Я не боюсь

- Я не боюсь. Не боюсь. Бояться нечего. – Вполголоса бормотала Катя, не веря себе ни на грамм. Сердце билось куда громче ее шепота, а в уши будто вставили плотные комки из ваты, и оттого тревога только усиливалась. Сейчас, сейчас, осталось пройти всего каких-то три метра по утонувшей во мраке комнате. Дотянуться до спасительного выключателя, а дальше все сделает свет. Свет – лучшее успокоительное. Таблетки больше не помогают, а стоит вспыхнуть оранжевой лампе, как все безликие, но осязаемые химеры уходят прочь. Именно за этим человечество придумало искусственное освещение – никак не ради всякой ереси вроде продления рабочего дня.

Мой дом – моя крепость? Теперь Кате так не казалось. Некто, сейчас уронивший на кухне вилку, которую ночь подряд не дает ей ни уснуть, ни ступить шагу без ужаса, сжимающего внутренности в тугой комок. Ну доберется она до входной двери, и что? Ехать к матери означало признать свое поражение. Позвать на помощь соседей, и прослыть местной сумасшедшей? Ведь ей, к сожалению, хорошо известно, что на кухне никого нет. Так значит, дом – не крепость, а тюрьма, из которой не выбраться.

Кажется, еще вчера женщина светилась счастьем, нарочито небрежно бросив матери договор о вступлении в собственность. В тот момент было наплевать на пятнадцатилетнюю долговую кабалу – свобода виделась более ценной, чем связанные с ней ограничения. И больше всего на свете хотелось увидеть глаза тирана, в один момент лишенного трона. Как же – тридцатилетнее дитятко, наконец, не только выросло, но и чего-то добилось, не спросив осточертевшего совета.

Анна Ивановна встретила новость на удивление спокойно, и даже как-то непозволительно холодно. «Ну что ж, попробуй». – Напоминало угрозу, однако, Кате было больше нечего бояться.

- Прекрасный вид, свежий воздух… Вы только посмотрите, какое все зеленое! – Без умолку тараторила агент по недвижимости, то и дело заглядывая покупательнице в глаза. Теперь казалось, что с неприкрытой тревогой, но тогда восторгу Кати не было предела. «Двушка» в тихом районе, где почти под самыми окнами простирался огромный парк, обошлась почти по цене тесной комнатки в центре. Бери да живи – от прошлых хозяев осталась довольно сносная мебель, правда, за исключением кровати, которой почему-то не было вообще. Но это пустяки – изначально Катя рассчитывала на жилье с голыми стенами, потому кредитных средств оставалось хоть на королевское ложе с балдахином. И книжный шкаф внушительных размеров тоже изо всех сил склонял к покупке, потому женщина в итоге поддалась.

До выключателя пару шажков. Рука не слушалась, не поднималась – казалось, стоит начать шарить по стене, как она непременно встретится с чем-то холодным. Последние секунды неведения стоят слишком дорого, чтобы их нарушить – как знать, что откроется взору, как только вспыхнет свет. Может, лучше и не знать? Кое-как дождаться утра, и внушить, что ночные страхи – нелепица? И так каждый раз? Ну уж нет!

Глухой щелчок. И – ничего. Внутри будто сорвался вниз снежный ком, грозящий вот-вот перерасти в лавину. Темнота не отступила ни на шаг – видимо, перегорела проклятая лампочка. Каков план Б? А был ли план на случай, если некто уже стоит за спиной? Только броситься бежать по коридору, к другому выключателю, как к контрольной точке дурацкой компьютерной игры. Нога больно врезалась во что-то твердое – на пути полно не разобранных коробок. Как знать, после которой случится упасть? Отчего-то упасть в сознании Кати означало верную смерть – сил, чтобы подняться, могло и не найтись. А что может быть лучше лежащей, парализованной страхом жертвы?

- Да пошел ты к черту! – Прокричала она в темноту, готовясь нажать на спасительный рычаг, будто на курок. Что?.. Не может быть.

Опять ничего. Дрожь прошла по телу электрическим разрядом, заставив замереть и сжаться. Лампочка в прихожей перегореть не могла – ее Катя вкрутила только позавчера. Значит…

Взгляд ее невольно упал на большое зеркало. Женщина всегда улыбалась ему, случись ей забыть какую-то вещь и вернуться в квартиру – того требовала неизвестно кем придуманная примета. Теперь же, при слабом свете луны, оно транслировало ее жалкую, трясущуюся фигуру. Вид собственной паники подействовал отрезвляюще, заставив сделать длинный выдох и опустить сжатые в локтях, словно заржавевшие руки. Как можно быть такой трусихой? Совсем как в детстве, после кошмара с зубастым зайцем, который Катя помнила до сих пор. Тогда она бежала в комнату к маме, стараясь не кричать – понимала, наверное – нельзя себя обнаружить ранее, чем окажется под надежной защитой. Сейчас защитить было некому. Но стоит ли бояться?

- Я не боюсь. – Проговорила Катя вслух, куда более утвердительно. Преждевременная надежда – наибольшее из зол, которые только способен придумать человек. Она дает почву под ногами лишь для того, чтобы в следующее мгновение безжалостно выбить ее. Но нет, каждый, обретающий иллюзию опоры, предпочитает верить в лучшее, как, вероятно, слепой котенок, ощутивший тепло руки на собственной шее за секунду до встречи с ведром воды.

В зеркале было две фигуры вместо положенной одной.

***

Глаза открылись тяжело, будто веки перед сном обильно смазали клеем. Катя потянулась было к телефону, чтобы посмотреть на время, однако, рука не нашарила гаджет на тумбочке. Как, впрочем, и самой тумбочки. Она не сразу поняла, что лежит далеко не в кровати. Коридорная лампочка била в лицо сильнее сияющего за окном солнца. Конечности не желали подчиняться после ночи на полу. Какого черта?

«Не пора ли звонить в психушку?» - Подумала Катя, когда, наконец, добралась до кухни. Часы сообщали об опоздании на работу таких масштабов, что можно было и вовсе туда не идти. Но на прохладном кафеле лежала та самая проклятая вилка – виновница ночного безумия. В голове будто нажали кнопку «воспроизвести снова». Второй фигурой из зеркала был силуэт в темном плаще. Катя голову давала на отсечение, что видела его наяву, и потому к горлу снова подступил комок.

Конечно, каждый шизофреник искренне убежден в реальности своих галлюцинаций. Но, наверное, лучше помешательство, чем действительное присутствие рядом какой-то дьявольщины. Почему только этот некто не убил условную хозяйку квартиры, пока та валялась в отключке?.. Кто жил здесь раньше?

Количество вопросов превышало ответы. Но только один разрешился сразу – почему квартиру отдали за бесценок, можно было уже не гадать. А если так, плохие новости – Катя пребывает в здравом уме.

Агент по продажам не брала трубку – наверное, предусмотрительно поставив возле Катиного номера пометку с адресом.

«Ничего, мистер Икс. Думаешь, я тебя не найду?» - Спросила женщина пустоту, спустя секунду ощутив на спине легкий холодок. Она-то может и не найти, а вот ее – как оказалось, запросто. Значит, разобраться следует до темноты, хоть еще толком не ясно, что искать и где.

Разгадка точно кроется здесь, в этих стенах. Некто наверняка обезопасил себя, поместив ее под самым Катиным носом. «Пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю, что…» - Повторяла женщина заевшую в голове фразу, в третий раз обходя квартиру. Напоминало ненавистную детскую игру, придуманную матерью, чтобы хоть на какое-то время отделаться от непоседливого ребенка. «Не найдешь зеркальце – ко мне не подходи». – Говорила она, и маленькая Катя отправлялась на поиски, долгими часами исследуя дом, без надежды на подсказку и успех. Конечно – проклятое зеркальце, украшенное алыми и зелеными камнями, часто вовсе не было спрятано, а преспокойно лежало в кармане маминого халата. Родительница даже не пыталась это скрыть, и Кате раз за разом приходилось убеждаться в собственной беспомощности, делая вид, что не подозревает об обмане. Может, ей просто хотелось верить?

Стены как стены, с зелеными, местами выцветшими обоями. Никаких тебе таинственных посланий или того хуже – пентаграмм. Судя по прямоугольному темному пятну, здесь долгое время висело что-то вроде картины или, скорее, фотографии в рамке. Прошлыми хозяевами, если верить агенту, были заурядные молодожены, вынужденные срочно продать жилье из-за таких же заурядных проблем вроде потери работы. «Да-да, как же». – Катя презрительно хмыкнула, пожелав всех благ и агенту и ее родне.

Молодожены прожили здесь не больше полугода. А фотография должна была просуществовать на стене как минимум несколько лет – иначе на обоях не осталось бы следа. Значит, принадлежала она позапрошлому владельцу. Элементарно, Ватсон. Но что это дает?

Обращение к интернету принесло не больше пользы. В ответ на введенный в строке поиска адрес квартиры со словом «убийство», гугл предложил ознакомиться с биографией Чикатило. После замены убийства несчастным случаем всплыли фотографии сбитых поездом школьников, а в ответ на «трагедию» поисковик заговорил о Чернобыле и Холокосте. Пресытившись историческими справками, Катя гневно захлопнула ноутбук. Время играло против нее.

- Ну а музыку включить можно?!..

Хоть ответа не последовало, воспринять молчание знаком согласия женщина не решилась. Как знать, может, проклятый некто только и ждет, чтобы его будущая жертва потеряла бдительность и перестала полагаться на слух.

Пока незапланированный «сосед» просто ронял кухонные приборы или накручивал счет за коммуналку включением воды или света, Катя предпочитала отрицать проблему. «Заработалась, забыла, не выключила, показалось». Но теперь, когда проблема обрела явственные очертания, она проклинала себя за промедление. Можно было приступить к поискам сразу, не теряя времени, которого теперь некто может и не дать.

- Зайдем с другой стороны.

Как там говорится: «скажи, кто твой друг…»? Катя уже полчаса стояла напротив книжного шкафа, в надежде, что бумажные «друзья» поделятся информацией о владельце. На днях она взяла с этой полки «Фауста». Не мог же чертов библиофил так обозлиться из-за этого.

Помимо поэзии, некто любил философию, на что красноречиво намекали Аристотель, Шопенгауэр и Ницше. Из университетского курса Катя помнила лишь то, что человека должно превзойти, а вещь в себе есть воля, потому подискутировать с прежним жильцом о бытии точно не смогла бы. Книги явно были прочитаны множество раз, однако, ни карандашных пометок, ни выделенных цитат – никаких следов пребывания личности в них не наблюдалось.

- Что ж ты за человек-то такой?.. – Вздохнула Катя, водружая на место «Сумерки идолов». По ее собственным книгам, исписанным внутри вдоль и поперек, можно было составить психопортрет в два счета.

Физика, детективы, технические журналы, и даже чертово пособие по психиатрии. Судя по таким разномастным предпочтениям, последним мистер Икс явно обзавелся не зря. Катя потянулась за внушительным томом, про себя отмечая, что для нее он тоже окажется не лишним.

Бамбуковая занавеска, служившая дверью в комнату, издала тревожный перестук. Какого дьявола, если все окна закрыты, и нет даже намека на сквозняк? Катю будто облили из ведра холодной воды. Обычно подобные вещи начинали твориться с наступлением темноты. Неужели для некто и дневной свет уже не помеха? «Отче наш, иже еси…» - сбивчиво, пытаясь не прикусить язык бьющимися в бешеном стуке зубами, начала женщина, осознавая, что слова, хоть убей, не собираются в молитву. «Учила ведь бабушка…» - кольнуло досадой в мозгу.

Форточка на кухне хлопнула, казалось, спустя вечность. Ну конечно! Всему есть рациональное объяснение. Просто забыла, что не закрыла окно, и никакой тебе чертовщины. Катя протяжно выдохнула, уперев руки в колени. Досада не пропала, а лишь сменила полярность. Устроила молебен и чуть не наложила в штаны из-за собственной рассеянности? Вот только, оказавшись перед окном, Катя отчетливо вспомнила, как несколькими часами ранее поворачивала ручку вниз… И снова по спине змеей пополз противный холодок.

Зазубрины на краю письменного стола – здесь была открыта не одна бутылка. С чего вдруг? Ты ведь интеллигент, некто?.. Или недавние хозяева заливали горе? Кате хотелось напиться до беспамятства крайне редко, однако, с каждой минутой она понимала, что эта идея сейчас, как никогда, хороша.

В ящиках пусто. А чего ты ожидала? Пошаговой инструкции борьбы с привидениями? В том, что фигура в плаще не тянет на домового, Катя не сомневалась. Будь съехавшие молодожены не такими крысами, оставили бы какую-нибудь записку… Но нет же – ничего.

Зачем вообще этот следственный эксперимент? Почему не свалить куда подальше, пока еще есть возможность? Сама ведь не раз советовала подобное американским идиотам из фильмов ужасов. Но нет же – осознанно решила наступить на их излюбленные грабли. Это ведь ее, Катина квартира! Она сутками торчала в проклятом офисе, чтобы накопить на первоначальный взнос, а оставшимися минутами изучала рынок жилья и заметки, как стать счастливой. Так какого черта теперь должна сдаваться? Гнев пересиливал страх, временно изгнанный на задворки разума. К тому же, подстегивала фраза: «ты сама ничего не можешь», не так давно звучавшая из уст человека, с которым Катю чуть было не угораздило связаться брачными узами. Он, конечно, пытался просить прощения, однако, женщина понимала, что сказанное им в гневе соответствует истине. Значит, надо меняться, и для начала перестать быть терпеливой тряпкой, потому о свадьбе пришлось забыть.

«Я все могу сама, и только посмейте…»

Почему-то казалось, что любая информация о жизни почти незримого сожителя обязательно поможет. Прольет свет, исправит положение и такое прочее. Логика здесь была – чтобы победить болезнь, нужно понять ее природу. И пусть понадобится перевернуть вверх дном всю квартиру, как при полицейском обыске, Катя обязана найти свое «то, не знаю, что».

Однако жизнь – не детектив, да и Катя – не миссис Марпл. В сотнях книг ни одной дарственной надписи или закладки, никаких тайников в шкафу и пустот под паркетом. Создавалось ощущение, что некто был призраком и при жизни. Женщина тяжело опустилась на пол посреди коробок, философских томов и разбросанной одежды. Теперь хоть плачь – близится вечер. Независимость – это когда некому помочь? Когда никто не поймет и не узнает, как близко к тебе подобралась смерть? Ведь даже напиться не с кем. Последняя попытка дружбы закончилась не лучшим образом, потому телефонная книга Кати практически пустовала. Да и если бы так называемые друзья существовали, что бы они сказали на историю о призраке, мешающем спать? Своей «нереальностью» некто себя надежно обезопасил. Надо отдать ему должное – выхода нет.

Прокричав что-то нечленораздельное и на ходу схватив кошелек, Катя бросилась вниз по ступенькам. Гулкое эхо тревожило подъездные стены, гневное сердце ударами лезло к горлу. И зачем взяла паспорт? Его не спрашивают в магазине уже лет пять, а без макияжа, в спортивных штанах и многократно линялой футболке женщина запросто сойдет за местного алкаша. Продавщица приподняла бровь, ожидая увидеть на ленте дешевую бутылку водки вместо двух приличных сосудов с вином, а когда Катя расплатилась одной купюрой, вскинула и вторую.

«Да, Клава, или как там тебя. Могу себе позволить. Я все могу, притом, сама».

- Ну что, мистер Икс, выходи. Пить с тобой будем. – Собственная дерзость не успокоила, а напугала. За окном серело, а голос в пустой квартире звучал как-то болезненно. Как знать, может, это последний Катин ужин. Рука дрогнула, и красные пятна расплылись на скатерти. И наплевать. Что толку думать о будущем, которое призрачно, черт побери?..

Станет тепло и уютно. Именно так хотелось жить на своей территории. Украсить шторы лоскутными звездами и месяцами. Еще на школьных уроках труда, когда Катя сшила набитый ватой квадратик-игольницу, она знала, что в собственной квартире развесит уйму таких фигурок. Хотелось удобное кресло, не кабинетно-кожаное, а домашнее, с клетчатой обивкой, где будут проходить за книгами дождливые вечера. Вроде, и книги есть, и даже кресло подходящее. Но вечеров, наверное, не случится.

Задребезжавший холодильник заставил подпрыгнуть.

- И ты еще пугаешь, сволочь… - Катя залпом осушила бокал. Взгляд отчего-то упал на томик Гете, до сих пор лежащий на подоконнике. Женщина открыла книгу наугад – такому «гаданию» научилась еще в студенчестве. Первая бросившаяся в глаза фраза должна дать подсказку.

«Я – часть той силы, что вечно хочет зла, но совершает благо». Конечно, кто только не вырывал ее из контекста… И как это понимать? Ведь проделки некто – чистое зло, и не иначе.

А если подставить слова наоборот? «Я – часть той силы, что вечно хочет блага, но совершает зло?»… Может, некто совсем не хочет вредить?.. Сущий бред. И куда унесло с четвертого бокала?

Зачем-то Катя произнесла перевернутую цитату вслух. С громким хлопком, казалось, разорвется и сердце. Лампочка на кухне взорвалась, и теперь женщина слышала, как на пол оседают осколки. Будто льдинки, слетевшие с замерзших еловых лап после удара топора.

В коридор, скорее, к спасительному свету! Но его источник предательски замигал. Напрасно Катя пыталась бить по выключателю – спустя пару секунд квартира погрузилась во мрак. Все звуки, казалось, пропали, и только часы врезались в уши своим тиканьем. Будто просто выбило пробки. Будто ничего не притаилось в темноте.

Катя закрыла глаза, помотав головой. Подумала, что не стоит – полное отчуждение от реальности отозвалось началом паники. Взгляд, вновь устремившийся в мир, тут же выхватил второй силуэт в зеркале.

- Что тебе нужно?! – Женщина резко развернулась назад. Она должна встретить пустоту, и только. Потом собрать всю смелость, все силы, и открыть дверь в подъезд. Попросить кого-нибудь вызвать такси. И спустя полчаса ее встретит мама.

Перед ней стоял человек. Выше на голову, в темном плаще. Зачем плащ посреди лета? Почему он здесь? Это смерть?..

- Не бойся.

Ничего не разглядеть – глаза наполнились слезами. Ничего не сказать – язык казался не своим. Шаг назад. Второй. Чертова коробка, и полет. И холодные пальцы на запястье. Вот Катя снова ровно стоит на ногах.

- Пожалуйста.

- К-кто вы?.. Что вам… нужно от меня?

- Я не хочу зла.

- Вы псих! Почему вы влезли в мой дом? Почему издеваетесь надо мной? Я… Я позвоню в полицию!

Руки незнакомца были вполне осязаемыми, потому ищущий ответа разум снова попытался подобрать рациональное объяснение. Иначе картина мира рухнет, а то, что выстроится взамен, может быть чудовищным.

- Зачем? Я просто здесь живу. Только не как материя. Да и жизнь ли это?..

Катю тряхнуло так, что едва не подогнулись дрожащие колени. Некто – прежний владелец квартиры, любил философию. Значит…

- Вы – призрак?

- Так нас принято называть. Но название – условность, ни в коей мере не отражающая сути…

- Нас?!..

Это помешательство, не иначе. Однако запястье до сих пор отдает холодом, а незнакомец в плаще стоит напротив. Говорит, что не хочет зла, но стоит ли верить? И, еще хуже – говорит, что он не один.

- Вы не спите, Катя. Можно вас так называть?

Попытка ущипнуть себя не осталась незамеченной. Чертов интеллигент, «разрешите-пожалуйста». Будто не он превратил жизнь в квартире в кошмар. Будто теперь не хочет ее-Катю убить.

- Называй, как хочешь. – Она прошествовала мимо, на темную кухню, чувствуя, что ноги все еще готовы подкоситься. Наполнила бокал, хоть бутылка и выплясывала в руке. Устало приземлилась на стул. Некто вошел следом.

- Простите, что выключил свет. Иначе вы не смогли бы меня увидеть.

- И зачем мне, спрашивается, такое счастье?..

Будь, что будет. Если незнакомец пожелает Кате смерти, она не сможет помешать. Если нет – тем более плевать на правила этикета.

- Вы злитесь, понимаю. Но это ничего, главное – не бойтесь. Я просто хотел поговорить, потому…

- Потому не давал мне спать пять дней? Я не боюсь, не надейся. Сначала боялась даже дышать. Торчала на работе, пока мордой в клавиатуру не падала – лишь бы не сюда. Думала, что я чокнулась, что меня хотят убить. А теперь мне все равно, хоть я по-прежнему так думаю. Давай закончим с этим. Но не торопись – я еще не допила.

- Фауст наоборот. Вы все сказали верно. Я не хотел вас пугать, я надеялся вас подготовить. Пожалуйста, простите. Наверное, не стоило…

Незнакомец выглядел виновато, хоть лицо его разглядеть удавалось с трудом. Катя подозревала, что ему хорошо за тридцать. Он так и не решился присесть, и стоял напротив, возле раковины и разделочной доски, на которой все еще соседствовали колбаса с бананами.

- К чему?

- Ко мне. Не открывай я краны и форточки, вы не поверили бы, что призраки вообще существуют. Сам не верил когда-то – не имел на то оснований. Но признаюсь, сначала я просто зацепился за табурет. Я и при жизни был неловким.

Еще дрожащие губы дернулись уголками вверх, однако, улыбка погасла, не родившись.

- Все ты врешь. Прошлых хозяев тоже готовил?

- Нет. Они мне просто не нравились. Эта женщина выдергивала из книг страницы, чтобы размазывать масло по сковороде.

- Я бы просто убила. Присаживайся, что стоишь. И прекрати мне «выкать».

- Я Александр. – Приглашение сесть бывший незнакомец молча отклонил. Или пропустил мимо ушей – кто их, призраков, разберет.

- Ты сказал, вас здесь много. Это правда?

- Не конкретно здесь. И о количествене сообщалось. Однако я видел других.

- Не здесь – и Бог с ними. – Катя опрокинула следующий бокал. – Или кто там у вас…

- Не могу сказать ничего определенного, поскольку Бога я не видел.

По телу разливалось тепло. Конечности тяжелели, как, впрочем, и веки. И внутреннее облегчение составляло этому поразительный контраст. Страха, грызшего и плоть, и дух, казалось, более не существовало. Потому хотелось вставить в рамку сей момент, или же вскричать: «остановись, мгновенье!».

- Давно ты здесь?

- Послезавтра будет пять лет.

- И все это время ты ни с кем не говорил?..

- Только с самим собой. Не представляешь, как же я себе надоел.

Ирония. Много иронии, являвшей душевные силы. И еще больше грусти в едва доступных наблюдению глазах.

- Так не молчи! Расскажи все, что хочешь. Кем ты был, как жил? Что любил, в конце концов?.. – Катя не заметила, как повысила голос. Выпади на ее участь пятилетнее молчание, она бы, пожалуй, вздернулась, хоть особой разговорчивостью не отличалась никогда. Но даже вздернуться бы не вышло – после смерти у тебя нет права на смерть.

- Я был главным инженером одного предприятия. И… Это плохая идея.

Напряжение, воцарившееся в пространстве, казалось, можно разглядеть. Воздух стал прохладным. Может, снова форточка? Александрхотел говорить, и в то же время не мог себе этого позволить. Даже спустя столько лет.

- Но почему?

- Ты прекрасна, пусть и пытаешься казаться грубой. Грубым чужда любовь к поэзии. Я видел тебя настоящую, хоть ты сама, наверное, нет. Но тебе меня видеть не стоит. Я хотел, чтобы ты знала, пытался дать подсказку. И был навязчив и неправ. Лучше оставить как есть…

- Кому лучше? Какую подсказку? А если я хочу знать?!

На кухне не было никого. Лампочка в коридоре засветилась тускло и грязно, но потом будто полыхнула.

- Ну и пожалуйста.

Загадал загадок, и ушел. Не попрощался даже. Сколько в этих интеллигентах лицемерия?.. Найдется ли в мире емкость, чтобы его туда вместить? Винных бутылок, как раз опустевших, не хватит. Ватные ноги покорно бредут в сторону кровати. Как хорошо, что завтра суббота.

Голова чуть коснулась подушки, и Катя с ужасом осознала, что падает. Проваливается в незримую пропасть, и не может даже посмотреть вниз. Вот уже вокруг с бешеной скоростью мелькают неразличимые картинки, как скоростная перемотка незнакомой реальности. Она остановилась за секунду до столкновения с землей. Что это? Парк?

Летние аллеи освещены размытыми пятнами фонарей. Откуда-то доносится искаженный и будто замедленный смех. Становится страшно, но ударов сердца не слышно, словно его у Кати и нет. Мимо проходят не до конца очерченные силуэты, поодиночке и парами, слишком и умеренно неторопливо. Вот явно девичий, движется навстречу. Цоканье каблучков гремит тревожной барабанной дробью. Густой кустарник слева раздвигает ветви, являя долговязую фигуру в плаще не по погоде…

Он убьет ее? Как воспротивиться, помешать? Аллея, как назло, теперь пустынна, а крик не вырывается из горла, будто под водой.

- Беги!

Тишина непробиваема и неумолима. История не знает обратного хода, потому остается только наблюдать. «Ты ничего не можешь». Но разве выхода нет?

Медленные до этого события понеслись лавиной. Вот уже убийца и жертва практически поравнялись. Катя могла наблюдать лицо девушки, несколько встревоженное, однако, не в должной мере. Сегодняшний знакомый стоял спиной, замерев в ожидании. Секунда, вторая, и…

Он распахнул плащ. Катя видела, хоть и из-за спины, что правая рука его занята обратно-поступательными движениями, и суть происходящего в полной мере представилась. Тут бы вздохнуть с облегчением, но место ужаса заняла брезгливость. Последнее, что осталось в памяти из этой сцены –глаза, в которых далеким взрывом вспыхнул испуг.

- И где я так успела нагрешить?.. Мужик оказался козлом, подруга – дрянью, мать – надзирателем. Квартира! Мне пятнадцать лет горбатиться на этот чертов дом с привидениями. Призрак – и тот извращенец поехавший! Все не как у людей!

Катя хватала разбросанные книги, яростно заталкивая их обратно в шкаф. Вот и справочник по психиатрии. Воспоминание возникло, не спросив разрешения. А ведь форточка вчера открылась, стоило женщине потянуться за ним.

В разделе сексуальных извращений вырвана страница. Вряд ли дело рук прошлой недалекой хозяйки – начала бы с начала или с конца. Значит, это и была подсказка? Ты же библиофил, Александр, с чего вдруг так обозлился?

Катя ввела «эксгибиционизм» в поисковой строке. Ох и название, язык сломаешь. По слышанным ранее рассказам, эти психи опасности не представляли. Но надо ведь знать, с кем приходится делить жилплощадь. Демонстрация половых органов… эмоциональные нарушения… периоды приступов, длительное нормальное поведение. Тебе бы к доктору, а не страницы выдергивать.

Спасибо, хоть не решил начать знакомство с «перфоманса»… Тогда бы к доктору отправилась сама Катя, совершенно добровольно. Снова вспомнились глаза той девушки, хотя, скорее, девочки-подростка. И почему-то вернулся гнев.

- Где ты?! Давай поговорим! Не можешь при свете – сейчас исправим! – Женщина вихрем носилась по квартире, задергивая шторы. В ответ – молчание.

Что-то упало в соседней комнате.

«Для меня не должно быть человека, к которому я испытывал бы отвращение или ненависть».

- Это решать не тебе. И не Ницше. – Катя захлопнула поднятую с пола книгу.

Как знать, насколько «сосед» был с ней честен. Может, прошлые жильцы съехали как раз в «период приступа», который, если верить Википедии, повторится снова. А чего бы нет – после без малого пяти лет столько зрителей. И насколько эти «приступы» не контролируемы, если он заранее готовился к выходам, надевая среди лета почти супергеройский плащ?

Оставаться в таком, пускай и не видимом, обществе до вечера не хотелось, потому много часов подряд Катя шаталась по торговому центру, не находя себе места и там. Хотела было по привычке заглянуть в книжный, однако развернулась, едва занеся ногу над порогом. Машинально набрала чего-то в кондитерской, как оказалось, безвкусного, запивая это стаканом кофе, по стоимости превышающим целую пачку молотого. Между столиками кафе с отвратительными воплями носились дети, и от них начинало рябить в глазах.

Солнце, казалось, в последний момент остановилось, никакне желая перевалить за горизонт. Ну и зачем, за что ты держишься? Почему цепляешься за свои минуты, небо ведь уже залито кровью. Залито настолько, что всякому стороннему наблюдателю ясно – теперь точно не выжить. Уходи, уходи и не мучайся. Дай другим пожить после твоей ежедневной смерти, ведь их существование не кончается с твоим. Тебе не легче от взглядов, вынужденно к тебе прикованных, и людям тоже, ведь желать тебе скорейшей гибели им кажется неправильным, хоть и естественным. Значит, не борись с неотвратимым, и уходи без зрителей. И, зная, что страданий тобою испытано не было, многие с облегчением скажут: «Прощай».

Кате не пришло в голову прощаться, когда она быстрыми, нервными шагами мерила путь домой. Момент был границей, когда светило уже погасло, а его жалкие заменители еще не зажглись. Перешагнуть границу, не предъявляя паспорта, в большинстве случаев означало развязать войну. Но отчего бы не развязать, если есть и желание, и необходимость. «Ведь это мой дом». – Сквозь зубы проскрипела женщина, поворачивая ключ. – «И мне решать, кому здесь жить».

Вот уже пятнадцать минут она буравила взглядом зеркало, не включая света. «Нет же, интеллигент, рано или поздно ты сдашься из вежливости. Я здесь хоть всю ночь проторчу, и рано или поздно ты предложишь даме стул».

- Ночь поразительна. Чем темнее вокруг, тем яснее мысли.

Катя вздрогнула, услышав голос за спиной. Немногим ранее она закрыла глаза, дабы избавиться от приступа гнева счетом до десяти, подозревая, что сожитель, по закону подлости, появится именно в этот момент.

- Потому всякое насилие творится обычно ночью?

- Насилие подчиняется не времени, а рассудку его творцов. Но кому повинуется их рассудок?

- Им. Как и нежелание отвечать за свои поступки.

Лунный свет полоской ложился на стену кухни, и, проходя сквозь его серебряные нити, Александр на мгновение исчез. Замер там же, между раковиной и плитой, да и в глазах то же самое. Стесняется присесть или подойти. А вот в парке был куда решительнее.

- Почему решил все рассказать? Или правильнее показать, да?

- Ты сказала, что хочешь знать.

- А до того? Когда дал свою подсказку.Зачем хотел признаться? Прекращай играть в загадки, ты же любишь открываться людям.

Катя на мгновение вспомнила свой недавний страх, и удивилась нынешней дерзости. Или прониклась торжеством – ведь окончание страха означало победу.

- Я знал о тебе много, ты обо мне – ничего, хотя имеешь право… Нет, дело в другом. Я думал, ты не станешь меня презирать. Я не хотел быть таким. И не всегда таким был.

- Девчонки сами виноваты, почему вдруг шли тебе навстречу? Да и вообще – не нравится, не смотрели бы, так?

- Мы бы говорили часами, когда захочешь. Обсуждали бы что угодно, желая, чтобы ночь не кончалась. Ты бы не была так печальна, а я… А я был бы счастлив.

Он не слушал, изо всех сил игнорировал ледяной саркастический тон, хотя, вряд ли на что-то надеялся. Но может, и надеялся – кто их, философов, разберет. Руки его были заложены за спину, как у арестанта, а голова опущена вниз.

- Послушай, Саша. Мне плевать на все твои желания без исключения. Плевать, кем ты раньше был. Сейчас это моя квартира. Я хочу приходить из проклятого офиса, валиться на диван и отдыхать, а не делать ставки, какая часть мертвого онаниста бросится мне в глаза первой.

- Вчера я уже был счастлив. Это многого стоит. Больше не посмею тебя тревожить.

- Ты, наверное, не понял. Тебя здесь вообще быть не должно. Ни в виде духа, ни материи.Убирайся, а как ты это сделаешь – мне тоже плевать!

- Я никому не мог признаться. Меня бы уволили, уничтожили, изгнали. Становилось только хуже, но я понимал – если кому-нибудь открыться, лучше не станет. Людям свойственно бояться необъяснимого, как боялся и я сам. Еще при жизни мне довелось попасть в ловушку, а сейчас... Ничего не изменилось.

- Уходи.

- Слушай только себя среди множества голосов. В твоем отражении – твои глаза. В твоих глазах – душа. А в ней…

- Что это значит? – Почему-то снова обдало холодом. И время замедлилось, казалось, превратив пространство в тонкий пласт льда, готовый в любую секунду разбиться. Как ненавистное зеркальце из детства, которое в один из дней Катя в ярости швырнула об пол. За секунду до страха наказания ее собственные глаза посмотрели на нее из осколков. В них было торжество отчаяния. – Саша?..

В дрогнувший голос вернулась тревога, дребезжащей струной посреди молчания. Ответа не следовало, и Катя подозревала, что его не будет. Есть вопросы, которые никто не поможет разрешить. Потому либо принять ответственность, либо таблеток и спать. Утро, как ни крути, яснее ночи. Утром слова, сжавшие сердце, покажутся бредом сумасшедшего философа. Дождаться солнца, и…

Зачем опять чего-то ждать? Век технологий, черт возьми. «Как изгнать призрака из квартиры?» - Пальцы промахивались мимо клавиш. И какой из миллиона шарлатанских советов окажется верным?

…Если призрак привязан к дому, значит, умер он именно здесь… Обойти квартиру со свечой – где дым станет черным, там и есть место смерти. Криминалистика какая-то… Тексты молитв, экзорцизм, не то…

«Избавиться от призрака можно в день его смерти как человека и появления как потусторонней сущности. Этот день сакрален, в нем рождение и гибель переплетены. Нужно совершить обряд ровно спустя год, три или пять лет. Дальше будет поздно – он станет сильнее. Процесс небезопасен, контакт специалиста…» Тоже мне, специалиста. Будто взять талончик к терапевту. Стоп!

«Послезавтра будет ровно пять лет». То есть уже завтра. Завтра или никогда.

***

Свеча задымила у письменного стола. Затрещала, разлетаясь снопиками искр. Неужто упился до смерти? Не важно, нужно отбросить посторонние мысли и превратиться в бездушный автомат. Сделать этот кажущийся бредом ритуал, и зажить спокойно, в собственной квартире, на которую еще пахать пятнадцать лет. Выбросить к черту всю мебель, отдать книги в какой-нибудь детдом. И пусть только попробует кто-то проникнуть в жилище без спросу.

- Уйди, где темно, в бездну на дно, в огонь или воду, в покой и свободу, в кромешные дали, утонут печали, сломается горе, разверзнется море, омоется ветром, укроется пеплом. Гори не сгорая, тоскуй, не рыдая. Отринь все сомнения в дороге к забвению, меня не тревожь, себя уничтожь. Не в двери – в окно, уйди, где темно.

Сжечь любую вещь, принадлежащую призраку. Огонь, переданный от свечи бумаге, уже сожрал страницу из справочника по психиатрии. Теперь играющий алыми прожилками пепел затаился на блюдце.

- Прощай! – Катя вытряхнула пепел в окно, закричав изо всех сил, так, что будь на улице прохожие, уже непременно задрали бы головы. Ветер, не обычный ночной странник, а зародившийся в квартире, едва не сбил женщину с ног. Треснуло оконное стекло, и Катя за малым не вывалилась наружу. А дальше – покой.

Теперь бояться нечего.

***

Видел бы кто этот «обряд», непременно вызвал бы психбригаду. Однако он, как ни странно, сработал. Ни ночью, ни утром ничто не нарушало тишины. Не открывались краны, не падали книги. Никто не выкручивал лампочки, не хлопал форточкой. Не пытался поговорить.

Телефон тоже молчал. С момента переезда мама ни разу не снизошла до звонка. Ни один из сотрудников не поинтересовался, почему Катя не вышла на работу в понедельник. Что уж говорить о полузабытом человеке, с которым женщину чуть не угораздило связаться узами брака. Проверять соцсети было бесполезно, как показывала практика нескольких лет.

Осталось привести себя в порядок и отправиться в парк. Природа должна умиротворять по определению. Стирать опротивевшие заботы шелестом листьев. А может, в квартире просто не хватало живых звуков, отчего Кате казалось, что она сама умерла?.. Человек – неразумное, неадекватное существо – никогда не знает, чего хочет, а если чего-то добивается, тут же стремится это обесценить. Вечная погоня, или попытка сбежать?

Серое небо смотрело с осуждением, то и дело заходилось порывами ветра. Деревья тоже казались серыми – эмпатия, не иначе. Прохожие были редкостью – ясное дело, понедельник. Пенсионеры играют в шахматы на скамье. У тележки с мороженым несколько детей.

…Искаженный, будто замедленный смех. Картинки кругом, как на ускоренной перемотке. Гаснет свет, неторопливо, но уверенно.

- Иди сюда, скотина! Я тебе сказал!

Грузный мужчина в спортивном костюме схватил за плечо человека в плаще и развернул на себя. Откуда-то, как тени, появились еще двое. Вокруг никого.

- Слышь, Серега, это тот… педофил? – Тип, заложивший руки в карманы, вспомнил неподходящее слово с трудом. Его дружки поддержали потоком нецензурной брани.

- Детишек, значит, щупаешь?

- И к бабе моей лез! А за это ответить можно.

Александр молчал, опустив голову. Что бы он ни сказал – стало бы только хуже.

- Отпустите, прошу. – Слова утонули в издевательском хохоте, и будто спустили курок. Удары сыпались со всех сторон. Упасть ему не давали.

Вот амбал в спортивном костюме зачем-то сделал шаг назад и стал вполоборота.

- Беги! – Хотела кричать Катя, но голоса не было. Будто в проклятой толще воды вокруг, которая зримо и осязаемо становилась льдом.

Он сделал неуверенный шаг вперед, а затем второй. И показалось, что взгляд его направился на Катю. Не загнанный, не затравленный. Обреченный, но смирившийся. И уже не живой. Он знал, знал, что будет дальше – не осталось сомнений. Знал, но сделал третий шаг, в каком-то чудовищном спокойствии. Развернувшийся амбал выбросил руку вперед. Нож вошел в тело.

- Э, ты чего?! – Недоуменно уставился на него один из дружков, наблюдая, как человек в плаще зажимает рану рукой.

Гулко несутся шаги убегающих. Капает кровь на вымощенную аллею. Сочится сквозь пальцы, будто вода сквозь готовый обрушиться потолок.

***

Бежать, скорее бежать. Не хватало воздуха и сигналили машины. Катя не видела их – перед глазами стояла пелена. Вчера она точно так же убила Александра.

Она не спросила, как он умер. Отказалась понять. Пресекла попытку быть счастливым, хотя бы после смерти.

«Ты прекрасна… я видел тебя настоящую…».

Убийца. Ты убийца, Катя. Вот твое лицо. Вот что бьется в висках, влетая в подъездные стены. Вот что говорит из замочной скважины ключ.

В комнате женщина споткнулась о коробку. Или просто упала без сил. Наверху – потолок как могильная плита. Вот-вот опустится вниз. Вот-вот похоронит ту, что при жизни попала в ловушку.

Что это? Между столешницей и выдвижными ящиками, казалось, что-то было. Так и есть – ежедневник, исписанный острым и сжатым почерком.

«Если нечто в тебе сильнее тебя, кажется, выхода нет. В борьбе с самим собой при любом исходе проиграешь. Пока проигрывает часть меня, считаемая лучшей. Кем? Опять же, мной. Что заставляет человека стать заложником извращенной похоти? Одиночество ли? Но многие зовут его свободой. Отвержение? Но другие несут его с честью. Находят силы поставить в противовес все лучшее в себе, и, выстояв, смотреть на минувший бой с достигнутой вершины. Наверное, хорошего во мне недостаточно для этой борьбы, потому я обречен. И лишь одно составляет вопрос: кем я буду убит – собой или же обществом?».

Последняя страница. Бурые пятна от пальцев. Почерк широкий и рваный.

«Вот и все. Не жаль. Глаза отпускают душу».

…По какому праву я решила, что могу распоряжаться его душой? Ищущей и раненой, не находящей спасения. Потому что заключила с банком договор? А с банком, или с дьяволом? Неужели бывает непоправимое?

«Слушай только себя среди множества голосов. В твоем отражении – твои глаза. В твоих глазах – душа. А в ней…»

Что в ней, Саша?

За окнами вечерняя серость, а в зеркале – заплаканное лицо. Надо смотреть, не отрываясь, чтобы найти разгадку. Не слушая никого, потому что слушать некого. Все они говорили: «ты не сможешь», но Катя должна. Не отвернуться, как от осколков маминого зеркальца, где застрял отчаявшийся звереныш. Что было тогда? Страх? Что есть сейчас?..

«В моей душе раскаяние. Я сожалею о сделанном. Будто на меня что-то нашло, а теперь оставило. Одну. В моей душе… прощение. Всех людей можно понять. Мама любила меня, как могла, она просто устала. В моей душе страх. Можно без устали твердить: «я не боюсь», но это неправда. Я боюсь того, к чему бежала. Того, что привело меня в эту квартиру. Больше всего на свете, больше, наверное, смерти. Я боюсь одиночества».

- Вернись, пожалуйста. Где бы ты ни был. Только вернись. Для меня нет человека, к которому я испытываю отвращение или ненависть. Веришь?..

- В твоей душе добро, какого я раньше не видел. Решимость, которой в других не найти. И сила. Она не иссякнет.

Катя не верила, оборачиваясь назад. Боялась спугнуть секунду, вспыхнувшую во вселенском мраке. За спиной действительно стоял Александр – настоящий и видимый. Но требовалось подтверждение, потому родился вопрос:

- Это правда ты?..

- Нужно назвать имя, когда говоришь: «прощай». – Он улыбался, и Катя почти не плакала. Только смотрела в знакомое лицо, рассыпавшись непрерывной и сбивчивой речью.

- Прости меня, пожалуйста. Я не должна была… Я не посмею больше… Только не уходи. Будем говорить часами. Не уйдешь?

- Пять лет истекло вчера. Теперь я с тобой, до конца времени.

Катя сжимала его холодную руку, чтобы не выпустить, не потерять. Что значит «конец времени» она не знала, но не желала задумываться.

- Все хотела спросить. Тебе не больно было… выкручивать лампочки?