Пламя людское
Стасов поглядел стакан с водкой на просвет, поморщился брезгливо и опрокинул стакан в себя. Будто воду выпил.
- Идею нужно вкладывать, Вова. Идею! Не ля-ля бренчать, а словом греметь! – Стасов сжал кулак и жахнул по столу. – А то херню сочинят, и ноют потом, что это настроение ихнее. Настроение… Отрыжка! - он фыркнул и снова налил полный стакан. – Да чего там. Всё профукали, мозги давно на дерьмо изошли, лапки сложили, только жрать, спать и …
Владимир Пражский смотрел на патлатого, неопрятного учителя своего неприязненно и с жалостью. Великий музыкант, живой рок-н-ролльный идол, чах в алкогольной тоске, добивая упорный, натренированный, но надломленный уже организм. Да и не водка точила силы и мутила разум. Угасла искра, ушёл огонь, опостылело всё творцу. Не увидел отклика за долгую карьеру, не достучался до обывателя. И теперь только со стаканом в руке рвалось из души погребённое.
Сам же Пражский бурлил поэтическими соками и бушевал на пике творческого порыва. Он искал приложения своему, без сомнения, яркому музыкальному таланту. Выстраивание нот и слов в рвущем душу порядке – это ему удавалось легко. Зычным голосом пробирал до кости. Но несильно трогало его всё это: поклонники, стадионный рёв, громыхающая слава и записи в лучших студиях. Он хотел опрокинуть, ошеломить и заставить звенеть тишину в голове каждого вместе с последним аккордом. Для этого нужен был текст. Неотделимый от музыки и душевного непокоя, созвучный с глубинными чаяниями тысяч и зовом предков.
Стасов мог так. Почти так. Но стену с наскока не проломив, поник он головой, надтреснула его душа. И иссякли понемногу силы, не хватило терпения.
Но пора уходить.
Взгляд учителя помутнел, губы бормотали бессвязное. Пражский давно бросил попытки помочь, образумить, спасти Стасова. Вот и сейчас он убрал со стола оставшуюся водку скорее по привычке, чем в надежде что-то изменить.
Он вышел, прикрыв дверь. А в голове звучали слова учителя. Они, эти слова что-то стронули, выхватили лучом в потёмках поисков. Сердце сладостно заныло в преддверии. Неужели вот оно… что искал…
***
Широкоплечий и матёрый, в затёртой кожанке, волосы всклокочены, Пражский буравил взглядом стол. Напротив сидел Эдик, друг его самый близкий. Главный советчик и критик. Но не коллега. Партнёров по группе Пражский набирал на сессию. Брал лучших. На исполнение. Творцом и судьёй в группе был только он.
- Ехать-то зачем? – вопрошал Эдик. – Сходи в музей. Ведь Львовский же не фотографию делал, он всего себя туда вложил.
- Сходил уже. Знаю, что не фотография это. И что вложил, тоже знаю, - ответил Пражский, медленно покручивая чашку с чёрным кофе.
- Ну. И чего тогда?
- Знаю. Знаю, но не чувствую, - поднял Пражский глаза на друга. В глазах засело что-то неуёмное.
Эдик блеск этот знал.
- Всё понятно с тобой, - махнул он рукой.
***
Пражский сидел на косогоре и жевал травинку. В его косуху со спины долбился стылый ветер, а впереди морщилось тёмное озеро.
В этой северной глуши стало ещё пустыннее, чем сто лет назад. От изящных градирен остались жалкие развалины, трубы повалились, внутренности станции растащили давным-давно. Но яростное предгрозовое небо, чёрная вода всё также дышали вечностью, и словно сошли с картины Львовского.
Пражский хмурился, вбирал силу места; рождались строчки. А музыка врастала грудным напевом между строк.
- И всё ж не так тебя выворачивало, не так, - подумал вслух Пражский, вспоминая картину.
***
Львовский сбежал. Туда, где никого, где только природа, покой и вечность. Где тёмное небо нависает, набухая грозой. Где в старых стенах дыханье былого. Где остывает давно усопшая людская мощь.
Сбежал.
Затянувшаяся ссора с другом подтачивала душевный покой и мешала работать. А задумка тлела давно, лежал в мастерской и готовый этюд. Но тогда не дописалось, не домыслилось. Не то место, слишком шумная и балаганная Волга, чтобы выразить всё то, что наболело. И он спрятался тут, в этой глуши.
Он бродил по непролазной тайге в душевной маете, всё откладывая и откладывая работу. Да и женщины невысказанными, томными и ревнивыми взглядами выталкивали в глушь, вон из дома. Но в то утро он взял холст, кисти – снарядился. Ещё стелился туман по долам, а солнце ещё только подсвечивало жёлтым небо по горизонту. Стылый воздух залезал в рукава.
Львовский замер на косогоре, возвышаясь над озером. Вдыхал прозрачный воздух, наслаждаясь. Руки и душа рвались к работе.
А днём погода надломилась, дрогнула дымкая жара, подёрнулось белой рябью небо, затопорщилась гладь озёрная под налетевшим ветром. Львовский давно уже закончивший писать, лежал, бездумно, казалось, глядя в меняющееся небо. И оно, на глазах вылинявшее в белое, и тут же набухшее синей чернью, словно в пропасть столкнуло, взбудоражив недавнее удовлетворение от работы.
- Всё не то, не так! – воскликнул Львовский и кинулся к холсту ловить в особом сейчас свете чёткие изгибы градирен, труб и стройных вышек под громким от электричества небом.
***
Вскоре после этого лета он помирился с другом. Он писал ему:
"Тогда перед грозой словно пронзила глубина веков! Я ощутил величие тех людей, что могли возводить такое. Они подчиняли себе природу, не насилуя её. Ведь из ничего брали энергию, разворачивали, строили, стремились к звёздам…
Прогибали, но не ломали! Брали лучшее, росли над ней, вместе с ней. Но… не справились?
А мы пожинаем лишь жалкие остатки, проедаем всё то, что они творили годами… Это небо, эти светлые во мраке стены, словно прокричали мне об этом.
Я очень рад этой картине. В ней я весь. Этот свет, это небо, эти хранящие память камни человеческие вобрал в себя. Не знаю, смогу ли теперь лучше. Да и надо ли…"
***
Пражский, выплюнул соломинку, поднялся и пошёл навстречу беснующемуся ветру, чуть согнув своё массивное тело. Раскатисто грохала за спиной туча.
Последние строки рождались в отрешённом мозгу, музыка средневековым гулом вплеталась в слова.
Он дотянулся. Как тогда Львовский. Через землю, через небо, через воду докоснулся. К останкам былого человечьего величия…
***
про…потеряли»ну и почему-то мне тут вопросы энергетики в голову идут, но так я в этом мало понимаю, что боюсь быть смешной.
Не надо рая, дайте родину мою. Есенин.
Пражский, Львовский. Это города. Тогда, может, Александр Градский? Кстати, кто это?
Написано замечательно. По-настоящему конкурсный рассказ.
2. Пражский — Дмитрий Варшавский. Создатель рок-проекта «Чёрный кофе».
Первая песня группы — «Страна». Написана она Варшавским на стихи Андрея Вознесенского. Не он ли опустившийся «учитель»? Хотя вероятнее, Стасов — это Стас Намин.
3.Львовский — это художник Исаак Левитан, мастер «пейзажа настроения». В Плёсе (крошечный городок на Волге) он написал лучшие свои картины. В рассказе упоминается его работа «Над вечным покоем»
+1
+1
+1
Вопрос в том, что потом?
Депрессивно. Мне понравилось.
Оооочень классные описания природы. Эмоционально, мощно.
И вообще рассказ о решительных брутальных личностях, которым вряд ли понравятся мысли Акикиев Акакиевичей, и для которых останутся не понятыми чувства Обломова, не найдёт отклик плач Медеи по детям своим.
Громовержцы, святогоры, алкоголики. Что им до нас, простых смертных. Они тайгу пройдут в два шага.))
Вот ну наконец-то у автора и словарный запас хороший, и выразительность есть.
чуть перебор с пафосом местами
но на общем фоне простительно
Имхо, стихи в конце лишние. Не дотягивают они — и до прозы по уровню не дотягивают, и до того уровня произведений, которые творят — или пытаются сотворить — герои.
История, как мне кажется,
Ну и о том, что люди, которые были до нас, лучше нас, — это сказано практически прямым текстом, хотя и не очень-то понятно, почему герои считают, что люди измельчали. Чего-то не хватило в этом противопоставлении
Со стилем у автора всё ок, образы есть очень меткие, очень яркие, такие, что прямо картинку видишь. Сюжета для такого уровня прозы немного маловато, почётче хотелось бы, менее рваное повествование, большего проникновения в характеры героев, большего понимания, кто есть кто для кого (по крайней мере, в начале рассказа). А то приходится возвращаться и перечитывать, чтобы проследить связи.
Ну и финала хотелось бы поударнее.
А так — лайк, как минимум за стиль
+1
Главная идея
Сожаление о том, что человечество сменило направления вектора развития.
Разгадка
Отсыл к Левитановской картине «Над вечным покоем» и песне группы Черный кофе «Владимирская Русь». Постап-инверсия исходной мысли творцов. Утерянное могущество людей, нынешнее людское прозябание (отсюда разрушенная когда-то очень давно построенная АЭС: градирни, трубы, вышки).
Детали
Первая сцена содрана из Паустовского «Исаак Левитан».
Ссора с другом – ссора Левитана с Чеховым.
Пражский – Варшавский.
Львовский – Левитан.
Чёрный кофе проскакивает в тексте.
Озеро и картинка – реальное озеро Удомля с АЭС на берегу, где более ста лет назад дописывал «Над вечным покоем» Левитан.