Скрипка Орфея

Медсестра в белоснежном халате бежала по коридору, ей нужно было отдать родным пациента его личные вещи. На самом деле это было самой не любимой частью её профессии. Они спокойно сносила тяжелую работу, уход за вечно недовольными пациентами, отчеты, ругань, ночные дежурства, а вот людскую боль не могла спокойно выносить. Не терпела она слез пациентов, которые, к слову, тоже были разными. Матери, потерявшие детей, плакали горькими слезами; дети, проводившие в иной мир родителей, которым пришлось много мучатся в больницы, оставляли на носовых платках слезы искренней радости. Молодые люди, пришедшие за вещами любимых или друзей, плакали слезами неопределенности, ибо не осознавали до конца, что значил для них товарищ или любовник. Но самыми чистые и искреннее слезы женщина наблюдала у детей, чья любовь к миру и людям, его населявшим, была безгранична. Порой было даже странно, что из этих ангелочков вырастают бездушные и беспринципные создания - взрослые. Вот и сейчас ей предстояло подойти к одному святому существу и тому, кем он вскоре стане.

- Постойте, постойте, - медсестра стремительно подошла к высокому грузному мужчине, который держал за руку маленькую рыжеволосую девочку.

- Это вашего брата? Вы ведь его родственник пациента из тридцатой палаты?

- Да, да, мы заберём тело, - равнодушно отвечал мужчина, не отрываясь от телефона, по которому разговаривал с клиентом, - подождите минуту, - он поспешил к выходу, едва взглянув на вещи, принесенные ею.

Медсестра держала в руках потемневшую облупившуюся скрипку и перемотанный изолентой смычок.

- Постойте, я только…

Девочка испуганно смотрела на женщину в белом халате, которая заправляла за ухо серебряную прядь волос, похожих на драгоценную материю.

-Дядя умер? Он больше не будет играть для нас? - спросила малышка дрожащим от слез голосом.

- Что ты, что ты! Он так чудесно играл, что...

Медсестра вспомни, как пациент, пролежавший у них в отделении больше месяца и умерший пару дней назад, играл на своей старенький скрипке. Молодой парень исполнял музыку, словно дышал, созывал всех соседей на импровизированные концерты. А умер он от неправильно поставленного диагноза. Изначально ему лечили вывихнутую ногу, затем он вновь попал с переломом руки, которая никак не хотела срастаться, у него обнаружился рак кости, который спешно начали лечить, но пропустили редкое клеточное заболевание, связанное с иммунодефицитом, из-за которого лечение раком окончательно убило его иммунитет, позднее и самого юношу.

-… ты знаешь... Знаешь, где находится Полярная звезда? Она на самой верхушке неба указывает на север помогает найти дорогу путникам. Она там, где холодно.

Девочка утвердительно кивнула.

- Вот, что я тебе скажу, Матушка-Вселенная, чтобы скрасить лучшей небесной работнице время, часто зовет в небесный театр музыкантов, ибо Полярная звезда обожает музыку. И приглашенные играют, но это не просто музыка, как понимаешь, она особенная, ее даже видно! Представляешь. Её видно не только Полярной звезде, но и нам, людям. Говорят, что это настолько феерично, что никогда не забывается.

Девочка открыла рот от изумления

- И что же это! - срывающимся голосом спросила она.

- Северное сияние. Знаешь, такое под силу создать только искусному музыканту. И, мне кажется, Матушка-Вселенная не даст твоему дяде бесследно исчезнуть из этого мира. Ведь талантам место среди звезд. Она поселит его рядом с Полярной звездой в прекрасный дом из белого камня, подарит ему самую лучшую скрипку, и он будет радовать всю вселенную музыкой, которую не встретишь ни в одном конце галактики. А нам с тобой он будет слать Северное сияние, как привет из далекого космоса, я гарантирую.

Девочка стряхнула с рыжих ресничек последние слезинки, улыбнулась, обняла скрипку дяди и вдруг ойкнула.

- Но он ведь играет только на этой скрипке. Передайте Матушке-Вселенной, пожалуйста.

Девочка передала медсестре инструмент, помахала на прощание и побежала к выходу, где уже маячила фигура её отца, нервно ходившего из стороны в сторону.

Медсестра выдохнула, желая отойти от стол эмоциональной беседы, вновь заправила непослушную прядь за ухо и, крепко сжав скрипку, направилась в ординаторскую. Там было пусто. Усталая женщина стянула халат, аккуратно положила скрипку на стол, что против окна. Лишь только она собралась присесть, её кликнула коллега. Сердобольная женщина вышла, прикрыв за собой дверь. По словам младшей помощницы, необходимо было еще раз описать полотенца, полученные в этом квартале, ибо начальство спешно требовало отчет, прочитать который впоследствии так и не удосужилось бы. Об этом знал весь персонал, но правило требуется выполнять, а, как и в каком состоянии- проблемы только самих винтиков этого бесконечного бюрократического механизма, не способного чувствовать хоть что-то.

Когда медсестра, измученная до невменяемости, вернулась в комнату, то даже не заметила, что, стол был пуст и лишь несколько круглых невесомых блесток, похожих на жемчужины, лежали на нем, правда их скоро унес ветер, залетавший сквозь открытое окно.

***

Теплое, непонятное чувство, с родни счастью, заставило выйти из оцепенения молодого человека, который по неведомым причинам оказался здесь, на черном утесе, окруженном синевато-зеленым плотным туманом, скрывающим от глаз все.

Юноша недоумевающе посмотрел на свои руки, сжал их, будто не веря тому, что конечности принадлежат ему: он переступил с ноги на ногу, но совершенно не почувствовал ни шершавой поверхности земли (молодой человек был босой), ни холода, ни пронзительного сизого ветра, качающего одинокий можжевельник, возвышающийся на голой скале. Ведомый любопытством и пугающим желанием парень двинулся к обрыву. Два шага. Четыре шага. Мгновение, он - на краю. А там, за угольно-черным утесом, над непроницаемым туманом, скрывавшим землю, протирался невероятный вид.

Розовое с бирюзовыми разводами небо, по которому оранжевыми змейками ползи облака и с купола которого свисали золотые шары, будто вырезанные из золотой фольги и подвешенные на ниточки. Иллюзорное видение было похоже на картину, написанную смелым и амбиционным художником.

Кроме небосвода причудливой расцветки пространство занимали полупрозрачные нити, состоящие из жемчужин, которые при столкновении издавали еле-еле слышный звон, похожий на звук падающих дождевых капель. Жемчужные канатики поднимались вверх, то опускались вниз, они держались за полумесяц, который, завалившись на спишу, возлежал в самом большом, пушистом и должно быть, мягком облаке. Ленивый засоня был единственным источником свет в этом месте, но темно не было. Молодой человек мог объяснить это только тем, что где-то снизу, из-под тумана, неизвестная сила подвала свет, словно подсвечивая сцену, словно все это было большими декорациями масштабного спектакля.

Время, обратившееся здесь в ничто, никак не заканчивалась и никуда не утекало, казалось здесь, такого понятия вообще не существовало, а ему на замену пришла лишь бесконечное нечто, невесомое и совершенно абсурдное в данной ситуации. Одним словом, торопиться было совершенно не куда, да и не зачем. Юноша развернулся и стал бесцельно считать шаги, двигаясь в обратном направлении. Вновь четыре.

В тот момент, когда он приставил ногу, что-то за его спиной зашевелилось и мягко, как пуховая подушка, опустилось на землю. Тогда он развернулся и увидел Нечто. Что-то между светящейся изо всех сил электричкой лампочкой и ярко мерцающей новогодней елкой в канун торжества. Оно было неописуемо, скорее всего, это и была та совершенная материя, создать которую так мечтали умы всего человечества.

Нечто двинулась к молодому человеку, вытянуло вперед сгусток лучей, обвивающий какой-то предмет, смутно знакомый парню.

- Сыграй, я прошу тебя. Я наслышана о твоем таланте, позволь мне насладиться музыкой, я её очень люблю, - певуче произнесло оно с некоторой повелительной интонацией.

То, что было протянуто сгустком энергии, оказалось скрипкой. Инструмент был потерт и в некоторых местах потрескался, лак облупился, а струны, потемнели от бесчисленных прикосновений смычка, перетянутым у основания изолентой.

Юноша не помнил ни своего имени, ни своих родителей, ни того, почему он оказался здесь, на парящем в воздухе утесе, да что греха таить, человек не помнил ничего из своего прошлого. А её, любимую всей душой, помнил.

Скрипка. Его скрипка. Она попала к нему совершенно случайно. Кто-то, избавлявшийся от старых музыкальных инструментов, вышел из концертного зала, где обычно выступали самые даровитые исполнители, и небрежно бросил её прямо в сугроб, словно это была рухлядь. А он, ему тогда было около десяти, подобрал и принес инструмент в дом. Скрипач помнил все: как она верещала в первые дни от боли, доставляемой ей неумелыми движениями мальчика, как чьи-то неизвестные отбирали её у него, как потом он спас её из мусоропровода, как заклеивал и гладил её теплую лаковую одежду. После этого она перестала кричать, лишь немного всхлипывала иногда, когда мальчик резко водил по струнам, бередя старые раны. И позднее это двое: мальчик, который был предоставлен сам себе, и никому не нужная скрипка — стал неразлучны.

Лишь это вспомнилось ему...

Молодой человек почтительно поклонился, принял свою любимицу на руки, провел пальцами по дорогому сердцу деревянной коже, приобнял смычок, выдохнул и провел по струнам. Струны задрожали, преисполненные чувством долга, смычок от нетерпения завибрировал, и мир ожил.

Аккорды и трезвучия, оживленны рукой музыканта, вертелись в сумасшедшей пляске, пробуждая все вокруг. Шеренги гамм и арпеджио, дружно взявшись за руки, принялись кружиться в воздухе, создавая блистающие вихорьки. Одинокие ноты весело прыгали по жемчужным нитям, раскачивая их. Восьмушки и четвертинки, мелкие нотки, бисером рассыпались под ногами исполнителя, а потом медленно поднимались вверх, занимая свое место в цветастом полотне мелодии.

А юноша, закрыв глаза, вдохновенно водил смычком по струнам, казалось, что пройдет еще минута, и он взлетит, подниматься ввысь, поддерживаемый живой и практически осязаемой мелодией, похожей то на шелест осенней листвы под ногами, то на звонкое похрустывание ударяющихся друг о друга снежинок, то на шум дождя или вой взволнованного штормом моря.

А цветное полотно из звуков и полутонов собиралось, сшивалось между собой, формируя целостную то ли картину, то ли особую субстанцию. Смычок взлетал, отрезая лишние куски от полотна, вместо них вставали новые, более совершенные. Скрипка же, казалось, слилась в единое целое с плечом юноши, было похоже, что он играл не на инструменте, а извлекал звуки из собственной души, которая никак не хотела замолкать, поднимая в небо все новые музыкальные нити.

Раздался тягучий, похожий на лесное эхо, финальный звук, окончивший все, но музыка осталась висеть в воздухе.

Молодой человек открыл глаза, как шпагу, вскинул смычок и коротко поклонился. Нечто, стоящее перед ним трансформировалось в сотканный из света силуэт девушки, которая медленно зааплодировала ему.

- Еще никому не удавалось оживить это место. Я преклоняюсь перед вами-, она присела в реверансе. -И в благодарность я хочу позвать вас к себе. Вы пойдет? - вежливо и мягко поинтересовалась она.

-А там будет скрипка? - только лишь спросил он.

-Какаю захотите.

-Эту, - указал парень на свою.

-Хорошо, будет эта.

Светлое создание подала юноше руку и потянула его ввысь, туда где должно быть жили такие же существа, как она, которым музыка заменяла все радости жизни, что, безусловно, не могло давать уверенность на будущее. Парень боялся, особенно когда воздух, окружавшие тело, стал подрагивать и передавать импульсы, его обнажённые рукам, по которым побежали мурашки. Ощущение полета напоминало исполнении сложной композиции, сначала страшно из-за неизвестности, а затем ты испытываешь удовольствие, которое не смогут принести тебе никакие другие блага планеты.

Скрипач смотрел на раздвигающееся над ним небо, на котором еще можно было заметить лоскутки переливчатого музыкального полотна, постепенно осыпающееся разноцветной пылью на непроницаемый туман, окрашивая его.