Женя Онежский

Пролог

Потянул же черт за язык, надо было в другую книгу проситься! – с ужасом думал Женя, разглядывая поместье Лариных из-за ствола дряхлого дуба.

Библиотекарь объяснил, что подобный скачок может совершить только человек, которому нечего терять, человек, находящийся на грани отчаяния, и только в одну сторону, что таковы правила и поэтому Жене необходимо хорошо подумать о выборе книги.

Как назло Онежский, давно сменивший чтение на создание программ и компьютерные игры про эльфов и рыцарей, забыл все, что увлекало его когда-то и единственным ярким воспоминанием, оказался роман об Онегине, его почти тезке.

Только сейчас он осознал, что отроческая мечта о Татьяне заставила его профукать единственный и неповторимый шанс на другой, уникальный, неповторимый мир, полный опасностей и приключений. И все ради тринадцатилетнего подростка, которого и девушкой-то назвать пока сложно. Бледная кожа, темно-русые волосы и простое серое платье без изысков делали ее похожей скорее на привидение, чем на «мечту».

В момент, когда в голове Онежского проносились все эти мысли, Татьяна покачиваясь на широких садовых качелях, размышляла о чем-то ей одной ведомом; тяжелый том из нежных ручек спланировал на траву к кончикам белых домашних туфель, едва выглядывающих из-под платья, но она не обратила на это никакого внимания.

В ее волосах застрял первый желтый лист.

Здесь начиналась осень, а в его мире едва минул апрель, и сей факт удивлял Женю едва ли меньше, чем сам «скачок», даже идея которого казалась безумием.

Ольга, покорительница поэтов, играла в куклы, расстелив на траве пестрое покрывало в метре от старшей сестры. Она что-то шептала, уткнувшись носиком в их белокурые локоны, так похожие на ее собственные, и поила их чаем из маленьких расписных фарфоровых чашечек.

Ей двенадцать, и меньше чем через полгода из-за нее погибнет Ленский.

Эти черные дни у сестер еще впереди, но старшие Ларины уже сейчас приветствуют Владимира брусничной водой и бордо.

- Ну и путаница, - пробормотал Женя. – Тем не менее, раз уж я здесь, нужно успеть до появления Онегина.

Правда, что именно нужно успеть до его появления Онежский пока не придумал. С одной стороны Татьяна ему понравилась с первого взгляда, с другой – ну мала она еще, ей богу, для амурных дел, а в мире Онежского, это вообще дело подсудное.

За свои двадцать два года Женя насмотрелся уже на девиц разного рода и степени распущенности. Только одна из них смогла надолго застрять в его сердце, иные же были развлечением на несколько ночей. По какому-то странному стечению обстоятельств, та, которую он два года считал своей единственной и неповторимой, также носила имя Таня. Но была смелой, самоуверенной, знающей себе цену дочкой без пяти минут монополиста российского рынка говядины. Училась она в том же универе, что и Женя, только на факультете международных отношений и была, честно говоря, не по карману почти никому, кроме своего отца, включая Женю. Так она ему и заявила ему в момент, когда наивный Онежский уже сжимал в кармане в кулаке кольцо с небольшим бриллиантом, мечтая увидеть любимую в подвенечном платье и без него.

Глубокая обида, разочарование, нежелание жить в мире, где все измеряется толщиной кошелька и привело Онежского в библиотеку. Ему захотелось оказаться среди книг, людей, не имеющих денег на планшеты; в пыльной полутьме читального зала - там, где переживались самые светлые моменты детства.

Именно там сутулый старик в очках с толстыми астигматическими линзами, в потертом пиджаке черного бархата, набалдашником трости которого служили миниатюрные песочные часы, предложил Жене попасть в любую книгу. Не совсем в книгу, а в мир, рожденный фантазией автора, где все происходит с соответствие с записанным сюжетом, по кругу, равному жизни главного героя и снова начинается с его рождения.

У того, кто совершит скачок, не будет шансов вернуться раньше, чем закончиться жизнь незваного персонажа, - так сказал Библиотекарь, и Онежский принял его правила. И теперь жалел, что не попросился во «Властелина Колец», например, или в какой-нибудь из романов Дюма или Жуля Верна.

Чудище, - вздыхал он, - романтический придурок, живи теперь и радуйся, что первой в твою голову явилась книга об Онегине, а не о Робинзоне Крузо, например, а то совсем бы пропал, балда.

1

Было легко наплести старшим Лариным баек про себя, их заморского кузена. В свои тридцать два мать семейства была на диво наивна, а отец просто не прислушивался к их вечерним разговорам, ибо был занят записями в расходных книгах и своими грустными мыслями по этому поводу.

Женя поселился во флигеле, пил с Лариными чай с ежевичным вареньем, и приноровился к непривычным телу сюртукам и шейному платку. Он рассказывал о родителях, сбежавших от бессердечной родни в далекую Америку, чтобы там пожениться и жить счастливо. Рассказывал, как они умерли в чужих краях от оспы, оставив бедного Онежского сиротой. Что сей прискорбный факт, заставил его вернуться на родину и скитаться по родственникам.

Его история вызвала глубокое сочувствие у четы Лариных и заодно извиняла в их глазах его джинсы и вязаный свитер, его неловкость, неосведомленность и отсутствие всяческих представлений о правилах приличия. Он сочинил свою историю, молясь, чтобы в этом мире Америка оказалась тем же, чем для его современников Марс – неизведанной далью, где все возможно. К его счастью, так и оказалось.

Что было действительно трудно, так это произвести впечатление на Татьяну. Во-первых, сам Онежский не понимал, зачем ему это нужно, хотя и осознавал свою ответственность (время шло, вот-вот на сцену должен был выйти Главный Герой), а во-вторых, Татьяна Ларина редко удостаивала его взгляда серых очей. Она либо читала, прячась в саду, либо о чем-то шепталась с няней в своей комнате. В гостиной, она почти не появлялась. Завтракать предпочитала все в том же саду, уткнувшись в Ричардсона или Руссо, обедать чаще всего забывала, а во время ужина, отстраненно отправляя в рот кусочки телятины, выискивала тени своих мечтаний в тускло-синем заоконье.

За месяц, который Женя провел во флигеле Лариных, они с Татьяной едва ли перекинулись парой слов, из которых полтора составляли беглые приветствия.

Зато Ольга болтала всегда и везде. Постоянно отрывала Онежского от чтения романов, которые он заимствовал из библиотеки Лариных, желая ближе понять, что может твориться в голове тринадцатилетней девушки после их прочтения.

С романами была отдельная беда, они все были на французском, которым Женя владел на уровне близком к нулевому. Но приходилось вспоминать то, что когда-то было выучено и то, что прошло мимо чуждого французским изыскам, ума, потому что общались сестры Ларины исключительно на языке любви и Гюго.

Младшую сестру его словесная немощь не пугала. Ольга привлекала его к игре в куклы, пыталась научить его музицировать на стареньком фортепиано, заставляла провожать ее в дальние уголки сада и собирать яблоки. Словом, она ни на минуту не оставляла мнимого кузена в покое, кроме часов, которые она проводила с Владимиром Ленским. От Онежского же требовалось быть спокойным и вежливым, делать вид, что разумеет всю ее иноязычную болтовню, скрывать зевоту и покорно пересказывать юной барышне сказки Андерсена и Шарля Перро, обучая родному языку, для нее чуть ли не иностранному.

Словно в благодарность за эти нечеловеческие усилия, судьба подарила ему шанс поговорить с Татьяной. В то утро она не пошла в сад по своему обыкновению – наступил октябрь, тяжелая завеса ледяного дождя сбивала с деревьев разноцветные листья, припечатывая их к земле в знак своей безграничной власти над всем и вся.

Ларин-отец обнял изрядно заросший подбородок ладонями и тяжко вздыхал, как всегда, не говоря ни слова. Мать семейства боязливо косилась на него. Женя знал почему. Приближался сезон балов, Татьяну нужно было отправлять к питерским кузенам, на это требовалось много денег, так как она считалась девицей на выданье. Лето было засушливым и урожая едва хватит пережить зиму. Так что финансов на заграничные туалеты не было, а без них Татьяну отпускать было нельзя. Общественное мнение гораздо хуже неурожая – не дай господь пойдет слух о бедственном положении семейства. Еще и Ольга замуж собралась. Так что…

В общем, настроение старших Лариных и так было далеко от радужного, а тут еще Татьяна, тихонько охнула, прижала ладонь к груди и собралась было упасть в обморок, рискуя спланировать со стула на пол.

Грохот привлек внимание задумчивой четы. Женя не растерялся: неловко вскочил, перевернув стул. Подхватил почти бездыханную Татьяну за талию, опустившись на одно колено, а ее головку пристроил на свой локоть.

Старший Ларин тихонько крякнул (это могло означать что угодно от «ох, уж эти женщины» до «этого еще не хватало»), мать семейства вскрикнула, покраснела и бросилась спасать дочь то ли от физического, то ли от морального падения, а Ольга охнула и закрыла ладонями глаза. Краем глаза Женя заметил, что она беззвучно смеялась.

Он понял, что во-первых с Татьяной такое не впервые, а во-вторых, ситуация действительно со стороны казалась довольно смешной

- Это все Задека окаянный, - Филлипьевна появилась в дверном проеме. Старшая Ларина ей беспомощно кивнула, та опрометью подскочила ко все еще пребывающей в надежных жениных руках Татьяне и положила ей на лоб полотенце, смоченное в святой воде.

- Говорил вам, давно пора избавиться от сей ереси, - буркнул отец. Впрочем, в глазах его была смесь тревоги и отчаяния.

- Что за книга? – поинтересовался Онежский, обращаясь ко всем сразу в надежде, что хоть кто-нибудь ему объяснит, что происходит.

- Сонник, - отрезал старший Ларин. – Я думаю вам, юноша, пора уже убрать руки от моей дочери, няня справиться сама.

- Простите…я как-то не подумал…, - Женя, как мог осторожно, переложил голову девушки на плечо няни и покорно вернулся за стол.

- Вы росли не в наших краях, я все понимаю, но вам пора заканчивать с варварскими манерами ваших покойных родителей, - строго заключил он.

- Ваша правда, - попытался улыбнуться Онежский, но улыбка от смущения вышла довольно кривой.

- Оставьте его, папенька, - слабый голосок Татьяны заставил обоих забыть причину спора.

- Вы в порядке? – обеспокоенно поинтересовался Женя.

- Как ты, mon ange (мой ангел)? – спросила, притихшая было, Ольга.

- Тout va bien (все хорошо), - ответила ей сестра, освободившись от объятий няни. Она села, взявшись за приборы, с идеально ровной, как всегда, спиной, словно ничего не случилось.

После завтрака, когда Ларины покинули гостиную, Татьяна встала, подошла к окну и сама обратилась к нему:

- Pardonnez-moi pour l'incident récent, M. Oneghski (Прошу простить меня за недавнее происшествие, господин Онежский).

- Ничего страшного, - Женя улыбнулся самой обаятельной из своих улыбок. – А это ничего, что мы с вами тут одни? Мне кажется ваш отец очень строг ко всякого рода правилам.

- Своим дочерям он многое прощает, – неожиданный переход Татьяны на родной язык обрадовал и умилил Онежского.

Он даже не представлял, что известные с детства слова из уст девушки способны течь теплым июньским ручьем. Это открытие немало его смутило.

- Да, - не отрывая взгляда от цветочного рисунка портьер, ответил он. Правда, уже секунду спустя, решив, что негоже мужчине его возраста стесняться юных барышень, взглянул ей в глаза. – Что вас так испугало за завтраком?

- Нынче ночью мне приснился кошмар. Я пыталась вспомнить толкование некоторых образов из него, но вдруг постигла тайный его смысл и испугалась.

- И какой же?

- Смерть кого-то очень близкого, - Татьяна тяжело вздохнула и опустилась на подлокотник кресла.

Женя попытался сделать утешить девушку, сделал шаг навстречу к ней, но она коротким взмахом ладони остановила его.

- Не берите в голову, - просто сказал он.

- Что? – удивилась Татьяна.

Женя пожал плечами:

- Я хотел сказать, что не стоит такого значения придавать каким-то снам.

- Жизнь и сновидения – страницы одной и той же книги, - твердо сказала девушка.

Онежский недоуменно взглянул на нее и на некоторое время потерял дар речи. Он хорошо знал эту фразу, и был уверен, что Шопенгауэр ее еще не написал. (Герой этого рассказа не знал или забыл, что книга «Мир, как воля и представление» А.Шопенгауэра в нашей реальности была издана в 1818 году. Роман А.С.Пушкина «Евгений Онегин» охватывает период с 1819 по 1825 год. Однако Татьяна Ларина действительно не могла прочесть эту книгу за восемьдесят лет до ее русского перевода, да и языком Гете героиня не владела. Разве что в этой, альтернативной, реальности, книга вышла немного раньше, но это, честно говоря, вряд ли. Скорее всего, Татьяна просто черпала вдохновение там же, откуда его черпал Шопенгауэр. Так бывает).

Еще Женя задавался вопросом, что бы он делал, если бы это нежное создание начало бы цитировать не философа, а земляка оного - Фрейда, отца психоанализа? Еле сдерживая смущенную улыбку, он поинтересовался:

- Вы это сами придумали?

- Не знаю, право, - смутилась Татьяна. – Мне кажется, я всегда это знала, еще с малых лет.

- Вам просто скучно, - ответил он. – Если бы у вас были иные развлечения, кроме сонника и романов, такие мысли просто не родились бы в вашей милой, юной головке. Такое по зубам только матерым философам и практикующим психоаналитикам.

- Я не ищу развлечений. И не нуждаюсь в обществе. Не в вашем, не в чьем-либо еще, - в голосе Татьяны сквозил ледяной холод. Она была обижена на Женю и не пыталась это скрывать. Раскрыв ему свой страх, вместо утешения она получила только пренебрежение «взрослого» проблемами «ребенка». Может именно поэтому Татьяна проигнорировала незнакомое слово «психоаналитик». Она резко встала и вышла из комнаты.

«Она ушла, стоит Евгений, как будто громом поражен…», - шепотом процитировал Онежский, оставшись один, и рассмеялся.

2

Вообще, пребывание Онежского в поместье Лариных было похоже на затянувшийся отпуск. От вынужденного безделья, Женя все чаще стал задумываться о будущем. Изменить собственный выбор было нельзя, да ему уже и не хотелось.

Неприступность Татьяны будоражила воображение. Чем дальше он узнавал ее, тем больше ей восхищался, хотя их отношения, казалось, были безнадежно испорчены. Если Женя пытался о чем-то ее спросить, она обходилась короткими ответами «Оui, monsieur Oneghski» и «Non, monsieur Oneghski». Он предлагал ей игры в мяч и в бридж, просил научить его играть на фортепьяно и предлагал нарисовать ее портрет, он играл ей на гитаре баллады Scorpions, но у него не получилось добиться прощения девушки. Так он думал, потому что не замечал ее взглядов украдкой.

Несколько раз Женя попытался предостеречь Владимира, когда тот взахлеб рассказывал о своем новом друге, поселившемся в соседнем имении; он говорил о нем почти так же много и воодушевленно, как об Ольге Лариной. Ленский только отмахивался: мол, что может случиться, что за глупости. Ситуация начала предрекать будущую катастрофу: златокудрый ангел поэзии продолжал лететь навстречу своей гибели как простой мотылек на свет электрической лампы.

Все, что оставалось нашему герою - постараться не допустить появления Онегина в поместье. Его план был также прост, как и гениален, и однажды Женя, заручившись компанией Ленского, отправился знакомиться с новым помещиком.

Онегин принял гостей в тусклом свете запыленного кабинета. Сквозь толстые бархатные портьеры пробивалась узкая полоса света.

Выглядел он так же, как его изобразил Создатель в рукописях – королевская осанка, орлиный профиль, вихры цвета воронова крыла, темный взгляд с поволокой, модный сюртук, светлый шейный платок и сильное сходство с Камбербетчем, что, по мнению Жени, было скорее недостатком, чем достоинством. Но и современные дамы млеют от таких джентльменов, а уж юная Таня…

- Господин Онежский, очень рад нашему знакомству. Много о вас слышал от Владимира, - церемонно поклонился он.

- Господин Онегин, я также наслышан о вас, приятно, наконец, лицезреть вас воочию, - стараясь быть хоть немного более грациозным, чем обычно, поклонился Женя в ответ. Ситуация его смешила, он еле сдерживал улыбку, произнося приветственные слова.

Ленский же, осознав насколько похожи два его новых друга, лишь удивленно хлопал ресницами и качал головой, отгоняя «наваждение». Он не мог понять, как до сих пор не заметил сходства не только их имен, но лиц. Разве что Онежский был не таким величавым и самодовольным, не так модно одет и острижен, как Евгений.

- Помар, Понтак, Аи? – спросил Онегин, указывая гостям на изящные, но видавшие виды, кресла. (Прим. Помар – красное бургундское вино, Понтак – красное бордо, Аи - шампанское).

Ленский рассеяно кивнул, все так же задумчиво переводя взгляд то на Онегина, то на Онежского. Женя же просто не знал, что из предложенных напитков стоит выбрать, поэтому тоже молчал.

- Прасковья, кофе! – хозяин нарушил всеобщее молчание первым.

Полногрудая крестьянка в накрахмаленном чепце, суетясь и задевая мебель, смущаясь и охая каждый раз, когда такое происходило, вихрем накрывала небольшой круглый стол.

Звенели чашки, дымился кофе, булочки дразнили умопомрачительным ароматом, к которому примешивался запах меда, вишневого варенья и корицы. Онежский размышлял о том, как бы поскорее перейти к сути своего визита, Ленский нетерпеливо покачивал натертым сапогом, сам же хозяин дома невозмутимо наблюдал за происходящим сидя за письменным столом, чуть ли не теряясь среди стопок пыльных книг.

- Евгений, - Ленский заговорил, когда Прасковья закончила хлопотать и прикрыла дверь кабинета. – Я хотел бы познакомить тебя с Ольгой, когда же ты, наконец, решишься покончить с затворничеством? Ларины простые милые люди, они не…

Он не договорил, потому что Онегин перебил друга:

- Скоро, Владимир, скоро. Я обещаю тебе уже на следующей неделе принять приглашение, сейчас у меня затянувшееся свидание с расходными книгами. Сам видишь, какое хозяйство мне досталось от дяди. Полный упадок. Хотя при надлежащем руководстве, оно способно приносить большие доходы.

- Ты и на прошлой неделе обещал ровно тоже, - укоризненно ответил Ленский. – Женя, поддержите меня.

Онежский вспыхнул, не в его интересах было соглашаться с Владимиром, но и заявить хозяину, что он нежеланный, по его мнению, гость в доме Лариных, он тоже не мог, поэтому коротко кивнул и уткнулся носом в чашку обжигающе горячего кофе.

- Вы сговорились, друзья мои, - Ленский улыбнулся так грустно и отчаянно, что сердце Жени почти растаяло. Но пока он думал, что бы такое сказать, заговорил Онегин.

- Прости меня, друг мой. Не хочу, дабы ты решил, что мое искреннее любопытство взглянуть на твою музу слабее, чем желание не покидать сие «уютное» гнездышко. Я поеду с тобой к Лариным нынче же вечером.

Сердце Жени заколотилось с такой силой, что готово было разорвать грудную клетку. Он не знал, что делать, ложь вырвалась из его уст прежде, чем он осознал, что Ленский может его в ней уличить:

- Сегодня у Лариных как раз вист. Будут господа Зарецкий, Пустяков и Гвоздин. Для партии нам как раз не хватает одного игрока.

- Я, пожалуй, откажусь сегодня, - Онегин встал, взял со стола миниатюрную фарфоровую чашечку, попробовал кофе, скривился и отошел к окну. – Ты не обидишься, Владимир?

- Обижусь, - улыбнулся Ленский. – Но переживу. Не стоит, действительно, после месяца самовольного заточения знакомится сразу со всеми соседями. Я бы не хотел, чтобы, едва удостоив их своим обществом, ты тут же сбежал обратно на Адриатическое побережье. Но Ларины, особенно сестры, просто прелестны.

- Чудно, - согласился Онегин. – Значит, завтра, или в среду?

- Это уже тост, - вяло отшутился Онежский, он был рад, что у него в запасе есть еще хотя бы один день.

3

Следующим утром, не дожидаясь Ленского, Женя галопом поскакал в имение Онегина.

Тот, на удивление, был рад гостю. В деревне Евгений вставал на рассвете, оставив привычку спать до полудня в далеком Петербурге, но дел, способных занимать его до самого вечера, он не имел, поэтому обрадовался бы любому поводу отвлечься от пыльных цифр, написанных нетрезвой дядиной рукой.

В этот раз он не пустил Онежского в кабинет, а принял его в гостиной, едва ли менее запущенной, чем весь остальной дом.

- Партию в шахматы? – спросил он гостя. – Или вы предпочитаете карты?

- Хозяин – барин, - Женя развел руками и слегка поклонился, оставляя выбор за ним.

- Тогда карты. Вист, реверси, банк? – Евгений вынул из ящика вычурной конторки колоду и махнул ею в воздухе.

- Дурачок, - весело парировал Онежский.

- Я не знаю правил, - Онегин еле заметно скривился, ибо пренебрежительно относился ко всему чуждому аристократическому обществу, но вдруг пожал плечами и кивнул.

- Я быстро научу вас. Несмотря на кажущуюся простоту, это игра для настоящих интеллектуалов, отдающих, тем не менее, должное власти иных сил, ускользающих от понимания человека.

- Уже интересно, ну что же, внимаю вам, - Онегин расслабился и даже слегка улыбнулся, жестом пригласив гостя за карточный стол, обтянутый вытертым темно-синем сукном.

Прасковья принесла кофе, от завтрака игроки отказались. Игра началась

Проиграв первые десять партий, чтобы соперник вошел в азарт, следующие три Онежский выиграл. После еще двух проигранных, стараясь не выдавать скрытого волнения, он заметил:

- Довольно скучно играть просто так.

- Предлагаете играть на деньги? – томно поинтересовался хозяин дома.

- Серебра не ношу с собой, стеснен в средствах. Чисто символически предлагаю сыграть на желание.

- Варварство, - буркнул Евгений. – Мы же не крепостные, чтобы под столом кукарекать после каждого проигрыша.

- Скажите прямо, Онегин, вы просто не имеете желаний. Забыли как это – хотеть чего-то простого, легко достижимого. Мне вы напоминаете Гуру, запертого в клетке из собственного величия, надменно взирающего на мир людей сверху вниз.

- Моя клетка открыта. – Онегин к счастью не обиделся, иначе вместо Ленского в сырой земле оказался бы Женя. Стрелять он не умел вовсе, в отличие от хозяина дома, владевшего оружием в совершенстве. – И дабы доказать вам это, я соглашусь. Только помните, вы сами это предложили.

Ответом ему была бесшабашная улыбка и первая главная этим утром раздача. Онежский после двух случайных проигрышей взмолился, чтобы выиграть свое самое главное желание.

Первым желанием Онегина были тройные гонки на лошадях. И хотя Ленский не проигрывал вместе с Онежским, был обречен. Карточные долги это святое. Вторым желанием Евгения было купание в мутном ледяном озере на будущем рассвете. Женя заранее содрогался, но был вынужден повиноваться. Третью партию он не позволил себе проиграть.

- Ну, и каково будет ваше желание? – спокойно поинтересовался Онегин.

- Я хочу, чтобы вы уехали, - просто сказал он.

- Боюсь это не входило в мои планы, - нахмурился хозяин дома.

- Вам так кажется, Евгений, на самом деле вы уже скучаете здесь.

- А можно поинтересоваться, зачем вам это нужно?

- Считайте это моей прихотью. И своим карточным долгом.

Взгляды соперников стали острыми как клинки. Они сидели друг напротив друга за карточным столом, наконец, сбросив маски любезности. Они бы метали молнии друг в друга, если бы умели. Ленский застал их полном молчании.

- Что здесь происходит? – поинтересовался он, войдя в гостиную.

- Я проиграл партию, - Онегин равнодушно улыбнулся. Напряжение в комнате спало. – И еще – я завтра покидаю сей унылый уголок. Пора и честь знать.

- Но как? Ты же обещал… Ларины ждут тебя.

- Ах, да, прости, друг мой, мы будем там к обеду. Но сначала посоревнуемся в верховой езде. Отказы не принимаются. Перед тем, как я уеду, все долги должны быть оплачены, - бросив многозначительный взгляд в сторону Жени, он встал и вышел из комнаты.

Внутри Онежского все похолодело. То, чего он так опасался, случится уже через несколько часов. Ужаснее встречи Онегина с Татьяной, может быть только купание в ледяной воде на рассвете последнего дня октября.

4

Обед был назначен на три часа пополудни. Едва вернувшись после утреннего променада, Онежский уже готовился к следующему. Переодевшись, надушив лацканы вышедшего из моды сюртука, позаимствованного у старшего Ларина, положив в карман брюк выключенный смартфон, полностью бесполезный здесь, но ставший чем-то вроде талисмана, он подошел Татьяне и предложил:

- Могу я пригласить вас на прогулку?

Она отложила вышивание. На ее лице отобразилось удивление и нерешительность. Но Онежский продолжал настаивать.

- Через час приедет Ленский с новым помещиком Онегиным, - возразила она снова.

- Мы успеем вернуться. Посмотрите, какая чудная погода. Завтра первый день ноября и тепла ждать в ближайшие месяцы не приходится. Мы с вами будем жалеть, что упустили этот последний шанс погреться на солнце.

- Ваша правда. Ну что же, подождите тогда, я переоденусь.

Вернулась Татьяна минут через десять. Светло-бежевая шерстяная шаль и кружевной капор придавали ей вид почти ангельский. Она, кажется, даже забыла о своей обиде и была, вопреки обыкновению, легкой и радостной.

- Мне нравится видеть вас счастливой, - улыбнулся Женя.

- Сегодня мне приснились два медведя – снежно-белый и темно-бурый. Они боролись между собой и белый вышел победителем в схватке. У меня предчувствие, что сегодня произойдет что-то очень хорошее.

- Возможно, - согласился Онежский и открыл перед ней входную дверь.

В следующий час он постарался заговорить Таню и увести ее как можно дальше от дома.

Когда владения Лариных закончились, перед ними распростерся лес. Разноцветные листья шелестели на ветру, их разговор ушел на убыль и Онежский мучительно пытался сообразить, чем бы отвлечь свою даму, чтобы она перестала спешить к обеду.

- Нужно возвращаться, будет невежливо опаздывать, - говорила она тем временем.

- Вам нравится танцевать? – вместо ответа спросил он.

- Женя, нам пора, к чему ваш вопрос?

- Я хочу танцевать с вами. Сейчас и здесь, - твердости его голоса Татьяна не могла противостоять, поэтому молча кивнула.

- Только бы отец не узнал, - вздохнула она. – Да и мама вряд ли понравится, что мы с вами наедине столько времени, да еще вальсируем.

- Я хочу научить вас новому танцу. – Женя достал из кармана смартфон, нажал на кнопку включения, молясь, чтобы в аккумуляторе оставалось хоть немного заряда.

Татьяна нахмурилась, взгляд ее стал испуганным:

- Что это?

- Здесь просто музыка. Записана. Долго объяснять.

Женя выбрал песню «No me Ames», включил звук на максимум, поставил на реверс. Все это время Таня молча наблюдала за ним. В ее глазах ужас сменялся любопытством, гнев – смирением, недоверие - нетерпением.

- Я никогда не слышала такой музыки, - наконец, сказала она.

- Вы и не могли, - улыбнулся Женя. – Я хочу научить вас румбе. Этот танец родился на Кубе. Сперва румба считалась танцем молодоженов, но сейчас…

- Что сейчас? – тихо спросила Татьяна.

- Сейчас это один из моих любимых танцев, - быстро закончил Женя свою мысль, потому что рассказывать юной девушке о чувственности румбы - пошло и глупо. Его успокаивало только то, что сам он учился танцевать ее в десять лет, а его партнерше было девять. Они тренировались вместе два года, потом Онежский упросил отца отдать его на робототехнику и компьютерные курсы, и танцы были почти забыты. Почти.

- А о чем поют эти люди? – спросила Татьяна.

- Сейчас женщина, ее зовут Дженнифер, поет: «Я не боюсь. Я хочу влюбиться». А мужчина отвечает: «Не люби меня, потому что я пропащий, я должен уйти в другой мир, такова моя судьба», - перевел Женя. – Хватит разговоров. Доверьтесь мне. Забудьте о правилах, только так наш танец сможет состояться. Начнем?

Румянец, появившийся на лице Татьяны, необычайно красил ее, хотя от смущения она не подымала взгляд на партнера по танцу. Онежский говорил очень тихо, но Татьяна выполняла все, что он просил:

- Сначала мы становимся спина к спине и делаем четыре шага друг от друга, как будто собираемся стреляться, а не танцевать, и медленно разворачиваемся лицом к лицу. На самом деле, это означает расставание ради новой встречи. Я буду вам говорить, что делать, а вы повторяйте. Наш танец обязательно получиться.

- Шаг ко мне. Еще шаг. Позовите меня жестом, без слов, объясните мне, что хотите быть со мной. Хорошо. Шаг ко мне. Еще шаг. Поворот. Возьмите меня за руку. Отдаляйтесь. Я приближусь и поведу вас. Нет, за одну руку. Простите, я обниму вас за талию, подниму и буду кружить. Медленно отпускаю вас на землю. Еще раз. Расходимся. И сходимся.

Женя, ведя Татьяну, старался соблюдать дистанцию. Он помнил, сколько лет этому юному созданию. С удивлением он осознал, что сейчас танцевать гораздо интереснее, чем в детстве. До него вдруг дошел высший смысл румбы, он двигался в такт ударам сердца своего и Татьяны. Одновременно он жалел, что бросил танцы. И старался быть как можно менее чувственным в своих движениях. И еще понял, что идея была дурацкая, а последствия ее не предсказуемы.

Сумбур в чувствах, ощущениях и мыслях у Татьяны и Жени продолжались до тех пор, пока музыка не смолкла. Телефон издал несколько прощальных аккордов и выключился. Одновременно Татьяна вздрогнула, будто бы очнувшись от глубокого сна, и резко выдернула руки из ладоней Онежского.

- Танцы закончились. Причем навсегда, - вздохнул Женя и забросил бесполезный теперь смартфон далеко в кусты.

- Почему же? – от стыда и растерянности голос Татьяны звучал глухо.

- Теперь у нас не будет музыки, чтобы танцевать, - ответил Онежский. – Он умер.

- Кто умер? – глаза Татьяны округлились, она приложила ладони к щекам.

- Да неважно, - Женя попытался улыбнуться. – Все хорошо. Слово «умер» означает, в данном случае, сломался. Как колесо у кареты.

- Благодарю вас за этот урок танцев, Женя. Простите меня за мою неловкость, мне кажется, я несколько раз наступила вам на ноги. Но давайте возвращаться. Мы совсем забыли о времени.

«Ох, Онегин же!» - думал Женя всю дорогу в имение. Он еле поспевал за Татьяной, которая почти бежала.

Когда они, раскрасневшиеся, запыхавшиеся вошли в гостиную, Онегин все еще был там. Он со старшим Лариным и Владимиром как раз закончил партию в банк. Все трое с удивлением воззрились на вновь вошедших.

Татьяна коротко поздоровалась, слегка поклонилась, попросила прощения и сбежала в свою комнату.

Онежский коротко кивнул друзьям и хозяину дома, потому что приветствовать их во второй раз за нынешний день не считал нужным.

- Прошу меня простить, мы с Татьяной играли в мяч, забыли о времени, поэтому опоздали к обеду. Дайте мне пять минут, я присоединюсь к вашей компании, если разрешите.

- Мы вас извиняем, будь я в вашем возрасте, также предпочел бы игру в мяч скучным разговорам почтенных аристократов, - усмехнулся Онегин.

- Вы уже собрались в дорогу? – парировал Женя.

- Друзья мои!.. – беспомощно вздохнул Ленский.

Старший Ларин равнодушно тасовал колоду.

5

Онегин покинул дом Лариных еще до ужина, Владимир прогуливался по саду с Ольгой, уважительно поддерживая ее локоть. Татьяна пряталась в библиотеке, делая вид, что поглощена очередным романом. Хозяйка дома молча пила вечерний чай. Онежский со старшим Лариным обсуждали свадьбу Ольги и Владимира, способы увеличить доходы имения и будущий сезон в Петербурге и казалось ему, что гроза прошла мимо: кажется, Онегин не произвел на Татьяну никакого впечатления, завтра он уедет и, значит, история пойдет вразрез с задумкой своего создателя. Единственное, что беспокоило Женю, так это собственное будущее. Дальше оставаться в уютном гнездышке Лариных он не мог, вернуться домой не было никакой возможности, а серебра, которое он время от времени выигрывал у местных бесхитростных помещиков, хватит едва ли на несколько месяцев путешествия. Он мучился бесконечным ворохом неосуществимых планов, пока не услышал вопрос, заданный с почти детской непосредственностью:

- А вы Жан еще не выбрали себе невесту?

Жан – так называла Онежского старшая Ларина с самого «приезда» в имение.

- Я? – удивился он.

- Скоро Оленька покинет нас, Танечка останется одна, - продолжала тем временем хозяйка дома с самым невинным видом.

- К чему эти разговоры? – смутился Женя. – На мой взгляд, ваши дочери еще молоды для замужества. К тому же мне нечего предложить Татьяне.

- Да, это правда, - согласился Ларин-старший. – Вы что же, мадам, решили, что женихов более выгодных для Тани не найдется?

- Да причем здесь выгода-то? – удивилась она. – Ты же видишь, человек молодой, хороший, аристократ. Приданого Танечки им хватит на некоторое время, а потом бог весть. Князь Онежский стар уже, все может быть. К тому же даже небольшим приданым можно распорядиться с умом.

«Князь Онежский?» - удивленно подумал Женя. - «Это что же получается, что моя выдумка осуществилась? Или Ларины до сих пор верят в мои россказни, а, может, принимают меня за кого-то другого?»

- Я не думаю, что князь Онежский вспомнит про меня, если до сих пор не имел такого желания, - возразил Женя вслух.

- Ну и Господь ему судья, - отмахнулась старшая Ларина. – Но ваше присутствие в нашем имении с самого начала вызывало пересуды. Вас прочат в женихи Тане, а я ничего не имею против.

- Зато я имею, - рассердился Ларин-старший. – Это ж где это видно дочь за человека с отсутствием доходов и сомнительным происхождением выдавать? Простите меня, юноша, я ничего не имею против вас, но считаю, что Таня достойна большего.

- Я тоже так считаю, - облегченно выдохнул Женя. Однако к радости примешивалась немалая нотка сожаления.

- А моего мнения никто не спрашивает? – вмешалась «невеста».

Сколько времени она провела на пороге гостиной, Женя не знал, но наделся, что облегчение на его лице отразилось не слишком, или что Татьяна его не заметила.

– Женя, мне нужна ваша помощь, - попросила она. – Я не могу достать книгу с полки.

- Да, конечно, - Онежский резко выскочил из-за стола, его провожал неодобрительный взгляд старшего Ларина. – Прошу меня извинить.

- Какую книгу вам достать? – спросил он Татьяну, когда они оказались в библиотеке.

- Почему вы считаете нас с Олей слишком молодыми для замужества?

- Потому, что вы, действительно, очень юны, - улыбнулся Онежский. – Там, откуда я родом, девушки в вашем возрасте еще в школу ходят и ни о чем таком не думают.

- В школу? – удивилась Татьяна. – Даже дочери дворян?

- Ну… А вы что хотите за меня замуж? – Онежский сначала спросил, а потом подумал, что выбрал еще более неудачную тему для разговора.

- Я… Прочтите, прошу вас, - Татьяна нерешительно протянула Онежскому сложенный вчетверо лист бумаги, предварительно вытянув его из книги, и отошла подальше к окну, стараясь скрыть смущение.

Сердце Жени бешено заколотилось. Он уже знал, что написано в письме Тани. Смешанная гамма чувств бурлила в его груди: в ней была и радость, и нерешительность, и надежда, и нетерпение, и ликование, и нежность, и много чего еще. На всякий случай он уточнил:

- Это письмо? Мне?

- Вам, - тихо ответила Таня, не поворачивая головы.

- А как же Онегин? – еле скрывая волнение и радость, спросил он.

- А что, Онегин? – равнодушно поинтересовалась Татьяна. – Какое отношение друг Владимира имеет к вам… и ко мне?

- Никакого, конечно, да, - улыбнулся Женя и, наконец, развернул письмо.

Первые его строки, хоть и были не в стихах, а в прозе, были до оскомины знакомы. Чтобы ненароком не оскорбить Таню своими действиями или молчанием, реакцией или неосторожным словом, он попросил:

- Простите меня, Татьяна, я удалюсь читать в свою комнату. Утром я должен исполнить одно простое поручение, а после этого буду целиком и полностью в ваших нежных ручках. Я отвечу вам при следующей встрече. Вы не обидитесь?

- Нет, пожалуй, так даже лучше, - Таня повернула голову, кивнула и слабо улыбнулась.

Женя, прощаясь, неловко махнул письмом в воздухе, как бы обещая непременно, тотчас же прочесть послание.

6

Утро выдалось пасмурное и зябкое, оно уже предвещало скорую зиму.

Онежский как был продрогший после купания в озере, с мокрой головой, завернувшись в старый плед, прихваченный по случаю из комнаты, переведя кобылу на галоп, поспешил в усадьбу Онегина. Тот потягивал кофе, ожидая гостя на крыльце дома.

- Не думал, что у вас хватит мужества, - вместо приветствия заметил Онегин. В его голосе звучала насмешка и скрытая неприязнь.

- Карточный долг, - ухмыльнулся Онежский, - теперь очередь за вами.

- Вы так спешите от меня избавиться?

- Наоборот, я приехал сказать, что забираю свое желание назад. Вам не обязательно уезжать, если вы не хотите.

- Вы даете мне право выбора, это очень благородно. Чего же вы хотите взамен?

- Ничего, если вы обещаете мне как можно реже бывать у Лариных.

- Вы ревнуете? Кого, интересно, уж не Татьяну ли? – недоверчиво поинтересовался Онегин.

- Лучше всего будет, если вы вообще откажетесь от визитов к ним.

Онежский развернул лошадь и умчался, оставив за собой столб пыли.

После получаса бешеной скачки, он спешился у дома Лариных. Татьяна ждала его на крыльцеи, кажется, нервничала. Руки ее были сцеплены на груди, костяшки пальцев побелели, а губы слегка подрагивали.

- Вы совсем продрогли, - тихо сказала она, но даже не подняла на Женю взгляда. – Пойдемте в дом, я распоряжусь, чтобы вас напоили горячим чаем.

- Как скажете, сударыня, - он чихнул и попытался улыбнуться, но улыбка вышла вялой: простуда брала власть над его телом. – Я хотел бы разделить с вами чаепитие. Только с вами.

- Нам накроют в библиотеке, - Татьяна заметно расслабилась и кивнула.

- Мне нужно пять минут, - попросил Женя, открывая перед девушкой тяжелую деревянную дверь дома.

В гостиной Ольга с Ленским планировали будущее бракосочетание, старшая Ларина нежно поглядывала на них исподтишка, делая вид, что занята вышиванием. Женя коротким кивком поприветствовал хозяев и гостя, бегло извинился и, взбежав по лестнице, заперся в комнате.

Предстоящий разговор и так был не из легких, а в голове Онежского словно пчелиный рой поселился. Даже когда он надел сухую одежду озноб и болезненное напряжение мышц не оставили его. Однако он взял себя в руки и спустился в библиотеку.

- Для вас затопили камин, присаживайтесь, няня сейчас подаст чай, - Татьяна жестом указала на кресло напротив.

- Я должен уехать, Таня, - сказал Женя, когда за няней закрылась дверь. Чашка в руках Тани замерла, не окончив своего короткого путешествия. Он взглянул ей в глаза, его испугала смесь отчаяния и негодования в них.

- Я должен уехать, - повторил он. – На несколько лет. Мне необходимо стать достойным вашего сердца и руки. А у вас будет время.

- Для чего? – грустно поинтересовалась Татьяна.

Женя хотел было ответить: подрасти, повзрослеть, созреть для отношений, - но вовремя одумался:

- Возможно, вы передумаете. Я готов жениться на вас хоть сейчас, но я не хочу, чтобы эти первые несмелые чувства, стали клеткой для вас на всю жизнь. Кроме того, я не намерен оставаться приблудным котом в вашем доме. Мне нужно заиметь свой. Поэтому не сердитесь на меня и не печальтесь. Я буду часто писать вам, обещаю.

- Вы мыслите и действуете благородно, Евгений. И, наверное, вы правы. Сейчас отец не даст согласия на наш брак. Но ответьте – вы чувствуете также как я?

- Я испытываю к вам нежную привязанность, желаю быть с вами днем и…, - Женя слегка смутился, но продолжил, - ночью. Я восхищен вашим умом и воспитанием. А прямо сейчас, я бы поцеловал вас, если бы вы позволили. Я не знаю, чувствуете ли так же. И не знаю, что будет с нашими желаниями через два-три года. Нам с вами просто нужно время.

- Я буду вас ждать, - улыбнулась Таня.

Женя поднялся, взял ладони девушки в свои, помог ей подняться. Тошнотворная слабость завладела его телом, но чувства были остры как никогда.

Они смотрели друг другу в глаза, их сердца трепетали от предвкушения.

Он наклонился, легко коснулся ее губ. Он не посмел позволить себе большего, чем нежно обнять ее.

- Когда вы уезжаете? – не пытаясь освободиться из его объятий, спросила Татьяна.

- Я хотел бы покинуть вас как можно скорее. Тогда я скорее вернусь к вам, - Женя хотел бы ответить что-нибудь менее глупо-романтичное, но потерял способность внятно облекать мысли в слова.

Его ноги подкашивались. Он отстранился, ощущая будущее падение, сделал шаг назад и в ту же секунду его сознание отключилось.

7

Открыв глаза, он не сразу понял, где находится и который сейчас час. И уж тем более - какой сейчас день, какой век и что это за мир.

В комнате было темно и холодно. Он лежал на узкой софе, накрытый толстым пуховым одеялом. При выдохе из его ноздрей вырывались облачка пара. Свет от единственной свечи, бросал на тени на книги. Здесь их было несколько тысяч, по его беглым прикидкам. Но на библиотеку Лариных это место не было похоже.

- С возвращением! – поприветствовал его Библиотекарь, входя в комнату. – Как вам понравилось путешествие?

- Я что же умер там?

- Раз вы здесь, - развел тот руками и поставил перед Женей тарелку с дымящимся бульоном.

- Ничего не помню, кроме того, что мне было очень плохо в течение долгого времени, а может, мне это приснилось.

- Вам не приснилось, Женя. Вы действительно попали сюда в очень тяжелом состоянии. Мне пришлось вызывать доктора, он нашел у вас двустороннее воспаление легких. Вы не дышали, а рычали и свистели, а кашель был похож на рык. Вам кололи антибиотики и витамины. Вы уже три дня здесь, но только вернулись в сознание. Чему я несказанно рад, если честно.

- Как же Таня? – ужаснулся Онежский и попытался поднять голову, у него ничего не вышло. Он хрипло закашлялся.

- Вчера я нашел рукописный лист, выглядевший как черновик, написанный рукой самого Александра Сергеевича. Разобрать, что в нем написано я не смог, но там был рисунок. Полюбуйтесь. Только не сильно расстраивайтесь, пожалуйста.

Перед лицом Жени возник муторный пейзаж: заснеженная ива склонила свои ветви к одинокой могильной плите, почти утонувшей в сугробе, на которой было написано всего одно слово: «J'aime». Он закрыл глаза и собрался было снова провалиться в глубокий сон, но услышал голос сочувственный голос Библиотекаря:

- Вы выздоравливаете, вы дома, все будет хорошо.

- Наверное.

Прошла еще неделя, прежде чем Женя стал похож на самого себя, начал есть и на его лицо вернулся румянец. Все это время, в минуты, когда он не спал, они вели с Библиотекарем ожесточенные споры, суть которых всегда сводилась к одному: Онежский хотел вернуться к Татьяне, а старик объяснял, что это невозможно. Он был неумолим:

- Да и вообще, что вы там делать будете, Женя? Разомлеете, раздобреете к сорока годам и в сорок пять умрете от подагры? Да вы же со скуки выть начнете.

- Четыре кита современной цивилизации, - упрямо возражал Онежский. – Пенициллин, электричество, связь и кино. Я найду, чем заняться. Пора растормошить тот мир, слишком уж он устоявшийся.

- Будете отбирать открытия у тамошних двигателей прогресса? Эдисона, братьев Люмьер, Флеминга и иже с ними, - Библиотекарь скептически хмурился.

- Ну, можно например, чуть-чуть помочь им. Да и вообще – победителей не судят.

- Не судят, конечно, но это будет, по меньшей мере, несправедливо: люди трудятся всю жизнь, изобретают, мучаются, взлетают, падают и начинают сначала, а вы, прискакав из мира интернета и недолговечных знаний, просто-таки заберете у них смысл жизни.

- История все расставит по своим местам.

- Какие громкие фразы! Простите, наш спор бессмыслен. Тема вашего возращения мне изрядно надоела, я не знаю способа вернуть вас назад. Это, с одной стороны, меня бесит, а с другой, я понимаю – все к лучшему. Так что, прости старика, мальчик и живи дальше. Время затянет твои раны, еще ни одна любовь не длилась по-настоящему вечно.

Смирившись с одним этим фактом, но не со своей жизнью в целом, Женя вернулся домой, в свою ледяную холостяцкую обитель. Он пробовал заниматься привычными делами, вышел на работу, по ночам сражался с орками, но ощущение бессмысленности, искусственности происходящего не оставляло его. Он все думал, как бы сложилась история, останься он в мире, где Татьяна, не умри он, как последний дурак, у нее на руках.

То, что все было именно так, он вспомнил позже. Вспомнил, каким безутешным серым океаном блестели ее глаза, когда он видел их в последний раз и как холодны были ее руки, не отпускавшие его ладонь до самого конца.

Он пытался развеять свою тоску в полуночных барах, но девушки, которых он решался угостить бокалом вина, были слишком открыты, легкомысленны, своенравны, требовательны и поверхностны в мыслях и чувствах; он скоро покидал их, так и не назначив второго свидания, снова и снова прятачась в своей берлоге от всего мира. Напиваясь, в полузабытьи, разбрасывал мебель, рычал от бессилия и изводил тысячи листов на письма, которые никогда не будут ей прочитаны. Это доводило Женю до исступления и он снова напивался.

Каждый раз наутро, прибирая квартиру, смывая следы собственного отчаяния, он звонил Библиотекарю, но трубку подымала пожилая дама. Она гундосила, заикалась и каждый раз пыталась объяснить Онежскому, что никаких Библиотекарей здесь нет, что она одна в течение тридцати лет открывает и закрывает библиотеку каждый день. И, нет, никаких жильцов в здании библиотеки нет и быть не может.

- Но как же? – кричал Женя в отчаянии. – Я же жил в этой якобы несуществующей комнате около трех недель. А Библиотекарь, он что же приснился мне что ли? И Татьяна тоже?

- Какая Татьяна? – пыталась уточнить библиотекарша.- Может быть, вы адрес и телефон перепутали?

- Я не перепутал. Простите.

И так каждый раз.

Время летело, ощущение пустоты и аморфности, его не покидало. В конце концов, он забросил все: работу, игры, друзей и даже попытки найти Библиотекаря.

Ближе к лету его выселили из квартиры и у него почти закончились деньги. Он питался хот-догами, ночевал на вокзале, душ принимал в здании старого совдеповского бассейна, еще действующего, но уже доживающего своих последние годы. Одежду Женя не стирал, а сразу выбрасывал. Не брился и редко причесывался. Но не предпринимал никаких попыток улучшить свое положение. Махал на все рукой – чем хуже, тем лучше.

В таком состоянии его и нашел Библиотекарь на одной из лавочек центрального парка. Онежский бессмысленно рассматривал прохожих. На коленях его лежала раскрытая книга. Библиотекарю не нужно было спрашивать, он и так знал ее название.

- Совсем плохо, мальчик? – вздохнул он.

- Хорошо, - буркнул Женя в ответ. – Куда вы подевались?

- Искал способ помочь вам. Был в Старой Библиотеке, разговаривал со старожилами, кое-что читал.

- И что? – нетерпеливо перебил его Онежский. В его сердце проснулась слабая надежда, оно ударилось о ребра с такой силой, что у него перехватило дух.

- Пойдемте-ка со мной, - Библиотекарь развернулся и, тяжело опираясь на трость, зашагал по аллее парка, не сомневаясь, что Женя идет следом. Песочные часы, служившие набалдашником его трости, отсыпали последние песчинки жизни старика, но он не считал эту цену непомерной, а жертву бессмысленной.