@ndron-©

Второй шаг

Автор:
Татьяна Копяткевич
Второй шаг
Работа №175
  • Опубликовано на Дзен

1

Он умер. С ним такое было впервые. И пусть потом не говорят, что нейроавтоматика не дает сбоев. Что связь с кораблем крепче, чем с женщиной. И что системы надежны на все сто. Ерунда. Не бывает настолько надежных систем.

А бывает холод. Арктический — внутри раскаленного корабля. И перегрузка давит, будто самосвал встал на грудь всеми четырьмя шинами.

«Угол входа превысил расчетный».

— Коррекция…

«Коррекция невозможна. Угол входа сорок пять градусов».

—Коррекция!...Твою же!..Снижай…угол…

«Угол входа…»

Вот тогда он умер в первый раз. Ощутил себя куском мяса, который сначала раздавят прессом, потом зажарят. А после зароют в поверхность планеты на скорости более, чем 30 000 километров в час.

«Корректирую. Угол входа изменен. Угол входа в пределах расчетного».

Он выдохнул. С трудом поднял руку. Так неуверенно поднимает стебли, вылезая из-под снега весенняя трава.

«Десять секунд до входа в плотные слои атмосферы. Пять… Две... Одна…»

Он устало закрыл глаза.

— Системы ТРД. Запуск.

«Внимание! Отказ первого ТРД!»

— Перезапуск!

«Отказ второго ТРД! Внимание! Внимание!»

Корабль боролся с ним, как самоубийца со своим спасителем. Когда оба отчаянно балансируют на краю пропасти, на рельсах перед поездом. Или на перилах моста.

ВСУ — отказ. Топливные насосы — отказ. Приборы, гидравлика – отказ, отказ, отказ…

Когда накрылась гидравлика, он понял: битва проиграна. Остается лишь маленькая надежда. Нет, призрак надежды — что сработает спасательная капсула. Что он сможет запустить механизм, успеет дотянуться до ручки. Ведь катапульта же, мать ее, запускается вручную! Проклятая катапульта на супернадежных кораблях…

Я…

С громким хлопком разорвалось небо. Осыпались звезды. Всегда, всюду осыпаются звезды, как только ты перестаешь дышать.

Мне бы…

Тишина. Синие сполохи сканеров в спасательной капсуле. Шорох песка по обшивке. Истошные вопли приборов: «Реанимирую! Реанимирую!»

Какой в этом смысл, если все кончено? Все технологии Земли, все усилия далекого человечества лишь ради того, чтобы вновь запустить единственную, вдруг обленившуюся мышцу.

Я ХОЧУ ЖИТЬ!..

«Реа…»

Пульс. Давление. Запуск.

Он открыл глаза. Он был один на далекой планете. Совсем один, за двести пятьдесят километров от своего разрушенного корабля.

2

Небо было бездонно серым и дымчато прозрачным — цвета пустоты.

Пустота держалась над пустыней на единственном гвозде — маленьком и злом солнце. Солнце разглядывало Кира в упор. Без глумления над его беспомощностью. Даже без любопытства. Скорее, равнодушно.

Так разглядывают муху, которая старается освободиться из паутины, но лишь плотнее затягивает липкую сеть.

Планета звалась коротко и страшно — Жажда. Шарик темного хрусталя на фоне вечной космической ночи. Длинный индекс в планетарном справочнике: чем дальше от Земли, тем больше цифр.

Совет по колонизации и терраформированию сразу отверг ее — безводный, бедный мир. Ни полезных ископаемых, ни перспектив. Но отец Кира настаивал. Отец Кира обивал пороги, доказывал и, наконец, получив разрешение, улетел. Прошел пространственные врата, доложил о благополучной посадке…

С тех пор прошло много лет. Но не было ни одного дня, когда Кир не спрашивал бы себя: неужели от отца так и не будет вестей?

…Он криво усмехнулся. Встал. Проверил, надежно ли задраен люк спасательной капсулы. О том, что он отправился искать отца на планету Жажду, не знает никто. Узнали бы — голову оторвали. Сектор закрыт для исследований, представляет прямую угрозу для жизни. Так что о его позорном спуске, разгерметизации и крушении докладывать, увы, некому.

И некому сообщить, что он бросил корабль. Запаниковал. Не разобрался толком, катапультировался. А корабль-то — целехонек, спокойно сел и приступил к починке. Процессы регенерации запущены, восстановительный статус — тридцать пять процентов.

Вот только это никак не пригодится, когда ты от него так далеко.

— Ну что, — Кир хлопнул капсулу по носовому обтекателю, она отозвалась гулким эхом. — Прощай, дружище!

Обжигающий металл. Исцарапанный, запыленный бок. Обугленный, покрытый шрамами кусочек далекого дома на безжизненной планете. Жаль, столько энергии потрачено на реанимацию. Иначе капсула непременно дотянула бы до корабля. А так ее хватило лишь на половину пути.

Поэтому дальше он пойдет пешком. В мертвом чужом мире. По странному лиловому песку, под маленьким, злобным солнцем. Он будет прыгать по горячим камням. Будет дышать пылью. Будет по глоткам цедить последнюю воду и пересчитывать оставшиеся ядовито-синие контейнеры так же сосредоточенно, как скупердяй пересчитывает свои сокровища.

Но он дойдет. И пусть навигатор пугает: «Осталось 92 километра, 18 часов, 18 минут». Чтобы отыскать отца, нужен корабль. А значит, он должен будет дойти.

Давай это сделаем, Кир. Вперед! Прямо по стрелке. Шагом марш!

Но звуки сохнут прямо на губах. И тут же рассыпаются мельчайшей пылью — горьким вкусом Жажды во рту.

3

Последний аквапаек он допил на закате. Еще днем пришлось мобилизовать всю свою волю, чтобы не выхлебать содержимое контейнера в один глоток, словно обезумевший верблюд. Теперь Кир долизывал остатки. Распорол контейнер ножом и осторожно, языком, как муха, собирал последние капли.

Все. Нет больше воды. А есть — шесть километров и четыреста метров пути. Один час и еще шестнадцать минут.

«Регенерация завершена».

Он вздрогнул, заставил себя встать на ноги. Чужое солнце косо падало в пустыню, озаряло ее фейерверком, фантастической игрой красок. Закат полыхал фиолетовым, небо под ним было зеленым. И камни выпускали из-под себя тени — словно их мягкие ночные лапы осторожно прощупывали дорогу. Серо-синие. А где-то — пронзительно голубые.

Ночь здесь приходила внезапно. Вот только что сияние песка резало глаза. А теперь вдруг — черное небо. И больше ничего. Только звездный свет над головой понемногу наливается силой. И в темноте проступают неверные очертания гор.

«Пять километров. Один час, три минуты». Всего-то на час и три минуты пути!

Экран на мгновение ослепил ярким светом, но тут же погас. Надо экономить, энергия батареи почти израсходована. Несмотря на усталость, Кир шел бодро, как на прогулке. Он даже не подгонял себя.

Вместо этого он предвкушал. Ведь впереди — корабль, в его цистернах — моря воды. Реки чая. Водопады сока. Любой напиток, который только можно представить. А воображение у него сейчас — огого!

«Два километра. Ноль часов, двадцать минут».

Он остановился. Холмы смутно темнели впереди, как туши давно вымерших доисторических животных. Навигатор браслета связи указывал именно на них. Обнадеживал: «Двадцать минут».

Может, это и не холмы вовсе, какой-то из них и есть корабль? Кир попробовал активировать нейросеть, приказал кораблю включить дальний свет и долго вглядывался в бархатную темноту. Ни проблеска, ни искры. Он так глубоко увяз в песке? Не отзывается на команды, хотя процесс регенерации завершен?

«Ты будешь рассказывать об этом, — сказал себе Кир, стиснув зубы. — Когда-нибудь потом. Всем, кто только захочет тебя слушать. Будешь изощряться в остроумии, сервируя это как забавную историю, когда-то приключившуюся с тобой по твоей же глупости. Под хорошее вино и соответствующую закуску. Но сейчас — последний рывок. Самый трудный. Постарайся уж. Давай».

Холмы казались барханами. Рыхлыми, сыпучими горами песка. Внизу песок был тверже (слежался), и подъем сначала давался легко. Горизонт расширился, открылись новые звезды.

«Один километр, двести метров. Ноль часов, тринадцать минут».

А потом песок начал осыпаться. Холодный, уже порядком остывший снаружи, но еще горячий в глубине. Кир сразу потерял равновесие, руки по локоть ушли в мягкую, словно пудра, массу. Поднялся, отчаянно барахтаясь, чертыхнулся, не разжимая губ. Но вездесущая пыль все равно скрипела на зубах.

«Восемь минут».

Навигатор глуп. Навигатор не учитывает характер местности. Кир возился, словно дошкольник в гигантской песочнице. Атаковал вершину с упорством летящего на лампу мотылька.

Вершина не сдавалась. Минуты превратились в часы. Невысокая цепь холмов — в непреодолимую стену.

«410 метров. Четыре минуты», – навигатор издевался и уже не скрывал этого.

Кир пытался подниматься вдоль хребта. Пытался ползти, как змея. Небо на востоке начало зеленеть. Навигатор, у которого почти закончилась энергия, обещал скорое окончание пути.

Три минуты. Две. Вершина. Почти вершина…

Тьма раздвинулась. Взлетело на небосвод злое солнце. День застал Кира в сотне метров от гребня, на склоне горы.

Он лежал, обессиленный, не смея пошевелиться. Солнце наваливалось на него всем своим весом. В его жестком свете был хорошо виден ряд голых камней – зубы, торчащие из песчаной десны. Хорошая тропка. Будто специально выметенная для него ветром.

Давай, Кир, теперь встать. Переставь ногу. Какое блаженство — не двигаться хотя бы мгновение! А вот сейчас — шаг. И еще один. Вода, корабль… Поземка в песках… Отец… Иди!

Тошнота. Головокружение. Проклятая усталость.

Когда до гребня оставалось несколько шагов, камень зашатался под ним. И Кир покорно рухнул в пустоту.

…Жажда — так ее зовут. Кто-то очень большой и очень древний хочет пить. Он живет миллионы лет. И миллионы лет он — жаждет. Потому что злая игла —солнце — выпила его всего до капли. И теперь моя шкура — лиловый песок, фиолетово-серые горы. А над головой — небо цвета пустоты, прибитое раскаленным гвоздем — маленьким и злым солнцем…

«Я брежу, — подумал Кир. — Это все от обезвоживания».

Он попытался встать и окончательно потерял сознание.

4

— Всюду и всегда, — говорил отец. — Запомни. Во всех мирах, в любой вселенной человек остается человеком. Но только тогда, когда стремится к неведомому и совершает невозможное.

— Но я старался…

Отец покачал головой. Закат (или восход?) за его спиной набирал силу, изумрудное небо полыхало, словно кто-то вдруг прибавил яркости на древнем, еще жидкокристаллическом, мониторе.

— Он всегда так говорит, — сказала мать устало.

В ее голосе Кир слышал эхо множества одиноких вечеров, которые они провели вдвоем, ожидая отца из его далеких, невероятно важных и нужных командировок.

Отец не ответил. Он собирался. Поднял со стула сумку, небрежным движением стряхнул с нее песок. Во все свои космические экспедиции он снаряжался именно так: деловито, четко, без суеты.

Мать, скрестив руки на груди, стояла в дверях. По полу у ее тапочек шелестел лиловый песок. За дверью тонко свистел ветер – упрямый и терпеливый ветер Жажды. Столетиями, песчинка за песчинкой, он строил барханы, формировал из них замысловатый узор. Он ждал. И вот наконец дождался.

— Ты ведь обещал, — говорила мать. — Это так просто. Для этого не надо совершать подвигов. Не надо лететь к звездам. Достигать немыслимого и стремиться к невозможному Просто возьми ребенка за руку в день его рождения.Отведи в экзозоопарк посмотреть на животных с других планет. Ты ему обещал, не мне. Это ведь совсем несложно. Неужели эта твоя Жажда настолько важнее нас?

— Галя. Ты же понимаешь. Я говорил тебе. Это очень важно.

— Важнее, чем мы? Возможно, ты не понимаешь, – начала мать и закусила губу.

Кир приподнялся на локте. Он хорошо помнил этот день, ему тогда было десять лет. Последний день перед стартом. Отец с матерью больше не разговаривали. На небе стояли злые тучи. Он помнил даже жухлые яблоневые листья в саду, кристаллики инея на все еще зеленой траве.

В тот день суп, который варила мама, получился очень соленым. Она клала в него картошку, старательно отворачиваясь, но слезы все равно предательски капали в кастрюлю.

А Кир смотрел. И когда смотреть уже не было сил, он подошел к отцу и тихим, дрожащим от злости голосом сказал:

— Я тебя ненавижу. Убирайся на свою Жажду и больше не возвращайся. Ты нам не нужен.

А вечером отец улетел. И действительно с тех пор больше не возвращался.

…Небо темнело — поднималась буря. Кир лежал, наполовину занесенный песком. Он был еще жив, он бредил, голоса отца и матери звучали в отдалении, переплетаясь с тонким, монотонным свистом ветра в песках.

Он сам сказал отцу улетать. И теперь умирает в двух шагах от корабля. С осознанием своей вины. Беспомощный перед пустыней. Не в состоянии поднять себя с земли, сделать шаг. Так и не в силах что-либо изменить. Как и в тот далекий день много лет назад.

Его тронули за плечо. Он вздрогнул, но не очнулся. Солнце, прорываясь сквозь пыльную дымку, жгло веки. Но мысль о том, что он виноват перед отцом, жгла его изнутри гораздо сильнее. И от нее ему было хуже, чем от жгучего чужого солнца.

5

…Сначала он увидел тени. Много длинных теней. Черные — на сером камне, серые — на лиловом песке.

Они дрожали в раскаленном мареве. Колебались, двигались. Тени жили своей собственной жизнью, отдельной от предметов. И на законы физики им, похоже, было наплевать.

Кир прищурился. Облизнул высушенные губы, напряг обожженные глаза.

Он по-прежнему лежал на песке, но над головой хлопал под порывами ветра тент. Вокруг бродили люди. С серой кожей — так въелась в них серая пыль пустыни. Люди, страшно похожие на теней.

…Община, кое-как существовавшая в пустыне, была совсем крошечной. Кир не помнил, как они подобрали его, не знал, долго ли провалялся без сознания. Браслет-навигатор, его единственная связь с кораблем, давно отключился, израсходовав весь свой энергетический запас. Да и собственные силы были почти на исходе. Он едва шевелился, неспособный самостоятельно поднять даже руку.

Община ухаживала за ним. Два раза в день приходил старик, седой, как снег далекой потерянной Киром Земли. Старик был закутан в лохмотья, но взгляд у него был, как у мальчишки — упрямый, молодой. Он считал пульс на белом до прозрачности запястье Кира, бормотал, задумчиво качал головой. Потом чинно удалялся, а под навес заглядывала девушка, худая и ободранная, как бездомный зверек.

Два раза в день она приносила Киру воды. Добывали воду они очень интересно. Один раз Кир видел, как ставили водяную ловушку: долго и старательно рыли яму, на дно помещали бочку, а потом яму накрывали странным тонким и эластичным материалом, который приносили из пустыни. А поутру собирали конденсат.

В другой раз он наблюдал, как люди бродят по песку, внимательно глядя себе под ноги, как какие-нибудь заядлые грибники. Вот один парнишка торжествующе крикнул, стремительно нагнулся. Сцапал из песка бугристый желтоватый камень, тут же, словно губку, отжал в неказистую, тоже каменную, плошку…

Вода, добытая таким образом, пахла плесенью. Но от нее наливались силой руки и ноги. Быстрее бежала по жилам кровь.

— Араау, — сказала девушка-зверек. — Арраауре.

В полдень она, как обычно, принесла ему плошку с едой — серый порошок с едким запахом, разведенный в небольшом количестве воды. Киру сначала это показалось насмешкой (ну кто же будет есть такую гадость?). Порошок ложился поперек желудка тяжелым камнем, хотя насыщал надолго. Похоже, такую пищу ели тут все.

— Не понимаю, — удрученно признался Кир. — Нет «арраау». Ноу. Нихт.

Девушка качала головой. Как ему казалось, сокрушенно.

…Новый язык устанавливался в мозгу с трудом. Обычно все эти туземные языки, языки молодых цивилизаций с неразвитых планет, встают на свое место безболезненно и просто. Через час ты уже все понимаешь, через два часа — говоришь. Легкие языковые модели, примитивные донельзя.

Но язык обитателей Жажды был тяжел. Тяжелые звуки, тяжелая грамматика. Раз за разом Кир повторял все, что слышал, и у него болела голова так, будто он пытался освоить не одну языковую модель, а по крайней мере несколько.

Старик приходил, смотрел на него пытливо, с вечным вопросом в живых юношеских глазах. Кир морщился от головной боли. Но ничего не поделаешь: без языка он не узнает, где корабль, далеко ли они успели удалиться от той песчаной гряды. А без корабля, без поисковых сканеров отца ему ни за что не найти.

— Отец, — объяснял он старику. — Пропал. Здесь.

Тот каркал по-своему, щелкал горлом, разводил руками. В конце одного из таких «разговоров» Кир сел (он уже мог самостоятельно садиться), повторил его слова и жест.

— Эрреухне, — сказал старик и в его глазах мелькнуло одобрение.

Потом он порылся в складках одежды, извлек какой-то предмет. Солнце полыхнуло на его белом боку. Протянул Киру:

— Эрреухне.

Кир замер. Предмет ткнулся в ладонь гладким нагретым краем. Пальцы надежно сомкнулись вокруг маленькой аккуратной ручки. Старик ждал.

— Откуда?.. — слабым голосом спросил Кир.

В его руке лежала чашка. Изящный легкий предмет из белого земного космопластика. Обычная посуда космических кораблей: легкая, небьющаяся, негорючая. Некоторые из особого щегольства гравируют на таких чашках, блюдцах или тарелках название своего корабля. Отец тоже так сделал. И у мамы где-то и по сей день хранились блюдечки с изящным золотистым курсивом по ободку: «Полярис».

Теперь Кир держал это чудо в руках. Край кружки в некоторых местах был выщерблен, покрыт въевшимися пятнами. Но даже сквозь пятна можно было различить выцветшие буковки: «…арис».

А когда Кир с замирающим сердцем перевернул чашку, со дна ему подмигнула многолучевая Полярная звезда. Как привет из далекого дома. Как посылка из детства. И — из бездонных глубин памяти — как теплая улыбка отца.

6

Старика звали Гуой. Девушку, которая носила ему еду и воду — Оя. Кир начал понимать это тогда же, когда стал вставать и потихоньку бродить по лагерю. Установка языковой модели напрямую зависела от его сил, которые, хоть и прибывали, но с трудом. Будь у него сейчас корабль, медикаменты, душ, нормальное питание…

Но грязное, заросшее пылью, полуголодное тело было неповоротливым. Оно оживало будто нехотя. Видно, в таких условиях оно все же не хотело жить.

Момент, когда он понял, что отличает имена от других непонятных слов, был мигом торжества. Еще чуть-чуть — и он все узнает. Еще совсем немного подождать…

— Геурраана хо! Не ходи рааннхо!

Кир встрепенулся, оторвал взгляд от серого песка. Пустыня. Колючий ветер. Ветер, от которого все время чешется нос, слезятся воспаленные глаза. И пыль. Пыль пробирается всюду, забивается в складки одежды, натирает кожу до кровавых ссадин…

Ему сказали: «Не ходи»? Или все-таки послышалось?

В следующий миг камень, большой лимонного цвета обломок породы с розовыми прожилками раскрылся перед ним. Как цветок. Как невиданный салют, который распускается в ночном небе.

Это было красиво.

Его ударили в плечо. Не сильно, но этого хватило его все еще слабому телу. Он пошатнулся. И, уже ощущая под своей щекой горячий песок, отрешенно глядя, как взметнулась невесомая пыль Жажды, он увидел.

Камень выбросил иголки. Много иголок, острых, тонких. И они пронзили живое тело. Тело человека, оттолкнувшего Кира с их пути.

7

Паренька, который его спас, звали Илгой. «Женское имя», — думал Кир. Люди суетились вокруг безвольного тела, оттаскивали, устраивали в больничной палатке. Кир бродил рядом, и в голове не было ничего, кроме этой единственной,идиотской мысли.

Парень был жив, но в сознание не приходил. Гуой щупал пульс, безнадежно качал головой. Оя держала в своих ладонях серую, безвольную руку. Не отходила ни на шаг. Глаза ее были заплаканными, отчаянными.

— Мне жаль, я не знал, — пытался объяснить Кир.

И она безнадежно кивала: да, понимаю. Ты не знал. Но какая теперь разница?

Когда на третий день под тент пришел Гуой, Оя поднялась с колен. Парень дышал с хрипами, с присвистом. Его серое лицо приобрело синюшный оттенок. Вот его бы на корабль, в капсулу-диагноста, потом в реанимационную, антибиотиками накачать…

— Оя, — сказал старик.

Она кивнула.

— Канеэдухояа, — ответила звенящим, как сталь, голосом.

Повернулась и вышла.

Кир смотрел на ее прямую, утвердительную спину. «Канеэдухояа, — подсказало ему что-то, — посеянная Тень. Время посадить Тень в землю».

— Оя! – крикнул старик запоздало.

Она не слушала его. Она больше никого не слушала. И тогда Гуою пришлось подчиниться.

8

Вечерело. Солнце уже зашло за вершину холма, который возвышался над лагерем. Его тень мягким фиолетовым крылом накрыла скопище обтрепанных навесов, самодельных палаток, видавших виды бочек для воды. Хлам, на который не польстился бы самый бездомный бродяга на Земле. Бесценные сокровища на Жажде.

Люди собрались с восточной стороны лагеря, на ровном, как стол, поле. Поле песка среди каменных громад. Пока здесь рос только ветер. Илгу, всего синего, уложили прямо на землю. Встали рядом, взялись за руки. А Гуоя пропустили в центр образовавшегося круга.

Старик что-то сказал. Все хором ответили. И стало так тихо, что слышно было даже посвистывание ветра в далеких холмах и слабое поскрипывание песчинок под ногами.

Кир по-прежнему не понимал смысла слов. Но его тоже притащили сюда, долго и горячо что-то объясняли. В конце концов он подчинился. Теперь его ладонь сжимала чью-то кисть, и маленькие пальцы Ои переплелись с его пальцами.

Гуой поднял над головой темный футляр. Небольшую коробочку — она все время висела у него на шее, как оберег. Засаленный шнурок свисал меж его пальцев, словно крысиный хвост.

Вот фантастика же, а? Крыса — на Жажде…

— Анууумен. Готовность. Тээнха.

Кир вздрогнул. На этот раз он ясно слышал. Он повторил про себя слова старика. Повторил несколько раз, помогая строптивой языковой модели.

Мужчина, который стоял ближе всех к Гуою, благоговейно принял из его рук коробочку. Зажмурился. Поднял над головой, повторяя торжественный жест старика. Пальцы соседей напряглись, все замерли, вытянули шеи…

Ничего. Мужчина вздохнул, протянул коробочку дальше по цепочке.

— Готовность, — услышал Кир. — Имплантирование. Ануумен.

Чего? Да этот язык просто издевается!

Когда коробочка попала ему в руки, его била крупная дрожь. Маленький предмет был холодным, словно его не касались чужие пальцы. Словно тепло десятков прикосновений лишь скользнуло, отраженное от поверхности его гладких, будто отполированных, граней.

Что это, какое-то устройство? А если открыть коробочку на глазах у всех? Люди смотрели на него, как показалось Киру, с немым укором.

— Ладно, — сказал он, чувствуя себя полным дураком. — Так и быть. Имплантирование. Готовность.

Он поднял коробочку над головой, тщательно изображая благоговение. Ничего. Пожал плечами. Передал дальше.

Похоже, все ждали, когда амулет возьмет Оя. И когда это произошло, будто самый воздух зазвенел от напряжения. Остановилось все, как в стоп-кадре. Замерла даже пыль, которая обычно носится повсюду. Вездесущая серая пыль пустыни.

Глаза Ои расширились. Кир стоял к ней ближе всех. И сначала он услышал. Такой непривычный звук в абсолютной тишине. Непривычный, но до боли знакомый. Самый первый, который он услышал после приземления на эту планету — звук бьющегося сердца.

Тогда, в капсуле, ведь это его сердце билось. Вновь запущенное заботливыми приборами. Звук, многократно усиленный динамиками. Тогда он встал, срывая с себя датчики, хватаясь за стены. Мутным взглядом обшаривая унылый пейзаж в иллюминаторе…

Теперь сердце билось на ладонях Ои. Футляр подрагивал, словно живой. И, потянувшись к нему вслед за десятками рук, Кир ощутил небывалое — исходящий от него жар.

Жар сердца. Живое тепло.

9

…Сухой песок падал со всех сторон. Стены ямы шелестели, осыпались, стоило лишь прикоснуться к ним. После трех неудачных попыток выбраться Кир решил, что гораздо разумнее сидеть тихо. Песчинки, как маленькие коготки не существовавших здесь ящерок, скреблись о грязный навес наверху. Он кое-как защищал от солнца.

Сюда его бросили вчера. Вчера ночью, когда коробочка-сердце перекочевала на шею Ои. Когда все тут же кинулись рыть могилу, а в здешней пустыне это — дело непростое. Когда наконец-то могила была закончена. Могила для мертвого – уже несомненно мертвого! – Илги.

Но вышло иначе. Они подошли к Ое, торжественно взяли ее за тонкие руки. С пением, похожим на гул корабельного двигателя, повели к яме. И она пошла, послушно, как овечка, которую ведут на заклание…

Нет, не так. Она не шла – танцевала. Так осмысленны, красивы, зрячи вдруг стали все ее движения. И это был танец радости и торжества, которые озарили ее всю, от пальцев ног до кончика грязной макушки. Оя ликовала. Ошибиться в этом было невозможно.

Кир смотрел, остолбенев. На пустыню уже давно опустилась ночь, и он видел лишь смутные силуэты. Выражения лиц, глаз достраивало воображение. И то, с каким лицом Оя шагнула в приготовленную для нее яму, он во всех красках представил тоже.

«Тук-тук! Тук-тук!»

Сердце стучало в ушах. Песок. Реки песка — на распростертое внизу тело. Девушка лежала на дне, сжимая в руках пульсирующий амулет.

Она не шевелилась. Ее глаза счастливо смотрели в небо.

«Тук. Тук. Тук…»

Вот и нет Ои. Лишь шуршат песчинки. Скоро не будет видно даже края ямы.

Реанимирую! Реа…

Тот, кто пережил ужас смерти, ужас безысходности в замкнутом со всех сторон пространстве. Кто умирал в запертой капсуле под отчаянные оповещения приборов. Только такой человек способен действовать, не рассуждая.

Кир и не рассуждал. Он вообще ни о чем не думал. Ему казалось, он все еще смотрит на то место, где была могила. Но руки уже разгребали песок, а губы кричали какую-то ерунду, ничего, конечно, не значащую для этих дикарей: «Вы что! Сумасшедшие! Она же живая!»

Тогда его схватили и отволокли в сторону. А потом бросили в эту яму для сбора воды. В яму-ловушку. Надолго ли?

— Энааиинэнуу!

Кир поднял голову. Громкие крики снаружи. Ликующие крики. Топот ног.

— Эй! Кто-нибудь меня слышит?

Никто не отозвался. Звуки были странные. Там, наверху, рыдали — заливисто, душераздирающе. Или, может быть, тонко хохотали, заходясь в истерике. Носились с воплями по песку. Топот ног то удалялся, то приближался, гулко отдаваясь над самой его головой.

Кир попытался представить себе этих суровых, немногословных людей. Как они валяются в пыли, визжат и хохочут. Коллективное помешательство? А он — во власти сбрендивших дикарей. Поэтому сиди-ка ты тихо, рот на замок. Иначе похоронят, как несчастную Ою.

В яме на секунду стало темно — темная голова заслонила свет. Секунду или две они с этой головой смотрели друг на друга. Потом голова сказала:

— Вылезай.

— Чего?

— Тень выросла! Держи веревку.

И тут же в яму упало то, что здесь называлось веревкой. Кир подергал не внушавшее доверия изделие — вроде крепко. Поплевал на руки, уперся ногами в сыпучий край…

И только тогда понял. Строптивая языковая модель наконец встала на место. Он мог говорить, мог спрашивать. Проблема общения была снята.

10

Тень была огромна. Она стояла посреди лагеря — могучая, как туча, как десять тысяч скал. Ее крона заслоняла собой небо. Там все время что-то скрипело и потрескивало — из материнского ствола пробивали себе путь все новые и новые ветви.

Кир смотрел, запрокинув голову. Узкие листья. Гладкая кора… Он хмурился, пытался вспомнить, как все это называется на его родном языке. И понимал: нет, не дерево. Это нечто большее. В мире пустыни, где единственная реальность — солнце, Тень — не дерево. Тень — милость, о которой едва ли можно мечтать.

А на вторую ночь Тень зацвела. Фантастически огромные, как бред наркомана, зеленые цветы распахивались с громким хлопком и на землю стекал их светящийся нектар с резким, странно знакомым запахом.

Ночь стала бредом. Маленькие фигурки метались под огромным стволом, подставляли чаши под тягучую мерцающую жидкость, пили, обливались, обливали друг друга, смеялись, плакали и пели. Поили раненых, ослепших от солнца, которых на весь лагерь была чуть ли не половина. И раны заживали, слепота проходила. А сверху с грохотом отдаленных фейерверков распахивались все новые и новые цветы.

– Оя! – восклицали разные голоса. – Наша Оя расцвела, какая радость!

– Попробуй! – кричали ему и протягивали чашу с холодным цветочным соком.

– Оя… – сказал Кир и прикоснулся губами к остро пахнущей жидкости. – Значит, вот ты теперь какая, Оя?..

Запах был странный, знакомо и одновременно невозможно здесь, на Жажде. Он дразнил и мучил — вот-вот вспомнишь, вот-вот ухватишь… Кир закрыл глаза, отхлебнул из чаши. Ледяная волна прошла по глотке и опустилась в желудок. Занемело горло. Мурашки пошли по спине. И сразу же нахлынуло: вокруг — белизна. Белое– все. И с низкого невидимого неба падают и падают мягкие хлопья, похожие на куски ваты. На скамейки, на желтые вечерние фонари, на жухлые рыжеватые листья. И тени от них бегут вверх по стенам домов…

– Зачем ты это сделала, Оя?

– Я устала смотреть, как умирают другие. Я хочу, чтобы вы жили. Я хочу…

Ее голос звенит, как колокольчики на ветру. Ее глаза сияют, как сто тысяч рассветов. Ласковых, лучезарных рассветов его родной Земли.

– Но зачем? – шепчет он. – Неужели не было никакого другого способа? Неужели никак иначе нельзя…

– Пей, Кир, – говорит она спокойно и властно. – Выпей до дна. Это снег с твоей планеты. Это мой подарок тебе. Теперь все будет совсем по-другому. Так, как и должно быть. Теперь на Жажде наконец-то наступит весна.

Да, теперь он понял. Огромные зеленые цветы источали слабый, тонкий аромат первого снега, смешанного с горечью умерших листьев. Запах увядания и смерти на его родной планете. Запах жизни и возрождения здесь, в мире вечной пустыни.

…А потом Кир увидел Илгу, живого и здорового. Но у него так и не хватило духу к нему подойти.

11

— Вижу, теперь ты умеешь говорить?

Гуой один не поддался общему безумию. Казалось, он единственный сохраняет способность ясно мыслить. Он не упивался нектаром, как прочие, не скакал от радости по песку. Он просто разглядывал Тень, по-деловому прикидывая что-то в уме.

Почему-то Киру это нравилось.

— Теперь здесь умрет пустыня. — Гуой размышлял вслух. — День за днем, песчинка за песчинкой. Она будет умирать, а вместо нее появится лес. Если только…

Кир закрыл глаза. Он прислонился к гладкой коре Ои, обнял ее руками. Он чувствовал себя пьяным. Из глубины ствола шла прохлада — Тень качала воду из темных глубин планеты. Крона ее слегка подрагивала.

— Если только – что?

Казалось, песок под ногами стал снегом. Все вокруг было белым-бело. Как на родной Земле. Как на Рождество.

Старик вздохнул. В этом вздохе было столько горечи, что Кир не удержался, разлепил сонные веки и посмотрел на него.

— Если только у нас все получится. Мы платим свой долг. Тень — это начало. Верный Поступок. Тени должно быть больше.

— Имплантирование? — не удержался Кир. — Готовность?

— Да, — Гуой кивнул. — Если хочешь, это — проверка систем. Предстартовый отсчет.

Кир вздрогнул. Сонное оцепенение обрушилось с него, как снежный сугроб с крыши. На секунду ему почудились звуки и слова родного языка. Но нет, Гуой говорил по-своему, каркающими, щелкающими интонациями. Дикарь, который всю жизнь видел только пустыню, пристально смотрел ему в глаза. Будто желал убедиться: а слышит ли Кир? Понимает?

— Я ведь не первый здесь с чужой планеты, — сказал Кир.

Он говорил утвердительно. И в то же время осторожно, нащупывая каждое слово, будто слепец — дорогу.

Гуой кивнул. Изумрудный краешек зари, занимавшейся за их спинами, окрашивал песок в цвета травы.

— Ты скажешь мне, как его найти?

Он боялся, старик промолчит. Или отрицательно качнет головой. Или скажет…

Нет. Если он это скажет, то пусть лучше ничего не говорит.

— Ты найдешь своего отца в сердце большой Тени. Это не сложно. Слушай и запоминай путь.

Ночь волшебных изменений заканчивалась. В свете разгорающейся зари уже можно было различить тонкие розоватые волосинки, тянущиеся из песка там, куда пролилась из зеленых венчиков пахнущая снегом жидкость, – это начинала расти трава.

Но Кир не замечал этого. Он смотрел в лицо восходящему солнцу, но вместо него видел отца.

– Я иду, – бормотал он. – Я уже иду.

12

Кир даже представить не мог, что пустыня закончится так быстро.

Два дня пути, пусть и изматывающих, пусть и непростых. И вот он у края земли, на вершине громадного плато. Вниз текут ручейки, водопады песка. И все равно не могут засыпать волнующееся под ветром зеленое море.

Кир опустился на четвереньки над обрывом и долго смотрел. Лес ждал его, укоризненно качал растрепанными вершинами. Большая Тень. Так его назвал Гуой.

Кир быстро нашел скалу с раздвоенной вершиной. Как бы Тень ни была могуча, как бы она ни разрослась, но скала все же торчала из нее, как два паруса.

Корабль притаился у самого подножия «парусов».

Он выглядел заброшенным. Его оплели голубые лианы с ярко-красными колючками. По корпусу вилось кружево золотистых лишайников. Тянулись розовые нити травы. Но даже сквозь них можно было прочитать такое родное, с детства знакомое название.

— Ну вот, — сказал Кир. — Я пришел.

И слизнул со щеки каплю. В лесу было влажно. Под пологом Тени начинался дождь.

Замок, чуть помедлив – все-таки столько времени прошло! – гостеприимно щелкнул, безошибочно считав его биометрический код.

Внутри пахло грибами. И еще песком, мертвой травой. Но в остальном все осталось таким же, как и пятнадцать лет назад. Строгие линии, нанесенные на стены коридоров светящейся краской. Каюта, трогательно похожая на спальню в их старом доме. Фотографии, запаянные в «вечный пластик». Мама. Мама сама по себе или с маленьким Киром на руках. Кир в чепчике, омерзительно пускающий пузыри.

Он закусил губу и прошел в рубку. Толстый слой пыли (откуда? корабль ведь герметичен), приборы спят. Даже нейросеть не отзывается.

Кир помедлил, вслушиваясь в тишину, спрессовавшуюся здесь за годы одиночества. Набрал в грудь воздуха и скомандовал:

— «Полярис!» Проснись.

13

— Ты все-таки прилетел.

Кир молчал. В гулком чреве пустого корабля размеренно тикало время. Земное время: двадцать четыре часа против здешних двадцати двух.

— Я ждал, что ты так и поступишь, Кирилл. Это было верное решение.

Кир сжал кулак. Искусанные губы саднили. Отец смотрел ему прямо в глаза своим мягким, немного печальным взглядом.

Очень странно, подумал Кир. Тогда его взгляд был твердым. Перед отлетом он был, как кремень: «Я открыл планету. Я дал ей имя. Я нашел то, без чего мы, вся наша цивилизация… Я лечу, Галя. Никто не сможет меня остановить».

Даже друзья. Был у отца один друг из космофлота. Подтянутый, моложавый. Про него говорили: нет ни одной проблемы, которую Стриж не смог бы решить. Все так его и звали, то ли по фамилии, то ли по прозвищу.

Мать тогда так и сказала в трубку:

— Стриж, помоги. Пожалуйста. Ведь нет проблем, которые ты не мог бы…

Но даже Стриж здесь оказался бессилен.

— Ты многого добился, — сказал Кир в пустоту. — Теперь здесь нет пустыни и растет лес.

Отец улыбнулся. Что изменилось в нем за эти годы? И что изменилось в самом Кире? Дождь снаружи грянул ливнем, заколотил по обшивке. Такой уютный, такой земной звук. Откликнулась, зашумела смятыми вершинами Тень.

— Я верил, что наши мечты исполнятся, Кирилл. Человечество умирает без великой цели. Сначала пирамиды, потом ракеты. Колонизация Луны и освоение Марса. Теперь мы устремились дальше, потому что не можем иначе. Мы завоевываем миры. Сколько в космосе обитаемых планет? У себя на Земле мы достигли всего. Теперь наша цель – взять ее с собой к звездам.

— Космос — бесконечен, — сказал Кир.

— Но космос — бесконечен, — покорно повторил отец. — Мы видим вселенную, но нам только кажется, что она — сундук, полный сокровищ. И лишь гораздо позже, уже открыв сундук и нацепив на себя все побрякушки, понимаешь, насколько они однообразны.

— Однообразие миров скоро нас убьет.

— Однообразие убивает. Человечество — как речной поток. Пока река бежит со скал, пока у нее есть цель, она живет. Но стоит ей разлиться, потерять скорость, она тут же превращается в болото. Так и здесь. Однообразие миров скоро нас…

Кир выключил запись. Силуэт отца потух, растворился в сумраке корабля. Как просто убить призрака — всего лишь прекратить передачу сообщения. Как просто убить живого человека! Всего лишь сказать: «Не возвращайся больше никогда»…

Зато потом найти его корабль и раз за разом гонять самую последнюю дневниковую запись.

Он вздохнул. Глубоко, будто хотел втянуть в легкие побольше Земли, побольше дома. Того прошлого, дух которого все еще витал здесь. Зря говорят, что для движения вперед не стоит оглядываться назад. Иногда именно это и нужно сделать. Просто встать посреди дороги. Просто подумать. И хорошенько оглянуться.

— Ты прав, — сказал Кир, открыл входной люк и подставил лицо влажным ветрам леса. — Ты прав. Ты всегда знал, что делал. Я иду.

Он нацепил на ухо портативный передатчик — пусть не голограмма, но хотя бы голос отца. Такой родной. Такой нужный. И, как выяснилось, уже почти забытый. И снова включил запись, с самого начала:

— Здравствуй, Кирилл. Когда ты это услышишь, меня уже не будет на привычном тебе уровне мироздания…

14

Уже три тысячи лет они не жили на Жажде. Они вернулись сюда сравнительно недавно — из тех миров, что им удалось терраформировать и заселить.

Это правда, Кирилл. Если ты заметил, их языковая модель устанавливается очень тяжело. Это признак развитой цивилизации. Чем больше у цивилизации возможностей, тем их языковая модель…

Он шел сквозь Тень. Тени лежали на песке. Как карта прожитой им жизни, полная извилистых, пока ни на что не годных дорог.

Народ Гуоя никогда бы не понял его сомнений. Народ Гуоя вернулся из глубин космоса, таких же недосягаемых для нас, как недосягаема здесь, на Жажде, вода.

Они построили Великие Корабли. Последнее чудо техники, способное покинуть пределы всех наблюдаемых вселенных. А теперь собираются отправиться в путешествие. Они сделали Первый шаг.

Знаешь, почему важен Первый шаг, Кирилл? Потому что тот, кто сделал его, обречен шагнуть снова.

Кир остановился, тяжело дыша, отводя в сторону мокрые лианы. Те были жесткие и холодные на ощупь, как шнуры кабелей. Солнце клонилось к закату. Повсюду капало. Пахло прелой листвой.

Наша беда в том, что пока мы не видим мироздание многомерным. Мы хорошо представляем лишь один его срез тот, в котором действуют привычные нам физические законы. Но есть и другие уровни уровни Следующих шагов. Народ Гуоя готов шагнуть дальше. Народ Гуоя зовет нас за собой.

— И это — то, почему ты нас бросил? — с горечью сказал он. — Прилетел сюда? Оставил семью, дом?

Послушай. Мы тоже заселяем планеты. Мы также вырастаем из привычной нам вселенной, как подросток из детской одежды. Здесь, на Жажде, случилось нечто уникальное встретились две цивилизации. Наша цивилизация, их… Мы вместе можем сделать Второй шаг.

Кир перебрался через овраг. Мокрый песок приятно шуршал под ногами. Деревья одобрительно наклоняли ветки, что-то возилось в прелой листве. Животное? Насекомое? Или все-таки показалось?

— Тогда что они забыли здесь, в этой пустыне?

А это их родная планета, Кирилл. Колыбель их мира, когда-то давно с нее все и начиналось. Потом они заселили спутники, другие звездные системы. А из своей планеты качали ресурсы. Они убили ее. Примерно так же мы убиваем Землю.

Кир запнулся о выступающий из песка корень и остановился. Деревья стояли густой стеной. Только здесь на теле леса была плешь. Голое, еще не заросшее пространство.

— И именно поэтому они выращивают деревья?

Тогда они просто не смогут шагнуть дальше. Сначала надо восстановить разрушенное. Оживить убитое. Отдать свой долг. И только потом отправляться на следующий уровень бытия.

Кир стоял, глядя вперед. Последняя проверка для народа Гуоя… Для того они и вернулись на Жажду — самую бесплодную, самой ужасную из сколько-нибудь подходящих для жизни планет.

У них с собой было семечко Тени. Способное ожить лишь в руках того, кто окажется пригодным для великого путешествия. Кто искренне захочет все исправить. Кто сможет вырастить в этих песках дерево. И сделать следующий, такой важный для любой развитой цивилизации, шаг.

Сказал бы ты это маме, подумал Кир. И тут же понял. Или даже какое-то шестое чувство подсказало: нет, она не поймет. Она застряла на старт площадке, ее крепко держит обида. Даже крепче обычного земного притяжения.

Хочешь знать, почему я бросил все и полетел сюда, Кирилл?

Кир молчал. Он стоял и смотрел на Тень. На большое дерево — самое красивое дерево этого леса.

Мне разрешили поставить эксперимент. То, что мы осознаем как дерево, а они называют Тенью на самом деле пространственный имплант. Лифт из нашей локализации в ту, где находится их Корабль. Те, кто прошел испытание, те, из кого можно сформировать команду, уже ждут на борту. И если я…

— Если, — сказал Кир.

В горле встал тугой ком. Чужое солнце щедро поливало крону, ветви качались, шумели на ветру. Словно приветствовали его. Словно…

Он шагнул вперед. Бездумно, как слепой, протянул руки. Пытаясь ответить на приветствие. Пытаясь ответить тому, кто…

Если ты увидишь мое дерево, не думай, пожалуйста, что я умер. Это значит, мой эксперимент завершился удачно. Я на борту. А смерть актуальное понятие лишь для Первой ступени.

— Отец… — сказал он.

В его ладони упала маленькая черная коробочка. Пока прохладная, несмотря на то, что ее касался острый луч солнца. Пока мертвая, как мертв бывает пропуск в запретную зону или билет на транспортный межпланетный крейсер.

Пока… Только пока.

Ты ведь не станешь отставать? Ты ведь догонишь меня, Кирилл?

— Я прилетел за тобой с другого края галактики, — сказал он. — Я черт знает сколько шел по песку. Я умирал. Я даже несколько раз умер.

Он поднял голову, усмехнулся. Нет, смерть — плохое оправдание. Ведь это – актуальное понятие лишь в мире Первых шагов.

Но то, что на самом деле актуально… Он сжал семечко пальцами.

Вернуться на Землю. Рассказать о том, что эксперимент отца удался. И хранить эту коробочку, как зеницу ока. И ждать, что однажды она оживет.

Теперь он знал. Он ясно видел свою дорогу. А еще он ясно видел будущее — на много миллионов лет вперед… Свое будущее и будущее человечества. Потому что все настоящее никогда не кончается. Оно просто переходит на другой уровень бытия. Делает Второй шаг.

Другие работы:
+6
00:50
1665
Корабль боролся с ним, как самоубийца со своим спасителем
— какое интересное сравнение!
Гость
21:51
Много излишней специфики. Трудно, а то и невозможно понять. Крупномасштабная чёткость.
17:43
Прочитал. На самом деле, текст хороший и идея любопытная, но возникает много чисто смысловых и сюжетных вопросов.

Меня, к примеру, удивляет стремление некоторых писателей-фантастов (особенно доморощенных, людей без имени, из самииздата, так сказать) очеловечить представителей других развитых цивилизаций во вселенной. Вот сами подумайте, какой шанс, согласно теории вероятности, на возникновение популяции антропоморфных существ даже на планете с очень похожими, исходными физико-химическими, биологическими данными? Я боюсь, там будет очень много нулей в дроби перед той единственной единичкой, которая дарует шанс на повторение всего сложного пути эволюции без единого отклонения от того, что происходило на Земле.

Далее, уж сорри, поскольку текст у вас написан относительно, хорошим, приятным для чтения русским языком, я буду придираться к сюжету. Почему эти представители якобы высокоразвитой (а у вас получается, что они даже обогнали по развитию то человечество, что научилось путешествовать к другим планетам) живут на своей родной планете так убого? Буквально опустились до состояния чуть ли не первобытных дикарей, притом даже не догадались, что жить-то можно не под палящими лучами солнца в пустыне, среди зыбучих песков, а во вполне себе цветущей, лесной долине? Нескладуха, м?

Ну про магическую обрядовость возвращение зелёного покрова жизни даже и говорить не приходится — почему так? Они же, блин, путешествовали к звёздам, а тут им, чтобы вырастить дерево, нужно совершить жертвоприношение с какой-то таинственной коробочкой в руке.

Неясны детали судьбы отца Кира. Куда он ушёл, что за пространственный имплант (или всё же имплантат?+)), «прорастающий» в корабль гуманоидов? Очень мутная история.

В общем, видно, что идея у вас хорошая, интересная, но обыграна она пока что неудачно — не до конца продумана, зияет дырами смысловых то ли ляпов, то ли умолчаний, надо дорабатывать сильно много.

Ну и чисто по языку, рекомендую избавляться от такого рода словесных шляп, как «солнце наваливалось на него всем своим весом», «на ее прямую, утвердительную спину», «секунду или две они с этой головой смотрели друг на друга», «ночь стала бредом».

Я поставлю рассказу 6 баллов из 10-ти, но дорабатывать в нём много чего нужно, сыроват пока что в сюжетно-смысловом отношении.
Гость
17:20
Прочитала, текст интересен, но много недоделок.
Не понятна судьба отца Кирилла и как так вышло, что он сначала умирает и в этот же момент руководит кораблем.
Как вышло, что «высокоразвитая» цивилизация стала убогой, если она может переместиться в любую точку галактики и получается хранит многие тайны вселенной?
Теперь о приятном текст был написан «приятным» текстом, читать было удобно и понятно. Герой храбрый и обладает хорошей силой воли, что очень порадовало.
Я поставлю рассказу 6 из 10, но нужно доработать.
21:10
+1
В целом мне понравился рассказ. Даже очень. Сильная идея, есть отзвуки самопожертвования — это всегда украшает фантастический сюжет, делает его глубже. Про шаги крупномасштабность действительно хорошо прослеживается. Произведение напоминает фантастику двадцатого века, причем до 90 х годом. Очень классически, почти олдскульно, я бы сказала.
Но, к сожалению, немного где-то недотянуто… мне кажется этому сюжету можно было бы придать большую надрывность — и он от этого бы выиграл. Начало не цепляет, чтобы оценить произведение нужно прочитать треть или больше. И в начале приходится «продираться» через многоточия и многозначительные фразы. Вообще, на мой взгляд, если бы вместо многозначителльных фраз были бы более четкие и более прямые объяснения — хуже бы не было. Впрочем… это придирки. smile Потому что в итоге к концу рассказа все понятно. smile Более того, остается восхититься, как автор из мозаики фраз и эпизодов собрал целостную картину и целостную историю. В которой, несомненно, есть очарование.
Спасибо! Прочитала рассказ с удовольствием! Считаю его сильным. И со смыслом — несомненно.
Гость
14:04
Рассказ написан хорошим языком и читается легко, прочитала, что называется одним глотком. Идея великолепна. Цивилизация, достигшая высочайшего уровня материального развития, переходит на следующий уровень бытия, в мир тонких материй и тонких энергий. Там не нужна техника, не нужны «железки», там действуют совершенно другие законы. В том мире источником энергии является человеческое, любящее, сострадающее сердце. И первое, что надо было сделать — это отдать долг планете, которую они когда-то загадили и убили. А для этого надо пожить на ней, такой убитой, через свои страдания прочувствовать ее безжизненность и захотеть всеми силами души, всем сердцем помочь и ей, и страдающим сородичам, даже ценой собственной жизни. Надо суметь так полюбить, чтобы жертва стала желанным выходом, спасающим близких. И тогда сердце становится реактором, вырабатывающим такие мощные тонкие энергии, что они преобразуя грубый материальный мир, переносят самого человека, в мир тонкой материи. Там идет строительство грандиозного космического корабля, а тень, которую мы видим — это именно только тень той его части, которая сложилась с помощью энергии жертвенности конкретного человека. Если всего-навсего тень так целебна, благодатна, приносит столько радости, то, что происходит там, где сооружается сам корабль? Интересно. Если на планете уже есть лес, значит нашлось много героев, готовых жертвовать собой, и они ждут остальных, ждут, когда их сердца созреют для перехода. Если бы оставшиеся с комфортом устроились в лесу, они бы смогли преодолеть барьер? Вряд ли. Коробочка- имплант, как я понимаю, это маячок, помогающий переходу, но включает его сердце, готовое исполнить миссию, готовое стать генератором тонких энергий.
Жаль, что автор рассказывает нам все это только с помощью образов, не всегда вербализуя. Мне кажется, основную идею надо проговаривать, иначе неизбежно возникнут вопросы. Это прекрасно мог бы сделать отец. Хотя Кирилл понял все сердцем и без подробных объяснений, но автору надо было постараться для нас, читателей. Это минус.
Главный герой очень хорош, смелый, решительный, целеустремленный, с горячим сердцем. Но он слегка «приморожен» обстоятельствами и как бы эмоционально приглушен. Такое впечатление, что и самой идее рассказа и герою тесно в заданных рамках. К тому же есть еще очень любопытная линия, совершенно не тронутая, линия отца. Это все тянет на роман. Огромное спасибо автору за доставленное удовольствие.
22:14
По масштабности поднятых вопросов и их решению тянет на роман. Или хотя бы на повесть. Если «разогнать» до этого формата, произведение только станет лучше. Тогда продолжительное неторопливое вступление станет вполне оправданным.
Гость
17:58
Рассказ интересный, хорошо читается, есть смысл, но некоторые нюансы не уловила. Идея хорошая и очень необычная, нечасто можно найти рассказ о таких вещах. Есть неожиданные повороты, и в первые моменты это сбивает с толку, но потом все становится на свои места. К сожалению, так и не поняла, что случилось с отцом главного героя, также много вопросов к тому, что из себя представляла его жизнь и жизнь его семьи до описываемых событий. Ставлю 7/10
21:51
на скорости более, чем 30 000 километров в час. неудачная фраза
так неуверенно поднимает стебли, вылезая из-под снега зпт
на краю пропасти, на рельсах перед поездом на краю пропасти или на рельсах?
на фоне вечной космической ночи у космической ночи есть цвет?
О том, что он отправился искать отца на планету Жажду, не знает никто. у него персональный корабль?
Поднял со стула сумку, небрежным движением стряхнул с нее песок. откуда взялся песок? вообще эпизод непонятен
запятых кое-где не хватает
Добывали воду они очень интересно. старый метод сбора конденсата
Новый язык устанавливался в мозгу с трудом устанавливался?
Некоторые из особого щегольства гравируют гравируют на пластике?

мне почему-то напомнило «Особый старательский» и «Белые колокола Рианны»
18:17
+1
Ну, что ж — я поставлю 9. У автора прекрасное чувство «материала» с которым работает, хороший слог, чувство ритма. Убедительны диалоги, красочно и лаконично описана природа планеты, пейзажи… История получилась. Думаю, это один из претендентов на победу. Желаю успеха.
sue
01:12
Плюсану комментарию Ф. Хорвата. Т.к. рассказ написан хорошо — действительно, можно и о сюжете поговорить начистоту. Начало очень понравилось, но дальше очередная Пандора?.. Можно ведь было столько всего придумать.:) А пишете вы прекрасно.
Загрузка...
Светлана Ледовская №2

Достойные внимания