Ольга Силаева

Тупик отправления (Чаттануга)

Автор:
Николай МОНАСТЫРНЫЙ
Тупик отправления (Чаттануга)
Работа №385Дисквалификация в связи с отсутствием голосования
  • Опубликовано на Дзен

I

Позднеосенний день короток. Почти негреющее солнце, прокатившись по небосклону, скрылось за отрогами гор, притащив за собой вечернюю серость. Вместе с наступающими сумерками вползали первые ночные заморозки, затягивающие лужи ещё робкой ледяной коркой.

Видимо, это природное явление приморозило к рельсам и скорый поезд Атланта – Чикаго, застывший у перрона станции Чаттануга. Серебристый состав должен был покинуть её минут двадцать назад, но выходной семафор продолжал отсвечивать красным. Пассажиры, которым было запрещено покидать вагоны, выражали недоумение и выказывали претензии кондукторам. Кондукторы бегали по платформе к локомотиву и третировали машиниста. Машинист разводил руками и посылал всех подальше - к дежурному по станции. Но и тот не мог дать вразумительного ответа о причине затянувшейся стоянки. Растерянные проводники суетились на перроне, перекликались и перемигивались служебными фонариками.

За всей этой суетой с интересом наблюдал молодой человек. Он сидел за столиком в привокзальном баре, большое панорамное окно которого выходило прямо на платформу. Словно стекло аквариума, за которым гулял ветер дальних странствий. В самом баре этого ветра не чувствовалось. Был вечер буднего дня, поэтому в питейном заведении время коротала пара-тройка завсегдатаев да несколько транзитников. Судя по виду, хиппи, направлявшихся зимовать в тёплые края. Скорее всего, в Калифорнию. Завсегдатаи, разместившиеся возле барной стойки, поглядывали на своих волосатых соотечественников неодобрительно. Но тем было всё равно: они пили пиво и обсуждали вокальные возможности рыжеволосой бестии Дженис Джоплин.

Молодой человек не походил ни на любителей питейных заведений, ни на сверстников-хиппи. Тёмно-синий джемпер с круглым воротом, тёмно-серые брюки, аккуратная стрижка. На переносице восседали круглые очки без оправы. Картину дополнял лежащий рядом коричневый кожаный портфель – неотъемлемый аксессуар студента-зубрилы или клерка средней руки.

На столике перед молодым человеком расположились чашка с остывшим кофе, пепельница без единого окурка и журнал NewYorker. За высокой спинкой сиденья на стене красовалась потемневшая от табачного дыма репродукция картины Кена Рокуэлла с благостным сельским пейзажем. Крайне неуместная в данной обстановке. Удивление вызывало и соседство рекламного плаката железнодорожной компании AMTRAK с флагом Конфедерации. Они были пришпилены к стене над барной стойкой и, видимо, символизировали нерушимость традиций патриархального Юга и новомодные веяния прогрессивного Севера.

Юноша в джемпере с любопытством наблюдал за суетой на платформе. Стекло, конечно, глушило звуки снаружи, но кое-что расслышать удавалось. К примеру, в вагоне, стоящем напротив бара, дородная седовласая дама, этакая «миссис Пибоди», приоткрыла окно купе и взывала к человеку в униформе:

- Кондуктор! Эй, кондуктор!

Она голосила с таким усердием, что её вопли запросто могли бы расслышать на заседании Страшного суда:

- Кондуктор, я требую объяснений! Что случилось и почему мы застряли в этом Ничто посредине Нигде? Меня в Чикаго встречает дочь! Она будет нервничать!

Высокий убеленный сединами служитель в форме железнодорожного ведомства повернулся к даме, учтиво приподнял фуражку и его губы зашевелились. Однако сказанное осталось тайной: профессионально-вежливый тон кондуктора уже не пробивался сквозь толстое стекло. Впрочем, несложно было предположить, что разговор начался так: да, мэм, вы совершенно правы, мэм, это безобразие. Затем кондуктор сочувственно развёл руками: конечно, мэм, городишко Чаттануга в Теннеси совсем не Чикаго. И Чарлстон в Западной Виргинии совсем не Чикаго. Но ведь и здесь люди живут. Так разве это Ничто посредине Нигде, мэм?

«Миссис Пибоди» не унималась. Её губы шевелились без остановки. Правая рука, торчащая из окна вагона, раздражённо поднималась и опускалась, словно вколачивая в макушку проводника путевой костыль. Кондуктор, судя по сжатым кулакам в чёрных перчатках, начал закипать: я понимаю, что вас встречает дочь. И зять. И ваша любимица Паффи. Не волнуйтесь, мэм, как только откроют путь, мы сразу же поедем.

Окончание немого диалога оказалось закономерным. Скандальная пассажирка вдруг замолчала. Её ярко накрашенные губы превратились в тонкую красную линию, лицо приобрело оттенок губной помады, и окно купе резко захлопнулось. Кондуктор вновь приподнял фуражку, повернулся и, заложив руки за спину, неспешно направился вдоль вагона. Это выглядело примерно так: безусловно, мэм, у нас свободная страна и вы можете подать жалобу на транспортную компанию, на меня, на машиниста. А ещё можете заткнуться и засунуть себе в задницу и свой Чикаго, и свою мамашу, и нервную дочь с любимицей Паффи!

В небольшом помещении бара вдруг оглушительно громко прозвучал гитарный риф, и парень оторвался от созерцания серебристых вагонов. Кто-то опустил в музыкальный автомат дайм, благодаря которому Джон Фогерти затянул MidnightSpecial. Юноша усмехнулся неожиданному совпадению.

- Ещё кофе? – поинтересовалась официантка в коротком синем платье. Она остановилась возле столика, ожидая ответа. Из кармашка некогда белого передника торчал блокнот для записей заказов.

- Нет, спасибо, - поблагодарил молодой человек. – Хотя, впрочем, давайте.

- Что-нибудь к кофе? У нас есть яблочный пирог, есть тыквенный, - предложила официантка, причёской напоминающая Мэрилин Монро. – Или ты на диете?

- Тыквенный, пожалуйста, - улыбнулся парень в джемпере. Официантка забрала остывшую чашку, промахнула стол тряпкой и отошла к стойке.

«So the midnight special shine a light on me. Let the midnight special shine it's ever lovin' light on me», - допел балладу Джон Фогерти. Вечерний пассажир придвинул к себе журнал, раскрыл на заложенной странице, но вновь повернулся к перрону. Кондукторы уже не суетились, некоторые поднялись в свои вагоны. Но состав продолжал стоять без движения. Что-то в сгущающейся туманной темноте не пускало его вперёд. Что-то, о чём железнодорожники не имели ни малейшего понятия.

- Твой кофе и пир… - голос официантки внезапно заглушил протяжный гудок локомотива. Парень от неожиданности вздрогнул и чайная ложечка, сбитая локтем с блюдца, нырнула под стол.

- Всё нормально, я достану, - смутился молодой человек. – К счастью, это не кусок пирога. Спасибо.

Однако всё оказалось не так просто. Чайная принадлежность закатилась под сиденье, так что пришлось лезть под стол и шарить рукой по полу. Когда беглянку удалось нащупать, вытащить и вернуться на своё место, в темноте уже таяли огни последнего вагона. Состав наконец-то ушёл в ночь. А у парня появился сосед. Взявшийся словно ниоткуда.

Напротив расположился пожилой негр, от которого явственно пахло перегаром. Внешне он напоминал молодого актёра Моргана Фримена, который внезапно поседел, полысел и обзавёлся кучей морщин. У этого постаревшего Моргана Фримена поверх фланелевой рубахи в красно-чёрную клетку была наброшена выцветшая армейская куртка, на удивление гармонирующая с цветом глаз – таких же блёкло-зеленых, как бутылочное стекло. И эти глаза внимательно рассматривали молодого человека.

- Приве-ет, солда-атик! – слова негр растягивал на южный манер.

- Здравствуйте, сэр, - чувствуя себя неловко под пристальным взглядом незнакомца, ответил юноша.

Негр слегка наклонил голову, один глаз чуть прищурился. Внезапно он двинул тело вперёд и выбросил правую руку:

- Риджбоун Хаксли. Друзья зовут меня Спарки. Будем знакомы!

- Джошуа Биллингсли, - парень на автомате протянул свою. - Друзья зовут меня Джош.

Рукопожатие старого негра было уверенным и крепким, но необычным. Он задержал ладонь Джоша в своей, словно пробуя её на ощупь. Парень снова ощутил неловкость и, пытаясь высвободиться, поинтересовался:

- А почему вы назвали меня солдатом, сэр?

Риджбоун Хаксли отпустил руку нового знакомого и откинулся на спинку сиденья. Опять прищурился.

- Ничего странного, парень, простая логика, - негр достал пачку сигарет, придвинул к себе пепельницу и чиркнул зажигалкой. – Мы же воюем во Вьетнаме, правильно? Защищаем идеалы свободы и демократии, мать их. А любая война – это удел молодых. Твой возраст как раз подходит под призывной. И если ты ещё не получил повестку, то скоро получишь. Потому и солдатик. Тебя на сборный пункт ещё не вызывали?

Джошуа отрицательно покачал головой. Но, видимо, слишком активно, потому что Спарки не сводил с парня глаз. Джош не соврал, нет. Повестку он, действительно, не получил. Пока. Но в ближайшее время может. Счёт шёл на дни. Джастин, старший брат Джоша, пошёл во Вьетнам добровольцем. И потерял ногу. Так что старику Биллингсли вовсе не улыбалось отдавать в солдаты ещё и младшего сына, который учился в юридическом колледже и подавал надежды. Поэтому…

- Поэтому любой здравомыслящий родитель старается уберечь своё чадо от той мясорубки, что именуется войной, - Спарки затушил окурок. – А для этого чадо должно оказаться в нужное время в нужном месте. Не так ли, сэр?

И снова долгий взгляд. Джошуа почувствовал какую-то смутную тревогу. Конечно, чернокожий старик не мог ничего знать о нём, но факт оставался фактом. Джош Биллингсли ехал на встречу с институтским товарищем отца – совладельцем адвокатской конторы. На время учёбы он может стать помощником юриста, что убережёт его от отправки во Вьетнам. «Дяде Сэму хватит одного дурака-патриота! Пусть хоть другой человеком станет», - не раз в горечах бросал отец. И эта встреча должна состояться завтра. В нужное время. В нужном месте.

Спарки не ждал ответа на свой вопрос. Может, ответ его не интересовал. А может, старик его просто знал? Как бы там ни было, пока Джош пребывал в размышлениях, Риджбоун Хаксли обернулся к барной стойке:

- Эй, луизианец, пусть Молли принесёт мне кружечку портера! И запиши на мой счёт! В швейцарском банке.

- Если бы у тебя была жена, Хаксли, то со своим швейцарским счётом ты бы давно её лишился, - парировал бармен в жилетке и бабочке. - На таких банкирах, как ты, я скоро в трубу вылечу!

Официантка в синем платье принесла кружку пива, поставила на круглую картонную подставку. Спарки двумя глотками отпил половину и уставился в темноту за окном. Некоторое время молчал. Молчал и Джош. Седой негр заговорил первым:

- Кстати, сэр, а вы верите в истории о привидениях? Ну, в переселение душ и всё такое? Вы ведь, вроде как, из образованных?

- Не знаю, - признался студент. – Я католик и верю в то, что после нашей смерти мы умираем не совсем. Однако при материалистическом взгляде на этот вопрос…

Но старый негр уже не слушал парня и опять смотрел в другую сторону, за стекло бара:

- Вообще-то, поздняя осень в Теннеси, если вы понимаете, о чём я, это прелестное время года. Деревья сбрасывают листву и остаются словно обнажёнными. Звуки приобретают иное, что ли, звучание и их слышно за много миль. Скандальные «миссис Пибоди» исчезают до весны. Самое время для осенней рыбалки. Правда, погодка уже не та. Если днём спину еще может пригревать солнышко, то к вечеру пора перебираться туда, где потеплей.

К примеру, сюда, сэр, в бар Station Chat, которым уже много лет заправляет этот чёртов луизианец Джон Дюпуи. Который, к слову, и в Луизиане-то ни разу не был. Но коль уж приклеилось к тебе прозвище «луизианец», но намертво. Не удивлюсь, если на его похоронах преподобный Томпсон ляпнет что-то вроде «Сегодня мы предаём земле славного сына Луизианы»! Вот хохота-то будет. Особенно, если учесть, что дальше Нэшвилла - кантри послушать, покойный никогда и не выезжал. Да уж, сэр.

Что же до вокзала Чаттануги, где мы сейчас сидим, то ничем особым он не выделяется. Таких много строили на рубеже веков. В те времена повсюду что-нибудь да находили – то золото, то никель, то медь. Народ мотало по стране. А где народ сбивался в кучу, там обязательно возникал город – салуны, прачечные, бордели рядом с церквями. И, естественно, вокзалы. Как этот. Но золота на всех не хватало, городки хирели. И, с ними, естественно, хирели вокзалы. Процесс закономерен, не так ли? Но не вокзал Чаттануги.

Это я к тому, молодой человек, - отвернулся от окна захмелевший Спарки, - что в истории наших мест некогда произошёл определённый, так сказать, инцидент. Благодаря чему мы всё ещё находимся там, где находимся. В отличие от большинства наших давно почивших соседей. Кстати, какое сейчас число?

Вопрос, казалось, повис в пустоте. Хиппи уже ушли, а из завсегдатаев бара никто не обратил на него ни малейшего внимания. «Полдевятого, сэр» - подсказал Джошуа.

- Я спросил число, а не время, недоумок! - вспыхнул вдруг старый негр.

- Э-э… Седьмое, сэр! Седьмое ноября 1966 года, - словно бы оправдался парень. В баре всё также ничего не происходило: кто-то пялился в телевизор, попивая пиво, кто-то катал шары на биллиарде. Все свои - чужаков здесь не было.

- Угости-ка меня, чувак из города, доброй толикой пива и я расскажу тебе самую невероятную историю из тех, что ты когда-либо услышишь. Идёт? - это предложение негра прозвучало как приказ старого армейского сержанта, от которого невозможно было отказаться.

- Да-да, угости, - хохотнул за стойкой Джон Дюпуи. - Только не просади на этого старого пердуна всю стипендию. Парить мозги молокососам, вроде тебя, у него отлично получается. Впрочем, деньги твои - валяй!

Студент заказал две кружки тёмного, как дёготь, пива. Сделав крупный глоток, Спарки прокашлялся:

- В тот вечер погода была такая же. Я помню этот день - 7 ноября 1924 года. Вот только вокзал тогда был другой, дощатый, без всяких этих дополнительных услуг типа автоматов для продажи жевательной резинки или музыкальных ящиков.

И в тот день пришёл поезд. И тоже, как и нынешний, застрял - были какие-то проблемы дальше по маршруту. То ли авария, то ли занос снежный. А с отоплением вагонов в те времена были проблемы. Так что людей надо было разместить и обогреть. Чем, собственно, мне с напарником и пришлось заниматься. Ты не жмись, студент, наливай-наливай…

И парнишку этого я сразу заприметил - не наш парнишка. Кепка дешёвая, очки круглые, футляр как от скрипки. И ботинки на картонной подошве! У нас краше в гроб кладут, а он в них ехать умудряется. Нужда, видать, заставила.

Мы и разговорились. Он назвался Дейвом Дэвисом, музыкантом-самоучкой из Айовы. Или из Айдахо. Не помню. Ему было пятнадцать, мне на пару лет больше. Я ему сразу предложил место в нашем джазовом квартете. Да закавыка вышла. У него кто-то смертельно болен был – там, куда он ехал. То ли тётка, то ли мать. И он очень боялся не застать её в живых. Понимаешь, студент, какие времена были? Добросердечные! А сейчас сосед из квартиры напротив сдохнет, так о нём и не вспомнит никто, пока бедолага не завоняется. Плесни-ка мне да за добавкой прошвырнись…

И знаешь, что мне ещё запомнилось в этом Дэйве-музыканте, кроме его похоронных ботинок? Взгляд! Джонни, да выруби ты этот свой чёртов телевизор! Твой Уолтер Кронкайт мешает нашей беседе!

Уолтер Кронкайт стал бубнить чуть тише.

- Так о чём это я? Да, взгляд того парнишки… Знаете ли, сэр, я повидал в своей жизни множество разных взглядов. Хороших - да, но, по большей части, не очень. Даже здесь, в Чаттануге. Так вот взгляд этого парнишки-скрипача, а он был немногим моложе меня, был настоящим.

И я решил ему помочь! Разрази меня гром, сэр, если это не так! Конечно, простой сцепщик вагонов – невесть какая должность, но я знал многих, а многие знали меня. Так вот...

Джошуа попытался перевести разговор на другую тему. Воспоминания старого негра о своей молодости мало трогали дитя второй половины двадцатого века:

- Добросердечные времена, говорите? Возможно. Но двадцатые давно стали историей и альтруизм уже не в моде.

- К сожалению, - согласился Спарки. - Но дух двадцатых ещё жив в таких вот маленьких вокзалах. Так что, городской пацифист, отрывай свою задницу от стула и дуй к бармену за пивом! А я пока перекурю…

За окном, между тем, портилась погода. Поднялся ветер, полетел мокрый снег. «Как в ту самую ночь, - пробормотал старый негр, - как в ту самую грёбаную ночь…»

Когда кружки с живительной влагой со стуком опустились на стол, старик вздрогнул от неожиданности:

- Святой Христофор и сын Иосифа! У меня чуть сердце не выпрыгнуло, маленький ты засранец!

- Зато сразу чувствуется традиционное южное гостеприимство, - парировал студент. – Старый пень впаривает мне какую-то хрень столетней давности, а я ему за это выставляю ещё и халявную выпивку!

Джошуа отхлебнул из своего бокала:

- Итак, на чём мы остановились? Ах, да! Добрый самаритянин Спарки решил оказать помощь бедному маленькому музыканту…

- Сарказм твой понятен, но неприятен, - отхлебнул и негр. – И я не был добрым самаритянином. Да и звали меня не Спарки. Впрочем, сейчас это роли не играет…

Тут вслед за запахом яичницы с ветчиной появилась и сама сковорода. Её поднесла официантка. «Перекуси, парень, - предложила она. - Это старому алкашу спешить некуда, а тебе до утреннего поезда дожить надо».

- Спасибо, мэм, но боюсь, что моя кредитка порядком истончилась, - честно признался Джош.

- Это за счёт заведения, не переживай, - передёрнула плечами официантка. – Ты, красавчик, и так уже перевыполнил нашу дневную выручку по выпивке. Так что не стесняйся.

- Ещё раз благодарю, мэм!

- Надо же, мэ-эм, - съехидничал Спарки, прикуривая очередную сигарету.- Какое галантерейное обхождение!

- Не тебе чета! - огрызнулась блондинка. – Молодой человек знает толк в общении с дамами. – И, повернувшись к Джошу, пояснила: - Просто здешние клиенты нас всех называют или Молли, или Салли. Безлико и пошло, как кусок стейка. Я, к примеру, Кэролайн, но кому до этого есть дело, правда?

Она поставила сковороду на стол, безмолвно развернулась и удалилась на кухню. Оставив после себя осадок унылости, прогорклости и какой-то безысходности, свойственным лишь таким вот транзитным местам, где не останавливаются сверкающие экспрессы из Майами в Нью-Йорк.

- Так как насчёт доброго самаритянина? – попытался было подначить старика Джошуа. Но подначивать того не потребовалось. Он снова смотрел на метель, начинавшуюся за окном. И снова видел там что-то своё:

- Машиниста снегоочистителя, кажется, звали Бак. Да, сэр, Бак Конли. У него ещё была собака - здоровенный сенбернар по кличке Куджо. Его очень любили дети. Их у Бака было трое. Помощником Бака на их тепловозе был Сонни Ропито. Парень такой же чёрный, как я, только с мозгами у него было получше. Они уже вместе лет пять, как работали. Занимались расчисткой снега на трассе, проводили всяческие ремонтные работы. Хорошая у них команда сложилась, точно, сэр.

Я уже и не помню сейчас, к кому обратился с просьбой прихватить до следующей станции молодого музыканта, даже пару долларов предлагал. Да только они меня послали. И Бак, и Сонни. Не положено по инструкции подсаживать в кабину локомотива пассажиров, понимаете, сэр? Они ведь могли просто лишиться работы.

Так что шансов у Дейва Дэвиса не было никаких. И лишь упоминание о его картонных ботинках и о том, что сам он едет на похороны, отогрело сердца этих суровых мужчин. Вот уж кто воистину оказались добрыми самаритянами, так это белобрысый здоровяк Бак Конли и щуплый негр Сонни Ропито. Да, сэр, такие дела творились в двадцатых годах.

Зато этот провинциальный Паганини задал мне перца, да уж! Он наотрез отказался ехать и заявил, что останется ждать прояснения ситуации вместе со всеми. Большего идиотизма мне слышать еще не приходилось, да простит меня святой Моисей! И тут мне пришлось прибегнуть к коварству и намекнуть о его умирающей тётке. Я, конечно, гад, но это сработало. И спустя несколько минут похоронные ботинки Дейва Дэвиса скрылись в тёплой кабине снегоочистителя.

Локомотив дал гудок. Выводной семафор показал свободный путь. Снегоочиститель тронулся. Я некоторое время бежал следом, размахивая шапкой. Я желал им счастливого пути и был уверен, что так и будет. Что путь будет чист, и юный музыкант из Айовы - или Айдахо - успеет исполнить для своей тётушки её любимые псалмы.

Но, как показало время, я ошибся… Эй, пацифист, ты еще не забыл про свои обязанности? - очнувшийся Спарки потряс пустыми кружками. – Тебе, новобранец, всегда положено держать их полными!

- А разве история еще не закончена? – будущий юрист попытался сфокусировать на говорившем помутневший от выпитого взгляд.

- Ты прослушал мою последнюю фразу, солдат. А раз так, то соверши марш-бросок до барной стойки и с пустыми вёдрами не возвращайся!

Язык Риджбоуна Хаксли заплетался, его движениям уже не хватало координации, но глаза цвета бутылочного стекла продолжали оставаться ясными. Или это просто казалось Джошу. Как казался и сам голос рассказчика, глухо пробивающийся сквозь ватную пелену опьянения:

- Да уж, так всё и было. И начальник станции Чаттануга как-его-там, и люди в зале ожидания - все ждали добрых вестей от ушедшего в ночь снегоочистителя.

Первую путевую отметку он проследовал вовремя, о чем и сообщил старина Бак. Эта новость вызвала бурю ликования! Затем Бак удачно миновал и второй контрольный пост – путь был свободен! А затем Бак вдруг сообщил, что состав входит в полосу плотного тумана – и связь с ним оборвалась. Как оказалось, навсегда. Многотонный локомотив, два человека экипажа и маленький музыкант из Айовы просто растворились в туманной ночи. Не было ни взрыва, ни пожара, ни столкновения с встречным составом. Ничего не было! Но ведь так не бывает? Это неправильно, нет? Что вы об этом думаете, сэр?

Но Джошу удалось выдавить из себя лишь:

- Это было неправильно. Да, неправильно…

Впрочем, Спарки мнение юноши, похоже, уже не особо интересовало. Его мозг продолжал жить собственной жизнью. И собственными воспоминаниями.

- Поиски длились месяца полтора, до глубоких снегов, - старый негр вёл беседу сам с собою. – Чиновников понаехала тьма. Перекопали каждый дюйм - ни черта не нашли. Особенно всех раздражали федералы в своих одинаковых костюмчиках с блокнотами. Они ко всем лезли с одним и тем же дурацким вопросом «Вы ничего не видели подозрительного?» А кто что мог увидеть подозрительного, если пропавший локомотив был один-одинёшенек на мили вокруг, а? Ну разве не идиоты, нет? Вот и я говорю…

Голос старика звучал всё глуше и глуше, голова Джоша становилась всё тяжелее и тяжелее. Он заснул…

Со стороны Хантсвилла уже вставало солнце, освещая верхушки крон деревьев. Туман, а вместе с ним, и ночь, медленно отступали. Правда, в затенённых местах темнота ещё удерживала свои позиции, скрываясь в низинах, как арьергард отступающей армии.

- Джош! Эй, парень!

Будущий юрист с превеликим трудом разлепил тяжёлые веки. Его лихорадочно трясла официантка Кэролайн:

- Да проснись же ты, чёрт тебя дери! Твой поезд отправляется через три минуты, поспеши!

И Джошуа Биллингсли, едва не забыв портфель и путаясь в собственных ногах, помчался навстречу своему будущему, оставляя в прошлом и пьянку, и бредовые россказни чокнутого негра, и саму эту станцию с бестолковым названием Чаттануга.

II

Собеседование в юридической конторе прошло вполне благополучно и его взяли на должность младшего помощника адвоката. Теперь юный мистер Биллингсли носил костюм и ходил в офис. Мечта мистера и миссис Биллингсли воплотилась в реальность. Эта юридическая протекция позволило Джошу избежать туристической поездки во вьетнамские джунгли.

Рождество и наступление нового 1967 года тоже прошли вполне благопристойно. Если не считать того факта, что вернувшийся из Вьетнама калека-брат обозвал Джоша «тыловой крысой» и поклялся пристрелить «братца-либерала» при первой удобной возможности. В целом же нормальная американская семья нормально отметила нормальные американские праздники.

Как-то по весне Джошу понадобились институтские заметки, касающиеся поправок к законодательству штата. Среди документов их не нашлось, так что пришлось совершить вояж на чердак. Где молодой юрист и наткнулся на свой старый портфель, уже не используемый после поездки в адвокатскую контору. Портфель валялся на полу. Видимо, упал с комода, где стоял. Из его накладного кармана, которым Джошуа никогда не пользовался, выглядывал кусочек бумаги. Точнее, конверта.

Конверт был явно армейского образца. На нём старческим и явно нетрезвым почерком было выведено:

«Мистиру Джошу Белингсли, юристу, от Риджбоуна Хаксли, мать его, эсквайра - лично в руки! Станция Чаттануга, 7 ноября 1966 года».

Вот чёрт!.. О чём они тогда говорили с пьяным негром? О мальчонке-музыканте в «похоронных» ботинках, который спешил на чьи-то похороны. О добрых самаритянах. О таинственном исчезновении локомотива с поездной бригадой. О многодневных поисках пропавших. Чёрт, дальше провал в памяти! Так может быть, состав нашли? Или нашли выживших? Хотя бы юного скрипача?

Так, вместо того, чтобы просто бросить письмо в камин, младший помощник адвоката мистер Джошуа Биллингсли приступил к чтению полученной корреспонденции. Несмотря на её кошмарную орфографию и пунктуацию.

III

«Хай, юный мистер Джошуа! Вы так активно занимались подносом и истреблением алкогольных боеприпасов, что сломались раньше, чем закончилось наступление кавалерии. А жаль. Ибо вы нарушили одну из солдатских заповедей - «Пей, да дело разумей». Я хотел было плюнуть на вас и вашу пацифистскую задницу, да что-то меня остановило. Быть может, впасть в кому – не худший из способов сохранить себе жизнь на поле боя, а? Поэтому я одолжил у луизианца Дюпуи (помните его?) пачку бумаги и баночку с чернилами, устроился поудобнее, плеснул себе горячительного (за ваш, разумеется, счёт) и закончил начатый накануне диалог. Точнее, монолог. Потому что Ваша Светлость спала сном праведника, раскрыв рот и размазывая младенческие сопли по тарелке с яичницей.

Так вот, когда результаты поисков пропавшего локомотива ничего не принесли, состоялись заупокойные по погибшим. При этом Баков пёс Куджо тоже куда-то исчез, паршивец. Так что с этого момента рассказ пойдёт уже обо мне. Я так же работал на железной дороге, обслуживая участок станции Чаттануга. И всё было обычно, пока в нашу жизнь не ворвалась музыка. Музыка Глена Миллера.

В стране началась настоящая миллеромания. Свинговые вещи его оркестра звучали из каждой радиоточки, из каждого музыкального автомата! А портреты этого щеголеватого господина в очках смотрели на каждого американца с обложек журналов и газетных страниц. К тому же, он был пилотом и сам водил самолёт, что придавало ему вес в глазах мужского населения Штатов. Это было что-то!

Впрочем, вашему поколению гораздо ближе всякие безголосые «Роллинг Стоунз» или что-то вопящие «Дип Пёрпл», но это ваш выбор. Символом Америки тридцатых стал оркестр Глена Миллера, да, сэр. Нельзя было не пустить слезу, слушая его «Серенаду Солнечной Долины». Впрочем, это я ударился в ностальгию и отошёл от темы, pardon me, boy…

Сам-то я никогда мистера Миллера не встречал. Да и откуда? Я Чикаго с Нью-Йорком видел только на картинках, которыми была обклеена моя подсобка. Но вот его музыка дала мне многое. Уверенность в том, что чёртова Великая Депрессия, наконец, закончится, что жить станет приятнее и веселее, а я, наконец, сделаю предложение Ребекке Джетсен. Если раньше этого не сделает смазчик вагонных букс Перси Браун – прилизанный гадёныш, получающий на пять баксов больше.

Жизнь налаживалась под музыку Глена Миллера. Пока в Европе не разразилась Вторая Мировая. Мне, если честно, было наплевать на русско-немецкие дела до тех пор, пока у нас не случился Перл-Харбор. Тут уже выбора не оставалось, и рядовой морской пехоты первого класса Риджбоун Хаксли, несмотря на непризывной возраст, отправился на Тихоокеанский фронт.

Мы ехали в поездах, плыли на пароходах. Мы пели бравые песенки: «Девчонок наших давайте спросим - неужто летом штанишки носят?» Мы задирали санитарок и официанток. И сами себе казались победителями Вселенной. До того момента, пока нам вживую не пришлось высаживаться на Гуадалканале.

Нет, сэр, я не буду рассказывать вам про те ужасы, с которыми мне пришлось столкнуться в боях с японцами. Про тела погибших американских солдат, начиненных взрывчаткой. Про подземные ловушки в джунглях, где тебя буквально резало на куски заживо. Про отрубленные головы американцев, насаженные на кол. Нет, сэр, я не буду об этом рассказывать. Упомяну лишь о том, что спустя два месяцев боёв уже сержант Риджбоун Хаксли, выводя свой взвод из окружения, сам подорвался на чёртовой джаповой мине и лишился ноги. Как и ваш братец.

Правительство США в благодарность наградило меня Пурпурным сердцем и выдало новую ногу - стальную, на века. До сих пор блестит, как новенькая. И отправило меня долечиваться в Гонолулу, в госпиталь. И вы можете представить себе, сэр, что именно в это время туда прилетел выступать оркестр Глена Миллера! А за штурвалом самолёта – сам мистер Миллер, как обычный пилот! Нет, сэр, вы этого представить не можете.

Что тут началось! Для единственного концерта в пользу армии выделили лучший зал. Откуда-то вылезла сотня генералов и полковников с жёнами всевозможных расцветок. Всех раненых переодели в свежее бельё и даже побрили. А на меня напялили новехонький мундир с орденской лентой – я должен был присутствовать на концентре в качестве выздоравливающего. Ха, а я чувствовал себя в качестве пугала! Поскольку к новой ноге еще не привык и передвигался на ней двусмысленными скачками. Да, сынок, видок у меня был ещё тот.

Но всё изменилось, когда в зале, украшенном гавайскими гирляндами, приглушили свет, и зазвучала «Серенада Солнечной Долины». Правда, танцующие пары постепенно сдвинули меня в сторону эстрады, и я оказался аккурат за спиной маэстро. Стоя с бокалом дешёвого калифорнийского шампанского, я любовался этой высокой сухощавой фигурой, его изящными движениями, упивался звуками божественной музыки и снова верил в то, что всё у нас будет хорошо. А разве этого мало для счастья, сынок?

Но тут, как это бывает, видимо, в порыве ажитации, Глен Миллер заступил за поребрик эстрады - и вывалился прямо на меня! Полностью уделав в шампанском. Я, как полагается, начала что-то лепетать в духе: «Я сам виноват, сэр, надо было лучше смотреть, сэр!»

Несмотря на инцидент с шефом, оркестр продолжал играть. А Глен Миллер стоял напротив меня на том же расстоянии, на котором мы сидели в баре на станции, несколько секунд внимательно рассматривая и нисколько не обращая внимания на мои бормотания. После чего негромко, но отчётливо произнёс:

- Ну, здравствуй, Риджбоун Хаксли! Или лучше Спарки? Спарки, ты помнишь маленького музыканта, которому пытался помочь? Ты помнишь станцию Чаттануга промозглой ночью 7 ноября 1924 года?

- Конечно, сэр, я помню музыканта, сэр, - волосы зашевелились у меня под фуражкой. - Он погиб, сэр. Но откуда вы, сэр…

- Запомни, Спарки, одну вещь, - блеснул стеклами очков Глен Миллер. – До тех пор, пока будет звучать Гимн Станции Чаттануга, она будет жить. Станция будет востребована, и через неё всё так же будут ходить поезда. Твои поезда, Риджбоун.

После чего на глазах у всей изумлённой публики великий музыкант крепко обнял простого солдата-калеку, повернулся к музыкантам своего оркестра, взмахнул дирижёрской палочкой и под сводами зала зазвучало до боли знакомое:

Pardon me, boy,

Is that the Chattanooga Choo Choo?

«Track twenty-nine!»

«Boy, you can gimme a shine».

I can afford

To board a Chattanooga Choo Choo,

I've got my fare

And just a trifle to spare.

You leave the Pennsylvania Station 'bout a quarter to four,

Read a magazine and then you're in Baltimore,

Dinner in the diner,

Nothing could be finer,

Than to have your ham an' eggs in Carolina,

When you hear the whistle blowin' eight to the bar,

Then you know that Tennessee is not very far,

Shovel all the coal in, Gotta keep it rollin',

Woo, woo, Chattanooga, there you are!..

Да, парень, это звучал Гимн Чаттануги под сводами госпитального зала в Гонолулу. Большего эмоционального стресса я не испытал уже никогда в жизни. Даже тогда, когда спустя пару месяцев вернулся домой и узнал, что Ребекка Джетсен стала Ребеккой Браун. И даже тогда, когда в сорок четвёртом газеты раструбили о гибели Глена Миллера: его самолёт потерпел катастрофу где-то над Ла-Маншем. И знаешь, почему я так спокоен, сынок? Потому что тело музыканта пока не найдено.

PS. Будет время - навести старика. Я думаю, у нас есть о чём поговорить. И помни про Гленна Миллера, сынок!

Искренне ваш Риджбоун Спарки,

Чаттануга Стейшн,

Теннеси»

Письмо на этом заканчивалось. У Джошуа нестерпимо разболелась голова, а мочевой пузырь требовал срочного опорожнения. Что за хрень на самом деле? Какой Глен Миллер в эпоху «Аэросмит» и сексуальной революции? Какое, на хрен, переселение душ в эру левитации и телекинеза? И что за пророчество давно загнувшегося музыканта в отношении захудалой станции? Бред какой-то! К чёрту Гленна Миллера! И письмо этого старого чёрного чокнутого алкоголика в печку, в печку!

Куда оно спустя минуту и отправилось. Всё. Забыто. Точка!

IV

Между тем, время бежало. Пронзительную Дженнис Джоплин сменили слащавые «Деф Леппард». Появились братцы Бон Джови и страшилки из «Металлики». В конце концов, музыкальный Олимп застолбили Мадонна и Майкл Джексон. Минимум музыки, максимум шоу. Молодое поколение забыло Глена Миллера и его музыку.

Летом последнего года двадцатого века конгрессмену-республиканцу от штата Теннеси Джошуа Биллигсли предстоял агитационный перевыборный тур по округам штата. Тур предполагался смешанный: где автобусом, где поездом. Округ Чаттануга конгрессмен предполагал посетить на поезде.

- Простите, сэр, но это невозможно, - посетовал помощник конгрессмена. – Несколько лет назад железнодорожное сообщение с городом было отменено, а в местном депо создали музей железнодорожной техники.

Джошуа Биллингсли, восседавший с сигарой в удобном кресле, застыл. На лбу выступила испарина, к горлу подкатила тошнота. «Но ведь это неправильно, сэр?» Что неправильно? При чём здесь мальчик в похоронных ботинках? Откуда я знаю про гимн какой-то станции? «Ты веришь в переселение душ, солдатик?..»

После встречи с избирателями в городке Чаттануга мистера Биллингсли пригласили отобедать в станционный бар-музей, где до сих пор подавали лучший местный виски и стейк на углях. Конгрессмен всё ещё находился под впечатлением от весьма живой встречи со студентками местного колледжа, когда молоденькая официантка с табличкой «Молли» передала ему почтовый пакет, уже пожелтевший.

- Он давно вас дожидается, - прощебетала девушка.

Джошуа Биллингсли взял конверт и откинулся на спинку высокого сиденья, над которой висела репродукция картины Кена Рокуэлла. Повертел его в руках, разглядывая незнакомый почерк, которым было выведено имя получателя. Почерк был округлым и аккуратным. Женским.

Потянув за кончик липкой ленты, конгрессмен вдруг почувствовал, что в баре стало как будто темнее, а по ногам потянуло осенним холодком. Голоса зазвучали глуше, однако со стороны барной стойки отчётливо донеслось:

- Если бы у тебя была жена, Хэндерсон, то из-за своих регулярных заплывов в баре ты бы давно её лишился. Впрочем, это твои деньги – валяй!

Джошу нестерпимо захотелось почесать переносицу под очками. Он поднял руку, но едва не выколол пальцем глаз. Очков не было. Ведь уже много лет мужчина носил контактные линзы.

Кандидат положил конверт на стол, опустил голову и прикрыл глаза. Что-то не так. Откуда это чувство дежа вю? Почему мне знаком голос бармена? Кто мог оставить мне письмо в баре давно закрытой станции? С какой целью?

- Эй, солдатик!

Джошуа вздрогнул и приоткрыл глаза. Но голову не поднял. За соседним столиком официантка обращалась к молодому парнишке в военной форме:

- Что-нибудь к кофе? У нас есть яблочный пирог, есть тыквенный.

Краем глаза Джош уловил какое-то движение. На платформе. За большим панорамным окном бара. Но поворачивать голову не стал. Потому что знал, что увидит. Тёмный ноябрьский вечер и сияющий огнями серебристый состав Атланта – Чикаго, который задерживался с отправлением по непонятной причине.

Кто-то опустился на сиденье напротив. Явственно запахло перегаром. Несмотря на прохладу, по спине мистера Биллингсли побежал предательский ручеёк. Не поднимая головы, тучный кандидат, истинный католик и отец троих детей резко рванул липкую ленту, открывая конверт. На стол выпала газетная вырезка.

Воздух прорезал протяжный гудок локомотива. Это отправлялся поезд, который не ходит здесь уже много лет. Джош дрожащей рукой взял вырезку. В ней говорилось о том, что найден бортовой журнал пропавшего самолета, которым управлял популярный музыкант тридцатых-сороковых годов Глен Миллер. Но тело самого музыканта так и не было обнаружено.

Человек, сидящий напротив, кашлянул, и конгрессмена окатило запахом винокурни. В этот момент музыкальный автомат, выполненный в стиле ретро и стоявший в углу, зашипел и под сводами бара разнеслось:

- Pardon me, boy,

Is that the Chattanooga Choo Choo?

Пел молодой и сильный голос. Женский голос. Кто поёт, конгрессмен Биллингсли не знал. И знать не хотел. Он смотрел на вырезку из газеты. Внизу страницы аккуратным женским почерком было приписано:

«Так ты всё ещё не веришь в переселение душ, а, солдатик?»

Невидимый сосед напротив снова кашлянул и до слуха Джоша донеслось:

- Угости-ка меня, чувак из города, доброй толикой пива и я расскажу тебе самую невероятную историю из тех, что ты когда-либо услышишь! Ты ведь знаешь, кто такой Глен Миллер, да?

В ночной ноябрьской тьме за окном бара вновь загудел невидимый локомотив. А, может, снегоочиститель. Джошуа Биллигсли почувствовал, как волосы на макушке встают дыбом…

+4
00:15
839
21:00
А что комментов нет? Хороший рассказ, атмосферный — мне понравился. И ничего, что длинный. Давайте обсудим :)
Давайте. Вот очень многие не понимают, что значит «Атмосферный». Вы использовали данную характеристику, можете пояснить на «пальцах», что вы, конкретно, имели ввиду? Лично мне, интересно сравнить со своим определением.
21:24
Рассказ, который погружает читателя в определённую атмосферу — эпохи, настроения, эмоционального состояния. Создаёт эффект присутствия.
То есть, атмосфера — это эффект присутствия, или соответствие заданным параметрам, или совокупность. Хотелось бы по полочкам.
00:35
… меня немного напрягает в рассказе столь обильное использование личностей — Мерлин Монро, какие-то музыканты, актёры. Это не даёт целостной картинки, а, напротив, заставляет её расфокусировать, дабы залезть в Википедию и не чувствовать себя идиотом))
В целом, рассказ любопытен, но тяжеловат для моего восприятия, ИМХО)
Очень атмосферно написано.
В итоге я всё-таки не поняла, что случилось, и при чём тут переселение душ, тем более, напрямую относящееся к ГГ)
Загрузка...
Анна Неделина №2

Достойные внимания