Alisabet Argent

Море

Море
Работа № 557

В лаборатории было тихо и прохладно. Распахнутое окно смотрело во двор, почти вплотную прижимаясь к могучим елям. Утро было солнечное, свежее, вдалеке гудели чуть слышно автомобили, не нарушая при этом общего ощущения тишины. В воздухе пахло электричеством и спиртом, столы, приборы, мониторы сияли начищенные до блеска и словно радовались наступающему дню.

У самого окна, спиной к елям, ежился над микроскопом сухонький старичок в белом халате. Тонкие длинные пальцы ловко орудовали пинцетом, старичок причмокивал, поджимал губы и мурлыкал из-под щетки усов какую-то мелодию.

За окном защебетали птицы, старичок оторвал взгляд от окуляров, выпрямил спину, блаженно закрыл глаза, улыбнулся и глубоко вздохнул. В этот момент в коридоре послышались торопливые шаги. Старичок снова вздохнул – на этот раз с досадой. Шаги приближались, переросли в топот, загремели совсем близко – старичок зажмурился в надежде, что источник шума минует лабораторию – дверь распахнулась, и на пороге возник высокий брюнет спортивного вида в белом же халате. Полы халата взвились от сквозняка, шею старичка обдало холодом, бумаги на столе зашевелились негодующе. Брюнет тяжело дышал, глаза его сверкали.

- Профессор! – закричал он,– Аркадий Николаевич!

Старичок медленно отложил в сторону пинцет.

- Чего тебе, Сережа?

Брюнет в два шага пересек лабораторию, потом обернулся, кинулся к двери и захлопнул ее. И снова оказался перед старичком.

- Аркадий Николаевич, – прошептал он, – это… это невероятно.

- Что невероятно, Сережа?

- Я вчера… Задержался… Засиделся опять…

- Сережа… – неодобрительно покачал головой профессор, – ты много работаешь. Не жалеешь себя.

Брюнет махнул рукой.

- Вы и представить себе не можете, Аркадий Николаевич… Это фантастика.

Профессор молчал.

- Засиделся я… – продолжал брюнет, – за Мелиховским проектом… До ряби в глазах считал. Потом, надо, думаю, отвлечься…

Он остановился, расправил плечи, взъерошил волосы. Затем сунул руку в карман халата, выудил оттуда здоровенную завитую рогом ракушку и выложил ее перед профессором, едва не повалив микроскоп.

- В общем, вот.

Профессор нахмурился и аккуратно отодвинул микроскоп в сторону. Потом вопросительно посмотрел на брюнета.

- Это ракушка из старого кабинета, – пояснил тот.

- Я ее узнал, Сережа. Ее Виктор Викторович из отпуска привез.

Ракушка была изящная, бело-коричневая, с торчащими по одну сторону зубцами. Другая сторона заворачивалась в саму себя нежным розовым глянцем.

- В этой ракушке… – брюнет понизил тон, выпучил глаза и выдохнул. – Море.

- Море?

- Море.

За окном раздался щебет, профессор вздохнул горестно и потер переносицу.

- Сережа, – протянул он, – либо изъясняйся понятнее, либо оставь меня в покое. Можешь взять выходной, – прибавил он, сделав паузу, – ты как будто бледнее обычного.

Брюнет снова взъерошил волосы, потом вдруг развернулся и заходил по лаборатории.

- Аркадий Николаевич, – заговорил он, наконец, отчеканивая каждое слово и стараясь вести себя как можно спокойней, – надо, думаю, отдохнуть. Пошел, сделал кофе, полистал какую-то ерунду, которую Миша на столе забыл. Потом стал по стеллажам прохаживаться. Вижу – ракушка эта. Я на нее никогда особого внимания не обращал – ракушка и ракушка. А тут взял, давай в руках вертеть. Вспомнил, как в детстве мы их к уху прикладывали, море слушали. Приложил – слушаю. Шумит, значит. Хорошо так шумит. Я – забавы ради – пошел к себе, подключил щуп с камерой, да и давай его в ракушку заталкивать. Какой-то даже азарт взял – до самой сердцевины, дескать, долезть, до упора. Пыхтел, сопел, вспотел даже, раз десять заднюю давал – но долез-таки. Да так долез, что чуть в обморок не упал.

Профессор молчал.

Брюнет хлопнул в ладоши и даже на носочки привстал.

- Да что рассказывать! Вы сами убедитесь! Здесь или у меня – без разницы. Хотя лучше у меня – там приборы посвежей.

Профессор долго смотрел на брюнета, затем встал. Прошагал через лабораторию до двери, застыл перед ней на мгновение – и отворил рывком.

Дверь дернулась, описала положенную дугу и ударилась ручкой о стену коридора. Профессор медленно выглянул, посмотрел налево, потом направо. Обернулся, прищурил глаза.

- Сережа, – протянул он, – я пойду только потому, что на тебя это не похоже. Но если это какой-то розыгрыш… Клянусь…

И он потряс кулачком.

Брюнет подбежал к нему, схватил за кулак и затряс его в своих огромных ладонях. Потом отскочил к столу, схватил ракушку и прижал к груди.

И они направились в так называемый «старый кабинет». Солнце заливало тихие коридоры, барельефы на стенах темнели и изгибаясь. Они изображали ученых с колбами, инженеров с гаечными ключами, прекрасных космонавтов в скафандрах. Барельефы как бы говорили: «Колба и ключ – вот и все, что нужно человечеству».

На четвертом этаже встретили Лену Ивушкину.

- Леночка, доброе утро, – остановил ее профессор. – Как твой проект?

- Ничего, Аркадий Николаевич. Движется потихоньку.

- Это хорошо, что потихоньку, – одобрительно покачал головой профессор. – Наука спешки не любит.

И они двинулись дальше.

«Старый кабинет» представлял собой сумрачное помещение с окнами на стену соседнего дома. Стояли рядами столы, вдоль стен тянулись стеллажи. Кое-где на столах горели лампы – видимо, с вечера.

- Проходите, пожалуйста, – и брюнет за рукав подтянул профессора к своему столу. – Смотрите. Но прежде… сядьте.

И он придвинул черное кожаное кресло. Профессор оглянулся по сторонам, сел и сложил руки на груди. Потом снял очки, потер пальцами переносицу, с тоской посмотрел на окно, за которым не было видно ни солнца, ни елей, ни голубого неба.

Брюнет суетился у стола. В одной руке он держал ракушку, в другой – щуп. Обе дрожали, щуп никак не хотел лезть. Брюнет выдохнул, встряхнул головой и, закусив губу, продолжал вертеть ракушку.

- Дай сюда, – не выдержал профессор и вырвал ее из рук брюнета. – Разнесешь ведь.

И он поудобнее устроился в кресле.

- Так, – сказал он, – так. Ну, приступим. Включай экран.

И он принялся медленно проталкивать щуп.

- Так. Назад… Назад… Продолжаем…

Брюнет кусал ногти, профессор, прищурившись, перебирал пальцами.

- Тупик… А если вот так… Ага… Ну, смотри у меня, Сережа. Если это шутка, тебе не сдобровать…

Брюнет возмущенно замахал руками.

Дверь отворилась, в кабинет ввалился, отдуваясь, грузный аспирант, уже несколько месяцев обивающий пороги лабораторий.

- Здравствуйте, – пробормотал он и, поправив очки, двинулся к выделенному специально для него столу.

- Здравствуй, Олег, – не отрывая глаз от экрана, ответил профессор.

Он подвигал ракушкой.

- Все, Сережа, конец пути.

- Нет-нет, Аркадий Николаевич, не может такого быть…

- Ну, ты же видишь. Постой-ка… Идет, вроде.

И он надавил кистью на ракушку. В следующий момент кровь отхлынула от его щек.

- Олег, – тихо позвал он, – пойди-ка погуляй.

Аспирант покорно выбрался из-за стола и вышел.

Профессор, не выпуская ракушки, вытянул шею и приблизил лицо к экрану. Брюнет с довольным видом скрестил руки на груди.

Изображение подрагивало и прерывалось помехами, но на экране можно было без труда различить водную гладь, линию горизонта, над которой нависали облака, темный массив какой-то скалы, истончающейся и исчезающей в воде. Море было спокойно, солнце играло на невысоких волнах, торопливо бегущих к берегу. Угол обзора был таким, как если бы объектив лежал на песке в небольшом отдалении от линии прибоя.

Профессор медленно опустил ракушку на стол, снял очки, повертел их в руках и вернул на место. Потом взъерошил себе волосы и протянул:

- Нда-а-а-а.

Брюнет возбужденно покачался с носка на пятку.

Профессор придвинулся еще ближе – и только что носом не уткнулся в экран. Море безмятежно гладило гальку, пузатые облака ползли по небу.

- И как это понимать?

Молчание.

- Как это понимать, Сережа? – профессор повернулся и посмотрел на брюнета так, словно тот был виноват в происходящем.

Молчание. Профессор потер виски.

- Другие ракушки пробовал?

- Пробовал.

- И?

- Больше ни в одну не влезает.

Дверь приоткрылась и в образовавшейся щели появилось лицо аспиранта.

- Простите... – пробормотал он. – Еще гулять?

- Да, еще гулять, – не поворачиваясь, ответил профессор.

Он встал и прошелся между столами, не переставая тереть виски.

- Так... Так... – говорил он, обращаясь к самому себе. – Это, конечно, невероятно... Но... Почему бы и нет?..

- Аркадий Николаевич! – завопил истошным голосом брюнет. – Теплоход!

Профессор бросился к экрану, зацепив соседний стол и сметя с него какие-то папки.

По морю не спеша полз вытянутый силуэт. Бок, обращенный к солнцу, сиял белизной.

- Сам ты теплоход. Обычный рейсовый катер.

Катер, как будто зная, что за ним следят, замедлил ход, почти остановился, но тут же раздумал, ускорился, обогнул горный склон и исчез.

Профессор снова зашагал между столами. Присел на корточки, поднял упавшие папки, аккуратно вернул на место.

Наконец, остановился, посмотрел на часы и строго сказал:

- Сережа. Сиди здесь, от экрана не отходи. От ракушки тоже. И ставь на запись – чтоб ни одну лодку не пропустить. А я поехал за специалистом.

- По ракушкам?

- Вот еще. По судостроению.

Брюнет непонимающе поджал губы.

- А зачем он нам?

- А как еще ты поймешь, на что мы смотрим? Ты, может быть, ландшафт узнаешь?

Брюнет хлопнул себя по лбу.

- Простите, Аркадий Николаевич.

Профессор поправил очки, бросил взгляд на окно и вышел.

Брюнет, не отрываясь от экрана, придвинул кресло, сел, включил запись и стал наблюдать. Море лениво колыхалось, солнце то пряталось за облаками, то выныривало на простор. Брюнет посмотрел на окно – стену противоположного дома расчерчивали лучи.

- Часовой пояс почти наш... – пробормотал он.

Подтянул к себе листок бумаги и торопливо записал:

"Часовой пояс – почти наш".

Потом укусил карандаш за ластик и добавил:

"Или вообще – наш".

Из-за горы выглянул нос какого-то судна. Брюнет отметил время. Через три минуты гость скрылся за кадром – появилась соответствующая запись.

Около получаса не происходило ничего. В кабинет тихо вошел аспирант, сел за свой стол, что-то долго писал. Закончив писать, вышел.

По гальке просеменил краб. Покружились и разлетелись в стороны птицы, похожие на чаек.

Потом откуда-то сбоку показалась то ли яхта, то ли катер – и прошла так близко к объективу, что у брюнета даже ладони вспотели – он решил, что судно причалит к берегу прямо перед ним. Но оно, прогарцевав, развернулось – и исчезло.

Когда у брюнета от напряжения стали слезиться глаза, в коридоре послышался топот – и в кабинет влетел профессор. За ним спешил, тяжело дыша, невысокий крепкий старик с острой бородкой и грандиозными седыми кудрями, торчащими в разные стороны.

- Ну что там? – сходу кинулся на брюнета профессор.

- Вот, – ответил брюнет и положил ладонь на записи.

- Никодим Сергеевич, – обратился профессор к гостю, – мы Вам сейчас покажем картинки, а Вы будьте любезны, постарайтесь угадать в них – что за корабли бороздят эти просторы? Включай, Сережа.

Брюнет медленно отодвинул в сторону ракушку и настроил воспроизведение.

- Вот, сейчас… Немного промотаю… Вот.

Гость вытер платком раскрасневшееся лицо и склонился над столом.

- Мелко-то как. Получше картинок нет?

Брюнет развел руками.

- Никодим Сергеевич, миленький, постарайтесь, – умоляюще проговорил профессор. – Нам крайне важно понимать, что это за суда.

Гость вздохнул и достал из нагрудного кармана очки.

- Так… Ближе не подойдет? Хорошо… Ну, это рейсовый катер. Скорее всего, – и он озвучил название катера.

- Вот еще есть.

Брюнет перескочил на несколько минут вперед.

- А это яхта. Если точнее, то… – и гость что-то сказал не по-русски. – Да, она. Мы на такой ходили лет пять назад. Может, на этой самой.

Брюнет перепрыгнул через краба и явил зрителям белого красавца, подобравшегося совсем близко.

- Это тоже яхта. О, как видно хорошо. Это… – прозвучало еще одно звучное имя.

- Все.

- Сережа, записал?

- Конечно.

- Большое Вам спасибо, Никодим Сергеевич. С меня причитается, – и профессор крепко сжал руку гостя.

- Да уж будь добр, Аркадий, – выдохнул тот. – Чуть сердце не выскочило – так нестись. И из-за такого пустяка. Я бы тебе и по телефону мог рассказать, какие штуковины через эти места елозят.

Брюнет закашлялся, а профессор хлопнул себя по лбу.

- Вы знаете, где это? – ахнул он.

- Ну разумеется, – важно сообщил гость. – Это ж Севастополь. Если не ошибаюсь, чуть западнее нового пляжа. Места относительно безлюдные, потому как добраться до них относительно непросто, – он подбоченился. – Но я добирался.

- Значит, и я доберусь, – быстро сказал профессор. – А уж этот молодец – и подавно.

Он кивнул на брюнета. Гость медленно смерил молодца взглядом.

- Да, этот сможет. Крепкий.

И он протянул брюнету руку. Тот привстал и пожал ее.

- Сильнее жми, – скомандовал гость.

Брюнет сжал сильнее.

- Вот. Так достаточно, – заключил гость и удовлетворенно кивнул.

- Все, Никодим Сергеевич, давай провожаться. Нам работать надо, – засуетился профессор и, обхватив гостя за плечи, повел его к дверям. – Сережа, наблюдай. Я сейчас вернусь.

И они вышли.

Брюнет встал, потер ноющую кисть, потянулся. Потом прошагал от одной стены до другой, разминая затекшие конечности. Встал на носки, вытянул вверх руки и коснулся кончиками пальцев верхней полки стеллажа. В этот момент в кабинет вернулся профессор.

- Ничего ценного там нет, – строго сказал он.

- Где?

- На стеллаже.

И они засмеялись.

Потом профессор сел на угол стола, поправил очки и начал торжественно:

- Сережа. То, чему мы сейчас являемся свидетелями… в высшей мере странно. Но наука на добрую половину состоит из странностей. Мы должны благодарно и бережно и принять предоставленную нам возможность – возможность узнать что-то принципиально новое. Я не знаю, как это может работать, но кое-какие мысли у меня есть. Для меня твоя находка особенно ценна, и вот по какой причине.

Он кашлянул в кулак и продолжал.

- Мой возраст не позволяет строить каких-то особенных планов на будущее относительно научной деятельности. За свою долгую карьеру я, как мне кажется, сделал достаточно. Последние же годы я трачу на всякую чепуху, которая только по недоразумению попадает ко мне на стол. Здоровье, Сережа, здоровье вносит свои коррективы – мне уже, по-хорошему, надо уходить. Сидеть на пенсии, возиться с правнучками, как и положено юношам моих лет, листать накопившиеся подшивки. Да и начальство, сам знаешь… Так вот. Эта ракушка, – он показал на нее пальцем, – мой шанс уйти, так скажем, красиво. Закончить действительно серьезным открытием. Или хотя бы преддверием открытия. Это то, ради чего мне не жаль еще год-два поночевать в лаборатории.

Брюнет слушал молча.

- Работать будем вместе. Мы с тобой знакомы давно, потенциал у тебя серьезный, дело любишь и знаешь. Если я сойду с рельс – закончишь начатое. Единственное, на чем останавливаю твое внимание – гласность. До какого-то момента об этом, – он снова показал на ракушку, – никому нельзя говорить. Тема, в некотором роде, провокационная, у нас ее мигом отберут и передадут в контору посолиднее. Может быть, во мне говорит недостойное ученого тщеславие – не исключаю такого варианта. Но для меня это возможность снова поработать увлеченно, и я ее не хотел бы упускать. Ты понимаешь?

Брюнет кивнул.

- Соглашаться или нет – зависит от тебя. Можешь сказать: «Это мое, этим я буду заниматься один». И я тебя пойму. Можешь пойти к начальству – и доложить; во имя науки, например. Тоже пойму. Обид не будет, продолжим работать, как работали. Но если согласишься взять старика в напарники – буду тебе очень признателен.

Он пожал плечами и потер переносицу.

Брюнет с готовностью подошел к профессору и сжал его руку.

- Аркадий Николаевич! Вы мне как отец! Не обижайте меня, прошу Вас. Для меня честь – работать с Вами, и я с удовольствием передаю нашу диковину, – теперь он ткнул в ракушку пальцем, – под Ваше шефство.

Профессор моргнул и глаза его заблестели.

Минута прошла в молчании. Потом профессор взял ручку и бумагу.

- Сделаем так. Ты, Сережа, давно не отдыхал. Выпросим тебе путевку в Севастополь, поедешь с Леной – позагораешь, в море поплаваешь, достопримечательности посмотришь. А в один из дней отправишься к нашему с тобой заливчику – и поглядишь, как сие чудо выглядит с той стороны. Будем на связи: я тут, ты – там. Как тебе план?

- Замечательный. Лена будет в восторге.

- Ну и славненько. Сегодня можешь начинать сборы, я сейчас же побегу наверх. Ну и до конца дня вручаю тебе торжественный отгул.

Брюнет благодарно склонил голову.

- Ракушку заберу к себе, – добавил профессор. – Положу в сейф.

И он назвал код.

Еще раз обменялись рукопожатиями, вытащили из ракушки щуп, удалили запись и – выйдя из кабинета вместе, разошлись в разные стороны: брюнет – вниз, к выходу; профессор – наверх, к начальству.

Начальство оказалось весьма лояльным – и на путевку согласилось почти сразу. Возможно, сыграл роль авторитет просителя. Как бы то ни было, уже через неделю профессор сидел у экрана, за окном вечерело, рабочий день был окончен, дверь кабинета – заперта изнутри, по коридорам разносилось гулкое эхо запаздывающих коллег.

На столе перед профессором лежала ракушка, в правой руке он держал телефонную трубку, в левой карандаш, которым выстукивал какой-то мотив. На экране беззаботно плескалась вода, солнце клонилось к закату, чайки наворачивали круги по безоблачному небу.

- Ну что, далеко еще? – говорил он в трубку.

- Нет, Аркадий Николаевич, пару минут... – отвечали ему с того конца провода. – Тут тропа вполне приемлемая, уж не знаю, чего там Ваш товарищ... Я вчера уже был здесь.

- И что, оно?

- Совершенно точно оно. Даже точку обзора нашел, камушками обозначил. В принципе, и сюда народ бы валом валил – да вход в море неудобный.

Профессор прижал трубку плечом, подтянул к себе точилку и принялся точить карандаш.

- Как отдыхается?

- Прекрасно, Аркадий Николаевич, просто замечательно. Я обгорел.

- Поздравляю.

- Спасибо.

Помолчали. В трубке слышалось сопение.

- Так... Еще немного... Секунду... Вот. Я тут. Иду к камушкам.

Профессор отложил точилку, следом отложил карандаш.

- Все, – прозвучал в трубке голос брюнета, – запускайте.

Профессор нахмурился.

- Что запускать?

- Ну, щуп. Вставляйте.

- Так он вставлен, я же сижу смотрю. Ты где? Выйди вперед.

- Вышел.

- Куда-то ты не туда вышел, тебя не видно.

- Постойте... А теперь?

- И теперь. Ты что-нибудь видишь?

- Нет.

- Погоди, попробую щуп подальше протолкнуть...

И профессор принялся вертеть ракушку.

- А сейчас?

- Нет... Кажется... Тут галька, могу и проглядеть... Вы лучше на меня ориентируйтесь. Я сейчас добегу до одного края пляжа – и медленно пойду до другого. Где-нибудь да увидите...

И в трубке снова запыхтели.

- Все, Аркадий Николаевич, начинаю дефиле. Следите.

- Давай.

Профессор придвинулся к экрану почти вплотную. Белой пеной расползались по берегу ленивые волны, солнце почти касалось горизонта.

- Аркадий Николаевич.

- Да.

- Вы тут?

- Тут.

- Я все, прошел. Не могли пропустить?

Профессор потер переносицу.

- Ни в коем случае.

Вдруг он воскликнул.

- Стоп! Сережа! Смотри! Парусник видишь? С какой он от тебя стороны?

Из-за горы выпорхнул стройный, грациозный парусный катер. Бока его сияли белизной, нос иглой смотрел вперед, а паруса раздувались – и казалось, что раздуваются они не от ветра, а от осознания собственного величия.

- Парусник? – раздалось в трубке. – Какой еще парусник?

Профессор уронил голову на руки.

- Это не то место, Сережа. Ошибся наш специалист.

- Как не то, Аркадий Николаевич! Точно то!

- Сережа. Передо мной сейчас на экране белеет парус одинокий. Одинокий – это образно выражаясь, так как парусов у этого чуда целый набор. Он сейчас так близко подплыл, что ты по приезду и название, наверное, сможешь разглядеть.

В трубке повисло молчание.

- Не то, не то, Сережа. Сворачивайся. Приедешь – будем искать.

Молчание.

- Сережа. Ты там?

- Там... Сейчас, Аркадий Николаевич... Хотя бы зафотографирую тут все.

- Давай, фотографируй. Я пошел. Голова раскалывается.

И профессор положил трубку.

За окном стоял густой вечер, стена таяла в сумраке. Сиял пронзительно экран, вокруг него кабинет казался погруженным во тьму. Солнце уже на четверть скрылось, от него по морю тянулась дрожащая огнем полоса. Профессор встал, выключил экран и не спеша вытащил из ракушки щуп. Потом взял ракушку, поднес ее к уху и закрыл глаза. До него донесся равномерный шум волн, рассыпающихся о берег. Шум обволакивал, звал, шептал что-то знакомое, сокровенное.

- Аркадий Николаевич, Вы тут? – раздался приглушенный голос, кто-то дернул ручку и дверь затряслась.

Профессор вздрогнул и уронил ракушку. Раздался сухой удар – и по полу во все стороны разлетелись бело-коричневые осколки. Профессор схватился за сердце, ноги его подкосились, он нащупал рукой спинку стула – и медленно сел.

***

Аспирант, открывший дверь старого кабинета запасным ключом, обнаружил Аркадия Николаевича сидящим в темноте за одним из столов. Он был бледен, тяжело дышал, на полу перед ним пестрели осколки.

Когда профессора отпоили водой и корвалолом, он пояснил, что ему на почве переутомления стало нехорошо – и он уронил ракушку, которую перед этим снял со стеллажа из чистого любопытства. Начальство определило Аркадия Николаевича в санаторий и настояло на окончательном завершении карьеры.

По возвращении из санатория профессор еще раз пригласил в НИИ старого университетского товарища Никодима Сергеевича. Вместе с Сергеем, с которого еще не сошел Севастопольский загар, они просмотрели запись, пытаясь понять, что за парусник попал в кадр. Что сделать, к сожалению, не удалось из-за размытого изображения. Никодим Сергеевич побожился, что на экране именно Севастополь, обиделся и удалился. Сергей предъявил профессору сделанные фотокарточки, ландшафт действительно был крайне похож.

Сколько ни старались, больше ни в одну ракушку щупом пролезть не удалось – вне зависимости от размера. Даже в огромном средиземноморском монстре щуп в какой-то момент упирался в стенку и дальше двигаться отказывался.

Разбитый экземпляр сперва пытались собрать и склеить, потом разобрали до самой сердцевины, но ничего необычного не обнаружили.

В конце концов Аркадий Николаевич лично отправился в Севастополь, нашел требуемый пляж, с горем пополам пробрался на него, но ничего, кроме живописного заката не увидел. Зато он наконец-то отдохнул, выспался, накупался, обзавелся бронзовым загаром и втридорога купил роскошную белоснежную фуражку.

После поездки он о случае с ракушкой не заговаривал. С Сергеем виделся дважды в месяц, время от времени заходил в НИИ, стал своим в компании стариков-шахматистов, заседавших в городском парке, прочел всю подшивку за последние годы, потом перечитал ее, начал писать мемуары и бросил, а через четыре года, в связи с ухудшившимся здоровьем переехал к дочери в Рязань. Первое время они с Сергеем созванивались, два или три раза последний с семьей приезжал погостить. Позже с Сергеем связалась дочь профессора и сообщила, что у отца нехорошо с сердцем, что ему предписан покой и уединение – и попросила какое-то не звонить. Тем более – не приезжать. Сергей отнесся с пониманием и просьбу пообещал выполнить.

Спустя еще четыре года Сергею страстно захотелось в Севастополь. Что тут сыграло решающую роль – ностальгия, профессиональный кризис или тоска по старшему товарищу – Бог знает. Он взял отпуск, обрадовал семью – и, окруженный детьми, под руку с супругой сошел с трапа на славную севастопольскую землю. Заселились в уже знакомый отель, купались, слушали музыку, ели мороженое и вечерами наблюдали за тем, как вздрагивает, качаясь, лунная дорожка.

В первый же день Сергей выкроил время – и навестил таинственный пляж. Прошелся по нему взад-вперед, поворошил ногой гальку, бросил в воду монету.

Вечером накануне отъезда гуляли по набережной. Жара спала, уступив место приятной, обволакивающей духоте. С моря тянуло солью, над головами кричали чайки.

- Хорошо здесь, – сказала Сергею жена.

Он обнял ее.

- Хорошо.

Дети вприпрыжку бегали вокруг них, подгоняя и смеясь.

Внезапно Сергей остановился.

В отдалении, у пристани покачивался высокий парусник. Заканчивалась посадка. Еще минута – трап оказался сложен. Запенилась вода – и сияющий красавец начал движение. На палубе толпились смеющиеся люди, махали руками, что-то кричали оставшимся на пристани.

Сергей побледнел, заозирался по сторонам, потом сказал жене взволнованно:

- Сядьте где-нибудь, попейте кофе. Мне надо отлучиться.

И, не дожидаясь ответа, он развернулся и зашагал в сторону пляжей, ежесекундно оборачиваясь на парусник. Прибавил шаг, потом побежал трусцой, потом сорвался – и что есть мочи понесся, уворачиваясь от возмущенных прохожих.

Влетел на пляж, загребая туфлями песок, побежал по кромке воды, поднимая брызги. В это время парусник каким-то невероятным образом догнал его, немного прошелся вровень – и, ускорившись, двинулся в сторону скалы. Сергей стиснул зубы, добрался, задыхаясь, до уступов, кинулся на них, расцарапывая руки; спотыкался, карабкался, скатывался, перепрыгивал – и, наконец, оказался в заветном месте.

Парусник уже обогнул скалу, прошествовал по дуге мимо берега и был готов исчезнуть за противоположной грядой. Солнце касалось горизонта, рассыпая во все стороны волны малиновых лучей.

Сергей бросился вперед, слыша только оглушительный грохот сердца, запнулся, упал, тут же поднялся – и замер.

В паре метрах от него, над самой землей что-то блестело. У Сергея перехватило дыхание. В воздухе висела крохотная, сияющая в лучах закатного солнца песчинка. Это был глазок щупа.

Через мгновение песчинка исчезла.

Сергей сел на гальку, закрыл лицо руками и заплакал.

+3
06:06
1268
Гость
10:41
+2
Здравствуйте, автор!
Рассказ замечательный. Есть новизна. Идея понравилась. Подумала, что ракушка показывает прошлое время, а оказалось будущее. Герои выписаны хорошо. «Тема, в некотором роде, провокационная, у нас ее мигом отберут и передадут в контору посолиднее» — это реально. Понравился рассказ. Моя оценка — девять.
11:59
В чем новизна? Какая-то штуковина обладала паранормальными свойствами. Могу несколько сериальчиков подсказать, полностью построенных на этой теме. Смотрятся легко.
16:14
Спасибо.
12:01
Написано в целом неплохо. Мне не хватило динамики, слишком описательно при этом как-то поверхностно. Автор описывает обстановку, природу, но вот что за ученые Сергей и Профессор – не указывает. Биологи решившие разобраться с пространственной аномалией? Хммм…
Рассказ о жизни героев после приступа, случившегося у профессора, зачем? Сюжетной или смысловой нагрузки этот довольно приличный кусок текста не несет, и даже создает впечатление затянутости всего текста. Здесь можно было ограничиться парой предложений и вывести к тому же финалу на пляже.
Природа сверхъестественных способностей предмета, вокруг которого завертелся весь сюжет, так и осталась неясной.
Глубокого смысла в тексте нет, новизны тоже.
13:07
Огромное спасибо за рассказ! Получила большое удовольствие! Очень надеюсь увидеть вас в финале
16:14
Спасибо.)
22:35
+2
Сначала я думала, что Аркадий Николаевич — человек с юмором и таким хитрым способом вместе с коллегами хотел отправить Сергея в отпуск. Сергей уехал в отпуск, но Аркадий Николаевич не торопился со смехом докладывать Никодиму Сергеевичу о сокрушительно успехе их «операции». Потом я подумала, что ракушка может быть записывала в себя отражение моря, а потом её подобрали с берега и привезли в лабораторию. Кто ж знает, может это был моллюск инопланетного происхождения. Потом я смирилась с тем, что тайна ракушки так и останется тайной, что читателю показывают, как живут люди, соприкоснувшиеся с чем-то необъяснимым. Жили они тем не менее вполне себе обычно: обзаводились семьёй, старели… А потом Макконахи полез в скафандре в пятимерную библиотеку дочери и пока настраивал её часы азбукой морзе, чтоб передать данные, заодно вынул лампочку из ракушки и пихнул на Севастопольский пляж.
Но если в Интерстеллар хотя бы пара миров была интересная и мылодрама не до конца слила фильм в канализацию, то в этой истории оставили только бытовуху и внезапные сопли, которые никак не вяжутся с фантастическим допущением.
Диалоги выглядят неестественно. Эти пространные объяснения в чувствах говорят не столько о честности и чистых помыслах персонажей, сколько о кособоком изложении, которое кое-как пытаются исправить описаниями природы.
Такое ощущение, что рассказчик сам не понял, что хотел сказать, да и за сюжетом следил недолго, а под конец, ни к чему не придя, решил сыграть на смерти персонажа, влюбленного в природу -_-
00:25
Кактусу. Меня, признаюсь, возмутил ваш отзыв. 1. То, что А.Н. вы восприняли, как хитрого и беспринципного человека — исключительно ваше восприятие. Как по мне — это фанатик от науки, тот, кто ради нее жизнь готов отдать (кстати, самые первые строки в описании персонажа позволяют думать, что автор думал также). 2. Интрига с ракушкой восхитила. Раскрутить из шума моря настоящую интригу с открытием века, как по мне, гениально. 3. Про Интерстеллар, признаюсь, не поняла, но подозреваю резонерство. 4. Диалоги, как по мне, естественны. Но была бы признательна, если просвятите по поводу критериев естественности или неестественности. Или хотя бы приведете примеры. 5. Такое ощущение, что Кактус сам не понял(а), что хотел (а) сказать, так как за сюжетом следил(а) недолго, а под конец решил(а) сыграть на смерти конкурсанта
12:17
+1
1) то есть
человек с юмором
вы читаете как
хитрого и беспринципного человека
?
2) интрига на то и интрига, чтобы её всё-таки раскрыть. Хоть бы и деталями. Все рассуждения Аркадия Николаевича по поводу «открытия века» ничем не подкреплены, что мгновенно выбило рассказ из жанра научной фантастики в ряды мистики. На месте ракушки могла быть кружка. Что бы изменилось?
3) ну вы чё? Там же тож были пространственно-временные сдвиги, когда песок ложился, игнорируя законы физики. При этом вся история строилась на семейных отношениях. Тож события взяли с размахом, а свели в конце к ссоре папы с дочкой.
4) в данном рассказе в большинстве случаев, это не диалоги, а монологи с редкими поддакиваниями.
5) по поводу смерти вы абсолютно правы! У меня даже справка стих есть на эту тему. А с остальным… Я понимаю, что говорю (благодаря этому могу прояснить свою позицию по выделенным пунктам), за сюжетом слежу внимательно и на протяжении всего рассказа (это помогает в дальнейшем рассуждать трезво и проводить аналогии).
00:47
Хороший рассказ, хорошие персонажи, нормальные естественные диалоги. Да всё замечательно. Абсолютно нормально, что природа явления не объясняется. Всё как в жизни.
Автор молодец!
Ну только мелочи подчистить. типа предписан покой и уединение – и попросила какое-то не звонить. — пропущено слово время
16:15
Спасибо)
12:20
Рассказ о том, как Аркадий Николаевич выпустил из рук свое научное открытие, в прямом и переносном смысле. Так и хочется сказать: -Эээх, ну что же ты, раззява, крепче-то не держал!
Обидно за героев.
Написано хорошо, как-то даже «по-советски». Читать было приятно.
И да, на море захотелось. Отдыхать тоже нужно, правильно говорит автор.
16:15
Спасибо.
06:40
во двор, почти вплотную прижимаясь к могучим елям странный двор. ни один пожарный инспектор подобного прижатия могучих елей к окнам не допустит. тем паче, в лаборатории
В воздухе пахло электричеством как пахнет электричество?
В воздухе пахло электричеством и спиртом не рановато спиртом с утра?
мониторы сияли начищенные до блеска и словно радовались наступающему дню угадайте, где пропущены зпт?
в белом же халате зачем тут «же»?
— Профессор! – закричал он,– Аркадий Николаевич! тут тчк, а не зпт
завитую рогом ракушку чей рог завивал ракушку? Сережин?
ракушку и выложил ее перед профессором
Я – забавы ради – пошел к себе, подключил щуп с камерой, да и давай его в ракушку заталкивать. wonder в прямую кишку Сережа себе «забавы ради» щуп не пробовал заталкивать? в таком вот ключе: Какой-то даже азарт взял – до самой сердцевины, дескать, долезть, до упора. Пыхтел, сопел, вспотел даже, раз десять заднюю давал – но долез-таки. Да так долез, что чуть в обморок не упал.
прекрасных космонавтов в скафандрах а каков для космонавта критерий прекрасного?
ы Вам сейчас покажем картинки, а Вы прошу Вас. Для меня честь – работать с Вами, и я с удовольствием передаю нашу диковину, – теперь он ткнул в ракушку пальцем, – под Ваше шефство. почему с большой буквы?
Севастопольский загар почему с большой буквы?
непонятно, зачем в тексте Олег и Лена
опять ничего нового, но про запихивание в ракушку прикольно — я смеялся crazy Гг посоветую использовать проверенное средсвоо — вазелин
С уважением
Придираст, хайпожор и теребонькатель ЧСВ
В. Костромин
Загрузка...
Анна Неделина №3

Достойные внимания