Тренинг для писателей №51
Вампиры, их пища и Ψ.
Вампиры в литературе будут всегда! А знаете, почему? Потому что, есть параллель между ними и нами. Они пьют кровь и становятся сытыми и сильными.
А в нашем обществе люди... бьют пьют друг друга. Сытыми и сильными не становятся. Но и вампиризм от этого менее выраженным не становится. Да, люди часто становятся психологическими вампирами. Даже мы с вами!
Задача: Написать историю о реальном (и не очень) вампиризме на 1000 символов. Можно больше, можно меньше.
Но сначала разберемся, кто это — вампиры? Чтобы все точно.
Вампиры - это те, кто забирают что-то у другого и становятся сильнее, а тот другой становится слабее.
Примеров множество. Учительница — дура из детства, унижающая учеников. Старшина, который издевается над теми, кто не ответит. Коллега, который болеет, если ни с кем не ругается. Кто угодно.
Тема живая и злободневная.
В добрый путь, друзья!
Ψ — 23-я буква греческого алфавита, символ психологии.
***
Летнее утро было поистине чудесным. Солнечные лучи мягко проливались из высокого голубого неба, где-то совсем недалеко над нагретыми крышами пятиэтажек быстрые стрижи ловили разомлевших от тепла мошек. Иван Никифорович стоял у окна на маленькой кухоньке, дышал свежим воздухом, наполненным запахами зеленой листвы и счастливо улыбался.
— Ах, как божий мир-то хорош!
Из комнаты доносился раскатистый храп супруги.
«Где-то у меня была конфетка!» – игриво подумал Иван Никифорович и незаметно огляделся. Обстановка явно благоприятствовала немножко пошалить. Иван Никифорович вприскочку подобрался к навесному шкафу, открыл дверцу и, встав на цыпочки, запустил пальцы в старую салатницу, стоявшую бог знает зачем на самой верхней полке. И в то мгновение, когда он уже почти нащупал край заветного фантика…
— Бухвостов!!!
Холодный пот моментально прошиб бедного Ивана Никифоровича, а чистая душа его, заметавшись было в грудной клетке, проскочила всё его неспортивное тело и спряталась где-то в левой пятке, нервно выглядывая из-за старого носка с двумя дырочками.
— А я что, душенька, я ничего… — пролепетал Иван Никифорыч, уставившись на мощные руки супруги, сложенные на монументальной груди.
— И что тебе там надо? – вкрадчиво осведомилась неумолимая фурия.
— Да я… — начал было Иван Никифорыч, чувствуя невыносимую обиду за такое хорошее утро, за весёлых стрижей, за конфетку свою, нащупанную лишь кончиками пальцев и так и оставшуюся лежать в так глупо раскрывшемся тайничке.
— Я … — с горечью сглотнул он, — видишь ли…
Как всегда, ему уже становилось жарко, руки предательски задрожали, а сердце бешено застучало, нагоняя пар под черепную коробку.
— Да что же это такое, а? – взяла разгон Евлампия Терентьевна. – Да вы посмотрите на эту мямлю, на эту тряпку несчастную! Ну что ты стоишь, как коза деревенская?!!! Всю жизнь ты мою изгадил! У всех мужья, как мужья, и гвоздь вобьют, и денег принесут, и шубы подарят, а этот нюня десять лет на одном месте сидит и ничего, кроме геморроя, не заработал! Глаза б мои на тебя не смотрели, тьфу, пропасть! Ну что ты стоишь, я что ли за тебя на работу пойду?!!!
А Иван Никифорович всё стоял, неловко улыбаясь и почти не слушая уже свою дорогую супругу. И так ему захотелось назад к радостным птичкам и теплому солнышку, что повёл он рукой, как бы прощаясь со своей кухней, своей старой кружкой со щербинкой, своим старым радиоприемником, будто извиняясь и прося у них прощения за что, что не сможет за ними больше приглядывать, потоптался на месте, повернулся и шагнул в окно.
И всё то время, пока он летел вниз, было ему удивительно легко и свободно, а потом ангелы подхватили его под пухлые ручки и унесли куда-то высоко-высоко, к горним высям, зефировым облакам и бесконечно ласковому солнышку.
Ремонтные работы на улице Пиночетов продолжались уже третий день.» – Когда же уже они закончат». Зло и с оттенком отчаяния подумала Лена стоящая на балконе с парящей кружкой кофе и наблюдавшая за рабочими. Настроение было так себе, мало того что вставать приходилось в 7 утра (и это в выходные дни) из за этого шума, так ещё и ночами стали мучить кошмары. Она содрогнулась поплотнее запахнула свой любимый халат, сбросила ногой комочек земли с балкона, и вспомнила свой сон…
-Иди ко мне… прошелестел голос, даже не голос, а отзвук его далёкий и еле различимый, однако наполненный какой-то манящей, зловещей силой которой невозможно сопротивляться влёк её к себе с неодолимой силой. Лена не в силах сопротивляться этому зову открывала дверь и спускалась по лестничным пролётам всё ниже и ниже и наконец оказывалась на улице. Как марионетка, управляемая опытным кукловодом она подходила к краю ямы которую вырыли рабочие спускалась вниз, и начинала рыть руками землю землю в поисках его. На этом месте сон обрывался, и Елена просыпалась в ужасе с бешенно колотящимся сердцем.
Допив кофе Лена зашла в квартиру и поставила кружку в раковину. «-Это всё из за нервов» твёрдо сказала она себе, выпив настойку пустырника но так и не ощутив уверенности в своих словах. Елена сама по себе была очень чувствительной женщиной склонная впадать в меланхолию по пустякам, и часто уходящая в себя, так ещё и на работе был завал, что не способствовало душевному равновесию. Так что понять её нам совсем не трудно.
Весь день Лена просидела в интернете читая сонники и впадая в ещё большую депрессию по мере прочитанного. Время летело незаметно пока кукушка на старинных часах доставшихся от бабушки не прокуковала 10 часов вечера. Женщина зевнув выключила компьютер, подошла к старому обшарпанному шкафу доставшемуся так же от бабушки вынула из него таблетки снотворного налила стакан воды и выпила их надеясь что хотя бы сегодня поспит нормально.
Сна не было ни водном глазу Елена крутилась и вертелась в постели но заснуть так и не могла, этому мешало её странное возбуждение и уверенность что сегодня обязательно произойдёт что то важное. Лишь к полуночи ей удалось забыться тревожным сном…
«-Иди ко мне» вновь прозвучал зловещий шёпот и Лена покорно встав с постели вышла на улицу.
Ночь была воистину великолепна. Полная луна заливала всё вокруг серебряным светом и лишь под деревьями и под домами таились мрачные тени и казалось что там кто то сидит и смотрит, смотрит голодными глазами. По небу мчались облака закрывая иногда лунный диск отчего всё вокруг погружалось во тьму. Ветви деревьев были похожи на руки и тянулись поскрипывая к испуганной женщине стремясь схватить её. Лена подошла к яме и зов стал сильнее, теперь он звучал торжествующим рёвом и в нём сквозила уверенность в своих силах. Лена сквозь слёзы начала рыть землю земляные черви извиваясь скользили между её пальцев, вокруг летали летучие мыши вырытая земля пахла могилой. Пальцы Елены за что то зацепились это был продолговатый ящик из тёмной древесины с нанесёнными письменами на древнем языке который вряд ли прочитают даже самые учёные мужи современности. Как он здесь оказался? Ответ на этот вопрос затерялся в минувших веках. Женщина подобрала инструменты оставленные рабочими и с трудом подняла крышку ящика. За край ящика схватилась лапа покрытая серой кожей с чёрными когтями на каждом из пяти пальцев. Следом показалась морда этой твари серого цвета с раскосыми жёлтыми глазами имеющими вертикальные зрачки, заострённые уши, и главное это пасть заполненная двумя рядами бритвенно острых клыков. Увидев Лену пасть распахнулась в ухмылке:- « Как же я голоден» проревело чудовище. Женщина оцепенев от ужаса не могла ничего сделать когда оно набросилось на неё и с утробным урчанием вцепилось ей в глотку…
На следующий день Елена посмотрела на себя и улыбнулась. На мгновение её зрачки стали вертикальными.)
Несколько комментариев.
Абзацы и пунктуация. Сплошные блоки текста трудно читать. И вам всё равно придется разбираться, где в тексте должны стоять запятые, тире и точки с запятой. И как оформляется прямая речь.
Лена сквозь слёзы начала рыть землю земляные черви извиваясь скользили между её пальцев, вокруг летали летучие мыши вырытая земля пахла могилой.
Лена сквозь слёзы начала рыть землю, земляные черви, извиваясь, скользили между её пальцев, вокруг летали летучие мыши, вырытая земля пахла могилой. И это я ещё насчет оборота сквозь слёзы не уверен — выделять его запятыми или нет (он тут вообще не на месте).
Это внешнее оформление. А по содержанию — конечно, надо учиться, как строить фразы, сейчас некоторые из них слишком сложносочиненные. Вылавливать различных блох, о которых тут любят говорить очень часто в комментариях к рассказам (типа числительные в тексте не цифрами, а словами). Выверять сюжет на логику — почему рабочие не нашли ящик, а слабая женщина его откопала? Обдумывать, какие детали «в кассу», а какие — только мешают (улица Пиночетов ???).
Из плюсов — что называется, «атмосферно написано».
Работу можно «разгромить в пух и прах», но зачем? Лучше поздравить с опытом.
Злоба моя не имеет пределов, решительно- она безгранична. И ладно бы — неприкрытая и громогласная,- Нет! Моя ползёт себе потихоньку, всё больше с тылу да в обход подбирается, а хошь- заляжет. скольцуется под валуном выжидательно, будто спит,- попробуй угляди.
Что-ж такого здесь, спросите, когда теперь каждый мало-мальски серьёзный гражданин маму родную удавит ради двадцати хрущёвских квадратов? А я отвечу- есть разница! И добавлю: пошлость это- путать примитивнейшую ярость с моим искусством.
Извиняюсь, третий час ночи, а как сохранить, не публикуя. я не знаю. Дайте, please, оценку этому ошмётку.
«Злоба моя не имеет пределов! Решительно, она — безгранична. И, ладно бы — неприкрыта и громогласна… Нет! Моя ползёт потихоньку, всё больше с тылу да в обход, а, хошь — заляжет, затаится, скольцуется под валуном выжидательно. Будто спит. Попробуй угляди!
Что-ж такого здесь, спросите, когда теперь каждый мало-мальски серьёзный гражданин маму родную удавит ради двадцати хрущёвских квадратов? А я отвечу — есть разница! И добавлю: пошлость это — путать примитивнейшую ярость других с моим искусством».
Охота упырей
— Аа …пчхи!- раздался громкий чих с вершины огромной ели, что росла у покосившегося забора маленькой избенки на окраине деревни. Из засыпанной снегом конуры, что притулилась у низких дверей входа во двор, выскочила большая, похожая на овчарку, собака, отряхнулась спросонья, втянула носом воздух и начала отчаянно лаять, припадая на передние лапы, натягивая цепь, и бросаясь в сторону ели.
— Ты, что ж, гад, наделал, как теперь псину успокоить? – набросилась на чихнувшего Дрона Тома.
На еловых ветвях, метрах в трех над землей, примостились трое упырей, прозывали их: Дрон, Тома и Саныч. Шмыгающий носом Дрон был молод, мужского пола, одет в обтягивающие его тощие ноги джинсы-слипы и китайскую куртяшку из кожзама. Он сильно дрожал то ли от холода, то ли от голода, тер рукавом покрасневший нос, то и дело сморкался и кашлял втихую. Сидевшая чуть выше на ветке Тома была опытной, уверенной в себе упырихой – оделась тепло: шуба, валенки, полушалок на голову повязала – встретишь, подумаешь, баба деревенская. Самый старый из них Саныч – мутный мелкий старикашка – тоже в валенках и в тулупе, спрыгнул на землю, бормоча:
— Счас, счас, успокою. Достал кисет из-под полы тулупа, высыпал из него малую щепотку забористого табака, пошептал над ней, пустил по ветру в сторону злобного пса. Тот успел еще раз тявкнуть и враз успокоился, в снег замертво повалился – сморил его сон нешуточный, наведенный.
Скрипнув дверью, из избы выглянула полная коренастая молодуха в накинутой на плечи драной фуфайке, закричала:
— Шарик, Шарик! Где ты там? Ты, что, разбрехался, кошку, что ль, опять гоняешь? А ну умолкни, ночь на дворе, разбудил, пес проклятый. Баба постояла еще – лая пса больше не было слышно, подождала чуток и, прикрыв дверь, в избу вернулась.
Упыри на елке затаились, прислушиваясь — все, вроде, стихло в избенке, — вновь стали тихонечко переговариваться между собой. Этой ночью они охотились на людишек, что в избенке той обитали. Самая обыкновенная семья там жила: мужик, алкаш законченный, жена его – вздорная глупая баба, евшая поедом своего муженька каждодневно и ежечасно, и дочурка лет десяти, создание хитрое и не по годам развитое.
Обед свой, что в избе сладко посапывал, своего часа дожидаясь, упыри загодя поделили между собой. Семья давно присмотрена была. Семейка та — мужик-дятел, баба вздорная да кривляка девчонка – на всю деревню славилась попойками бесконечными, выходками хулиганскими, хамством беспричинным.
Мужика себе на пропитание Дрон выбрал, все ржал: Заодно и опохмелюсь, у мужика этого в жилах кровь пополам со спиртом течет!
Аппетитную белотелую бабенку, глупую и вечно ругающуюся самку, присмотрела себе Тома. Она уж мысленно представляла, как вопьется острыми зубами в нежнейшую шею, как сдавит и медленно, наслаждаясь ощущениями, перекусит жилу кровяную, как не торопясь кровь пить будет, глоточками мелкими, сладострастным стонам жертвы внимая. Почему то, умирая от потери крови, люди чуть ли не оргазм испытывали, потому и не сопротивлялись вовсе.
Саныч на девчонку глаз положил. Уж что он там себе представлял – о том Томе даже думать противно было.
— Ну что, когда начнем? – негромко спросила упыриха, с вожделением облизывая узким длинным языком свои ярко-красные, кровяного цвета, губы.
— Да вот еще раз оглядимся и приступим … — проронил старый упырь, вытянув тощую шею и оглядываясь окрест.
— Давайте уж начинать, примерз я совсем, — просипел Дрон, трясясь от мороза в своей скудной одежонке и клацая зубами.
— Начали! — скомандовал Саныч.
Упыри мягко спланировали с веток на землю, так же мягко, беззвучно поднялись в воздух и тремя черными страшными тенями неспешно полетели в сторону избы …
Источник
Я встретил её в одном из университетов. Замкнутая и необщительная девушка. Обделённая любовью окружающих, она и сама себя не любила. Неуверенная и запутавшаяся в собственных мыслях.
Не мог я пройти мимо.
Мне пришлось потратить на неё два месяца! Каким-то образом ей удалось создать вокруг себя непробиваемую стену. Едва ли это было осознанным желанием, однако она постоянно удерживала меня на расстоянии вытянутой руки. А я не знал, как подойти ближе, за что зацепиться.
Но однажды ситуация изменилась: она привыкла к моему присутствию. Я приходил почти каждый день, и она успокоилась, поняла, что мне от неё ничего не нужно. С этого момента крайне осторожно, миллиметр за миллиметром, я начал сокращать дистанцию между нами. Наталкиваясь на сопротивление, искал другую лазейку. Стена сыпалась крошкой.
А сегодня меня встретил он – взгляд, светившийся зарождающейся надеждой. Она смотрела на меня и улыбалась, она наконец-то мне поверила. От стены не осталось и следа. Я протянул руку и смог прикоснуться к её сердцу.
Вечером я сидел в своей тёмной комнате и, закрыв глаза, наблюдал, как она робко набирает в поиске соцсети моё имя, как медлит, прежде чем нажать кнопку «Добавить в друзья», как в её голове промелькивает мысль «Будь, что будет!».
Я в ответ нажал «Да», и ей полностью открылась моя страница.
Вот она читает. Доходит до строчки «Встречается с…» — и начинает страдать!
Тьма накрывает её. Нечем дышать. Она падает, падает, падает. Отчаяние и боль разрывают её душу.
Блаженство.
Я буду жить вечно.
Спасибо
Она убивает меня…
Медленно, неумолимо, планомерно.
День за днем вытягивая все силы, всю радость, все желание жить…
Я пью кофе, не чувствуя вкуса, смотрю в окно невидящими глазами. Да и смотреть-то там не на что: с утра город заволокло каким-то мерзким, стыло серым туманом. И так уже вторую неделю.
Когда-нибудь она уничтожит меня. Совсем. Но пока этого не случилось, придется из последних сил шевелиться, изображая бурную деятельность.
Тугая струя воды ударяет в мойку, полотенце срывается и летит с крючка. Приберу потом, когда вернусь – сейчас некогда. Шеф разрешил мне выйти во вторую смену, и перед работой я должна успеть заплатить за ЖКХ.
Сапоги на шпильках (черт, набойки менять пора), кожаная куртка (вечно молния заедает), мобильник, кошелек, паспорт, сумка через плечо – ну, вроде, все! Пора бежать. Тут недалеко, через дорогу.
Стеклянные двери банка бесшумно распахиваются передо мной.
Бесшумно распахиваются передо мной тяжелые, обитые насквозь проржавевшим железом створки. Оттуда тянет холодом и поистине могильной сыростью. Я иду по подземному ходу. Белесые, похожие на крысиные хвосты, корни противно задевают затылок. Я иду и вижу впереди две светящиеся точки. Два круглых, как пуговицы, глаза, горящих первобытной злобой и неутоленным голодом. На миг я останавливаюсь и кладу руку на эфес, проверяя, легко ли ходит в ножнах клинок…
— Девушка, вы уснули?!
Женщина в красном берете негодующе смотрит на меня, почти пять минут стоящую перед банкоматом с карточкой в руке.
— Да-да, простите, — невпопад бормочу я, засовывая в щель кусочек пластика.
Выхожу из банка и едва не стукаюсь лбом о ту же прозрачную дверь. Не вовремя накативший приступ головокружения швыряет меня вперед, а потом назад. Врачи во время последнего медосмотра диагностировали гипотонию…
Она убьет меня, я знаю это точно.
Будет медленно изводить меня, по капле цедить мою жизнь, пока не выпьет ее всю…
Трясясь и подпрыгивая на каждой выбоине, кряхтя и натужно подвывая мотором, к остановке подъезжает дряхлый, закопченный ПАЗик. Толпа с готовностью бросается штурмовать скрипуче распахнувшиеся двери.
Я стою, притиснутая к окну. За окном – земля цвета неба, деревья цвета земли и небо цвета обшарпанных панелей блочных пятиэтажек. Кажется, в двух шагах освободилось место. Я с трудом протискиваюсь туда.
Я с трудом протискиваюсь в щель между стеной башни и каменным завалом. Да, эта зверюга тут много наворотила! А где же он сам? Покрытые копотью ступеньки уходят вверх. С одной стороны винтовой лестницы – черный провал, с другой – неровный край наполовину обрушившейся стены. Я слышу скрежет когтей по камню и едва успеваю подставить покрытый перьями феникса щит под огненную струю. Так! Счет один-ноль. Я не пострадала, а звероящеру понадобится еще пара минут на новую вспышку. Надо спешить! В два прыжка я пролетаю оставшиеся ступеньки, падаю на колени и перекатываюсь набок, уходя от кинжальных когтей. Теперь — удар! Снизу – вверх, по жилистой чешуйчатой шее! Поток зловонной зеленой жижи заливает камни, смердящая серой туша наваливается на меня…
На меня наваливается пахнущий потом и дешевым пивом детина в кепке и засаленной спецовке. Автобус подскакивает на очередной рытвине, я теряю равновесие и лечу на пол.
— Ой, девушка, у вас вся сумка разреза-а-ана! – причитает какая-то сердобольная старушка, помогая мне подняться.
Я с ужасом хватаюсь за то, что только что висело на моем плече. Слава Богу, паспорт цел, а, значит, и вложенная в него банковская карта – тоже. Кошелек, мобильник, косметичка – бесследно пропали. Я всхлипываю, но не от потери, а от какой-то детской обиды. На жизнь, на это бессмысленное серое утро…
Иногда она пьет мою жизнь по капле. Не спеша, смакуя каждый глоток.
Это почти не больно.
А иногда бьет с размаху ржавым лезвием и жадно приникает к новой ране, заставляя меня кричать от боли… Совсем, как сейчас.
Я выхожу из автобуса. Поправляю прическу, пудрю нос и бегу к входу в высотное офисное здание. Но привычно останавливаюсь на ходу возле витрины книжного магазина. Там, на пластиковых полках, расставленные аккуратно в ряд, еще пахнущие типографской краской стоят серии книг.
«Непобедимая Дева Меча», «Грозный ангел», «Орел и львица» — господи, что за дебильные названия?!
Я рассматриваю аляповато-цветастые обложки. Никогда у меня не было таких роскошных белокурых локонов, таких выдающихся форм и такого объемного, едва умещающегося в бронелифчик декольте. Впрочем, и бронелифчика у меня тоже никогда не было. Зачем он нужен выпускнице факультета боевой магии, профессиональной охотнице на нечисть?
— Так ты и есть та самая охотница?
Он смотрит на меня со знакомой до боли полуулыбкой на узких губах. В синих глазах нет ни гнева, ни страха, хотя острие моего меча касается его горла.
— Какие сюрпризы подбрасывает нам порой судьба! Это даже забавно. Послушай, убери железяку, давай спокойно поговорим.
— Мне не о чем с тобой разговаривать, — сипло отвечаю я.
Десять лет назад от его улыбки и обращенного ко мне синего взгляда у меня перехватывало дыхание. А что творится со мной сейчас?
— Так ли уж не о чем? – со знакомо лукавой интонацией спрашивает он.
И легким движением тонкой, но сильной руки отводит мой клинок в сторону.
— А ночь после выпускных экзаменов? Звезды над заливом, шепот волн… Помнишь, я поспорил с тобой на поцелуй, что в разгар июля призову на небо северное сияние? Тебе напомнить, ЧТО было потом?
Он снова улыбается, а потом странно распахивает глаза и наклоняется вперед. Струйка крови слетает с полуоткрытых губ. И пылающее белым огнем лезвие вырывается из его груди. Лезвие меча моего оруженосца.
— Что ты сделал?! – без голоса кричу я.
Квадратное простодушное лицо деревенского парня недоуменно вытягивается.
— Я убил некроманта! Он же пытался околдовать вас, госпожа!
— Ты убил моего друга…
Я падаю на колени, пытаясь заглянуть в навсегда потухшие синие глаза.
Я не вижу, как прахом развеивается по ветру армия мертвецов. Как через пустую площадь, отдуваясь и охая на ходу, ко мне бежит бургомистр города.
— Светлая госпожа! Вы спасли всех нас! Нет слов, чтобы выразить…Любая награда… Любое ваше желание…
— К черту все! К черту всех вас!
Я ору и рыдаю. Бешено, истерически, некрасиво.
— У меня только одно желание! Покончить со всем этим раз и навсегда! Забыть обо всем! Зажить спокойной жизнью! Ненавижу этот мир, ненавижу это ремесло…
Не выношу свою работу! Графический дизайнер – творческая профессия… Какой дурак это придумал?! Я тупо вглядываюсь в строчки журнальных статей на мониторе своего ноута. Подташнивать начинает от одних заголовков: «Какой цвет белья предпочитают отечественные звезды?», «Гонорары актеров Голливуда», «Сын директора ПромСтальБанка прострелил себе ногу во время селфи».
Все это я должна красиво оформить приятными для глаз читателей шрифтами, облечь в правильные, отвечающие законам колористики тона, умело разбросать притягивающие глаз картинки… Чему там еще нас учили на курсах?
Не учили только одному: что делать, если при первом же взгляде на «рабочий материал» тебя трясет от отвращения?
Она убьет меня.
Выжмет, выдавит все силы, высосет остатки мыслей и чувств и отшвырнет ногой пустую, невесомую оболочку. Шелуху.
Она лишает меня сна.
Ледяными скользкими шупальцами одиночества заползает в сердце.
Злобно хихикая, нашептывает в ухо о бессмысленности этого мира и моего существования в нем. А потом, наслаждаюсь, пьет мои слезы, мое отчаяние, мою боль.
Она уничтожает меня. Ежедневно, ежеминутно, ежесекундно.
У нее много имен. Реальность, Обыденность, Рутина, Бытовуха.
Что еще? Ну да, разумеется!
Тоска. Беспросветность. Ненавистная работа.
Это гидра. Многоголовая гидра, которая жрет меня всеми своими вонючими пастями.
— Гидра! Гидра… — яростно шепчу я, ударяя кончиком карандаша о спинку стула, пока грифель не ломается.
Женщина, работающая за соседним столом, испуганно отодвигается подальше.
Когда-то, в другой Вселенной, тысячу миллиардов лет тому вперед, в порыве безумия я выкрикнула свое единственное желание.
Какой недобрый бог услышал меня?
Теперь я здесь. О, да, моя жизнь спокойна…как вода в гнилом болоте. Скоро это болото поглотит и меня…
Дверь кабинета распахивается и с грохотом ударяется о стену. Шеф с перекошенным лицом и сбитым на сторону галстуком визгливо орет, потрясая в воздухе пилотным номером журнала:
— Какая мразь тут все испоганила?!
Еще вчера он спокойно принял и гранки статей, и мой вариант дизайна. А сегодня настроение переменилось. С нашим шефом такое часто бывает.
Он едва не сносит своей тушей стол девочки фотокорреспондента.
— ТЫ! Криворукая сучка! Глянь сюда!
Жирный палец упирается в какое-то фото.
— Это что – портрет главы нашего района? Ты что наснимала, б…ь?
Журнал летит, трепеща страницами, и ударяет девочку по щеке. Она даже не пытается заслониться. Губы дрожат, по щекам уже ручейками текут слезы.
— Уволю! Выгоню к … матери!
Я видела работы этой девочки в интернете. Они тонки и правдивы.
— Чего молчишь?! Сказать нечего в оправдание?! Да чтоб у тебя руки отсохли! Дрянь бездарная! Сука!
И тут словно бы серая пленка лопается перед моими глазами. И я со всей отчетливостью последнего мига жизни вижу, как английский пробор нашего шефа вдруг начинает съезжать куда-то на затылок, открывая высокий, с залысинами лоб. Как мгновенно выцветает на его щеках нездоровый румянец, сменяясь мертвенно зеленоватой бледностью. Дико вращаются в орбитах глаза с вертикальными зрачками. И вот уже из-под прокуренной верхней губы виднеется тусклый блеск клыков, сам собой поднимается крахмальный воротник, а за плечами крыльями летучей мыши расправляется черный плащ…
Они проникли сюда?! В этот насквозь трезвый, рассудочный мир?! Да, выходит, теперь Они здесь. А, может, жили тут всегда…
Но и Я здесь!
Сломанный карандаш в моих руках вздрагивает и начинает странно шевелиться.
А я встаю, с грохотом опрокидывая стул. И, впервые за долгое время, не ощущаю тоскливой пелены, обволакивающей сознание.
Он оборачивается на звук. И по сузившимся до размера черной полоски зрачкам, по мимолетно промелькнувшему в пасти жалу я понимаю, что Он тоже УЗНАЛ меня.
— Ты даже не представляешь, старина, как я рада тебя видеть!
Говорю я и, сжимая покрепче осиновый кол, делаю шаг вперед.
Она очень красивая. Дотронувшись тонкими пальцами до рамы, девушка слегка наклонилась к окну и оставила свое разгоряченное дыхание. Запотевшее стекло теперь передавало размытые изображения ночного города, утопающего в ярких огнях. Мимолетно улыбнувшись, девушка с грустью в глазах наблюдала за тем, как кипит жизнь на улице. Она жила на девятнадцатом этаже и люди выглядели словно муравьи, бегущие по своим делам. Виолетта обладала интересным даром. Она энергетический вампир. Наблюдая за тем, как мерцает свет в кварталах, девушка ощутила внезапно нахлынувшую грусть о том, что она отличается от других. Прижав к груди черного кролика, мягкую игрушку, который подарил ей любимый человек, она почувствовала, как слеза стекает по ее разгоряченной щеке. Прикусив пухлые губы, девушка не заметила, как кто-то зашел в ее комнату. Она не хочет причинять боль. Закрыв за собой дверь, юный дворянин сделал пару шагов по направлению к прекрасной девушке. Он отличался высоким ростом, считался красивым, статным брюнетом с карими глазами. На нем был официальный костюм, который свидетельствовал о том, что он прибыл только что с какого-то важного мероприятия, посвященного благотворительности или встрече неких знаменитых лиц. В последнее время, он часто уезжал из дома. Подойдя к девушке, он аккуратно положил руки на ее плечи. Вздрогнув, Виолетта автоматически дотронулась ладошкой до его левой руки. Не оборачиваясь, она задумчиво продолжила смотреть на мерцающие огоньки ночного города. Несколько минут прошли в полной тишине.
-Хватит!- внезапно воскликнула девушка, отталкивая его от себя. Покачнувшись, парень схватился за спинку рядом стоявшего стула и, удержав равновесие, с удивлением взглянул на возлюбленную.
-Виолетта…Я…Я не понимаю,- запнувшись, он перехватил ее рассерженный взгляд.
-Вон! Убирайся из моей комнаты! – яростно воскликнула она, указывая прямиком на дверь. Внезапно резко нахлынувшая слабость не позволила ей держать оборону и, покачнувшись, девушка потеряла равновесие. Ринувшись к ней, парень поймал падающую любимую и крепко прижал к себе.
-Ты не можешь вечно ругаться со мной, — тихо прошептал парень.
-К сожалению, это мое проклятие, — ответила она, опустив взгляд. Молодой человек все понимал. Эти ссоры происходили каждый день, поэтому, он старался уезжать из дома, но все равно, он чувствовал себя хуже день ото дня, в отличие от своей возлюбленной, которая, наоборот, подпитывалась его энергией. К несчастью, он любил ее. Может быть это и есть его проклятие?
— Здравствуй.
— Ммм…
— Лежишь на полу? Что-то произошло? – она пнула ножкой пустую пивную банку и удобно устроилась в кресле.
— Ни-че-го… В том-то и дело – ничего. Я опустошен. – в тишине раздался медленный протяжный выдох. — А ты зачастила. Уже третий раз на этой неделе.
— Расскажешь? – она проигнорировала его меткое замечание.
— Нечего тут говорить! Татьяна удалила меня из друзей в контакте, а Анжелина – в фейсбуке. Да и телефоны выключены… В ЧС добавили, наверное.
— И что? На этом жизнь закончилась?
— Нет. Скорее потеряла свои соки. Всё пресно, как хлеб для евхаристии.
— Как будто ты в этом хоть раз участвовал! – и комнату залил ее смех, похожий на падающие жемчужинки, сорванные с дорогого колье.
— Нет. Но Татьяна дарила мне свою легкость и жизнерадостность, а Анжелина – бунтарский авантюрный дух и здоровый пофигизм. Они наполняли меня как сосуд. Я чувствовал, что хочу жить. Я мог веселиться до упаду ночь напролет, а весь следующий день сворачивать горы и отсыпать их заново…
Его монолог прервал вновь раздавшийся смех с нотками цинизма.
— Ты говоришь так, будто они делали это добровольно! Будто ты не звонил им глухими ночами с требованиями уделить тебе хоть чуточку внимания. А они слишком воспитаны и благородны, чтобы отказывать и посылать к чертям. Ты ведь выбираешь именно таких. Они будут терпеть тебя, пока сами не выгорят. У меня один вопрос: что ты даешь им взамен? Думается мне то, что ты чувствуешь сейчас – ни-че-го.
Она откинулась в кресле, сложив ногу на ногу и прикрыла глаза. Его бесконечные оправдания, сказанные в ответ, звучали в фоновом режиме, словно белый шум. Перед ее внутренним взором он всегда представал как кувшин с молоком. Теперь на самом дне осталось несколько капель. Самое сладкое. Нельзя забирать всё, иначе тебе достанется и его нескончаемая пустота.
Он найдет себе других, – она глядела в темноту, пытаясь рассмотреть там распластанное в депрессии тело. – и будет таким же радостным и воодушевленным. На какое-то время… И тогда я снова приду к нему…
«Наушники»
Джессика, дура ты чертова, почему я спасал тебя, а не свои наушники? Это были отличные «уши»!
Месяц назад, когда эта шиза с V-вирусом только началась, я вломился в Эппл-стор на Пятой. Магазин уже разграбили, как и остальные в паникующем городе. Но среди хлама я нашел плеер и те самые «уши»! Пока мы выбирались из Нью-Йорка, сеть еще работала, и я закачал туда тысяч пять песен!
Ты же знаешь, какой у них крутой звук! Я давал тебе послушать концертник «Foo Fighters», когда мы прятались от вампиров в багажнике. Это была самая важная вещь для меня, пока ты все не испортила!
Джессика, будь ты неладна, ну что же ты? Сегодня ночью упыри отогнули решетки на окнах и хлынули внутрь. Откуда мне было знать, что прутья паршиво вбиты? Я не строитель! Мы залезли в этот дом неделю назад, когда кончился бензин, и мы застряли в поганом городишке.
Хорошо, что безмозглые кровососы верещали от голода! Мы проснулись, я схватил свой плеер, и побежал за наушниками. И тут ты споткнулась! Я бросился помогать, а потом было поздно – упыри уже лезли! Мы бежали в подвал, и ты опять подвернула ногу!
Джесс, ты же сама виновата, глупая, неуклюжая Джесс! Они укусили тебя! Мы заперлись в подвале, а ты теперь заражена! У меня с собой плеер, в котором лучшая музыка погибшего мира, но нет «ушей»! Тут есть песня, под которую мы первый раз целовались. Есть песня с нашего выпускного. Я собрал целый плейлист, чтобы сделать тебе предложение. Даже выбрал треки на нашу свадьбу, Джесс! Закачал песни для наших будущих детей! А наушников нет, из-за тебя! Ну, так кто из нас безответственный?
Проклятье! Я сижу в железном шкафу для инструментов, и не могу включить музыку! Чтобы не слышать, как ты плачешь снаружи.
Джесс… Еще два часа, и ты станешь одной из них. Даже если шкаф выдержит, и я доживу до рассвета. мне уже не нужна будет музыка, даже в самых лучших наушниках мира!
пожалуй, да. Ну и мир, конечно, сошел с ума со всеми этими упырями. Хотя, если он её любит, то хороший ход был бы выйти и сказать — любимая, укуси меня, и мы будем вместе навсегда.