка прыгала вокруг папы накануне вечером и бесконечно напоминала, что надо взять ещё карты. Что папа обещал играть с ней в дурака и не жульничать. Потом она бегала вокруг мамы и повторяла, что папа будет учить её фокусам и рассказывать смешные истории, и может быть даже покажет, как строить самый устойчивый в мире карточный домик. И уговаривала маму игратьс ними. Потому что вместе веселее. А её детективы может и ужасно (ужжжжжжжжасно) интересные, но когда ещё папа не будет жульничать.

И мама опять громко смеялась, а папа страшно рычал и говорил низким замогильным голосом: «А кому это я сейчас бочоооок откушу? А у кого это ручка или хвостик лишние?». Соня бежала из комнаты с криком: «Осторожно! Белая акула!». И захлебывалась хохотом.

Утром небо все также заглядывало Соне в окно синим. Солнечные блики подрагивали на стене. А в кровати сидела семилетняя кроха и внимательно изучала свой хвост.

Точнее темные маленькие пятна, которые были видны под нежным светлым пушком на коже.

На завтрак Соня вышла в юбке, которую не надевала с конца учебного года. Юбка синяя, колючая, хвост приходилось сворачивать баранкой, чтоб он не терся о грубую ткань.

В тарелке яичница. Белое озерцо белка, два островка солнечного желтка и крепость из зеленого горошка. Обычно Соня роет ямку в горошинах, отделяет один желток от белка и аккуратно переносит его в выемку. Сердце в этот миг стучит «ух-ух». Главное — не допустить аварии — не повредить желток прежде, чем композиция выстроится в полном объеме. В то утро сердце не просто ухало. Оно яростно стучало и стук этот передавался прямо в пальцы. Вилка в руках девочки дрожала мелко, будто Соне было не семь, а семьдесят семь или все сто семьдесят семь.

При Сонином триумфальном появлении в столь официальном виде, папа широко улыбнулся и предположил, что дочь соскучилась по любимой математике. Но затем увлекся рассказом рецепта нового пирога, который он доводил до ума. Мама слушала и рассеянно улыбалась. День определенно предвещал быть самым обычным, как многие до него.

Соня даже начала напевать дорожную песню во время захватывающих строительных работ. А когда мама прикоснулась к предательски торчащему из-под юбки хвосту было уже поздно.

На пляж в то лето они больше не ходили.

Соню госпитализировали в срочном порядке. Болезни хвоста — это очень редко и очень опасно.

Месяцы заточения в больнице девочка запомнила, как бесконечное ожидание чего-то. Соседи по палате менялись. С кем-то было очень весело. С кем-то грустно. Самые веселые чаще уходили навсегда. Некоторые возвращались. Родители навещали так часто, как могли. Папа рассказывал по телефону, о чем новая серия её любимого мультфильма. Мама привозила собственноручно испеченные имбирные печенья.

Мама! Мама взбивала яйца, месила тесто, чихала от муки, портила маникюр. И как только папа пустил её к плите, смеялись они потом все вместе.

Через полгода наконец всё решилось и Соню выписали домой. Устроили веселую вечеринку на троих с поеданием мороженного и сахарной ваты. А когда Соня пошла спать, папа обнял её и сказал:

-Прости нас, Мышоночек, мы совсем не знали, что делать. Совсем не знали.

***

В четырнадцать Соня первый раз пришла домой в слезах.

Была та пыльная ветренная часть весны, когда небо бесконечно далекое и свежее, снег давно растаял и на дорогах только высохшая грязь. Каждая клеточка кожи, которую греет жаркое солнце, кричит о близости лета.

И коленки. Везде появляются девичьи коленки в тонюсеньких колготках.

Кровь будоражат намеки, легкие улыбки, едва заметные взгляды. А ночи наполняются восхищенным ожиданием чего-то нового, ещё неизведанного.

В такую весну Соня пришла домой в слезах.

-Мы не берем к себе таких, — сказал ей на большой перемене Егор. Он старался не смотреть в её сторону и даже немного отступил назад.

-К-какаих? — голос Сони резко охрип и уши её затеплели.

-Ну. Таких. Да ты сама понимаешь, — сердито ответил ей парень. — Что я буду с тобой делать, припадошная? Это театр. Не балаган. Понимаешь?

-Н-не поним...

-Ну что ты блеешь, а? — Егор выплевывал слова вместе со слюной. — Откуда я знаю, чего от тебя ждать? Может ты откусишь палец на глазах у всех. Или наблюешь посреди сцены. Или грохнешься в обморок. Детка, мы не ставим стихийный авангард. Бесхвостыш чертов.

Уши у Сони в тот момент не просто тлели, и даже не горели. Уши пылали.

Пока она мысленно сотни раз репетировала этот разговор, Егор отвечал ей отказом в половине случаев. И она всякий раз находила остроумный ответ. Но в мечтах ей не отказывали так прямо указывая на то, что у неё нет хвоста.

Соня шла домой и слова ответа вертелись, менялись, не могли успокоиться. Они кружили, застревали в горле, вызывали тошноту и острое желание исчезнуть прямо здесь и сейчас.

-Я контролирую себя, — могла бы сказать девочка.

-Я не бросаюсь на людей, — она бы вызывающе скривилась.

-Но могу начать с тебя, — гордо закончила бы Соня.

Ах, как сладко она шла бы домой, если бы язык вовремя ожил.

Ах, как сладко.

А дома был папа. Он больше не пах печеньем. И хотя его руки всё также ласково гладили Соню по голове, смеха в папе почти не осталось.

Последние его частички унесла мама. Как и запах мяты, и клубничные поцелуи.

Сначала мама много плакала. За дверью спальни по ночам. За дверью ванны под шум воды. В закрытой машине, где она вновь начала курить. Выходя из укрытия, мама порывисто обнимала Соню и, покачиваясь вместе с дочерью, говорила, что любит её.

Потом мама перестала плакать и начались долгие разговоры с папой по ночам. Все дети должны спать по ночам. И Соня спала. Первые тихие беседы проходили мимо её ушей.

Сколько их было до того, как спать стало невозможно? До того как мамин голос по ночам окреп?

-Как ты не понимаешь, — громко, слишком громко отвечал ей папа, — если мы сейчас скажем себе и миру, что она такая... не такая... не такая, как мы, то она этим и будет.

-Этим? Этим?! — мама захлебывалась. Соня сжималась в комочек под одеялом в своей комнате, но все равно слышала. — Не будь трусом!

-Это ты считаешь её инвалидом! Как их называют? Бесхвостыши? Припадошные? У неё всё хорошо. Да, она немного замкнутая, но это результат потери. Это пройдет. Я читал...

-О боже! Ты слышал врача.

-Да что они понимают. Две минуты на осмотр и всё.

-Милый. Если много раз сказать стулу, что он кошка, мурлыкать этот чертов кусок мебели не начнет.

После этого папа приходил к Соне и тяжело садился на кровать.

-Прости нас, Мышоночек, — он клал руку на одеяло. — Я совсем не знал тогда. Совсем не знал

-Пап, всё будет хорошо, — отвечала Соня и ложилась щекой на его ладонь.

-Всё будет хорошо, — повторяла она и закрывала глаза.

Первый раз мир стал пластмассовым на уроке истории.

Соне было тогда тринадцать. Мама с папой ещё были вместе.

Соня смотрела в окно и наблюдала, как на ветку клена садится ненастоящая ворона. Как от неё расползается лужа пластмассовости. Как мир становится таким ярким, что хотелось зажмуриться. Соня видела царапины на стволе дерева. И капельки краски, свисающие с кончиков листьев. Ворона повернула голову на шарнирах к девочке и скрипнула: «Кар». Тогда-то Соня и закричала.

Тот приступ быстро прошел. Правда школу пришлось сменить. А ночные споры родителей внезапно прекратились.

Через месяц после второго приступа мама зашла к Соне, обняла её и сказала:

-Я не могу смотреть, как ты уходишь от нас.

И ушла сама.

***

Соня открывает глаза. Небо в окне ещё темное. Если присмотреться, можно увидеть последние бледные звёзды.

Соня медленно встает и надевает красные носки. Сначала на левую ногу. Спустя пару долгих вздохов на правую. Пятки сухие. Кожа шершавая, цепляется за красную махеровую нить.

Сегодня Соне двадцать. С вечера она надела праздничную футболку-пижаму с пингвином в вязаной шапке. В красной вязаной шапке, что так нравится папе.

Она идет на кухню, где слышно как закипает чайник.

Там в кресле сидит папа.

-Здравствуй, Мышоночек, — говорит он, — с днем рождения, моя кроха.

-Доброе утро, пап. Ты опять всю ночь не спал?

Папа качает головой и долго молчит, слишком долго — целых четыре Сониных вздоха.

-Спал. И мне снился чудный сон. Мне снился яблочный пирог, который мы готовили на твой десятый день рождения. Помнишь?

-Помню.

-Как твой мир сегодня?

-Чуть более настоящий, чем хотелось бы, пап.

Чуть более — вздох — настоящий — вздох — чем хотелось бы — вздох — пап.

Соню научили этому в реабилитационном центре.

Дыхание — это жизнь. Ты дышишь — ты настоящий. Ты настоящий — мир вокруг реальный.

Соня молодец. Она продержалась очень долго. Уже целых тринадцать лет.

Пятна на хвосте семилетней Сони сначала пытались лечить медикаментозно. Потом удалять поврежденные участки, сжигать, охлаждать, колоть, заговаривать. Их становилось всё больше. Однажды в её палату пришел врач и сказал:

-Мы можем только предполагать, чем это закончится, но 9 шансов из 10, что болезнь пойдет дальше.

Родители решились на ампутацию.

А через три месяца, когда первые пятна все же появились на руках девочки — её смогли излечить. Благодаря её же отрезанному острым хирургическим ножом хвосту. Фактически, она спасла многих от своей судьбы.

Легче ли ей от этого? Девочке, которая считает вздохи?

Соня говорит себе: «Да. Только очень жалко папу».

Человек без хвоста — человек без якоря. Он физически здоров, трудоспособен в меру и медленно сходит с ума. Теряется в этом мире.

Газеты называют это синдромом потери.

Есть теория, что причиной ему служит неравномерное распределение каких-то там гормонов. Секретов выделяемых железами человеческого организма. А ещё, что хвост — это антенна для связи с Космосом. Есть сотни теорий.

Правда в том — что никто точно не знает.

Правда в том — что у всех, кто лишился хвоста, мозги не на месте. Кто-то становится агрессивным, кто-то плачет сутками.

Правда в том — что все они в итоге оказываются в одном месте. В тихом городе бесхвостых людей, мирно глядящих вдаль и считающих вздохи.

Город — аккуратная грядка.

Папа наливает чай. Целует Соню в лоб. И говорит:

-Прости, Мышоночек, мы совсем не знали, что делать.

-Ты знаешь, пап, если повторить что-то много-много раз — это теряет всякий смысл.

Ты знаешь, пап — вздох.

если повторить что-то — вздох.

это тер — вздох.

яет вся — вздох

кий — вздох

смы — вздох.

сл.