Владимир Чернявский

Дом на краю тумана

Дом на краю тумана
Работа №469

Часть первая.

Когда же пойдет снег? Он обязательно пойдет ночью, я знаю… он будет тихо-тихо падать на город, и я даже не замечу, как он все укроет сплошным белым покровом. Я проснусь и увижу, что город за окном умер. Он умер мягко и безболезненно, и теперь ему снятся беспокойные сны… Этот город мой. Он мой по праву рождения. Мне не нужно было завоевывать его или сдерживать слезы, потому что он им не верит. Он всегда был добр ко мне и всегда меня охранял среди длинных теней домов в темноте осенних сумерек.

Проснувшись ночью, когда становится совсем тихо, настолько тихо, что слышно свои собственные мысли, я увижу в окно этот мертвый, покрытый белым саваном город, мой город. Набросив на себя первую попавшуюся одежду, я неслышно выскочу на улицу. И вот уже мои легкие шаги оставили одинокий след, ведущий к скамейке, так неуютно покрытой толстым слоем пушистого свежего снега. В такие моменты яснее всего ощущается запах неотвратимо наступающей зимы, холодный прозрачный воздух бесшумно пропускает сквозь себя снежинки, заботливо и педантично располагая их на тропинках, деревьях, скамейках.... Я вдыхаю этот морозный воздух и наблюдаю за тем, как огромные хлопья медленно, ровным строем движутся к земле, как будто время, связанное с этим почившим городом, больше никто не подталкивает, и оно течет теперь по инерции, все замедляясь и замедляясь.

Так думал старый город, пока его время текло звонким и быстрым ручейком, так думала и Адель, возвращаясь домой, аккуратно ступая на свои же следы, оставленные по дороге туда. Эта игра и ритуал, доставшийся ей в наследство из детства: когда очень боишься заблудиться и потерять свой дом, уют и спокойствие, надо непременно возвращаться след в след. Чем больше легких шагов она делала, тем ближе становился дом, ее дом… Ступая в свой след, она думала о том, что происходило с ней в последние дни. Мысли крутились в голове, как тоненькие ниточки, постоянно спутываясь друг с другом, образуя клубочки, стягиваясь в невероятные узелки, и вылетая наружу, на морозный воздух, мгновенно застывали жесткими проволочками, наподобие волос. И вот уже осталось совсем немного, несколько шагов... но стоп, это ведь совсем другой дом, не так ли?

Дом другой, но ты-то все та же. И любой дом может оказаться гостеприимным, надо только попробовать постучать в дверь. Но у этого дома дверей нет. Они нарисованы, как и окна, с распахнутыми ставнями, но на самом деле их нет. Есть только глухие стены. В которые можно биться головой до крови, и, наконец, услышать, что кто-то также бьется в доме изнутри. Но кто это? Как он там оказался, если двери нет?

Что может быть страшнее в такой ситуации, чем этот дом, дом с нарисованными окнами и дверью, это похоже на сумасшествие или на чью-то злую шутку. Но это происходит со мной на самом деле, а значит… Обходя дом то с левой, то с правой стороны, я понимаю что это какая-то искусно созданная копия моего дома. Макет в натуральную величину, макет мира, где я была до того, как мой город умер. Кто-то бережно почерпнул все отпечатавшиеся в моей памяти детали, и от этого становится еще более жутко. В этом доме определенно кто-то есть, внутри, я слышу его шаги, он передвигается вслед за мной, и замирает, лишь только стоит мне остановиться. Не хочу знать кто там, это страшно, страшно от того, что я почти уверена в том, что в этом доме я сама, да и кто может быть там, внутри макета, который настолько похож на мой настоящий дом?

Закрыв глаза, я вспоминаю, как выскочила из дома и начинаю повторять свои легкие движения, я иду след в след и не оборачиваюсь, я не хочу верить, что это произошло со мной. След настолько мне знаком, что я чувствую себя в нем уютно, как в старых тапочках, он ведет меня, и мне спокойно... Шаг, другой, и вот уже скамейка... я вздрагиваю от неожиданности. Он встает со скамейки, протягивает мне руку и говорит: «Ну, здравствуй, добро пожаловать».

Он странный. Сначала я не могу понять, что именно в нем так странно, поэтому просто присаживаюсь на краешек скамейки. И тогда он начинает говорить. Я слушаю. Я умею слушать. Он хочет, чтобы я осталась с ним на скамейке, хочет, чтобы я заполнила его пустоту. У него пустота внутри какая-то необычная… Обычно у всех внутри просто огромная дыра, в которой гуляет ветер, но у него не совсем так… Там сидит человек. Он заперт. Но он и не хочет выходить. Он сидит, уронив голову на руки, и иногда поднимает ее, чтобы на меня посмотреть. Скорее, скорее, нужно ухватить его взгляд.

Грустный, очень грустный. О чем ты грустишь, если ты уже умер? Переживаешь, потому что хотел бы, чтобы все было не так? Но ты ведь сам захотел умереть. Ты шел к этому целенаправленно. Эти двое заперли тебя, но зачем… почему они просто тебя не убили? А может быть потому, что ты еще на что-то надеешься? Очень робко, но надеешься… надеешься, что мир может оказаться не совсем таким. И тогда ты сможешь выйти. Если, конечно, захочешь. Но ты боишься. Я знаю, ты очень боишься. Тогда как же ты можешь помочь не бояться мне? Ведь у тебя внутри спрятан юноша, а у меня ребенок… как они могут друг другу помочь? Ведь они не хотят выходить. Они просто друг на друга смотрят. Они смотрят друг на друга каждый день. И тогда она слышит, как его мысли начинают течь сквозь нее.

***

… вот так вот, моя прекрасная Адель, вот так вот, — сказал он, пристально глядя на девушку.

Что? Откуда ты знаешь мое имя? — Спросила Адель.

Ну, Адель, разве ты не поняла, как же я могу не знать твоего имени, хотя, пожалуй, могу, да, могу, такое возможно… — сказал он, слегка погрузившись в свои мысли.

Игра началась, такого рода ответы не предвещают коротких бесед, они неумолимо притягивают друг к другу собеседников, сковывая их необходимостью отвечать и спрашивать.

Ну, я же не знаю твоего имени, — сказала Адель, пытаясь понять, что будет дальше — а откуда ты знаешь мое?

Нет, не так, ты начинаешь не с того, – похоже Адель смутила своего собеседника, хотя понятно, понятно, почему это тебя совсем не беспокоит… — он сказал это, выдохнув, как будто бы понял что-то, как будто бы все теперь было у него под контролем. Ты уже видела дом? — Бросил он, как бы между делом.

Да, а что с ним? – Спросила девушка, понимая, что было бы гораздо страннее не спросить об этом в ответ.

С ним все в порядке, — теперь он смотрел на нее, едва сдерживая улыбку, и Адель чувствовала себя немного неуютно, как будто бы ее читают как книгу, но это становилось все интереснее.

Не смейся надо мной, — вздохнув, сказала Адель, и неожиданно вспомнила: — Альберт. Ладно, ну скажи тогда хоть, откуда я тебя знаю? пробормотала она, стукнув его легонечко по ноге.

О, это история, Адель, достойная пьесы, проговорил он, вглядываясь в нее и что-то вычисляя, впрочем, может быть, и не достойная даже доброй о ней памяти, дело темное, но это все еще будет с тобой, когда-нибудь, и, немного приподняв плечи, он добавил и это радует. Ну а теперь, спрашивай, спрашивай самое главное, - сказал он, встав со скамейки — ведь я тут как раз за этим.

Очень странно, я знаю, что он будет говорить, я знаю, что я буду говорить, как будто бы он — это мои мысли, чуть вырвавшиеся от меня вперед во времени.

Где мы, что это за странное место, где мой дом и как я могла тут оказаться, — разом выпалила Адель.

Хм, ну, во-первых, не «мы», а ты, он пристально посмотрел, опять примеряясь к чему-то, хотя, как Вам будет угодно. Ты там, где ты и была всегда, но тебя смущает обстановка, не так ли?

Конечно, — ответила она, совсем не смущаясь уже своего собеседника

Ну, хорошо, я расскажу тебе — сказал он, снова сев рядом, но уже глядя мимо Адель, ...ммм, так вот каким ты меня представляешь, понятно, ладно, не суть… он пробубнил это, вроде бы, обращаясь к себе — а суть, Адель, суть она в том, что ...вот скажи мне, скажи мне, только серьезно, что ты знаешь о той реальности, где ты жила?

Ну, я знаю, что там все было настоящее, а тут макет, подделка.

Да? Сказал он, и стал что-то искать глазами, — ага, а вот ты помнишь, что было в твоем «настоящем» мире, скажем, вот за тем углом?

Я думаю, там… нет, не помню — сказала Адель, подумав, как много она не помнит деталей того места, где жила, проходила каждый день, погруженная в свои мысли и фантазии. Смогла бы она отличить более искусную копию, макет дома от дома настоящего?

Не отвлекайся, конечно, не смогла бы, идем, — сказал Альберт, взяв ее за руку, и потащив к тому самому углу соседнего дома, про который спрашивал секунду назад, видишь, тут ничего нет, черное пятно. Действительно, дальше за домом не было совсем ничего, как будто бы мир там и заканчивался...

Постой, я что, сказала это вслух? - сказала Адель, вырвав руку.

Прости, он смотрел на нее, ну сказала или нет, это не важно, у нас не так много времени, я еще не… он замялся, хорошо, пусть будет Дориан, вот смотри, а что было в этом месте в твоем «неподдельном мире». Не помнишь, тогда какая разница, что там было, и чем вот это «ничто» отличается от того твоего «не помню» в том твоем натуральном мире? Ну, не бойся меня, он ласково смотрел на нее и уже держал за руку, пойдем, я буду рассказывать тебе, а ты как всегда меня слушать… Вот что мы знаем о мире, только лишь то, что помним о нем или то, что можем достаточно быстро вычислить из тех воспоминаний, которые, в некотором смысле, запасли. Реальность для нас существует в нашем сознании, в нашей памяти в виде абстрактных образов, зачастую грубых слепков с настоящих объектов. И чем доступнее и ближе объект, тем грубее его слепок…не говоря уже о том, что вещи, не поддающиеся нашему восприятию, просто не являются, в нашем понимании реальностью.

Постой, но почему — спросила Адель, глядя на то, как он замедляет свой темп речи, как он по-прежнему смотрит куда-то мимо нее.

Это же очевидно, и это как раз то, что тебя смущает, Альберт слегка задумался, но продолжал говорить уже более медленно, … там, где ты была прежде, было то же самое что и тут, с дополнительными, как бы это сказать, возможностями, это был мир не только того, что ты уже запомнила, как теперь, но и ещё, мир того, что потенциально может с тобой случится, что можно исследовать и испытать, Адель, понимаешь.

Да, но, — начала она, но он прервал ее.

Прежде ты имела возможность изучить свой дом детально, при необходимости, потому-то не было надобности запоминать его точно, сознанию было достаточно той коробки, которая стоит теперь вон там, — и он показал пальцем в сторону макета ее дома, я совсем не успеваю, некогда тебе рассказывать, ну вот зачем ты меня прогоняешь?!

Да что с тобой, куда я тебя прогоняю? - с Альбертом происходило что-то очень странное, его взгляд менялся, становился вдруг таким ласковым и знакомым.

Не знаю куда, никуда, наверное, и зачем тебе этот зануда Дориан, Альберт поглядел на часы, пытаясь скрыть это от нее, ладно, Адель, ты же любишь созерцать, или уж точно будешь любить, так вот, отбросив от себя необходимость исследования, познания, экспериментирования над реальностью, ты отчуждаешь от себя часть мира потенциальных открытий, оставаясь при том, что ты теперь видишь вокруг... он замолчал, а она все думала, что бы это могло значить.

Прости его, он несносен. Как же я по тебе соскучился… — Адель подняла глаза и вот уже он, но с совершенно иным взглядом, тянулся к ней — прости его, фантазера и учителя, и … я очень рад тебя видеть, очень рад, — он ласково обнял ее, и робко прикоснулся к волосам.

Про что он говорил, зачем он пугал меня — спросила Адель у того, кого не хотела отпускать, все это было непонятно, но интуитивно она ощущала и принимала свои чувства такими, как они были.

Не важно, у него навязчивые идеи, о том, кому какой ад уготован. Он не сказал тебе главного…

А ему…какой ад уготован ему? И почему он говорил, что он совсем не успевает? Что у нас не так много времени? Что он не успевает? Что он «еще не»?!

***

Ты задаешь слишком много вопросов, – рассмеялся Альберт.

Ага, я так и знала, что это все еще ты, просто маскируешься под Дориана.

Ну что же я могу поделать, если из нас троих тебе нравится самый забитый и отрешенный, он взял ее лицо в ладони и внимательно посмотрел ей в глаза. – А проникнуть в тебя хочется именно мне.

Зачем? Что ты хочешь во мне изменить?

Ничего. Я хочу узнать, какая ты там, далеко-далеко, что делает этот потерянный одинокий ребенок, который запрятан в глубине этого старого дома, почему он играет там совсем один. В этом доме нет ни света, ни тепла, там голые стены и огромные комнаты. Потолки настолько высокие, что это выглядит почти гротескно. Как она сидит там, Адель, как ей не страшно? Каждый день по стенам этого дома гуляют огромные черные тени, неужели они ее не пугают?

Нет. Она чувствует себя там в безопасности. Ведь это ее дом, а свой дом не может быть страшным. И ей не нужны в нем свет или украшения, она все равно живет в своих мыслях.

А во что же она играет каждый день? – Альберт усиленно пытался представить жизнь ребенка в огромном пустом доме.

О, она читает. Каждый день она листает книгу, сидя на полу. Это книга про ее жизнь. Про ее жизнь в разных вариантах. В разных плоскостях. Ей не нравится жить. Ей нравится просто наблюдать за своей жизнью со стороны.

А, так она просто трусиха. – Недобро усмехнулся Альберт.

Нет.

Тогда почему она заперлась в четырех стенах? Почему не покажет себя миру? Мир может быть таким многогранным и удивительным.

Ты хитришь. И ты не понимаешь. Тебе нужен этот многогранный мир, потому что у тебя нет такого мира внутри себя. Ты ощущаешь только черную дыру внутри, и ты пытаешься кидать в нее людей, эмоции, события. Ты как нищий бродяга бредешь по жизни с протянутой рукой, надеясь, что случится хоть что-то интересное. И ты сможешь воспрянуть. Но как, если у тебя там черная дыра? Откуда она возникла, кстати? Не могла же она у тебя быть там всегда.

Не знаю. – Альберт помолчал. – Это как-то незаметно произошло.

Может быть, ты был слишком жадным? Жадным до впечатлений? И сейчас ты наелся всего настолько, что не замечаешь тонкого движения в твоей душе…

Нет, я замечаю. Но такое бывает крайне редко. Мир не тот.

Мне так жаль. – Адель грустно посмотрела на Альберта и дотронулась холодными пальчиками до его щеки. – А можно… можно, все-таки, придет Дориан? Ну, настоящий.

Зачем он тебе? Ты нужна МНЕ.

Ну, пожалуйста…

Ладно…

Ты пришел… ну, наконец-то… Они оба считают тебя занудой, но нет, это не то слово. Как может быть занудой тот, кто вообще не разговаривает? Ты грустно смотришь на меня. Я знаю, знаю, что ты хочешь сказать. Тебя меня очень жаль… жаль, что я вообще родилась в этом мире, потому что он причиняет мне боль и я не могу до конца постигнуть его смысл. Ты тоже испытывал боль. Испытывал ее не раз, и не два. Много раз. Поэтому ты предпочитаешь никогда не спорить, ты знаешь, что достучаться до людей невозможно. Но со мной ты нежен… я всегда чувствую, что это именно твоя нежность. Ты держишь меня аккуратно, как фарфоровую куколку и боишься прикоснуться, потому что думаешь, что мне это может повредить.

Но грусть, твоя грусть… она не только об этом. Ты ужасно разочарован. Разочарован этим миром. Тебе тоже всех жаль? А может быть ты просто устал… и ты даже рад, что Учитель и Альберт тебя запирают… ты не знаешь, в каком направлении двигаться… ты растерян. Ты не ожидал, что мир окажется таким недружелюбным. Таким поверхностным. Но я, я тебя чувствую. Мне нравится ощущать, как соприкасаются наши души…когда ты приходишь, я чувствую не только Альберта с его математическим миром и не только Учителя с его удовлетворением и гордостью, я чувствую и твою нежность… твою робость. И твой свет. Он очень-очень слабо проникает в меня, тоненькой ниточкой, как ручеек. Но он есть. Он еще живет в тебе… И, когда он проникает в меня, я счастлива…

Адель открыла глаза и увидела, что Альберт внимательно изучает ее. «Нам пора, шепнул он ей. Нас ждут в Доме».

***

Изнутри дом был просторным, но уютным, очень светлым, с большим количеством книг. Сквозь занавески в комнату сочился свет, а огромный абажур добавлял ей теплых оттенков. «В этой уютной мансарде я провела бы всю жизнь и состарилась, я бы писала тут свои истории…» подумала Адель.

Альберт поставил на стол огромный, покрытый раскрашенными в разные цвета треугольничками чайник с кипятком, из которого подымались обильные клубы пара, и несколько маленьких чайничков с заваркой. Адель робко села за стол, он придвинул ей чашку и стал перечислять — с чабрецом, нет, ладно, есть с бергамотом, есть с прошлогодними сушеными яблоками, есть с шиповником, мятой, имбирем, все это можно смешать или не смешивать ничего, а просто выбрать черного, — она молча кивнула.

Опять этот взгляд, он что-то читает, рассчитывает

Понятно, ты же ещё ни разу не пила со мной чай, значит, он бормотал себе под нос, значит тебе лет тридцать, тридцать с хвостиком, и, глядя на ее реакцию, он ухмыльнулся — да, угадал. У тебя же такое богатое воображение, настолько сильно отвлекающее тебя, что ты можешь позволить себе жить, созерцая, и это прекрасно, ты и теперь тут не за этим ли? Ты можешь прожить тут целую жизнь, потом вернешься домой, и снова сюда. Мы все, кому достался дар мечтать и фантазировать, можем прожить много жизней, можем раскрасить все в разные цвета, но у тебя есть гораздо больше…

Что же у меня есть, коварный Альберт?

У тебя есть это место, твой личный островок, тут нет понятия времени, поэтому я ориентируюсь лишь по тому, как ты тут все обустроила и по тому, как все детализировано в этот раз, в смысле в этот твой визит сюда, но, скорее всего, ты тут впервые, точнее, это та ты тут в первый раз, которой теперь 30 с хвостиком в ту странную осень 2017-го... Да, ты тут часто будешь бывать, наверное, теперь часто, иногда очень подолгу. Сколько раз ты тут состаришься, в своей мансарде? А знаешь, Адель… он замолчал, как будто бы передумал говорить или думал как это лучше выразить, его взгляд обратился к чайнику с треугольничками.

Что вы хотите мне сказать?

А знаешь, продолжал он, Адель, мы могли бы прожить тут с тобой целую жизнь, или половину жизни и нам не нужны были бы зеркала... а потом, если угодно, ты можешь снова посетить это место и прожить тут жизнь уже одна и написать много самых замечательных книг,- он улыбался, как будто бы уже видел это, странный и немного потерянный.

Но как это возможно, и… — начала Адель, но он опять оборвал ее, указывая на что-то на ее шее.

Ключик, ты его не теряй, я буду внизу, растоплю камин, бросил он, направляясь к двери, а ты подумай, реши что-нибудь, и, имей в виду, допив свой чай, немедленно обнаружишь себя дома…

Когда он вышел, Адель осторожно огляделась. Это место… кажется, она его уже когда-то видела. Вот только очень сложно вспомнить, где именно. Стены были окрашены в белый цвет, и кое-где из-под него проглядывало дерево. Большая часть комнаты была завалена книгами, они были в старом шкафу, около него, под столом, высились аккуратными стопками около окна… ах да, окно! Она ведь может посмотреть, что за ним, может узнать, где же она находится.

Адель встала и нетвердыми шагами подошла к окну. Сначала она подумала, что ошиблась и окно ненастоящее, нарисованное – за ним совсем ничего не было видно. Но потом она поняла, что это туман… густой, обволакивающий туман, он накрыл пеленой поля и деревья, успокоил, убаюкал, усыпил их… «Туман – это сверху пролитое молоко, - вспомнилась Адель старая легенда. Ну, какое молоко, глупенькая, – неожиданно услышала она в голове чужие мысли. – Я же говорил тебе. Туман – это облака, которые устали и решили на ночь спуститься на землю подремать. Видишь ту низину слева? Присмотрись получше. Там глубоко, очень глубоко. Там они укладываются спать и им снятся сны, которые выпархивают и долетают сюда, в Дом. Если ты останешься здесь, тоже сможешь их увидеть…только тебе придется выбрать, что для тебя важнее – сны или реальность».

Адель показалось, что туман начинает просачиваться сквозь щель в окне и обволакивать ее, обволакивать густым, плотным кольцом. Она быстро-быстро побежала назад, к столу, но стола уже не было. На его месте стояло огромное зеркало в старинной раме. «Как такое возможно? изумилась Адель. Я уверена, что стол был тут всего пару минут назад… я уверена в этом так же сильно, как и в том, что я это я…». Адель робко заглянула в зеркало. Оттуда на нее смотрел молодой человек.

А, я все поняла. Это такая игра, да? На самом деле ты спрятался внутри и будешь гримасничать?? – Адель стало обидно.

Но молодой человек молчал. Адель подняла руку, юноша в зеркале тоже. Она помахала ему и сурово сдвинула брови. Он помахал в ответ и нахмурился.

Ладно-ладно! Сейчас я сделаю то, на что ты не осмелишься!

Адель заметалась по комнате. Так, так, это все не то… книги, лампа… нет, я точно помню, где-то тут должен быть…ага, вот он.

Смотри же! – Адель подбежала к зеркалу и сильно полоснула себя по руке ножом: раз, другой, третий… Юноша в зеркале делал то же самое, и Адель в ужасе увидела, как там, внутри, на зеркальный пол течет темная, густая кровь.

Что ты делаешь? Брось скорее! – закричала она и отшвырнула нож, но юноша не прекращал, казалось, зеркало превратилось в замедленную съемку, он все резал и резал руку, кровь заливала пол и…тут Адель показалось, что зеркало как бы расширяется, придвигается к ней, она уже может переступить через раму, она уже чувствует дыхание на своей щеке…но внезапно все резко исчезло и наступила темнота.

***

Ну, надо же! – Альберт, казалось, был встревожен, но ничуть не удивлен. – Стоит оставить тебя на каких-то пару минут, а ты уже искромсала нашего Дориана.

Адель приподнялась на локтях и удивленно обнаружила себя на маленьком диване, которого раньше не замечала. Альберт внимательно наблюдал за ней.

А он… как он сейчас? – робко спросила она.

Нормально, что ему сделается. Мы с Учителем все-таки стараемся заботиться о нем. Правда у нас не всегда получается. Особенно, когда ты заходишь в гости, – ехидно подмигнул он.

А разве я часто захожу?

О, разумеется. Правда, ты не всегда об этом помнишь. Но ты не расстраивайся, это не так важно. Гораздо важнее, почему ты вдруг решила накинуться на него с ножом?

Ты сказал, что нам будут не нужны зеркала… а он в зеркале… что ты имел в виду?

Альберт грустно улыбнулся, привлек ее к себе и поцеловал в лоб. «Я так рад, что ты снова здесь», шепнул он.

Ну, а что до зеркал, так ты сама же их выбросила все, разбила и выбросила в реку, проговорил он, ну или ещё выбросишь, да и зачем они тут? Вот, ты же с тех пор как оказалась тут, ты думала, во что ты одета или какая у тебя прическа?

Нет, я вообще про это не думала.

То-то и оно, да и чего там далеко ходить, вот скажи мне, поведай, сколько же тебе, по-твоему, теперь лет? спросил Альберт, улыбаясь сам себе, немного ехидно.

Ну, наверное, как ты говорил, тридцать с хвостиком.

Да-а? Вот, поэтому тут и нет зеркал, и не будет... ответил он, рассмеявшись, да и что ты хочешь там увидеть? Себя, но все это и есть ты, все это вокруг, это все и есть огромное зеркало… зеркала тут бесполезны, они не показывают, ровным счетом, ничего, только вызывают резонанс, но — он почесал в затылке, это тебе не нужно, совсем не нужно, как, впрочем, и часы, они ничего не показывают, эти приборы тут совершенно бесполезны.

А что это за странные звуки наверху в мансарде, робко спросила Адель, там кто-то бегает, как будто бы ребенок, кто тут еще есть?

Тут нет, и не может быть никого, никогда не было, Альберт махнул рукой.

Но, начала было говорить Адель, но её прервал звук разбитого стекла, что это было? сказала она, присев на кровати.

Ну, прекрати, зачем ты бьешь эти чашки, пробормотал Альберт, изображая скуку, глядя на испуганную Адель думаешь меня попугать?

Но это не я, перестань говорить так, как будто бы тут нет никого кроме меня, и ты ничего не слышишь.

Забавно, но ты не допила чай, ведь это твой первый раз, и ты, несмотря на страх и смятение, не стала его допивать, интересно, он всматривался в Адель, ну признайся?

Да, но я не понимаю, Адель чувствовала, что теперь, согревшись, ей уже совсем перестало быть страшно, смятение ушло, и ей становилось интересным все, что тут есть.

Это период адаптации, ты еще не все тут сформировала, на этом островке, со временем, все начнет обрастать деталями и подробностями, начнет становиться более реальным и привычным для тебя, ну, почти все — он снова задумался, отвернулся, что-то пробормотал, но ты привыкнешь и к этому «почти».

Насколько большое это место?

Зависит от того, зачем ты здесь и когда ты здесь… Завтра пойдем туда, Альберт кивнул в сторону окна, когда в этом тумане сформируется поверхность, по которой можно будет передвигаться, говорил он, как будто бы это само собой разумеется.

Завтра, когда будет это завтра, я совсем не ощущаю времени, с тех пор, как нахожусь тут, как во сне, только это не сон, это совсем не сон…

Конечно не сон, продолжал он говорить, опять дополняя за Адель ее мысли, как будто бы читая их, завтра будет тогда, ровно тогда, когда мы это поймем, вот увидишь сама, на улице будет солнечный день, так всегда начинается твой первый день тут. Мы пойдем гулять, обойдем весь островок, посмотрим твои места, ведь ты тут не случайно, послушай, посмотри на меня — сказал он, отпуская ее голову.

Что? — Она подняла не него глаза и слегка улыбнулась.

Послушай, он уже держал Адель за руки, крепко сжимая их — послушай же меня внимательно, Адель, есть место тут, поле на опушке леса, где стройно тянутся к небу ржаные колоски, на нем растет огромная ольха, почти посередине, он замолчал, ожидая, пока она представит себе это место, но я нахожу его таким мрачным, даже в яркий летний день, Адель, мы туда не ходим, никогда не ходим, тебе не стоит туда ходить, как бы оно тебя не манило и куда бы я не делся, ты не должна туда ходить, никогда, он говорил это глядя на нее, и в его зеленых глазах была тоска, мне страшно за тебя, да, а чего ты удивляешься этому, тебе там не место, по крайней мере, не теперь.

Он стал ходить по комнате, потирая подбородок и говорить наполовину с Адель, наполовину сам с собою — всегда, чёрт, оно всегда появляется, это место, но почему и зачем, ... дом, скамейка, даже та речушка, они то есть, то нет, они бывают разные, в разную погоду, но это поле, ржаное поле и ольха, для чего, странный артефакт, зачем ты его везде с собой таскаешь? — Спрашивал он, но не дождавшись ответа, продолжал — да ты и не знаешь, никогда же не знаешь про эту ольху и это поле, и хорошо, и замечательно, что не знаешь...да и не можешь ты про это знать, ну конечно, ведь это уже после, — его выражение лица сменилось на веселое, когда он поймал взглядом горящие в камине поленья...

Альберт. – Внезапно раздался тоненький голосок со стороны лестницы. Адель не поверила своим ушам. – Альбеееееееееееерт!

Ты же сказал, что здесь никого нет? – изумилась Адель.

И сейчас говорю. – Альберт нахмурился. – Ты о чем.

Альбеееееееееееееееееееерт! – стенал голосок. – Альберт, мне страшно, почему ты не приходишь?! – следом послышались сдавленные рыдания и снова – Альбеееееееерт!

Адель подумала, что сейчас она сойдет с ума, поскольку голосок нарастал, приближался, вот она уже слышит топот маленьких ножек, и всхлипывания, и теплое дыхание…Она в ужасе закрыла уши руками и крепко зажмурилась.

***

Ну что ты плачешь, глупенькая. – Альберт стоял, повернувшись лицом к стене, и был удивительно спокоен. – Мы же сидим и разговариваем с тобой на диване.

Нет, капризно ответил голосок. – Ты должен пойти со мной наверх.

Ну а как же ты останешься тут, лежать на кровати совсем одна?

А мы представим, что я принцесса и положим меня в большую коробку…очень-очень большую коробку! – голосок радостно зазвенел.

Адель, у меня нет такой большой коробки. Ты здесь большая и туда не влезешь.

Тогда представим, что я спящая принцесса. Накрой меня одеялом.

Хорошо. – Альберт улыбнулся и направился к кровати.

Адель с ужасом ощутила, что не может пошевелиться. Она лишь лежала и молча наблюдала, как над ней склонились два лица – одно молодого мужчины с задумчивым и изучающим взглядом, а второе маленькое, круглое и смутно ей знакомое… эти круглые зеленые глаза, то злые, то веселые, то, мгновенно, почти сочувствующие…

А теперь ты должен поцеловать принцессу. Целуй ее. – Глаза превратились в маленькую девочку, с капризным личиком и растрепавшимися рыжеватыми волосами. – Целуй же скорее, нетерпеливо стукнула она его маленьким кулачком.

Альберт наклонился и поцеловал Адель. Ей так хотелось ответить, но она не могла, не могла пошевелиться… поэтому она лишь ощутила теплое, мягкое прикосновение и дыхание, как будто бы когда-то давно принадлежавшее ей.

Ну, все, принцесса будет спать. Идем же. – Девочка потянула Альберта за руку и повела его вверх по лестнице.

Ну что, что ты хочешь мне здесь показать, Адель. – Альберт добродушно подхватил ее на руки и поцеловал в щеку.

Ребенок возмутился и стал немедленно вырываться, но Альберт держал ее крепко и легонько покусывал пухлые ручки чуть повыше локтя.

Ну, лаааадно! Я так больше не хочу играть! Поставь же меня на место! – воскликнула Адель.

Хорошо. Показывай. – Альберт снова стал серьезен и опустил ее на пол.

Смотри же! – Адель весело потащила его к кукольному домику. – У меня новая кукла! Хочешь, вместе с ней поиграем?

Альберт изумился тому, как сильно кукла напоминала ту, спящую Адель внизу. Те же распахнутые зеленые глаза… те же непослушные завитки волос… те же маленькие руки с тоненькими пальчиками, лежащие поверх одеяла. Кукла не спала. На лице ее застыло странное выражение – как будто страх смешался там с интересом и ужасом. Еще больше Альберту стало не по себе, когда кукла моргнула, и из-под ресниц выкатились слезы.

Адель, но это ведь не совсем кукла… Она живая… кажется.

Конечно. Ты же ее оживил для меня, помнишь? Когда я пришла сюда давным-давно, много-много лет назад, ты пообещал мне, что я никогда не вырасту. Что я смогу навсегда остаться маленькой и играть в этом доме. А потом мне захотелось узнать, каково это – быть взрослой. И тогда ты подарил мне Адель. Ты что, забыл? – Адель обиженно надула губки.

Да, но кто же тогда та большая Адель внизу? – Альберт никак не мог соединить все в единый узор.

Это она и есть. Просто ты видишь ее большой. Она нужна тебе большой. Тебе нравится ее трогать. Тебе нравится с ней говорить. Но если я захочу, с этими словами голосок ребенка снова зазвенел – если я захочу, я сломаю ее, и ты ее больше не получишь!! – Адель схватила куколку и сильно дернула ее за волосы.

В этот же миг Альберт услышал тихий стон, он готов был поклясться, что стон доносился именно снизу.

Не нравится, да? А я вот сейчас вообще отрежу ей волосы, – Адель вскочила с пола и стала носиться по комнате, размахивая куклой.

Прекрати сейчас же! – Альберту удалось ее поймать и даже пару раз шлепнуть.

Ты должен только меня любить! Только меня! – Вопил ребенок, заливаясь слезами, ты обещал мне это! Обещал, если я останусь тут с тобой навсегда! Ты мерзкий обманщик! Я больше не хочу с тобой дружить! Я буду дружить с ним, в зеркале. – Завершающим жестом кукла полетела прямо в старинную раму. «Ах ты, черт»,- подумал Альберт. Значит, зеркала еще все же еще остались…

***

Адель с усилием подняла голову от подушки. Ей показалось, что ей снился долгий, кошмарный сон, голова гудела, и она не могла связать не единой мысли. «Где же я?» - подумала Адель. «Ах да, Дом… и туман… и что-то еще про поле и ольху, куда мне нельзя ходить… но где же он.. почему я не могу вспомнить его имени»?

Он ушел в зеркало за Адель. – Любезно подсказал голос откуда-то сбоку. – Ему придется вдоволь повозиться, прежде чем он поймает ее в этом лабиринте.

Да, но… Адель никак не могла взять в толк. Разве это не я – Адель?

Да. Ты – Адель, – голос незнакомца был холоден. – Но она была ею еще задолго до тебя. Она создала тебя. Ты не можешь быть Адель без нее. И если он ее не поймает… а она, разумеется, захочет, чтобы он ее не поймал, она же так любит убегать…

Дальнейшее Адель уже не расслышала, поскольку снова провалилась в сон, тягучий и мрачный, полный непонятных теней и загадочных шорохов.

Когда она проснулась в следующий раз, было уже утро. Солнце заливало комнату своим светом. Встав с кровати, и медленно ступая по дому, Адель направилась к выходу, припоминая слова Альберта: она почувствует, когда пора будет выходить. И вот теперь она чувствовала запах улицы, лета, травы и влажного знойного воздуха.

Очутившись на улице, она увидела Альберта, возвышающегося над кучей каких-то бумажек с карандашом руках, а вокруг него бегала маленькая девочка. Малышка поднимала с земли скомканные листики бумаги, подбрасывала их над головой Альберта, имитируя дождь, и что-то неустанно болтала звонким голоском. Альберт же был мрачен, до смешного уставший, с ввалившимися покрасневшими глазами и совсем обескровленным белым лицом. Он что-то писал в тетрадочке, затем передвигал какие-то палочки на своем странном приборчике и опять писал, совершенно не обращая внимания на маленькую проказницу.

Альберт, Адель помахала рукой, стоя на крошечном крылечке.

Ах, проснулась, доброе утро, замахал Альберт, в ответ, беги же скорее сюда. Ну как спалось? Уже полчаса, как тут все стационарно, да, и зеркало я разбил, и все остальное, я же говорил, помнишь, резонанс и все такое, бормотал он, усаживая Адель в просторный гамак, одновременно хватая девочку, подбрасывая ее и вручая Адель на руки.

Это было ужасно, Альберт, начала говорить Адель, но он опять прервал её…

Знаю, знаю, это всегда ужасно, эта первая ночь, когда все упаковывается и взаимодействует впервые, бывает всякое, а что поделать, еще это зеркало, как я про него забыл... малейшая, тонюсенькая темная мысль, страсть или небольшое чувство тревоги мгновенно перерастает, разгоняя и ускоряя само себя, в настоящую агонию, говорил Альберт, разводя руками и показывая что-то огромное.

А как понимать, Адель осеклась, указывая взглядом на сидящую на её коленях девочку, ловко передразнивающую Альберта.

О, понимаю, понимаю, ну это Адель, я думал, что это твой первый раз тут, но ты знаешь, знаешь, что дети начинают помнить себя с определенного возраста и я был абсолютно уверен, что... впрочем, ты знаешь, похоже, у тебя этот дар был еще в детстве, и ты бывала тут, бывала, но без меня, меня тогда ещё не было. Видишь ли, тут нет времени, поэтому тут все происходит одновременно, вот смотри, это твой дневник, ты напишешь его потом, в самом конце, заметив, как Адель вздыхает, он затряс руками, нет, нет, не сейчас! Вот, тут есть отметки, он ведется не по датам, а по возрастам, вот тебе 30 и ты тут, вот тебе 33 ты тут бывала аж 4 раза, но это будет... так вот, до 30 тут пусто, и ты не помнишь, как маленькой девочкой ты была тут, и она не вспомнит, вплоть до 30 лет, что можно сюда наведываться. Хотя, архитектор первого прототипа именно она, понимаешь, она инициировала это место, - Альберт задумался. Я не знаю, какой раз она тут, хотя знаю, знаю, что последний, кроме нескольких недописанных пустых страниц в 40 и 43 года, тут все записано, некоторых я не понимаю, потому что тут, ну ты же знаешь, тут не везде я, сказал, он и смущенно улыбнулся, видимо в прошлые разы ты её удочерила, она очень мечтательная, одинокая и немного дикая девочка, и ей очень не хватает мамы. Вот тут, смотри, Альберт показал на дневник, страница вырвана, примерно 31 или 32 года, после этого перерыв и ты уже приходишь сюда совершено в другом амплуа, что случилось в этот период ты, конечно, знать не можешь.

Все это очень странно, я немного боюсь.

Нет, теперь вы развязаны, зеркал нет. Ты отделена, так что эта уже не игра. Но теперь ты можешь её поддержать, хотя, она тут ненадолго, она скоро уйдет.

Но как я могу поддержать её, Альберт, девчушка спрыгнула с рук Адель и стала бегать по лужайке.

Поговори с ней, у тебя есть возможность поговорить с собой, что-то донести, заронить какую-то идею или что-то поправить, она не будет этого помнить, но это может стать письмом тебе самой, которое она, сама того не зная, пронесет через эти 25 лет... с этими словами Альберт поднялся и поспешно направился к Дому.

***

Зря ты его слушаешь. – Адель обернулась и увидела маленькую Адель, которая сидела на небольшом пенечке и с хрустом ела огромное красное яблоко. – Он это все тебе говорит, лишь бы ты никуда отсюда не ушла. – Потому что если ты уйдешь, он опять будет мертвый, а это не слишком приятно… девочка вытерла руки о штанины комбинезона и собралась уйти.

Подожди. Ну, хоть ты-то не уходи. Объясни мне, почему вы оба говорите загадками? Чего он боится? Чего боишься ты?

Я ничего не боюсь! – с вызовом ответила малышка, высоко задрав подбородочек. – У меня есть мой дом и мои зеркала, поэтому мне больше ничего не нужно.

Но Альберт сказал, что зеркал больше нет.

Твой глупый Альберт заблуждается и скоро он пожалеет о том, что ты вообще сюда пришла.

Но почему ты злишься на меня? Ведь я – это ты. – Робко сказала Адель.

Нет, ты – не я. Это я – ты. А ты это ты. Ты мерзкая предательница, которая никогда меня не защищала. И поэтому мне пришлось уйти в дом с зеркалами. А теперь вы с Альбертом являетесь сюда и ноете, как будто жалеть нужно вас! Мне противно смотреть на тебя, сказала маленькая Адель и с отвращением и хлопнула дверью Дома.

***

Ночью Адель не спалось. Ее смущали шорохи и тихие всхлипывания, которые раздавались со второго этажа. Пару раз она вставала и поднималась наверх, но дверь была заперта. Альберт тоже не показывался. Было странно. Дом, такой уютный и приятный вначале, теперь как будто весь покрылся пылью и паутиной. Казалось, что здесь никто не живет уже давным-давно… но ведь она пила здесь чай только вчера.

«Ах да, чай…вспомнила Адель. Он сказал, что как только я допью свой чай, я сразу окажусь в своем реальном доме… не пора ли все бросить и оставить странных жителей этого Дома наедине с их страхами и мыслями»? Но чая нигде не оказалось. Не было даже стола, на котором стояли чашки…

Ладно, услышала Адель знакомый обиженный голосок откуда-то сбоку. – Я, может быть, и прощу тебя, если ты мне поможешь.

В чем? – Устало спросила Адель.

Ты же видела то большое зеркало и мальчика в нем?

Да, припомнила Адель, да, оно стояло наверху. Но Альберт сказал, что я разбила все зеркала.

Это зеркало разбить нельзя. Оно не наше. Оно было тут еще до того, как я сюда пришла. Там сидит один человек. Нам надо вытащить его оттуда, но Альберт мне не разрешает. – Адель надула губки.

Почему?

Потому что он сам его туда спрятал.

Это он, маленький?

Нет, это не он. Это вообще другой человек. Он может все… он рассказал мне про гранатовые зернышки. Рассказал мне, что будет, если я их съем. Поэтому я их не ем, видишь, они тут, в шкатулочке, дитя доверчиво протянуло Адели коробочку. – Но их можешь съесть ты. Альберт и Он захотят, чтобы ты их съела. Они хотят, чтобы ты осталась здесь навсегда.

Но это ведь мой дом, разве нет?

Да, но зачем ты привела сюда ИХ? Здесь становится слишком много народа. Мне они не нравятся. Альберт злой, а ОН вообще смотрит на меня странно. Они схватят тебя, и тогда ты перестанешь быть собой. Они уже подарили мне куклу-тебя, разве ты не видела?

Нет, Адель похолодела, – какую еще куклу?

Маленькая Адель молча встала и потянула ее наверх, в свою комнату, но тут с Домом начало твориться что-то странное. Он как будто стонал и ходил ходуном, так что с полок стали падать тарелки и чашки, а стены как бы придвинулись друг к другу.

Скорее, начинается, закричал неизвестно откуда взявшийся Альберт, бежим на улицу. Он крепко схватил Адель за руку, подхватил ребенка, и они успели выскочить и Дома в последний момент. Со стонами и скрипами он медленно уходил под землю.

***

Вот он всегда так! – гневно закричала маленькая Адель. – Каждый раз, когда я о нем говорю, он крадет мой Дом себе! Теперь Дом испачкается, пока он будет у него под землей, чем я буду его отмывать?! – Адель села на холодную землю и расплакалась.

Альберт лежал на спине, на его лице были крупные царапины. Рядом валялась сумка с какими-то вещами... Адель стояла, не понимая, что происходит, рассеяно глядя по сторонам, была ночь, но яркая луна обильно освещала уже знакомый ей сад.

Девочка перестала плакать и подбежала к Альберту.

Прости меня, ладно, я оставила то зеркало, я не могу его разбить, не могу, прости, Альберт, там живет мой друг!

Не плачь, черт с ним, с этим домиком, ты же знаешь, он опять будет тут, когда ты придешь, сказал Альберт, спрятав улыбку, затем, немного помолчав, добавил — если, конечно, ты еще придешь, рад был знакомству, юная леди, очень рад… Он поднялся на ноги, достал из кармана колючку — на, держи.

Что это? спросила девочка.

Послание, репейник, торжественно отчеканил буквы Альберт.

Кому, Альберт?

Он найдет тебя, найдет, когда ты уже не будешь помнить обо мне, и, видимо, это будет новым началом… он увидит тебя, разглядит тебя, по крайней мере, я на это надеюсь.

Но я не могу приносить вещи отсюда, проговорила девочка, разглядывая незамысловатый подарок, ой, скрипнула она тоненьким голоском, мне пора.

Адель силилась разглядеть девочку, но её уже не было на том месте, где только что стоял Альберт и беседовал с ней. Начинал сгущаться туман, он неторопливо затекал во дворик откуда-то из темноты.

Постояв несколько секунд, Альберт направился своим быстрым шагом к Адель, «нет времени, нам пора, следуй за мной, это совсем не смешно»…

Альберт и Адель уходили прочь от Дома быстрым шагом, Альберт говорил, по привычке, наполовину с Адель, а наполовину сам с собой. «Чёрт, чёрт, как же вышло такое наложение, я же её совсем не видел, может быть это тот … наш самый первый эксперимент, странно, мы не фиксировали деформацию, хотя, она и до этого творила такое, что там могло остаться от приборов, он достал на ходу термос и стал наливать что-то из него в крышечку, с шиповником и мятой, сказал он, обернувшись, держи, пей, это тебя успокоит и согреет, но не торопись, нам ещё надо поговорить».

Спасибо, Альберт, проговорила Адель, принимая от него теплую, душистую крышечку. А куда мы идем?

Ты захотела домой, с улыбкой проговорил Альберт, но ей казалось, что он был разочарован, перед тем, как Дом стал терминироваться, наверху осталось зеркало, все опять срезонировало, если это так можно называть, рекурсивно были запущены процессы, которые в присутствии вас двоих протекают фатально для интерьеров, теперь мы идем в место, которое осталось, которое уцелело, бурчал Альберт.

Уцелело после чего?

А это странно, это было так давно, столько жизней назад, милая Адель, что я начинаю забывать, он говорил, отвернувшись, уцелело после того, как ушла девочка и забрала с собой свой домик, кстати, что она тебе рассказывала перед уходом?

Хитрый Альберт, девочка предупреждала меня, чтобы я не рассказывала ему ничего, что они с кем-то сговорились и про какие-то гранатовые зернышки.

Ну-ну... слушай её дальше, Адель, ты серьезно, она же ребенок…

Адель молчала, они проходили по мостику через небольшой ручеек, который журчал так громко в этой почти могильной тишине… Вода была настолько чистой и прозрачной, что лунный свет просвечивал её насквозь, позволяя разглядеть какие-то треугольнички, плотно покрывавшие дно. Они были все разного размера, и формы, да это же…

Да, это они, зеркала, здесь ты разбила их все, ну или почти все, Альберт замедлил шаг, взял за руку Адель, и они пошли медленно и неспешно, теперь можно не торопиться, сказал он, глядя вперед. Ветер еле уловимо касался лица Адель, ей так много хотелось спросить, так много, что она не знала с чего начать.

Куда мы идем, Альберт?

В наш первый дом, да это даже и не дом вовсе, это идея, которая витала у тебя ещё до того, как этот дом у тебя появился, эта идея дома всегда была с тобой, возможно, была воплощаема по-разному, но факт её существования неотъемлем…

Свернув за поворот, они вошли в огромный тоннель, по которому должен был ездить какой-то совершенно колоссальных размеров поезд, Альберт открыл небольшую дверь и жестом предложил Адель войти. Комната была просторной и светлой, без окон. Посередине комнаты стоял стол с огромной спиралью посередине, выполненной наспех, очевидно, вручную, из проволоки. На это подобие вазы были нацеплены какие- то этикетки с цифрами, и от основания спирали, того места, где она касалась стола, были натянуты ниточки к этикеткам. Адель сразу узнала свою мансарду, свой дом, но окно здесь было нарисовано, нарисовано явно детской рукой, кровать была выполнена из грубого пластика, как будто это детская игрушка, но увеличенного размера. На стенах были нарисованы книжные полки и небольшие картины. Кресла больше всего походили на настоящие.

Заметив интерес к спирали, Альберт покраснел, и пробормотал, да, компьютеров у нас тут нет. Это наша первая комната, помнишь? спросил Альберт, улыбаясь.

Ну, это же какой-то игрушечный домик, зарисовка, засмеялась Адель, глядя по сторонам.

Это идея, еле уловимая, остов того, на что ты потом нанизываешь свои детали, этого достаточно, это набросок заметил Альберт, садись — он указал рукой на кресло. Адель разместилась в уютном, несмотря на игрушечность, кресле, и отхлебнула свой чай из крышечки. Аромат шиповника и мяты напомнил ей что-то из детства, какой-то важный эпизод её жизни.

Жаль, что так вышло, это прекрасное, замечательное место, Альберт сидел такой мрачный в этом игрушечном домике, что Адель с трудом сдерживала смех.

Ну как можно быть таким угрюмым в кукольном домике, Альберт?

Послушай, прости меня, я просто хотел сохранить вас навсегда, мы хотели сохранить то, что у нас было, мы готовились к этому с самого детства, рассказывая истории, сидя перед кукольным домиком, говорил Альберт, совсем отчаявшись, иногда это не выходит, ну не может быть все идеально, я не знал так хорошо тебя, тебя ребенка, мы встретимся с тобой уже совсем взрослыми людьми. И теперь, я понимаю, что это была ошибка, я недооценил ребенка внутри тебя, я думал, что все это началось с тобой в 30 с хвостиком, но ... Альберт встал, подошел к какой-то коробке и стал там копаться, где же ты? из коробки полетели странные приборы, провода и какие-то геометрические фигурки.

Вот, торжественно достал он какую-то книжечку, это тебе.

Спасибо, а что это? Дневник, из которого вырвана страничка?

Погоди-ка, Альберт взял дневник обратно и стал его листать, нет, не вырвана, это значит, что ещё не вырвана, ну, значит, ты или кто-то другой успеет ещё её выдрать, и что же там могло произойти в 32 или 33 или 31, непонятно.

Альберт, от чего ты хотел нас сохранить?

С миром что-то не то, он будет меняться скоро, ты это скоро начнешь замечать, это чувствует уже и ребенок, играя в свои странные, совсем взрослые игры, да, Адель, у нас будет много общего с тобой, для тебя это уже совсем близко, и мы захотим сохранить это от того что произойдёт потом. Я понял смысл твоего появления тут в этот раз, это знакомство с ребенком внутри тебя, который так и не захотел вырасти, которому так и не дали это сделать, и этому ребенку очень страшно, Адель, она все время от чего-то прячется, это начало всей этой истории, Альберт уже держал ее за руки, сидя напротив и читая её своими зелеными глазами.

Я поняла это, Альберт, я хочу ее понять…

Тебе надо будет… нам надо будет помочь ей. Я найду тебя, слышишь, найду, и наш следующий раз в этом месте это вырванная страница, не знаю почему, но в самом конце, в конце всех этих историй, ты вырвешь эту страницу, я не знаю, что там произойдет, может быть что-то страшное, а может, ты просто хочешь переписать её…

Альберт, почему ты говоришь и смотришь на меня так, как будто бы мы теперь прощаемся с тобой, — Адель надула губки точно как в детстве.

Чай, ты только что сделала последний глоток, Адель вздрогнула, и закрутила головой, Альберт обнял её, осторожно гладил по волосам и говорил очень тихо, все, все, все, не бойся, ты ещё очень много раз будешь тут, ты еще проживешь тут много жизней, а я тебя найду, Адель, верь мне, я тебя научу, но теперь тебе надо понять, почему этот замечательный ребенок прячется, тебе надо подружиться с ней, подружиться с собой… Слова Альберта звучали все тише, Адель почувствовала, что не может открыть глаза и стала крепко-крепко сжимать руками дневник, подаренный им.

Конец первой части.

-5
00:25
882
Гость
12:20
Очень!!! Спасибо большое автору!
14:56
+1
Бред, бредятина. Ну очень бредятина.
Мозг заворачивается в трубочку.
Гость
16:58
Если бы меня не заставляли прочитать этот рассказ — не осилил бы дальше первых пяти абзацев. Думаю, что его можно использовать в качестве крайне негуманной пытки для выведывания секретов у иностранных шпионов. В остальном, его ценность минимальна.
23:33
А вот… вам всем… Хороший рассказ! Возможно тяжеловат для восприятия, особенно на ночь глядя, но думать надо, что автор вкладывает в текст не что большее чем просто текст, а?)))
23:34
Вот и еще, автор отзовись, мне кажется или это переделанная форма Алисы и чего-то из Гарри Поттера?)))
23:49
Авторам запрещено отзываться. Не провоцируйте)
21:26
много лишних слов
громоздко
скучно
С уважением
Придираст, хайпожор и теребонькатель ЧСВ
В. Костромин
Загрузка...
Светлана Ледовская №2

Достойные внимания