Надежда на будущее

Лицо старого Айн’лахи время от времени появлялось в кольце света, испускаемого небольшим костерком. По правую руку от него сидели женщины племени, по левую – мужчины. Айн смотрел на лица мужчин и не видел даже тени той удали и стати, какая была у мужчин в его молодость. Айн также смотрел и на лица женщин, и даже осколков былой красоты и достоинства не отражалось в их лицах. «Воистину, – подумал он – людской род гаснет, как и было мне предсказано когда-то». Айн’лаха обратился ко всем разом и к каждому по отдельности: – «Вы – слабое поколение и, возможно, последнее, которое будет носить Земля». Он увидел смущение на их лицах: – «О нет, не печальтесь и не удивляйтесь, я знал, что так будет, еще задолго до вашего рождения. Не ваше поколение виновато, что людям положено исчезнуть с лица этого мира, виновато наше» – старый Айн улыбнулся – «Впрочем, на самом деле есть надежда. Я бы сказал, призрак надежды». Айн взглянул на красную точку в черном небе, находящуюся подле Луны. Марс... он улыбнулся. Быть может, в этот же самый миг кто-то также улыбается ему оттуда...

***

Солнце неспешно поднималось над высокими монолитами зданий. Айн’лаха пристально следил за своей добычей. Молодой олень опасливо ступал по асфальтовой крошке, едва проглядывающей из-под травы. Плавно и четко Айн занёс копье за голову и сделал бросок...

Свет от костра маячком светил посреди опустившейся на город ночи. Рядом с огнем в тени можно было различить две человеческие фигуры. Подле одной из них лежал сверток оленьей шкуры и трофейные рога. Людьми у костра были Айн и его отец, Лахей. Также как и все ночи до того, они сидели у костра в угрюмом молчании. Лахей’онул никогда не распевал молебны богам из старых легенд: он не чтил песнопением Магдону, богиню быстрой пищи и шипящей черной реки Локи-коли, и даже не отдавал часть добычи богу всех войн Атомису. Чего говорить, ведь даже злые боги из времен до Грехопадения не вызывали у него божественного трепета. Песням он предпочитал тишину собственного голоса и треск сухих поленьев. В маленьких селениях, рассыпанных около древнего города, его, конечно, сторонились, но изгонять никак не решались. Лахей был единственным, кому доставало храбрости ходить в покинутый город. В нем было много дичи, можно было найти чистую воду, но, самое важное, это было единственное место, где можно было достать магические реликвии.

Любопытство каждый раз одолевало презрение, когда Лахей с сыном возвращался в одну из деревенек. Безбожников обступали со всех сторон, чтобы полюбоваться на разные диковинки. Наиболее узнаваемыми были певчие камни. Черные, красные, синие, с разными рисунками и разных размеров, певчие камни, однако, всегда имели одни и те же сходства. Они все были плоскими, все с одной стороны состояли из стекла, а с другой из странного гладкого камня, именуемого пластэк. Звуков они, на самом деле, никаких не издавали. Говорят, раньше, да, еще в доисторические времена, они умели петь любыми самыми красивыми голосами. Потом все камни замолчали. Никто не знает почему. Еще Лахей приносил тряпки разных цветов, железные кругляшки, большие куски стекла, металлическое оружие и, в редких случаях, отражающее стекло или зерцало. Люди расплачивались с ним, кто как мог, развешивали блестяшки на ветхих лачугах, а после опять вспоминали о своем глубоком презрении к безбожнику Лахею’онулу, что не чтит богов.

Убаюканный стрекотанием кузнечиков, Айн тихо сопел, свернувшись калачиком. Он не боялся нависающих над головой монолитов зданий. Матери у него не было, и отец с детства брал его на вылазки в город. Среди призрачных твердынь ему было также спокойно, как и на просторе полей и лесов. Крепко сжимая в руках копье, чутким сном, вслед за сыном, уснул и Лахей. Той ночью никто не посмел их потревожить.

Вдали неспешно занималась заря. Проснувшись, Айн посмотрел на небо. Грязное, с желто-зеленого оттенка размытыми облаками, похожими на водную муть. Таким Айн знал небо, сколько себя помнил. Сын Лахея задумался: «Быть может, раньше оно было даже чуточку чище». Проснулся Лахей. Резко открыв глаза, он тут же встал и принялся собираться в путь. Он всегда так просыпался, будто и не спал, будто просто прикрыл ненадолго глаза. Если не дать Лахею проснуться самостоятельно, то глаза откроются вяло, будут красными от напряжения и усталости. Зная эту особенность отца, Айн никогда не будил его сам. В этот раз Лахей не нашел певчих камней, однако, ему удалось раздобыть еще большую редкость: отражающее стекло. Причем не маленькие осколки, как обычно, а цельный здоровый кусок, без трещин и даже почти без царапин. Аккуратно обвязав стекло тряпками, Лахей водрузил его на спину и двинулся в путь.

«Двинемся на северо-запад, в Арройо» – порывисто, как бы отвечая на заданный вопрос, сказал Лахей, а после, опять не дождавшись вопроса, добавил: «Это они ведь вроде как молятся на отражающее стекло». Айн поспешил поправить отца: «В Арройо люди мечтают, чтобы в их пустыне зацвела зеленая трава, и выросли высокие деревья, а деревня, которую ты имел ввиду, находится на юго-востоке». Отец застыл на месте, постоял, глядя куда-то вдаль, а после развернулся в противоположную сторону и, как ни в чем небывало, сказал: «Значит, идем на юго-восток». И они пошли.

В дороге им встретился грязный старик в разном тряпье, с наплечниками и наручами из довольно распространенного прозрачного пластэка. В руках у него был металлический ржавый крест, которым он то и дело грозно размахивал. Увидев стекло на спине у Лахея, старик немедленно потребовал его себе: «Именем бога нашего Пресвятага Исуса Христа, даруй мне сие зерцало!». Судя по тону его голоса, а также по одеянию, это был служитель одного из сотен мелких культов. Удивительно, как все они наивно полагали, что их религия является самой правильной. Еще удивительней, конечно, была их уверенность в том, что всем вокруг этот факт должен быть известен. Айн видел таких апостолов столько, что уже сбился со счета. Лахей ткнул сына локтем, указывая подбородком на старика. Айн резко подпрыгнул к нему и больно ударил древком копья в бок. Тот громко охнул и примирительно выставил вперед руку. Подвижный до этого старик еле ковылял в сторону от дороги. Айну не было его жаль. Озирис, Тор, Гитлер, Джобс и вот теперь еще какой-то Христос, Айну эти странные имена ни о чем не говорили, просто старые мертвые боги.

Калумна ничем не отличалась от любого другого селения в округе. Россыпь непохожих друг на дружку лачужек, половина из которых заброшена. Детей мало, а те, что есть, очень слабые и вялые. Повсюду заметны следы от многочисленных кострищ. Айн шел позади отца и глядел в отражающее стекло. Он видел худого высокого юношу, в желтоватых глазах которого проглядывалось что-то от хищной птицы, что-то соколиное. Еще в детстве сын Лахея понял, что может видеть четче и лучше любого взрослого. То, что другой видит далеким, блеклым, неясным, Айн сможет без особого труда рассмотреть во всех подробностях. Таков был его Знак.

Знак – это то, что есть у всех. Все с ним рождаются. У кого-то он проявляется внешне, у кого-то внутренне. Это может быть что-то полезное или попросту безобидное: лишнее количество пальцев, необычный цвет волос или глаза, как у Айна. Но зачастую бывает так, что знак калечит тело, либо вовсе убивает. У кого-то это белесая кожа, не терпящая лучей солнца. Кто-то слаб телом, кто-то разумом. Предания говорят, что знак – это наказание за грехи людей. Человек попытался приблизиться к богам с помощью черной магии и поначалу у него получалось. Неестественно долгая жизнь, мудрость тысячи старцев, соединенная в одном теле, великая сила, потрясающая грация, ловкость, искусственно сотворенная красота, все это...Человек блистал, опьяненный лоском собственного величия. Тогда-то и случилось Грехопадение. Ибо идеал – это грех. Непостижимый и загадочный бог Геном и его вечно молодая жена Генетика обратили колдовство людей против них самих. Проникнув в глубины человеческого семени, они исказили его суть, заразили его проказой. Долголетие стало пустым мигом, мудрость превратилась в безумие, а величие тела в немощь. Когда-то чистая суть человека была навечно проклята повелением господним. Человек – жалкий, бессильный просто доживает свой век, а потом пропадет навсегда, такова великая истина. Неспроста в селениях так много пустующих домов и неспроста кругом так мало детей. Яблоня человеческого рода была отравлена. И проявляется это в отсутствии плодов. Дети рождаются редко, очень часто мертворожденными, большинство погибает в первый год жизни из-за знака или по другим причинам. Жизнь протекает быстро и пасмурно, как мелкий дождь. И где-то там, за грязными небесами, за всем этим наблюдают жестокие боги, и их смех разносится в ночи завыванием ветра.

Навстречу путникам никто не вышел. Айн огляделся: угольки в ночных кострищахпо-прежнему отдавали красным свечением, на ветках сушилась одежда, селение явно не было заброшено. Набрав полную грудь, Айн собрался было окрикнуть жителей, но его остановил отец. Из самой большой лачуги к ним вышло семеро мужчин. Во взгляде у них таилось недоброе, они угрожающе двигались по направлению к Лахею и Айну. Лахей’онул упредил их помыслы словом: «Мы вольные торговцы, пришли с вами торговать отражающим стеклом, а коли ограбите или убьете, не видать вам больше ни певчих камней, ни стекла вовек!». Но слова Лахея не достигли должного эффекта, мужчины все также продолжали наступать. Сын Онулая принял боевую стойку, его ладонь легла на кинжал, спрятанный за пазухой. Примеру отца последовал и Айн. Приметив самую крупную цель, он неспешно занес копье за голову и приготовился сделать бросок. «Стойте!» – хриплый прерывистый голос моментально развеял тревогу, посеянную скорым кровопролитием. Мужчины озадаченно оглянулись. Позади них стоял сгорбившийся старец в потертой серой тунике. Опираясь на широкую деревянную трость, он сначала прошел мимо мужчин, каждого награждая неодобрительным взглядом, а затем поприветствовал путников. «Я Борис’мкару, старейшина Калумны, приветствую вас. Не в добрый час вы пришли к нашему порогу, но заклинаю вас Магдоной, простите нашу грубость, темное время, каким бы темным оно не было, не позволяет нам преминуть законами гостеприимства» – старик был традиционных взглядов и потому всячески старался задобрить гостей сладкой речью. Лахей, не убирая руки с кинжала, ответил все в той же традиционной манере: «Я Лахей’онул, это мой сын Айн’лаха, мы тебя тоже приветствуем, но будь любезен, расскажи, что стряслось с вашим селением, раз вы так встречаете уставших путников?». Старик помрачнел: «Железные люди» – молвил он и потупил взгляд в землю. Лахей, не верящий сказкам о минувшей эре металла и стекла и о загадочных железных людях, исчезнувших во мраке времени, тем не менее, сохранил терпение, чтобы дослушать рассказ старейшины. Старец продолжил: «Они явились три дня назад в полнолуние, высокие, все в рваных плащах, глаза у них – что два раскаленных уголька, а речь – холодный металл. Они потребовали, чтобы мы выдали им всех наших детей, мы отказали, тогда они сказали, что заберут их силой, если не дадим, и тогда уж смерть нам всем. После наши мужчины прогнали их». Лахей усмехнулся: «Вы боитесь беглецов? В вас такой страх вселили их сверкающие пятки?» – Борис не обратил никакого внимания на издевку Лахея – «Смейся, Лахей, сын Онулая, да вот только они не убегали от нас, ушли спокойным шагом, как и пришли до этого». Лахей’онул изумился: – «Чего же вы не обратили против них копья и кинжалы?». В ответ старец вытащил из глубины туники погнутый кинжал и протянул Лахею. Он молвил: – «На, посмотри, сын Онулая, этим кинжалом мой старший сын ударил одного из них. Кинжал не вошел в его плоть ни на долю. В ответ человек из металла ударил его раскрытой ладонью в грудь. Вчера сын скончался, осколки грудной клетки пронзили его легкие, и он задохнулся...» – старец глубоко вздохнул, а затем продолжил: «Возьми этот клинок, подержи его в руках, а то вдруг тебе кажется, он не настоящий?». Лахей молча принял кинжал, оценил его вес в своей руке, убедился в качестве стали, а затем вернул сыну Мкаруна. «Что было после?» – серьезно спросил он. Старец ответил: «После они ушли, мы их не трогали, все славные охотники Калумны застыли на месте и ждали, когда железные призраки вновь скроются в ночи»...

Айн’лаха сидел на вершине крутого каменистого холма. Его глаза были направлены куда-то вдаль. Он сосредоточено следил за чем-то, укрытым в утренней дымке. За годы, прошедшие с того дня в Калумне, его взгляд ожесточился. В нем появилась взращенная годами отчаянной борьбы холодность. В желтоватых зрачках теперь все больше и больше угадывалось нечто соколиное. В руках у Айна было длинное копье из черной стали. Только таким можно убить поработителя. Тело молодого воина было испещрено боевыми шрамами, полученными в десятке сражений и сотне мелких стычек. Война с железными людьми медленно, но верно подходила к своему завершению. И совершенно очевидно было одно: люди побеждают.

Услышав оклики товарищей у подножия холма, Айн резко поднялся и, улыбнувшись размытому небу, широкими прыжками устремился вниз по косогору. Одно неверное движение, и он тут же разобьется об острые камни, но сын Лахея ловок, как дикая кошка. На огромной скорости он летит по камням, в нужное время отталкиваясь от них или, наоборот, гася скорость с помощью копья. Пожалуй, никто из его отряда не сравнится с ним в проворстве. Также, как Айн’лаха несся вниз по склону, в его голове неслись воспоминания о последних пяти годах. Эта война началась вскоре после того, как Айн с отцом покинул Калумну. Поначалу, правда, войной это было трудно назвать. Железные люди просто приходили в маленькие селения и забирали оттуда всех детей. Любые воины, оказывавшие сопротивление, погибали, так и не поразив ни одного врага. Порабощение, как его потом назвали, продолжалось первый год войны. Именно столько потребовалось разобщенным селениям, чтобы сплотиться и дать, наконец, достойный отпор. Поначалу, правда, люди проигрывали все битвы подряд и, казалось, что надежды нет совсем. Племена были плохо организованы, отсутствовало внятное представление о том, как должно вести войну с превосходящим по силе противником. Но, также как и всегда, люди приспособились. Первые победы людям принесла не сила, а хитрость. Постепенно удалось найти ряд слабостей в броне железных людей, были разработаны простые, но действенные методы борьбы с захватчиком. Небольшие по численности группы поработителей заманивали в ловушки, а после уничтожали с десятикратным преимуществом по численности. Еще врага отрезали от своих, а после загоняли, как диких животных на охоте, но наиболее эффективной оказалась тактика «ударил-отбежал». Внезапные атаки проводились под покровом темноты, оборону противника прощупывали в разных местах, а после били по наименее защищенным позициям. Люди боролись бесчестно, но таковы были реалии войны на уничтожение. Айн отлично помнил первые месяцы войны, когда железные чудовища ураганом неслись вперед, и ничто не могло их остановить. Он помнил ошеломление, которое испытал, когда услышал, что кому-то удалось убить одного из них. Маленький огонек надежды, поселившийся в сердцах людей после первых незначительных побед, теперь мерцал ярким пламенем и предвещал скорую победу. Времена неопределенности прошли, теперь люди твердо знали: скоро война закончится. Больше железные люди не посылают своих в племенные селения. Они заперлись в своем городе из металла и уже целый год как не смеют выходить за его пределы. Но вскоре они лишатся своей неприступной твердыни, и тогда война, наконец, закончится.

Оказавшись внизу, Айн обменялся приветствием со своими боевыми товарищами. Отряд Айна «Коготь», как и все, направлялся к городу железных людей. Именно оттуда совершались многочисленные рейды, унесшие так много жизней. Воин с соколиным взглядом уже видел этот город однажды. Тогда лишь как разведчик, сегодня же как захватчик. Если бы Айн не знал, что из себя представляет эта твердыня на самом деле, то искренне поразился бы искусству градостроительства железных людей. Правильные геометрические формы, величавые стены, идеальные пропорции дозорных башен, а также общая симметрия железной крепости каждый раз очаровываливзор всякого воина, видевшего их впервые. «Мы уже близко. – Бросил Айн на ходу своим людям. – Крепость в десяти милях к западу от нас, почти дошли». «И каков на вид оплот этой нечисти, Соколиный глаз?» – спросил Кили-Безотцовщина. «Клянусь Магдоной, безотцовый, она и в половину меня так не устрашает, как твоя рожа» – задорно ответил Айн. Раздались жидкие смешки. Отряд двинулся в путь.

Битва за железную крепость началась на восходе солнца следующего дня. Вожди решили не дожидаться подхода остального войска и объявили атаку. Трижды люди штурмовали стены и трижды осажденные поработители их отбрасывали. Железные люди бились храбро, не щадя себя, но Айн чувствовал, что от этой храбрости так и сквозит отчаянием. Во время четвертого штурма отряду Айна удалось закрепиться на одном из участков стены. Они продержались достаточно, чтобы к ним подоспело подкрепление. С этого момента захват крепости стал вопросом времени. Ведь люди превосходили поработителей числом в десятки, если не в сотни раз. Айн бился в первых рядах. Умело метя копьем в сочленения на металлической коже железных людей, он разрезал им сервоприводы, приводил в негодность батареи питания, уничтожал зрительные центры, отключая визоры, встроенные в голову. Его руки сплошь были покрыты органической жидкостью, служившей для железных людей кровью. Из отливающих золотом желтых глаз сочилась ярость берсерка, обезумевшего от крови. Битва закончилась к закату, когда последний воин поработителей упал на груду убитых им же людей. Битва закончилась... с этого часа началась бойня, ибо в городе было еще много поработителей. Только уже не воинов, а мирных жителей, судя по всему, занимавшихся в городе разными мирными промыслами. Мощная, дисциплинированная армия, которая пять долгих лет шла к победе во имя мира, в одно мгновение превратилась в толпу озлобленных мародеров.

Посреди все нарастающего безумия, Айну удалось собрать «Коготь» вместе. То, что от него осталось: чуть больше дюжины залитых черной кровью, изрезанных и усталых бойцов, которые предпочли не участвовать в бессмысленном кровопролитии. «Мы пойдем искать похищенных детей» – объявил Айн. Воины переглянулись между собой. Если в начале войны возвращение детей было главной целью объединенных племен, то теперь, спустя пять лет кровавых сражений, никто уже попросту не верил, что они остались живы.

Несколько часов отряд блуждал по ровным, до недавней поры чистым улицам. Теперь они были сплошь усеяны осколками тел поработителей, залиты их черной кровью и запчастями, по виду похожими на человеческие органы. Все в этом городе казалось человеческому взгляду странным, неправильным. Всюду, куда ни посмотри, творились какие-то загадочные ритуалы, явно связанные с техно-магией железных людей. Воины Айна уже начинали роптать, когда недалеко от них вдруг раздалось нечто среднее между ударом молота о наковальню и жужжанием пчел, а также почти неуловимые за этим шумом человеческие вопли. Сын Лахея стремглав бросился на выручку, его люди едва за ним поспевали.

Они выбежали на широкую площадь. Всюду были видны тела павших воинов. Айн никак не мог взять в толк, что именно их убило. Подобных ран он прежде никогда не видел. Трупы были будто бы пронзены одновременно огромным количеством копий. Но Айн был уверен, что это не так. «Маленькие колотые раны как будто оставлены копьем... – начал он, обращаясь к своим товарищам – но что-то здесь не так. Взгляните, с другой стороны вместо аккуратных отверстий плоть разорвана на куски. Будто их тела взорвались изнутри или...как будто что-то вырвалось из них на огромной скорости». Как только Айн закончил говорить, странный жужжащий звук повторился, и в одно мгновение три его воина пали замертво. Не до конца поняв, что произошло, сын Лахея тут же бросился в укрытие, чтобы по крайней мере не повторить судьбу своих воинов. Люди Айна бросились врассыпную, те, кто не успел среагировать, остались лежать на площади. «Кто-нибудь понял, что это было?» – прорычал златоглазый вожак отряда воинам, что остались подле него. «Айн, ты ведь у нас самый зоркий, так что ты нам и скажи!» –истошно кричал Кили. Айн припал к стене и осторожно оглядел площадь. Ничего. Никаких признаков врага. Лишь какое-то странное устройство, подвешенное на стене, поворачивается к Айну носом. Соколиному глазу хватило ума, чтобы скрыться за толстой стеной. Он не увидел снарядов, но точно был уверен, что они просвистели прямо у его уха, а после отскочили от металлического пола, оставив на нем глубокие царапины. Сына Лахея наконец осенило – «Невидимые стрелы? Или, быть может, попросту очень быстрые». Айн прикинул расстояние до этой магической реликвии: – «120-130 локтей, пожалуй, докину, тогда...» – он повернулся к своим бойцам и изложил суть плана...

Как можно дальше отойдя от стены, чтобы набрать разгон для броска, Айн еще раз, на всякий случай, обратился к своим бойцам – «Главное, начинайте действовать, как только я подам сигнал. Ни раньше и, уж надеюсь, ни позже». Предводитель отряда «Коготь» глубоко вздохнул, затем выбежал из укрытия короткими прыжками и изо всех сил метнул копье в цель. Сразу после этого, напрягая каждую связку в своем горле, он закричал: – «Давай!». Верёвка, обвязанная вокруг пояса Айна, резко рванула его обратно в укрытие, как раз перед тем, как по месту, на котором он стоял, начали тарабанить невидимые снаряды. Слегка отдышавшись, Айн’лаха аккуратно еще раз оглядел площадь. Верное черное копье Айна прошило странный механизм насквозь, навечно завершив его работу. Из разных уголков города на площадь вновь выходили люди отряда «Коготь».

Всего их осталось девять человек, шестеро сложили головы на кровавой площади. Мысленно помолившись Атомису за павших, Айн отдал приказ: – «Хорошенько здесь все осмотрите». Командир «Когтя» прекрасно понимал, что такой мощный магический артефакт не стали бы устанавливать на площади просто так. «Глядите-ка!» – крикнул один из бойцов, подзывая всех к себе. В самом центре площади, под грудами тел, находился широкий квадратный люк. Айну и его людям удалось его вскрыть, хотя и пришлось изрядно повозиться. За люком находился туннель, освещенный блеклым холодным светом. Без лишних раздумий Айн’лаха спустился вниз по ступеням. В туннеле было холодно. В нос ударял странный, ни на что не похожий кислый запах. Войны были настороже, неизвестно какая опасность могла поджидать их здесь.

Коридор оканчивался просторным помещением, заполненным разными артефактами техно-магии. Воины с недоразумением разглядывали стеклянные панели с разноцветными огоньками, белые трубки, которые точно змеи оплели всю комнату. Немало вопросов вызвали маленькие красные глазки, прикрепленныев разных местах у потолка. Они ни на секунду не спускали взгляда с воинов, будто готовясь к атаке. Их пытались окликнуть, но они все до одного отказались отвечать. Тогда воины, на всякий случай, пронзили их черными копьями. Но наиболее странным, даже пугающим, была огромная стеклянная бочка, заполненная яркой синей водой. Айн приблизился к одной из таких и прислонил ладонь. Никогда еще он не видел такого чистого и гладкого стекла. В его отражении он увидел себя. Грязный, перемазанный красной и черной кровью, весь в ссадинах и порезах, высокий и сильный, взирал он на себя. Внезапно прямо на поверхности стекла загорелись красные огоньки, их цвет сменился на зеленый, и тогда в глубинах мутной синевы Айн разглядел тела. Это были юноши. Они мирно дрейфовали будто бы младенцы, спящие в утробе матери. К их телам были присоединены те самые белые трубки, что были раскиданы по всей комнате. Головы у всех были лысые, кожа серая и сморщенная, как у стариков, под глазами зияли огромные черные пятна. Айна мгновенно окутала сумасшедшая ярость. Занеся черное копье, он изо всех сил ударил им по поверхности стекла. Даже царапины не осталось на прозрачной стене, отделяющей Айна от похищенных. Весь удар вибрацией отдался сыну Лахея в руки, пронзая его ладони дикой болью. Не обращая на это внимания, соколиный взгляд занес копье для второго удара, но тут под руку его подхватил Лафет’йонас, один из самых старых бойцов в отряде Айна. Он сказал: – «Взгляни на этих детей, Соколиный Взгляд, как долго они, по-твоему, находятся под толщей воды? А даже будь они живы, откуда ты знаешь, что не убьешь их, если вытащишь оттуда? Лучше не нарушай их покоя. Теперь мы знаем, что они сделали с нашими чадами. Давай двинемся дальше, найдем виновника всего этого безумия и отомстим. А после мы сожжем это проклятое Магдоной место!». Айн медленно опустил копье, взглянул еще раз на детей, плавающих в бочке, затем развернулся и направился к выходу из помещения. «Ты прав, Лафет, давайте найдем того, кто это с ними сделал, и убьем его» – бросил он, в его голосе звучала сталь.

Они двинулись дальше. Впереди отряд ждали такие же коридоры, а следом за ними новые комнаты, наполненные странными, не понятными глазу артефактами. Но они уже не обращали на них внимания. Их влекла вперед единственная цель – отомстить.

Неизвестно, сколько они блуждали по коридорам прежде, чем услышали этот шум. Шаги, отдающиеся лязгом металла о металл. Впереди их точно ждал поработитель. Они замедлили шаг, чтобы не быть услышанными слишком рано, и двинулись навстречу врагу. Коридор оканчивался большим, куполообразным помещением. Айну сразу бросилось в глаза освещение. Вместо стерильных, холодных лучей здесь будто бы светило маленькое солнце. Еще удивительнее это было, потому что Айн был уверен, что на поверхности до сих пор глубокая ночь. И не только мягкий теплый свет выделял эту комнату среди многих других. Было в ней что-то более родное для Айна, что-то...человеческое. Сына Лахея более всего поразила мебель. Точнее, ее расположение. Было в этом что-то спонтанное, будто кто-то долго думал над тем, как все-таки расположить стол, цветы, кровать так, как нравится именно ему. Не было чуждой геометричности, отсутствовала единообразная прагматичность – в этом помещении жил человек.

Мысли его прервали все те же лязгающие шаги. Только теперь они слышались позади, из коридора. Воины Айна спрятались по обе стороны от входа в комнату. Сам же предводитель «Когтя» скрылся за широким металлическим столом. Засада была идеальной. Проходит время, шум шагов нарастает, и вот, в комнате появляется величавая фигура. «Постой...» – только и успел лишенным эмоций голосом сказать поработитель, как на него тут же кинулись все десятеро. Человек из металла извернулся в невероятном изгибе, уворачиваясь от ударов. Черные копья только оцарапали его твердую кожу. После он ответил немыслимым крадом ударов рук и ног. Опытнейшие ветераны войны едва успели отскочить. Даже на фоне других поработителей этот воин смотрелся особенно грозно. Он был выше своих собратьев, куда быстрее и, вероятно, сильнее. Вместо двух рук у него их было шесть, и каждая оканчивалась бритвенно-острыми когтями. Визоров было четыре, они были расположены так, чтобы одинаково хорошо видеть во всех направлениях. За все пять лет войны Айн не сталкивался ни с чем подобным. Скорее всего, этот поработитель был выше над всеми остальными, их вожак. По команде Айна «Коготь» вновь бросился в атаку. На сей раз одному из бойцов удалось пронзить руку чудовища, но за это пришлось заплатить ужасную цену. Страшным ударом человек из металла снес ветерану «Когтя» голову. Прошли считанные мгновения, и у Айна осталось лишь пять бойцов на ногах. «Не стойте столбом, нападайте на него разом!» – команда главного когтя была воспринята без недовольства и без сожаления, хотя в глубине души все начинали понимать: живыми им из этой схватки не выйти...

Рука Айна бессильно повисла вдоль туловища. По руке струйками стекала кровь. Поработитель едва задел его во время атаки на Кили, но этого хватило, чтобы разбить плечевую кость вдребезги. Кили повезло меньше. Он бессильно повис в руках поработителя, будто кукла. Тот держал его за шею длинными острыми пальцами. Шейные позвонки безотцовщины лопнули в ту секунду, когда поработитель сомкнул на них руку. Глядя на это, Айн мысленно проклинал человеческую хрупкость. «Нас убить для него, что веточки ломать» – выругался он про себя. Он взглянул на последнего своего бойца. Это был Лафет, которому, в отличие от Айна, удалось уцелеть. Коротким кивком они договорились об атаке. Оба понимали – последней. Они побежали на поработителя с двух разных направлений. В последнее мгновение перед атакой за спиной чудовища раздался детский голос: – «Саймон!». Человек из металла чуть замешкался, но все же не потерял концентрации. Одной рукой он перехватил копье Лафета, а другой мощно ударил в область сердца. Сын Йонаса погиб моментально. Айна же поработитель небрежно откинул размашистым ударом. Соколиный взгляд пролетел через половину комнаты, тяжело рухнув на металлический пол. Спасло лишь то, что сын Лахея принял удар уже травмированной рукой. Значит, бой еще не окончен. Впрочем, поработитель, видимо, так уже не считал, потому как развернулся к Айну спиной и встретил того, кто окрикнул его в коридоре. Краем глаза последний коготь заметил, что визор, который в данный момент должен был наблюдать за ним, поврежден. Такой шанс он не мог упустить, просто не имел на это права. Ведь в отличие от поработителя, глаза Айн’лахи были целы, зря человек железа скинул его со счетов раньше времени. Очень зря. Упираясь головой в пол, крепко сжимая черное копье здоровой рукой, Айн поднялся на обе ноги и приготовился к самому важному броску в своей жизни. Пускай этот поработитель в разы превосходил всех своих собратьев, слабости у него были точно такие же. Такие же хрупкие визоры как и у всех, такие же сочленения на броне. Прямо как у всех. Хорошенько замахнувшись, Айн вложил всю оставшуюся в нем силу в одну руку и совершил бросок...

Ему казалось, что копье летело к цели целую вечность. Столь долгим был этот момент абсолютной надежды и в то же время абсолютного страха. Копье летело к цели всего секунду, но за эту единственную секунду сын Лахея постарел на столетие. Он попал. Поработитель грудой свалился на землю. Снова раздался детский крик, и тут Айн отключился.

Когда он пришел в себя, над ним стоял красивый белокурый мальчик. Сложно было сказать, какие эмоции блуждали на его лице в тот момент. Виделся на нем и гнев, и страх, и отчаяние, и даже любопытство. В руках у мальчика было черное копье одного из товарищей Айна. Острие копья было направлено Лахееву сыну в сердце. Когда мальчик увидел, что Айн проснулся, то яростно закричал и попытался пронзить тому грудь. В тот момент, когда он замахнулся для удара, соколиный взгляд повалил его на землю ударом ноги. Здоровой рукой он отнял копье, а затем пристально посмотрел на мальчика. На лице у него отсутствовали какие-либо признаки вырождения, во взгляде не читалось слабоумия, кожа была чистой и гладкой. И даже пальцев у мальчика было на каждой руке поровну. Сбитый с толку Айн спросил: – «Никак не пойму, каков твой "знак"?». Мальчик в ответ лишь недоуменно замотал головой. «Говорить ты умеешь, сам слышал, так что не надо прикидываться немым» – Айн начинал терять терпение.

Но тут его внимание снова привлекла, казалось бы, устраненная угроза. Поработитель все еще двигался. Айн тут же бросился к нему, чтобы добить. Он уже был готов вонзить в железную кожу второе копье, как вдруг между ним и человеком из металла встал белокурый мальчик. Айн презрительно отбросил его в сторону, но тот вновь закрыл тело чудовища собой. «Да в чем дело?! – взорвался Айн. – Почему ты его защищаешь?». «Потому что...потому что я единственное живое существо, с которым он контактировал всю свою осмысленную жизнь» – сквозь помехи процедил поработитель. «Отвечай... отвечай, железка, что тут происходило все эти годы?». «Я...меня зовут Саймон, если позволите, по крайней мере, таково мое имя для мальчика, а как зовут вас?». «Мне плевать как тебя зовут, отвечай на вопрос». «Мы исправляли ошибки». «Какие, к черту, ошибки? О чем ты? Говори, пока не истек кровью!». «В-ваши ошибки, человек. Мы пытались исправить вас». «Через истребление? Через похищение наших детей, через убийства?». «Это долгая история». «Я никуда не тороплюсь, мы вас уже одолели, в конце концов, я могу просто подождать, пока ты не умрешь сам собой». При этих словах Айна глаза мальчика налились слезами. «Тише, тише, Аарон» – прошептал поработитель голосом, почти похожим на человеческий. «Все началось давно. Во времена, которые вы зовете Грехопадением. В то...в то время люди процветали. Особо высоких успехов вы добились в генной инженерии и в...робототехнике...». «Что это все? Выражайся проще». «Вы научились изменять свое естество при помощи...при помощи м-магии, а еще вы создали нас, роботов. Мы были вашими рабами, выполняли за вас всю работу, пока вы придавались забавам и меняли свой вид, как вам заблагорассудится». «За исключением части с роботами, все довольно сильно совпадает со старыми легендами». «Да, наверно. Многие из вас нас н-ненавидили. Еще задолго до Грехопадения вы, боясь мятежа, ввели закон, по которому роботы могли жить только на Марсе. Всех, кто был на Земле, вы уничтожили». «И теперь вы нам так мстите? И, к слову, что за Марс, в каких землях отсюда он лежит?». «В черную безоблачную ночь посмотри на Луну. Ты увидишь возле нее красную точку: это м-мой Марс. Я уже сказал, мы не мстим, мы исправляем ваши глупые ошибки». «Давай ближе к делу, что за ошибки совершили люди?». «Вашей ошибкой было Грехопадение». «Говори уже по делу, поработитель, мое терпение не бесконечно». «Если кратко. Вы себя уничтожили. Ваше семя отравлено. Через сто лет вас уже не будет. Это и есть ошибка. Ее мы хотели исправить». «Значит...значит, вы живете там, у себя, на Марсе, в то время как мы здесь. И вам так там не сиделось, что вы прилетели к нам с огнем и мечом?». «Марс процветает, общество разумных машин – наиболее успешное ваше наследство, оставленное в подарок галактике. На Марсе почти никому нет дела до Земли. Почти. Нам есть дело, мы прилетели вас спасти». «И что же это за спасение?!» – Айн готов был пронзить робота прямо сейчас, но все-таки сдержался, чтобы дослушать историю до конца. «Иррациональность людей порой неосмыслима для высшего разума. На алтарь спасения вашего вида мы принесли десятки тысяч жизней, но разве это высокая цена за такую награду? Цель оправдывает средства. Времени было крайне мало. Мы должны были действовать жестко. И у нас получилось вас спасти». «О чем это ты?». «Проведя исследования на десятке тысяч порченых, мы смогли создать одного чистокровного. Незамутненное вашей порчей дитя. И даже более того, его чистота, как лекарство, будет очищать испорченную суть материнского естества в потомстве. Иными словами. Дети будут рождаться чистыми вне зависимости от матери. Его семя, семя детей его и семя детей его детей – вот ключ к выживанию вашего вида». «Но...но ведь это значит» – Айн повернулся к месту, где секунду назад стоял мальчик – «Это значит, что во всей этой войне вообще не было никакого смысла?!» –он тут же осекся, мальчика нигде не было. Он повернулся к роботу – «Мое имя Айн’лаха. Слишком много вы убили наших, слишком много принесли несчастий, чтобы я мог поблагодарить вас, но может когда-нибудь...может». «Мое имя Саймон, Айн’лаха, а теперь прощай». «Прощай» – ответил Айн, и бросился вдогонку за мальчиком. После он долго еще искал его по городу. Спрашивал у других воинов, но никто не видел красивого белокурого мальчика в странных одеждах. Айн так и не нашел его в итоге.

***

Лицо старого Айн’лахи время от времени появлялось в кольце света, испускаемого небольшим костерком. По правую руку от него сидели женщины племени, по левую – мужчины. Айн смотрел на лица мужчин и не видел даже тени той удали и стати, какая была у мужчин в его молодость. Айн также смотрел и на лица женщин, и даже осколков былой красоты и достоинства не отражалось в их лицах. «Есть ли все-таки надежда, что он выжил?» – в тысячный раз с горечью подумал он. Вскоре Айн’лаха умер. Перед смертью он все глядел на загадочную красную точку в небе, которую ласково называл «Марс».