Шепот

Победители

Шепот
Работа №677
  • Победитель
  • Опубликовано на Дзен

Одиночество — опасная вещь. Если оно не ведет тебя к Богу, оно ведет к дьяволу. Оно ведет тебя к самому себе.


Оутс Дж. К
.

1

Я бы сказал тебе: «Привет», да ты только в моей голове. Неосязаемое присутствие чего-то большего, чем я не являюсь, того, что некогда ответит мне: «Привет, Гай». Я один на станции, один на всей планете и даже, наверное, единственный человек во всей звездной системе. Ты – смотрящий запись имплантатов. Приятно познакомиться. Прости, что прежние семнадцать лет молчал.

Ты знаешь, что запись идет сразу на бортовой компьютер Тефиды, вне зависимости, в каком я теле. Она непрерывна, прервет ее только перезагрузка всех систем или моя смерть.

Сегодня Океанида-33 потеряла связь с Тефидой. Все терраформирующие установки ответили на сигнал, мигают зелеными точками на голубоватой сфере с надписью «ОКЕАН», и лишь одна из них – красная. Океанида-33. Впервые за семнадцать лет освоения что-то вышло из строя.

Ты не спросишь меня, что я буду делать, конечно же, ты уже все знаешь. Лететь туда, выяснять в чем причина, чинить. Одна поломка повлечет за собой другую, я там застряну еще на несколько суток. Мне придется спуститься туда, в оболочку Гая-33. Все капсулы оснащены собственной системой обеспечения, аккумулятором с зарядом на несколько суток, чтобы не зависеть от систем Океаниды.

Я еще немного сижу в кресле из черной кожи: проверяю погоду, запускаю подготовку капсулы к спуску. Знаешь, бывают такие кресла, из которых не хочется подниматься? Так вот, кресло на мостике – не из таких. Неудобное, воняет синтетикой и постоянно скрипит. Однако после стазиса я слишком слаб и стоя плохо соображаю.

Если ты не знаешь про особенности принудительного выхода из стазиса, то я обрисую разницу: когда выход запланирован, тебя будто несет по наркотическим волнам, тебе светло и легко, ты словно всплываешь из теплой реки на прохладный вечерний воздух. При принудительном выходе все менее приятно: воздух входит в грудь клином, жесткая трубка до боли режет гортань. Каждый раз я пытаюсь дышать, выхаркать ее, но все тщетно. Пальцы, измазанные гелем, постоянно скользят, я никак не могу ухватиться. Барахтаюсь в капсуле минут двадцать, пока, наконец, удается встать. От резкого пробуждения еще долго болит голова, и я слабо понимаю, что происходит. Этот раз не стал исключением.

Честно говоря, сигнал напугал меня. Знаешь, бывают такие минуты после сна, когда ты четко осознаешь, что случилось что-то плохое. Но не понимаешь, что именно. И это предчувствие чего-то тревожного висит над тобой, ты и идти не можешь, и не можешь оставаться на месте. Да, это было именно такое пробуждение. На подкашивающихся ногах я побрел на мостик, даже не смыв с тела биогель.

Капсула будет готова через полтора часа. Погода за бортом ясная, но ветреная, отчего Океан идет волнами. Несмотря на это, со спуском не должно быть серьезных проблем. Я оператор класса «B», погружение в клона для меня занимает около десяти минут. Мои имплантаты наверняка устарели за семнадцать лет эксплуатации, однако еще ни разу не сбоили, это меня и пугает больше всего. Когда все хорошо, невольно ждешь удара в спину.

Наконец встаю с проклятого кресла и нетвердым шагом иду в душевую. Включаю воду – кран сам настраивается на комфортную температуру. Под мягкими струями смываю остатки геля, от этого чувствую себя немного лучше. От этого во мне просыпается голод. Вытираюсь свеженьким полотенцем, натягиваю просторную форму и иду первым делом на кухню. Это крохотное помещение с большим смотровым окном. Один стул, одна чашка, один столовой прибор и целая Вселенная за толстым, непробиваемым космическими ветрами, стеклом.

- Кофе. И что-нибудь пожевать, только без сыра, – я усаживаюсь на высокий барный стул и касаюсь ладонью иллюминатора. Подушечками пальцев чувствую дрожь Тефиды, она пронзает меня до локтя, как электрический ток. Там, за толстым слоем плексигласа чудовищно холодно, и звезды вдруг так близки, так опасны, что мне с непривычки становится не по себе. Они холодны и прекрасны - призраки протекших в одиночестве лет. Веков. Тысячелетий.

- Ваш кофе, – отзывается система и протягивает мне белую кружку без единых знаков опознавания и разогретый завтрак в блестящей термоупаковке. – Приятного аппетита.

Если кто спросит тебя, как выглядит одиночество – теперь ты знаешь.

2

В себя я прихожу лишь после третьей кружки кофе. Здесь время ощущаешь по-другому, по-другому ощущаешь пространство. Оно словно вязкое, ты не слышишь звуков, но чувствуешь малейшее колебание. Здесь я не могу заснуть – стоит мне закрыть глаза, как я слышу волны внизу. Нет, я не сошел с ума, просто имплантаты сделали меня чувствительнее ко всему постороннему.

Сначала мне казалось, что я смогу быть одиночестве. Я всегда гордился своей независимостью (Просмотри мое досье, если интересно. В графе «личные отношения» всего три слова: брак, выкидыш, развод). Наверное, поэтому рискнул и полетел сюда. Кто, как ни я, лучше справится с такой задачей: прожить почти пятьдесят, а то и сто лет в одиночестве? Винсент Гай, конечно же. Тот идиот, которого ты сейчас слушаешь.

Оставшийся час я сижу на кухне и гляжу вниз. Массирую имплантаты, прикрепленные к вискам, чтобы немного их разогреть перед вселением. Индекс моей псионической силы – 4, 1 из 5. В теле клона я могу находиться до трех суток, поэтому на роль оператора выбрали именно меня. А полное отсутствие личной жизни, родственников и домашних животных сделало меня идеальным кандидатом для освоения дальнего космоса. Тебе неинтересно, как я оказался на Океане, но скажу одно: в солнечной системе я задыхался.

Подходит время, Тефида приглашает меня в операторскую. На борту станции еще сто пятьдесят капсул с клонами, каждый из которых готов заменить клона на Океане в случае непредвиденных обстоятельств. Все они хранятся в Яслях, спят крепким сном и ждут своего часа. Каждый из них выращен из моего ДНК для лучшей синхронизации с мозгом. Я видел некоторых, и они правда на меня очень похожи. На меня в лучшие времена, только еще выносливее и сильнее. Сейчас мне должно быть сорок четыре, но почти все время я в стазисе, так что не сильно изменился за семнадцать лет. В сознании я провел от силы год, так что будем считать, что мне все еще двадцать семь. Ну хорошо, двадцать восемь. Возраст, в котором происходит все самое интересное.

Вот моя операторская. Ничего особенного, верно. Провода, железки, кресло со шлемом, снова провода. Они ведут к огромной тарелке, с помощью которой я со всем и управляюсь. Я закрою глаза, и мое сознание преодолеет тысячи километров, чтобы загрузиться через приемные датчики в клона. Это позволяет не тратить ресурсы на постоянный спуск.

Я сажусь в свое кресло и смазываю имплантаты гелем от перегрева. Запрокидываю голову и надеваю шлем. Система пристегивает меня на случай конвульсий, передо мной только темнота. Тебе наверняка интересно, на что это похоже? Не могу описать. Это надо прочувствовать, ни с чем несравнимое ощущение. Будто падаешь, но это уже не ты, и…

[ПОМЕХИ]

Открываю глаза и вижу залитую водой бетонную площадку Океаниды-33. Приземлился ровно по центру, в желтый круг. Воздух в скафандре сухой, оттого першит в горле. Я выбираюсь из капсулы и прыгаю на месте, чтобы привыкнуть к телу. Гравитация на Океане – 1,1 g. Не так много, да и тела клонов созданы для такой нагрузки, однако я каждый раз с удивлением ощущаю разницу.

Дует сильный ветер, Океанида гудит, о ее сверхпрочные ноги бьются мощные волны, иногда до меня долетают соленые брызги. Еще лет тридцать, и здесь можно будет дышать без шлема. Прилетят колонисты, намоют льда и построят города. Иногда мне кажется, что для этого я был рожден.

3

Стоит мне шагнуть ко входу, как установку сотрясает удар. Я едва держусь на ногах и аккуратно выглядываю за борт. Посмотри. Эта мертвая, насыщенная натрием вода – все, что есть на этой планете. Волны шипят и идут пеной, облизывая опоры. Падать метров тридцать, не меньше. Во время шторма установка уходит как можно глубже вниз, где давление не такое сильное, хотя зачем я это тебе объясняю? Тебе ли не знать. Только вот система вышла из строя, и ВИ установки не сможет подстроиться под среду. Причиной тому вполне мог быть мощный удар, не это беспокоит меня.

Показатели в норме, кислород в баллоне держится на отметке в девяносто четыре процента. Я знаю, что ты думаешь. Это ведь пустышка, безмозглая оболочка, кусок мяса. В его черепушке нет ничего, кроме программы как дышать и переваривать пищу. Без оператора клон ничто, ты прав.

Замки на Океаниде механические. Я вскрываю коробку и открываю дверь ключом. Внутри темно, луч света рассекает тьму и падает на стену ровным кругом. Скользит по приборным панелям, ящикам, стеллажам… Пространство встречает эхом моих же шагов. Где-то капает вода, слышишь? Неужели протечка? Если нарушена герметичность, то… Мы оба знаем, что будет.

Лязгая ступенями, спускаюсь в щитовую. Первым делом запускаю резервный, затем чиню остальное. Времени на это уходит немало, ничего интересного, перематывай.

В досье указано, что в детстве я был дальтоником? Это было очень странное чувство: в чужом теле видеть цвета, как следует, в своем – нет. По первой я даже испугался, не понимая, что не так с этим миром. Лет в двенадцать, помнится, мне вшили цветовые корректоры в сетчатку. Тогда я впервые понял, что мир не такой, каким я его представлял. Что, если у нас просто чего-то не хватает, чтобы увидеть? Эта мысль не дает мне покоя до сих пор. Наверное, именно она вдохновила меня на то, чтобы стать оператором клонов. Десять лет назад мне казалось, что чужими глазами я смогу увидеть больше, так же, как при своем первом погружении. Честно говоря, мне так кажется до сих пор.

Я идиот? Елена говорила мне тоже самое. Знаешь, что еще она говорила? А, неважно. Ей просто не нравилась моя работа.

Включаю питание, и по всей установке раздается треск электричества. Зажигаются лампы, как аварийные, так и основные. Океаниду трясет, странный гул поднимается из ее недр. Затем следует удар, сбивающий с ног. Свет мигает. Больно ударяюсь коленом, но все же встаю. Перезагрузка системы выполнена.

Запираю щитовую и следую в операторскую. Даже освещенные, эти узкие коридоры действуют угнетающе. Заклепки поблескивают в тусклом свете ламп, их не счесть. Океанида все еще мелко неприятно дрожит. Где-то льется вода. Я пробираюсь вперед, к операторской.

Захлопываю дверцу и пытаюсь расслабиться. Хотя какой там.

Кровь в конечностях застывает, я перестаю их чувствовать. Мое сознание угасает, ты видишь только черноту, но на самом деле это чувство похоже на дремоту. Капсула снизила адреналин в моей крови, чтобы я мог без проблем вернуться... я…

Ты это слышишь?.. Нет? Послу...

4

[ПОМЕХИ]

…Ты слышишь?! Ты слышишь этот чертов шепот?! Что он говорит?.. Что он говорит мне?.. Господи…

От удара мозговой имплант отключился, чтобы не поджарить мне мозг. Сначала я бился в конвульсиях в капсуле, затем кое-как вылез и понял, что я не на Тефиде. Мой мозг не рассчитан на такое, я…

Шепот. Слышишь его? Ты слышишь его? Или он только у меня в голове?..

Я не знаю, на что это похоже. Но ничего общего с человеческим шепотом он точно не имеет, черт возьми. Ни с человеческим, ни с животным шипением. Перед тем, как отключиться, я что-то видел. Возможно, это была моя галлюцинация после перенесенного стресса, а может просто мираж.

Я надеюсь, ты слышишь. Это первое доказательство, что я не тронулся. Второе – я все еще на Океаниде-33. Я не смог вернуться в собственное тело.

Поднимаюсь. Перед глазами все плывет, меня тошнит. Шепот немного утихает, почти не слышно. Да что это значит, черт побери…

Осознав всю абсурдность своего положения, впервые за долгое время я чувствую страх. Я не смог вернуться в собственное тело. Что-то заперло меня. Я… прошло двое суток с тех пор, как я был на Тефиде.

От этих мыслей становится совсем дурно. Выхожу из установки и долго гляжу в гаснущее небо. Близится вечер, по моим расчетам Тефида пройдет над этим сектором через восемнадцать часов. Все это время она продолжает непрерывно транслировать сигнал. В теле клона возможно находиться до трех суток, затем мозг не выдерживает и начинает умирать. Думаю, ты и так все понимаешь. Надо вернуться.

Еще этот шепот… Черт…

Мне нужно подняться на высоту в девятисот километров. Единственный способ улететь – с нижней станции «Калипсо». На ней имеется две Нимфы, с помощью которых я и поднимусь. Однако добраться до «Калипсо» – уже половина успеха. Клоны не предназначены для катания между установками, тем более для полетов на станцию. Перенос сознания в разы быстрее.

Калипсо отсюда в двух тысячах километров. Для ремонта опор Океаниды используется батискаф, на нем-то я и доберусь до ближайшей установки. Да, это будет долго и мучительно, согласен. По расчетам уйдет около двух суток только на дорогу, если мой мозг не умрет раньше.

Тефида на орбите больше тридцати лет, все то время, что идет терраформация, ее износ мог привести к любым поломкам. Как и в железе, так и в самой работе клонов. Мозг каждого клона загружаются знания о работе системы. На случай, если я, к примеру, больше не смогу выполнять работу, и на станцию прибудет другой смотритель. Да, синхронизация будет в разы хуже, однако для опытного оператора это не большая проблема. Он сможет пользоваться этими ресурсами для поддержания стабильности. Я не знаю, почему клон проснулся, но предполагаю, что этот системный баг. Черт, я же один здесь, верно? Верно?..

Я еще немного стою и гляжу на горизонт. Никогда не видел заката на Океане: Гелиос, голубой гигант, выглядит отсюда просто светящимся блином. И свет не малиновый, как на Земле, а холодно-розовый. Прекрасная планета. Прекрасная и навсегда чужая. Не знаю, сколько закатов ты повидал в своей жизни, но теперь можешь хвастаться – ты второй по счету человек, кто любовался закатом на Океане.

5

Мы ведь с тобой никогда не будем знакомы. Ты считываешь запись моего импланта, каждое непроизнесенное слово. Теоретически, теперь ты знаешь меня лучше, чем даже моя бывшая, хочешь ты этого или нет. Когда мой голос замолкнет, значит, я либо мертв, либо запись прекратилась по каким-то немыслимым причинам. Первый вариант пугает меня не так сильно, как второй.

Я не хочу умирать. Ты мой друг. Друг, который не спасет мою жизнь.

Моя жизнь не была чем-то выдающимся, я всегда думал, что все еще впереди. Что я стану оператором, и Великое будет ждать меня за поворотом. Что обязательно сделаю что-то важное, что-то, что изменит мир. Когда у меня будут дети, я совершу нечто особенное, такое, за что они будут гордиться мной. Наверное, поэтому я вызвался лететь на Океан.

Как я себя обманывал, когда летел сюда… Какой веры я был полон, что делаю что-то Великое, не для себя, для Человечества, но сейчас, видя всех этих клонов, понимаю – я ничем от них не отличаюсь. Я тоже мясо, расходный материал. Я тоже заменяем. Просто человек, который бежал от себя.

А сейчас я пытаюсь к себе вернуться, вот же ирония.

Я переоборудовал батискаф, закачал туда воздух и поставил дополнительные двигатели. Сейчас я двигаюсь со скоростью 100 км/ч, это все, что я смог из него выжать. Мы скачем по волнам в сторону солнца, пять, десять минут, а потом я сбиваюсь со счета. Жутко трясет. Я не вижу, как мы отдаляемся от Океаниды-33, не вижу поверхности Океана, потому что жмурюсь и думаю только о том, что будет, если я здесь умру.

«50 километров» – на экран выводятся огромные синие цифры. Датчик неумолимо отсчитывает новые и новые метры.

«45 километров». Мы входим в зоны действия Океаниды-32, а над ней бушует шторм. Вода отсюда кажется не синей, а черной.

«40 километров» – и мы входим в зону шторма. Это я не учел. Прямо над батискафом ослепительно сверкает молния. Волны медлительны, как патока, и тяжелы, как свинец.

Батискаф поднимается на одной из таких волн. Если нас скинет с такой высоты, батискаф не выдержит. Он не умеет летать.

На «20 километрах» волна начинает закручиваться. От резкого толчка мои ремни рвутся, и я со всей силы бьюсь о борт и на секунду отключаюсь. Когда прихожу в себя, батискаф уже ушел под воду. Из носа у меня хлещет кровь, кажется, я его сломал.

Нас стремительно влечет на дно, хотя батискаф все еще качает. Я пытаюсь подняться над поверхностью, но Океан тянет вниз! Двигатель не выдерживает и отключается.

И когда я думаю, что это конец, конец и вправду наступает. Батискаф ударяется об опору установки. Вода с шипением проникает внутрь, я успеваю застегнуть шлем. Мы на глубине в сто метров и спускаемся ниже. Я не вижу отсюда поверхности воды, пытаюсь вырваться, я…

6

[ПОМЕХИ]

Капсула выплевывает меня прямо на бетонный пол. Я кашляю, все еще чувствую горькую воду в глотке. Давление раскололо мне череп, как орех. Я уже здесь, но словно часть меня там, на глубине, черт! Ноги как ватные, едва держусь, чтобы не упасть. Сердце бьется так быстро, что будто разорвет грудь.

Затем мне резко становится плохо, и я едва сдерживаюсь, чтобы не блевануть в собственный шлем. Черт. Да что это было?..

Поднимаю глаза и вижу огромную цифру «17» на стене. Океанида-17?.. Она самая.

Поднимаюсь на ноги и, шатаясь, дохожу до консоли управления. Лампы стелют мне под ноги круги тусклого искусственного света. Тело слушается плохо, с трудом сгибаю колени. Голову словно рассекли на две половины, я четко ощущаю, как два полушария моего мозга трутся друг о друга. Да, я умер. Умер и очнулся здесь.

Однако теперь мы знаем, как быстрее добраться до Калипсо! Господи, чертовы импланты!.. Каждый раз, когда я умираю, мое сознание пытается вернуться в тело. Но Тефида отбрасывает его в следующего клона, и начинается все по новой. Механизм выбора тела, кажется, случайный. Сейчас меня «отбросило» в Гая-17.

Итак, я должен убить себя, если хочу оказаться в нужном месте. Убить, возможно, не один и не два раза, а сотню. Пока меня не откинет на «Калипсо», чтобы я мог улететь. Мысль эта простая и четкая, и прохладная, как лезвие, касающаяся кожи на шее. Страшно ли мне? Да. Хочу ли я этого? Тоже да. Я хочу прочувствовать все, до самого конца, буду в сознании. В этот момент мне кажется, что тогда я пойму саму природу смерти. Предел человеческих мечтаний, верно?

Слышишь?.. Снова этот шепот? Что он говорит?..

Я не знаю, разговор с тобой усиливает мое одиночество или избавляет от него? Мое одинокое приключение, мое паломничество к самому себе. Все этого так глупо, так нелепо, но только я мог попасть в такую ситуацию. Только я. Паломничество к собственной глупости, которое закончится смертью.

Вылезаю из капсулы и выхожу наружу. Вот я и на площадке. Здесь снова закат, тот же самый, который мы с тобой видели пять часов назад на 33-ей. Стоя здесь, я понимаю, что у меня больше нет никаких других ориентиров, кроме упорства, с которым солнце встает каждый день на этой чертовой планете.

Я отстегиваю клипсы и снимаю шлем. Я…

7

[ПОМЕХИ]

Когда открываю глаза, то вижу белую надпись «Калипсо». Черт. Ты видишь это? Сколько раз меня отбросило? С каждым перемещением шепот лишь громче, я почти не слышу своих мыслей. Меня мутит, голова как свинцовая. Не чувствую конечностей. Значит, сигнал слабеет. Мой мозг не выдерживает. Прости… прости меня, я… Я должен собраться, верно. Я должен себя спасти. Нас спасти.

Я зажимаю уши, но это бесполезно, бесполезно… Оно пронизывает все пространство станции, оно здесь и нигде одновременно. Это голос космоса, голос далеких звезд, только он ничего не говорит, не знаю, как объяснить, я не могу разобрать слов… Какие-то бессвязные словосочетания… И это не слова даже, это что-то… Кажется, я правда схожу с ума.

Что-то происходит со мной. Я начинаю видеть вещи, будто без пелены, они вдруг обретают странный свет и другую форму, не существующую в природе. Мой мозг плавится в черепной коробке, там, на Тефиде, он умирает вместе со мной. Вместе с тобой, мой друг. Друг, который меня не спас.

В полусне я бреду к Нимфе. Не помню, как сажусь за штурвал, руки сами настраивают аппаратуру. Я не рискну подниматься сам в таком состоянии, после пятнадцати смертей. Да-да, все верно. Я вселился в пятнадцать клонов. Я умер пятнадцать раз.

Все, что я могу – это сидеть и безвольно глядеть на затуманенные небеса. Тефида далеко, но я долечу.

Нимфа складывает крылья и выдвигает сопла, высчитывая лучший угол для подъема. Тефида пройдет над нами через восемь часов, у меня нет столько времени. Я все сделаю сам.

Нимфа резко стартует. Меня вжимает в кресло, боль в голове становится острой. Черт, как же…

Небо над нами стремительно темнеет, а дальше глаза заливает слезами. Они растекаются по щекам горячими струйками, это единственное, что я могу ощущать, когда мы поднимаемся в космос.

«200 километров»

«400 километров»

«600 километров» – я начинаю орать. Мне закладывает уши. Давление подскакивает, я стараюсь не выключиться. На 800 километре у меня садится голос, и я просто хриплю в шлем. Мы почти вышли из гравитационного поля, еще немного… Давай… 900 километров!

Мы подлетаем к Тефиде, навстречу звездному полотну. Запускаю маневровые. Тормозим. По инерции нас немного вращает, но система быстро выравнивает курс. Отсюда Тефида кажется огромной стрекозой с четырьмя парами золотых крыльев. Неужели там я провел целых семнадцать лет? Никогда не видел ее такой… А ты?

Стыкуется автопилот. С той вылазки прошло трое суток. Я на Тефиде.

Я вхожу на Тефиду и тотчас чувствую, что возвращаюсь к самому себе. Вновь узнаю себя, и все, принадлежащее мне, составляет мое богатство. Когда я ступил на мостик, все сразу стало казаться мне удивительным. Даже отчеты, которые я записывал ранее, приобрели какой-то иной смысл: теперь это не просто буквы, сложенные в слова, не просто безвкусные мысли, это моя исповедь. В них я такой, какой я есть в самом деле – ничтожество, один на один с целой планетой. Ведь когда не можешь передать истинную суть вещей, начинаешь описывать все, как есть, верно? Я не мог.

И вот, спустя семьдесят три часа своего заключения, я подхожу к коридору, ведущему к операторской. Все, что меня отделяет от моего тела – два шлюза и двадцать шагов.

Дверь открывается с характерным звуком, я делаю шаг вперед. Шаг к себе. Еще один. Видишь?..

Он (Я?) лежит в кресле, в такой же позе, в какой его (себя?) оставил. Его (мои?) губы беззвучно двигаются. Шепот?..

Я протягивая дрожащую руку и нажимаю на кнопку. Он перестает шевелить губами и безвольно расслабляется в кресле. Я снимаю с него шлем.

8

Я стою над собственным безжизненным телом, тупо глядящим в потолок. Когда я направляю свет на зрачки, они не сужаются, а наоборот жадно раскрываются. Словно прорези в бездну, которая живет в моей голове, словно там и вправду кто-то есть. Я пришел в себя, а там было занято. А затем он начинает хрипеть, жадно глотать ртом воздух. Я в ужасе отшатываюсь. Воздух входит в грудь клином. Я пытаюсь дышать, но я забыл, как это делается, просто хватаю ртом воздух. Задыхаюсь!.. Вот черт!.. Наконец, мне удается соскользнуть с кресла и перевернуться. Легкие с жжением раскрываются. С трудом сажусь в капсуле и оглядываюсь: Гай-42 (у него огромная нашивка на спине) пятится назад и смотрит на меня, как на чудовище.


Я развалился на куски… Я напуган. Мы напуганы.

Я касаюсь висков, в них встроен приемник сигнала. Это небольшие клипсы, провода от них крепятся к имплантату в моей голове. В него подгружается мое сознание, когда я вселяюсь, он и управляет всем телом. Но тогда это тело остается без хозяина, а сейчас… Как вообще такое возможно?.. Я… Или мы? Я провожу рукой по бритой голове и трогаю кожу на висках, около имплантатов. Они небольшие, размером с монету, сколько раз в них входила игла от шлема? Наверное, тысячу, сбился со счета. Я ношу их с семнадцати, почти тридцать лет, надо же… Почему сейчас?

Я протягиваю руки. Два тела, одно сознание Винсента Гая. Кто бы мог подумать. Импланты и приемники держат меня вместе. Я цел, но в тоже время разбит на части… Если я сниму их, все станет как прежде?

Но я не хочу, как прежде. Ты понимаешь? Я один, и в тоже время нет, впервые в жизни. Я не могу описать это чувство, но оно прекрасно. Просто поверь.

Одна планета, одна станция, один оператор. Таков порядок. Судьба Гая-42 Тефиду больше не интересует. Она его больше не видела. Расход кислорода и воды увеличился вдвое, система будет отображать как ошибку. Постоянные диагностики ничего не дадут. Благо, эти ресурсы полностью восполняемы, мне просто придется чаще спускаться для забора, верно?- Внимание! – произносит Тефида ледяным голосом. – Расход кислорода превышает норму в два раза.

- В отсеке обнаружен посторонний источник тепла. Проследуйте по указателям в комнату передержки. Полная очистка станции будет произведена через двадцать минут.

- Отмена! – кричу я в две глотки, но Тефиде все равно. Для нее только один Винсент, только один… Она ненавидит нас, она всегда нас ненавидела так же сильно, как и мы ее, да!

Нет, никто не умрет сегодня. Никто из меня.

9

Я кое-что от тебя скрыл, верно. Прости, наверное, мне должно быть совестно, ты ведь мой единственный друг. А лгать друзьям нехорошо. Еще хуже – лгать себе.

Три года назад мне казалось, что я умру от одиночества. Тогда тебя еще не было, я тебя не придумал. Но черт… Это не значит, что мне не было так же одиноко.

Я вселился одного из клонов. Подождал разгерметизации выходного шлюза. В толстых перчатках не очень удобно двигать пальцами, сложно было держаться за поручень. Когда шлюз открылся, я набирал побольше воздуха и нырнул в пустоту.

Впереди был лишь черный рот космоса с острыми зубами звезд. С секунду я смотрел в пустоту перед собой, затем начал свой путь по обшивке. От искривленной геометрии у меня кружилась голова, но я упрямо полз вперед, дальше. Вот уже огромный золотой лепесток появился передо мной, это значит, что тарелка уже недалеко. Мой план казался простым и прекрасным. Все, что я хотел – всего лишь настроить сигнал так, чтобы улавливать другие звуки. Чтобы слышать чужой голос в этой чертовой тишине…

Я схватился за красную, как кишка, ленту и отталкиваюсь от обшивки.

С минуту я глядел только на голубое пятно Океана, и казалось, что оно бесконечно, хотя его контуры четки и округлы, как раньше. Перед глазами проплыл страховочный трос и закручивается в красивую алую петлю.

Я вскрыл щиток. Долго возился, но, кажется, просто что-то испортил. Я сломал тарелку, а потом починил. Думал, что починил… Тогда я еще не знал, что обреку себя на мучения в чужом теле, что оно не примет меня вновь.

Черт, тебе ли меня осуждать? Да, это было не для записи. Так я бы расписался в собственной некомпетентности.

Но я не должен очернять тебя, нет. Я должен очернить самого себя. В конце концов, что может быть более жалким, более мелочным, чем наш с тобой разговор? Я говорю с тобой только потому, что хочу говорить.

Жаль, ты не испытаешь все то, что чувствовал я в тот миг. Я словно вспомнил что-то, что давно забыл, что-то, что должен был сказать и не сказал, и теперь нет никакой возможности вернуть этот момент из далекого прошлого. Эта странная, постыдная эйфория от звука чужого голоса там, где его не может быть в принципе – вот что пугает меня.

Прости.

Я ввожу код, и Тефида наконец-то запускает диагностику.
Станцию сотрясает чудовищный удар. Я успеваю схватиться за подлокотники и вжаться в кресло.
Я подхожу к иллюминатору: отсюда видно лепестки коллекторов и синюю планету, чья бездна оглушительно шумит где-то внизу, на расстоянии 900 километров от станции.
Затем мы долго смотрим в иллюминатор, туда, где ослепительно сгорают метеоритные песчинки.
Я ненавижу это место, оно ненавидит меня. Я думал, что в космосе смогу дышать свободно, но запер себя на Тефиде. Когда прилетят колонисты, я стану не нужен, ни этой станции, ни этой планете. Никому, кроме себя, какая ирония. Ни в такой форме.
Но я знаю, что нужно мне.
Эта станция… Все, что меня держит. Она нужна лишь Винсенту Гаю, но не нам. Вечный стазис и редкие воспоминания о прошлой, никому не нужной жизни. О людях, которых я не понимал, о мире, который не был мне нужен.
Тефиде не нравится, что нас двое. Передатчик на ней такой мощный, что может отправить мой разум в любую точку планеты. Конечно, я могу так легко умереть, снять шлем и задохнуться в космосе. Все станет как прежде, а я отсеку новую часть себя.
Но я не могу. Это как отрезать себе руку, настолько противоестественно, что я не в силах на это пойти.
Вместо этого я отращу себе еще сотню рук. Только представь, чего мы сможем добиться этой сотней? Что мы сможем построить?

- Новый мир.

10

Мне нравится говорить с тобой. Я не знаю, я говорю от собственного одиночества, или одиночество – есть следствие разговора с тобой? Ведь когда ты один, нет разницы между «я» и «мы», вся планета это одно большое «Я». Но мысль о том, чтобы разделить целую планету с кем-то, кроме себя, мне нравилась. Я пустился за ней, слепо и бездушно, по собственной воле, это и была моя роковая ошибка.

Говорить с тобой – значит тратить время на размышления. У меня его достаточно. Мои тела спят, но разум не дремлет. Иногда я вывожу их, чтобы починить то или иное, остальное время я думаю. Мои ресурсы почти безграничны. Я уже знаю, что сделаю, когда прилетят колонисты.

Наверное, я должен был прекратить разговор. Но я хотел говорить и говорить с тобой, делиться воспоминаниями, мыслями, в тот же миг вслушиваться в твое бормотание, твое повторение моих же фраз, с разной интонацией, иногда ломанной, иногда едва различимой. Я мог бы даже вести с тобой диалог, спрашивая и сам же отвечая на свой вопрос, но это не сделает меня счастливее. Я думаю только о том, что еще могу тебе рассказать, ты – единственное мое занятие. Только ты знаешь все.

Теперь я везде. В каждом оставшемся клоне, на каждой Океаниде. В сотнях километрах друг от друга, но все же един. Мне не нужна Тефида, чтобы существовать здесь, я нуждаюсь лишь в тебе. В чем-то на меня так непохожем.

Я жду тебя здесь, на моей планете. На

нашей нашей нашей нашей нашей нашей нашей нашей нашей
нашей нашей нашей нашей нашей нашей нашей нашей нашей

 …


[ПОМЕХИ]

…планете.

0
22:35
1004

Достойные внимания