Осколки

Я всегда боялся смерти. Не самого процесса, а того, что будет после — неизвестности. Ведь никто из обычных людей не знает, что будет там, по ту сторону. Я боялся просто исчезнуть во тьме, перестать… быть собой? Когда представлял, что меня внезапно не станет, что я просто возьму и исчезну, становилось обидно. Ведь я столько мог бы успеть создать, узнать, сказать близким слова, которые стеснялся произносить.
Сейчас, лежа на земле и наблюдая за тем, как безликие твари поедают мои разорванные кровоточащие внутренности, я не боюсь. Я хочу покоя.

Воспоминания черной липкой жижей текут по извилинам умирающего мозга.

Я помню, как все началось.

Лица родителей. Небольшая комнатка, обставленная по советскому типу. Мне около десяти лет.

Это начиналось, как обычный семейный вечер. Родители приготовили ужин, включили старенький телевизор. Но я совершенно не слышал голосов, не видел лиц родных. Мир для меня сузился до небольшого экрана, показывающего черно-белое изображение. Из него на меня смотрели люди без лиц. Почему-то мне казалось это нормальным, обыденным. Я помню шипение и помехи, словно антенна опять покосилась, и нужно было ее поправить. Родители, не обращая внимания на меня, общались, когда из коридора раздались странные звуки. Словно треск выламываемой двери и шаги.
На лицах родных — подлинный страх. Это так странно. Я совершенно не помню черт их лиц, но вот эмоции впечатались в память. Отметил краем глаза, что экран погас, хотя его никто не выключал. Родители выбежали из комнаты, а я отполз за небольшую тканевую ширму грязно-желтого цвета в углу комнаты. Молча сидел, обхватив руками свои тощие ободранные коленки и ожидая. Сперва я даже не услышал тех звуков в комнате, был отвлечен бездумным рассматриванием глупого цветочного узора на ткани. И тогда пришли «они». Я не решился выглянуть, чтобы рассмотреть. Существа, издавая странное гудение, подобное рою пчел, бродили по комнате, словно ища что-то. Или кого-то…

Наверное, сейчас найдут и меня… Но, почему-то, «они» не полезли за ширму. Еще побродив по комнате, существа, кажется, ушли.

Не помню, сколько я еще просидел в своем укрытии. Может — полчаса, может — целый день.

А потом я почувствовал голод. Это подтолкнуло меня выползти из-за ширмы и осмотреться. В комнате никого не было.

Какое-то время я питался остатками еды со стола, где мы сидели с родителями в тот злополучный вечер и ели с ними в последний раз. Пища портилась и неприятно пахла, но мне было все равно.

Через месяц я опустошил холодильник. Я старался экономить, но детский организм требовал большего. С кружащейся от бессилия головой бродил по квартире, выискивая, что бы еще съесть. Когда я сидел в прихожей перед выбитой дверью и облизывал кусочек заплесневелого хлеба, вбежала большая крыса. Раньше я бы, конечно, испугался животного. Но сейчас мной двигало только чувство безумного голода. Я подпустил грызуна поближе, дождался, пока истощенная крыса начнет вгрызаться в мою босую ступню, и кинулся на зверька всем телом. Она надрывно пискнула, потом послышался тихий хруст костей, и грызун затих. Я слез с тушки, осматривая содеянное. Небольшая лужица красного цвета вокруг расплющенного тельца. Приник к полу, жадно слизывая кровь, ощущая ее солоноватый вкус во рту. Но этого было мало. Я подобрал крысу и с силой вгрызся зубами в мертвое тело. Мясо было жилистое и горькое. В моем затуманенном мозгу промелькнула мысль, что стоит оставить немного на потом. Бросил недоеденного зверька прямо в коридоре. Поднялся, почти не ощущая боли в прокушенной ноге, и, шатаясь, пошел на кухню — посмотреть в окно. Мир не изменился с последнего раза, когда я выглядывал. Ни одного человека, серое небо в грязных разводах облаков, пустые улицы, многоэтажки с темными окнами. Я очень боялся выходить туда. Лучше умереть здесь, в родном доме. Закашлялся, сплевывая кровь. Свою или крысы?.. Мне было все равно. Силы оставили меня, и я уснул прямо там, на голом полу под окном.
Не знаю, сколько я спал. Меня разбудило знакомое тянущее чувство в животе. Вспомнил про оставленную в коридоре крысу. С трудом поднявшись на ноги, дошел до прихожей. Трупик все еще был там, но он как-то странно шевелился, словно грызун ожил.
Опустился на колени перед зверьком, ткнул его пальцем с обгрызенным до крови ногтем. И вздрогнул от неожиданности — из рваной раны на боку крысы выполз жирный червь. Я осмелел и перевернул трупик — из него вывалился целый комок желтоватых склизких опарышей. Они сожрали мою крысу, мое последнее мясо. Я нервно сглотнул — ведь кто знает, когда еще в мое жилище придет что-то живое. Рукой зачерпнул немного червей, ощущая их мерзкое шевеление на ладони. Зажмурился и пихнул комок в рот. Личинки стали расползаться по ротовой полости. Их тела лопались, когда я сжимал зубы, стараясь пережевывать. Сладковатый сок со вкусом мертвечины заливался мне в глотку. Из глаз брызнули слезы, я сглатывал, брал в руки еще и еще, жевал и тихо рыдал. Когда черви кончились, я отполз в сторону и лег на пол. К горлу подступал комок и я, как мог, пытался оставить внутри себя подобие еды, но организм не выдержал. Через секунду я уже лежал в луже своей рвоты. Прикрыл глаза и втянул в себя воздух. Пить… Запить эту гадость. Но сил подняться уже не было. Ощущая мерзкую горечь во рту и соль подсыхающих слез на глазах, я, кажется, заснул.

Ремешок автомата натер плечо, и я перекинул его на другое. Достал старенький, найденный в одной из брошенных квартир, бинокль. Через потрескавшиеся линзы удалось рассмотреть вдалеке какие-то строения. Может быть, это город? Стоит проверить. Мне нужна питьевая вода и немного еды.

Я спрыгнул с камня, на котором устроил небольшой привал. Поправил противогаз и плотнее запахнул защитного цвета плащ. Передо мной расстилалась огромная выжженная пустошь, воздух которой был наполнен ядом. Очень боюсь открытых пространств, кажется, это называется агорафобия. А в этом мертвом мире, где с любой стороны могут напасть мутанты — единственные живые организмы, оставшиеся жить, такой страх не лишен смысла. Я собрался с силами и сделал первый шаг.
Сегодня мне явно везет — никто не собирался меня убивать. Держа курс к странной черной полосе на горизонте, словно служившей границей мертвому городу, я периодически оглядывался и прислушивался. Противогаз заглушал звуки, и я слышал, как через вату. Видимо поэтому я не сразу услышал бульканье воды. Темная загадочная полоска оказалась рекой. Вязкая темная жидкость лениво исходила волнами, хотя ветра не было и в помине. Я не рискнул снять противогаз, но мне показалось, что пахнуть должно химикатами. Оглянулся в поисках какой-либо переправы, но тщетно. Город был буквально в километре, мешала только эта чертова река. Я порылся в рюкзаке, стараясь отыскать что-то ненужное, дабы проверить реакцию воды. Пара магазинов от автомата, фляга с водой, несколько кусков уже черствого хлеба, нож, спички… Все это могло еще пригодиться. Выругался — ничего не остается, как самому переходить реку, полагаясь лишь на удачу.

Я осторожно погрузил ногу, ощущая, как жидкость проникает через ткань армейского ботинка. Ничего странного пока что не происходило, и я рискнул войти в воду, чтобы перебраться вброд. Вода доставала мне примерно до пояса. Поежился от холода — река оказалась ледяной. Я как можно быстрее старался перейти, но густота жидкости словно не хотела отпускать меня. Вокруг все забурлило, краем глаза я видел, как из воды формируются причудливой формы руки. Нет, не здесь и не сейчас! Не хочу умереть вот так. Я сделал отчаянный рывок к берегу, и, о чудо, смог зацепиться руками за землю. С трудом — мешала промокшая одежда — я подтянулся и выкарабкался на берег. Разум подсказывал мне, что стоит встать и скорее бежать от этого проклятого места, но сил не было совсем. Словно переправа отобрала силовые ресурсы моего организма. Я слегка повернул голову — вода все еще яростно бурлила, будто негодуя, что упустила жертву. Ползти… Нужно ползти.

И я полз, лишь иногда позволяя себе передохнуть. Утыкаясь противогазом в серую мертвую землю. Нашел в себе силы оглянуться — черная полоска была уже совсем далеко. Я перевернулся на спину и шумно втянул в себя воздух через заляпанные фильтры. На сером, грязном небе — ни одной птицы, ни одного облака.

Встал на ноги, попутно отряхивая одежду. Липкая черная влага, впитавшаяся в ткань, стесняла движения. Проверил автомат, рюкзак с запасниками. Все казалось нормальным. Здания были уже передо мной.

Первое, что я заметил, вступая в мертвый город, было странное покрывало, вывешенное на балконе дома. Странность была в цвете. Ярко-красное, такое неестественное для серости мира, оно слегка развевалось. Что это — предупреждение? Просьба о помощи? Но в каких бы городах я не был — люди там исчезли. Я сделал несколько неуверенных шагов в сторону многоэтажки.

Здесь очень тихо, я даже не слышу своего дыхания. И дело не в противогазе — сам город словно укутали плотным одеялом тишины. И тишина пугала больше неизвестности.

Они полезли неожиданно. Я шел, и тут передо мной возникла тень. Слишком высокая и вытянутая по сравнению с человеком. Когда существо подобралось ближе — я увидел, что у него нет лица. Белый овал черепа без глазниц и носа, оскал гнилых зубов. Изо рта сочилось что-то черное. Промелькнули детские воспоминания про телевизор. Это существо, я видел подобных тогда, больше десяти лет назад. Я вскинул автомат, передернул затвором и короткой очередью сбил существо с ног. С жутким хрипом оно забилось в агонии, истекая темной кровью. И после этого я услышал гудение со всех сторон. Паника проникла из детства в повзрослевший разум. Иголочки мурашек пробежали по спине. Тени лезли отовсюду, стекая с пустых окон, опадая на землю и принимая свой облик.

Отстреливаясь от них, я продвигался к какому-то дому, перед которым стояли ржавые баллоны. Хотелось бы верить, что там газ. Задыхаясь от страха, я перепрыгнул за них и отошел как можно дальше. Между мной и баллонами — метров пять. За спиной — стена дома. В магазине оставался, наверное, один патрон. Последний. Существа продолжали наступать. Выстрел. Взрыв.

Меня прибило к стене. Резкая боль разрядом электричества прошла по позвоночнику. Левый глаз ничего не видел — был выбит линзой противогаза. Я медленно сполз вниз по стене, отбросив ненужный уже автомат в сторону. Видящим глазом я заметил огромную рваную рану на животе, вокруг которой стремительно краснел плащ. Я хрипло засмеялся. Существам огонь был нипочем, они спокойно просачивались сквозь пламя, переступая через своих мертвых собратьев, и подбирались к моему телу.
Я ничего не чувствую, их зубы пожирают меня изнутри, раздирают мое мясо, как когда-то в детстве я жрал грязную крысу. Вот она — смерть. И мне все равно. Я устал. Очень устал…

Я стою в небольшой комнате. Шум дождя. Блеклый свет дает возможность рассмотреть окружение. Окно, покосившаяся и ржавая отопительная труба. Веревки с какими-то прицепленными кусками бумаги. А стена передо мной полностью обклеена фотографиями. Я подошел поближе — рассмотреть — и случайно задел одну из веревок. На меня капнула темная жидкость красного цвета. Кровь…
Бумага несла на себе отпечатки прошлого — лица, улыбки, живые люди. Фотографии на стене меня заинтересовали больше. Светловолосая женщина с кругловатым лицом держит на руках ребенка. Темно-русый мужчина обнимает женщину за талию. Вот фото ребенка постарше. Цвета тусклые, но у него серые глаза и темные волосы. Я уже не помнил своей внешности. Ощупал лицо, намереваясь снять противогаз, однако привычной маски на лице не было. Хочу посмотреть на себя.

Огляделся в поисках чего-либо отражающего. Из комнаты я не решился выходить — было странное, гнетущее ощущение, что если уйду — призрачная надежда увидеть знакомые лица исчезнет. На полу валялись осколки, я присел, всматриваясь. Вроде как, это было старое зеркальце, наподобие тех, что раньше использовали женщины. Осколки были крохотные, заляпанные бурым. Я выбрал один, старательно протерев его рукавом свитера. В зеркале отразились запавшие темно-серые глаза и неровно остриженные пряди волос темного цвета.
Подошел к фотографии вместе с осколком. Сравнивал черты лица, искаженные грязным зеркалом, с фотографией ребенка. Но мое лицо очень изменилось, уже сложно было понять. Посмотрел на взрослых — вот у мужчины похожий взгляд серых глаз. Глянул на женщину — мне почудилось, что ее лицо изобразило какую-то эмоцию. Страх.
И тут я вспомнил, где я видел их. Детство, накрытый стол, лица отца и матери, искаженные страхом. Наконец-то увидел! Как же я долго об этом мечтал. Нашел и оторвал от стены фотографию, где мы все втроем, сел на пол, прижимая к себе кусочек бумаги, и с улыбкой закрыл глаза, погружаясь во тьму. Все кончено.

Грязноватые кафельные стены реанимации эхом отражали два голоса: мужской и женский. Немолодой врач в очках, изредка поглядывая на тело, что-то записывал на листе, прикрепленном к планшету.
— Фиксируем время смерти. ФИО, причина…
— Какая причина? — молодая практикантка внимательно посмотрела на мужчину.

— Страдал паническими атаками. Решил таким способом уйти от проблем. Передоз снотворного, кома. Умер, не приходя в сознание. Сделайте доброе дело — отвезите в морг.

Медсестра взглянула на лицо покойника. На белом лице молодого темноволосого парня застыла улыбка. В сочетании с черными синяками под глазами это выглядело жутко. Она, вдруг по-детски испугавшись чего-то, быстро накрыла тело простыней.

Очередная больничная каталка, скрипя колесиками о протертый линолеум, повезла человека в последний путь.