Alisabet Argent

Шаманка

Шаманка
Работа №264

Черти в этом доме были везде. Висели гроздьями на драпированных тяжелых шторах из красного бархата, скакали в котельной, возились в подполье, шуршали старыми пакетами в гараже. Маленькие, шустрые, они только беспомощно скалились, когда Дулма брызгала на них водкой из очередной бутылки, и рассыпались серой пылью без следа. Комната за комнатой, взмах за взмахом, у Дулмы от усталости уже отваливались руки. Испуганный хозяин еле успевал таскать из машины ящики со спиртным. «Однако, большой у тебя дом, много водки понадобилось»,- у Дулмы еще хватило сил пошутить. Хотя самому клиенту было не до шуток. Он разбудил Дулму среди ночи, усадил в дорогой джип на заднее сиденье, а по приезду на место попросил ее пригнуться, да еще для надежности накинул сверху клетчатое покрывало. Шибко шифруется, подумала Дулма. Очень значительный заказчик посулил много денег, попросив взамен только держать рот на замке. Выполнив привычную работу, убедившись, что в доме не осталось ни одного «шутхырнушки»*, Дулма сняла старенькую шапочку с кисточкой, которую всегда надевала на голову при совершении обряда, побрызгала на все четыре стороны света, и…быстро выпила оставшееся из стопки. Водка, обжигая горло, разлилась по телу привычным теплом. Дулма знала, что пить ей нельзя, но ничего не смогла с собой поделать. Стараясь не думать о нарушенном ею обещании, женщина виновато поплелась обратно в машину. Даже оказавшийся намного скромнее обещанного гонорар не огорчил ее. Во-первых, за свою работу она цену никогда не назначала, во-вторых, из опыта знала, что чем богаче человек, тем он жаднее, а в-третьих, только взглянув на клиента в первый раз, она уже видела его насквозь, его грехи, большие и маленькие, страсти, терзавшие его мелкую душу, и намерение обмануть её при расчете.

Шаманкой Дулма была от рождения. Много воды утекло, чтобы посылаемые ей свыше знаки, испытания и болезни были поняты ею правильно, приняты после внутреннего сопротивления, и истолкованы, как неизбежное предназначение. Однажды, еще маленькой девочкой, Дулма сидела в доме одна, и глядела в окно на стелющийся у подножия Саян густой белый туман. Вдруг из самого центра тумана появилась всадница на белом коне, ее одежды так ослепительно сверкали, что больно было смотреть глазам. Бесшумно приблизившись к дому, всадница спешилась, и поманила девочку пальцем к себе. Высокая, красивая, в длинном белом платье, усыпанном сверкающими камнями, в остроконечной шапке, отороченной белым пушистым мехом, женщина улыбнулась и что-то крикнула с улицы оцепеневшей Дулме. Крик этот, стократно отозвавшийся в голове у ребенка пронзительным эхом, разорвал уши девочки, словно взрывной волной. Родители нашли ее, лежащей на полу без сознания, в левом ухе Дулмы темнела засохшая кровь. Долго отпаивали ее травами, водили по шаманам, возили в районную больницу, только с той поры левым ухом Дулма совсем не слышала. Со временем ее стали мучить головные боли, а лет с четырнадцати появились судорожные припадки. С трудом закончив школу, Дулма уехала в город, пыталась учиться в педучилище, но так его и не закончив, вышла замуж за своего земляка. Промаявшись вместе несколько лет, они развелись, пояснив родственникам, что причиной их разрыва было отсутствие детей. Дулма оказалась бездетной, хотя очень хотела иметь ребенка и любила детей. На самом деле причины были гораздо глубже, потому что жить с ней было непросто. Временами у Дулмы пропадал сон, она могла целыми днями лежать, не поднимая глаз, из рук все валилось, да и по хозяйству толку от нее в эту пору было мало. Поначалу вспыхнувшее чувство к мужу угасло, оставив смутные воспоминания, сменившиеся со временем на глухое раздражение. Дулма могла молчать целыми днями, не отвечая на вопросы, без объяснений, порою ей овладевали вспышки беспричинной ярости, и она била посуду или расцарапывала себе лицо до крови. Развод стал закономерным концом их недолгих отношений. Несмотря на свалившееся на нее одиночество, Дулма от души пожелала счастья бывшему. Отныне она шла своей дорогой, которая стала видеться ей все отчетливей, словно с каждым припадком ее внутреннее зрение становилось яснее, а дух - спокойнее. Маленькая, хрупкая, глухая на левое ухо, невзрачная на вид, Дулма обладала скрытой внутренней силой, о которой до поры до времени даже не подозревала. Работала она скромной техничкой в продуктовом магазине, получала небольшую пенсию по инвалидности, да и родители из деревни помогали, чем могли. Летом Дулма уезжала домой, на свою малую родину, где отдыхала всей душой. Она любила синие Саянские горы, быстрые горные реки, густые зеленые леса, свою деревню с покосившимся мостом через речку, местный Аршан с целебной ключевой водой. Вместе с матерью пекли они деревенский хлеб, сбивали масло, собирали лесную землянику и варили из нее душистое варенье. Дулма оживала, становилась улыбчивой, шутила, дурачилась с маленькими племянниками, ходила с ними на речку, как в детстве. Только нет-нет, да глядела она в сторону синих гор, с тревогой ожидая, не покажется ли белая всадница на белом коне, сама хозяйка Саян, не позовет ли ее опять голосом, отдающимся в голове пронзительным эхом. Она пришла поздней осенью, во сне, и не красавицей в белоснежных одеждах, а дряхлой старухой с седыми космами на старом заношенном дэгэле. Как наяву прошлась она шаркающей походкой по комнате, где дремала Дулма, постояла у окна, и внезапно навалившись Дулме на грудь, зашипела беззубым ртом в здоровое ухо, тряся седыми волосами прямо над лицом: «Послушай, дочка, что я тебе скажу. Прабабка твоя была великой шаманкой в своем роду, самой сильной шаманкой, которые рождались у подножия Саянских гор. Обладала она невиданной силой, могла летать по воздуху, не боясь ни чертей, ни духов, ни других шаманов. Многим она помогла людям, но, не дождавшись благодарности, растратив свои волшебные силы, умерла в одиночестве и забвении, в полной нищете. Умирая, попросила она синее небо дать ей возможность вернуться обратно, переродиться, чтобы снова пройти свой путь, не повторяя прежних ошибок. Звали ее Сойжим - дарующая исцеление. В нашем мире, среди духов и шаманов, по рангу была облечена она в серебряные доспехи и передвигалась на серебряном коне. Главным ее оружием был серебряный скребок, который в минуту опасности превращался в серебряный меч необыкновенно разящей силы. С его помощью могла она сразить любое чудовище или злого духа, даже страшные многоголовые мангусы разбегались от нее, как скулящие щенки. Но подняв свое оружие против шамана, стоящего по рангу нее выше, или более сильного духа, укорачивала она свой земной путь, сжигая свою жизненную силу, полученную при рождении. Помни об этом. Стремясь помочь людям, Сойжим часто забывала об этом неписаном законе, за что и поплатилась в конце концов. Тебе выпал шанс снова прожить свою жизнь, сделав выводы из чужих ошибок. За то, что отняла я у тебя в детстве часть слуха, дарую я тебе еще одну способность-третий глаз. Будешь ты этим глазом видеть злых духов, чертей, дурные помыслы, болезни, украденные души и читать людские судьбы, как по ладони. Но если не будешь использовать этот дар, то глаз этот прожжет твою голову, как прожигает горячий уголек тонкий лист бумаги. Когда пройдешь обряд посвящения и научишься камлать, получишь ты силу необыкновенную и дар видения, возродишься великой шаманкой Сойжим - исцелительницей. Ремесло твое будет облегчать твои физические страдания, поскольку, чем слабее тело, тем сильнее твой дух, который ты сможешь использовать в борьбе со злыми силами. Но помни, если не будешь камлать, третий глаз сожжет тебя, если станешь слишком жалеть людей, рискнешь сразиться с более сильным духом, растратишь свою жизненную силу, и кончишь свою жизнь, как твоя предшественница. Найдешь в соседней деревне хромую шаманку Долгор, попросишь ее сделать обряд посвящения. И помни, нарушишь заповеди, приду к тебе в третий раз, последний!». С этими словами старуха прикоснулась дряблыми губами ко лбу Дулмы, и на этом месте появился сверкающий глаз.

Сойжим летела по воздуху на своем серебряном аргамаке**. Солнце клонилось к закату, и верхушка «Львиной головы» казалось багрово-красной в его лучах. Эта гора была любимым местом отдыха Сойжим и ее верного скакуна. При приближении к горе вокруг красавицы Сойжим замельтешили «воздыхатели». Мелкие монгольские духи, напоминающие древних козлоногих сатиров, распахивая полы своих драных дэгэлов***, сально улыбясь, с помощью недвусмысленных жестов призывали всадницу заняться с ними любовью. Но стоило Сойжим только грозно сдвинуть брови, как они молниеносно рассыпались в стороны, словно стая воробьев при появлении лисицы. Шастающие вдоль дорог, пугающие в полночь запоздалых путников, в худшем случае они могли закружить в поле до смерти какого-нибудь пьяного, швырнуть камень в лобовое стекло, или легонько толкнуть машину в неуправляемый занос на ровном месте. Не обращая внимания на эту шушеру, красавица шаманка направила скакуна на маленькую площадку между ушей «Львиной головы», спрыгнула с седла и вместе с верным аргамаком застыла в оцепенении, глядя на багровый закат.

Низко летали стрижи, со свистом рассекая крыльями воздух, пахло травами, пылью, смоченной дождем, горячими степными ветрами. То и дело на горизонте сверкали зарницы. Серебряный конь нервно шевелил ушами и втягивал изящными ноздрями свежий благословенный запах голубой травы Ая-Ганги. Кругом простиралась бескрайняя степь, синеватая от её цветов, словно отражение вечного синего неба, раскинувшегося над степными просторами. Сойжим закрыла глаза, и по лицу ее сбежали слезы…Это была ее родина, ее любимые места, ее жизнь, которую она когда-то потеряла. Люди, неблагодарные слабые существа, из-за которых она чуть было не погибла, беспомощные и жалкие, ничтожные и алчные, добрые и злые, молодые и старые, все они были, по сути, ее детьми, которых она любила безрассудно, и защищала, как мать защищает своих детей. От рождения и до смерти, а иногда и по ту сторону огненной реки забвения, они страдали и мучились, верили и любили, предавали и погружались в пучину порока. И иной раз почти по кромке их жизни неслась на своем серебристом аргамаке Сойжим, отгоняя от них беды и болезни взмахом своего волшебного серебряного меча, прекрасная, как дева-лебедь, бесстрашная, как самый храбрый воин.

На небе высыпали яркие звезды, серебряный ковшик мерцал прямо над головой уставшей Сойжим, похолодало, и конь стал нетерпеливо перебирать своими тонкими ногами. Издалека их можно было принять за маленький серебристый отблеск лунного света, коснувшийся самой макушки «Львиной головы». Под покровом спустившейся ночи завозились степные духи, и Сойжим, вздохнув, забралась в седло. Пора было возвращаться.

Уже которую ночь Марина, лежа с сухими глазами без сна, не смея даже тихонько рыдать, ясно представляла себе, как открывает двери знакомого кабинета, стремительно подходит к сидящей за столом маленькой плюгавой женщине с пучком зачесанных наверх темных волос и стиснув руками ее тонкую куриную шею начинает душить ее, глядя прямо в закатившиеся лживые глаза, до тех пор, пока жертва не начинает хрипеть и плеваться розовой пеной… При этих мыслях Маринины кулаки сжимались, а из горла вырывался сдавленный стон. Кто бы мог подумать, что эта маленькая ничтожная тварь сможет так ее ударить, так уязвить, что теперь ей стало понятно выражение: «Небо с овчинку показалось». Небо над головой Марины было уже не то что с овчинку, а с пятачок, весь ее мир сузился до лестничной площадки перед отделением реанимации, где уже вторую неделю лежал ее сын, ее дорогой ребенок, ее сокровище, ее душа. На звонок выходил хмурый врач, и, отводя в сторону взгляд, бормотал под нос привычное: «Состояние стабильно тяжелое». Марина даже не знала, что лучше, это «стабильно тяжелое» или какой-нибудь неожиданный диагноз, который выдавали вначале, один другого не легче. Упоминалась и пневмония, и заболевание крови, и еще куча малоприятных названий, от которых у Марины холодели руки. Вдобавок началась сильнейшая аллергическая реакция на лечение, и даже срочно собранный консилиум у постели пациента особо ничем не помог. Консилиум был собран после тайного звонка Марины «наверх» и заметно охладил ее отношения с лечащим врачом. В один из таких тяжелых дней Марина повстречала свою одноклассницу, которая, расспросив Марину о ее делах, настоятельно порекомендовала обратиться ей к своей землячке, молодой, но очень сильной, как говорила молва, шаманке. Отчаявшаяся мать, охваченная тревогой за жизнь своего сына, была готова на что угодно. Уже на следующий день она стояла у нужной двери в небольшом бараке, среди таких же озабоченных и неразговорчивых людей, прижимая к груди бутылку дорогой водки. Зайдя по очереди в маленькую, бедно обставленную квартиру, Марина оказалась на кухне с топящейся дровами печью. Невысокая худенькая девушка, сидевшая за столом, покрытым цветастой клеенкой, участливо окинула Марину быстрым взглядом светло-зеленых глаз. На голове у нее была шапочка с атласным малиновым отворотом и кисточкой наверху, довольно потертая. Бутылка водки, протянутая шаманке дрожащими руками, вызвала у нее улыбку, и предположение, что Марина обращается за помощью к шаманам в первый раз. Шаманка объяснила Марине, что нужна водка самая дешевая, в простой бутылке без граней, иначе ничего разглядеть она не сможет. Марина была готова разрыдаться от своего промаха, но шаманка обещала подождать, пока будет куплена другая водка, и, погладив по плечу трясущуюся мать, обронила: «Все будет хорошо».

Пестрый бар**** Олонго проснулся в своем логове только под вечер. Снаружи уже стемнело, и два его красных глаза мерцали в темноте пещеры, словно пара зловещих огоньков. Он был зол, голоден и раздражен. Ни одного подношения за последние две недели! Так и протянуть ноги недолго. Бар зевнул во всю свою огромную пасть, лениво потянулся, растягивая мускулистое тело, и через некоторое время выскользнул в сгустившиеся до черноты сумерки, растворившись в них без следа благодаря своей пестрой шкуре, из-за которой он и получил свое прозвище. Олонго был необычным тигром, и горе тому смертному, кому не посчастливилось встретиться с мерцающим красным взглядом его недобрых глаз. Охота в глухой тайге только поддерживала его внешнюю оболочку, на самом деле Олонго был злым демоном людских пороков, питающих его истинную дьявольскую сущность лучше горячей крови убитых животных. Еще в старинных преданиях упоминался пестрый тигр, глотающий богатырей целиком вместе с лошадью. Давно перевелись богатыри на этой земле, но людские страсти кипели с прежней силой. Зависть, злость, гнев и беспричинная ярость, дурные мысли, - в них Олонго никогда не испытывал недостатка, поглощая их своей пестрой черной шкурой, словно солнечные лучи. Но самым главным для него были подношения его слуг-черных шаманов, без которых его злобная душа уже давно бы угасла, как фитилек без масла. Подношения, которые позволяли завладеть ему человеческой душой - долгожданный и редкий пир. Давно сгинули в людской памяти старинные предания, забыты обычаи предков, никто не поклоняется духам местности, кругом безверие и жажда наживы. Сокровенные деревья вырваны с корнем, в самых глухих местах грохочет взорванная земля, извергая из своих недр золото, нефритовые камни, редкие металлы. Глупые алчные люди тащат из тайги все, что можно обменять на деньги, не думая о завтрашнем дне, и не задумываясь о гневе духов, которые издавна сторожат сокровища родной земли. Их души, не защищенные глубокой верой, родовыми шаманами,

падкие на деньги, легко становились добычей красноглазого Олонго. По крайней мере, в последнее время недостатка в чужих дурных намерениях тигр не испытывал. Скользя по лесу в поисках добычи, Олонго брезгливо тряс хвостом, когда на него попадали капельки росы с густых ветвей колючего кустарника. Охота немного отвлекала его, но он ждал главного – запаха паленой овечьей шкуры, возвещающего о том, что его призывают, его злыми чарами готовы воспользоваться в обмен на дорогой подарок. Ждать пришлось недолго.

Барнашка, он же Борис в миру, с утра мучился с похмелья. Соседка прогнала его пинком ноги под мягкое место, в связи с чем штаны на коленях Барнашки были запачканы землей после позорного падения. Тетя Ханда озлилась на Барнашку из-за своего муженька, который накануне напился до беспамятства со своим соседом. Невзирая на то, что в деревне Бориса считали шаманом, вредная Ханда только рассмеялась ему в лицо, когда Барнашка попытался ей угрожать. В крайне нелицеприятных выражениях соседка разъяснила ему, кто он есть на самом деле, и где его место. После чего и произошел этот унизительный инцидент. Хотел было Барнашка превратить глупую бабу в жабу, да пожалел своего безобидного и безотказного собутыльника Соднома, мужа зловредной Ханды, а поскольку конфликт произошел с глазу на глаз, без свидетелей шаманского позора, Барнашка с местью решил повременить. Барнашка действительно, был не только пьяницей, но и обладал шаманским даром. Жил он один, камлал редко, но в силу своего пьянства опускался все ниже и не брезговал темными делами, иначе говоря, шаманил «по черному». Если бы Ханда действительно знала, с кем имеет дело, то бежала бы от Барнашки, не оглядываясь. Обладал ее неприметный сосед редким даром - мог призывать опасного злого духа - пестрого тигра Олонго. Делал он это крайне редко и неохотно, ибо сам побаивался своего покровителя, готового каждый раз вместе с подношением проглотить и самого шамана. Но такова была судьба Барнашки, по рождению был передан ему тяжкий дар - служить демону зла, без надежды на освобождение в следующей жизни. Возможно поэтому Барнашка и начал пить, поскольку в алкогольном чаду жизнь ему представлялась не такой уж мрачной, Олонго- не таким уж страшным, и совесть за содеянные черные дела мучила уже не так сильно. Да и виноватым себя шаман особо не считал, ведь люди шли к нему по своей воле, а жертвоприношение требовал его господин. Так что сам-то он, Барнашка, здесь не причем, не при делах, так сказать. По правде говоря, его давно уже подмывало дернуть своего пестрого благодетеля изо всей силы за кошачий хвост, невзирая на страх, который Олонго вызывал у своего преданного слуги. Но это свое кощунственное желание шаман тщательно скрывал, внешне выражая пестрому тигру только подобострастие и рабскую покорность.

Мысль о необходимости опохмелиться не отпускала Барнашку ни на минуту. Потолкавшись без толку у круглосуточного магазина, где ему давно уже не давали в долг, Барнашка нехотя поплелся домой. Возле крыльца с облупившимися деревянными перилами шамана ждала посетительница, невзрачная женщина неопределенного возраста, с тяжелой объемной сумкой в руках, вид которой внушил измученной похмельем шаманской душе определенные надежды. Приняв посетительницу, и едва дождавшись, как за ней закроется входная дверь, Барнашка стал жадно пить прямо из откупоренной бутылки. Огненная вода, разлившись по жилам, взбодрила его, голова перестала болеть, и вернула некоторую ясность мыслей. Периодически прикладываясь к бутылке, Барнашка ждал захода солнца, поскольку камлал ночью, а сегодня нужно было приготовиться основательно, поскольку без помощи красноглазого ему уже не обойтись. Да и делов-то всего ничего, за приличную мзду и бутылку водки нужно было похитить одну человеческую душу. Сегодняшняя посетительница попросила сделать обряд на смерть своей более удачливой в карьерном росте коллеге.

С некоторых пор Дулма жила, как во сне. В своей обычной жизни она принимала посетителей, давала советы, брызгала, снимала порчу, «чистила» квартиры, а иногда и офисные помещения, избавляла от грыжи маленьких детей, «снимала» венец безбрачия, даже помогала некоторым сотрудникам полиции в раскрытии преступлений. Часто приходили к ней за оберегом ребята, уезжавшие в «горячие точки». Люди обращались к ней с житейскими проблемами, кто-то просил помочь продать недвижимость, а кто и избавиться от кредитов. Иногда под видом обычных посетителей приходили к ней «собратья по цеху», обладающие шаманским даром, некоторые из простого любопытства, а другие с целью оценить силы новенькой. Многие из них уходили, даже не дождавшись приема, едва увидев сияющий третий глаз на лбу Дулмы, незаметный для взгляда простых людей.

В редкие часы после утомительного камлания, когда в обессиленное тело Дулмы входила великая Сойжим, жизнь ее становилась похожа на фантастическую сказку. Великая шаманка, сжимая в руках серебряный скребок, сидя на своем верном серебристом коне, которого она ласково называла Терлик, как вольная птица перемещалась по воздуху над бескрайними степными просторами и зелеными лесами. Любуясь красотой родного края, Сожим ни на минуту не забывала о людях, которые нуждались в ее помощи и защите. Не раз приходилось ей взмахивать своим серебряным клинком, от одного только вида которого разбегались злые духи. Обладая добрым сердцем, Сойжим никогда не преследовала убегавших. В серебристой длинной гриве своего любимого Терлика прятала Сойжим спасенные души, отнятые у темных сил в тяжелой схватке. Но, помня наказ хозяйки Саянских гор, Дулма старалась призывать дух великой шаманки в исключительных случаях. И видимо, в этот раз без серебристой всадницы было не обойтись.

Держа в руках бутылку дешевой водки, Дулма глядела через зеленоватое стекло и беззвучно шевелила губами. Бутылка еще хранила тепло Марининых рук, и вся ее жизнь была видна шаманке отчетливо, как на черно-белом снимке. В самом центре полыхала ярким пульсирующим огнем любящая материнская душа, и огонь этот был такой силы, что слепил Дулме глаза. Увидела шаманка и крылечко с облупленными перилами, и невысокую темноволосую женщину, сидящую перед Барнашкой, чье испитое лицо показалось Дулме знакомым. Только по краю ее видений ходил кто-то темный, невидимый, которого Дулма никак не могла разглядеть. И еще увидела шаманка детскую душу, повисшую серебряным бубенцом на тонкой нити, конец которой держал в руках черный шаман. Этого было достаточно. Дулма налила водку в пиалу, побрызгала из нее, затем попросила пригубить Марину. Собственно говоря, она тянула время, размышляя, можно ли выложить матери сразу всю правду. Но медлить было опасно. Глядя в потемневшие от бессонных ночей материнские глаза, шаманка тихим голосом рассказала Марине, что женщина, с которой та вместе работает, сидящая в кабинете напротив, невысокая, с зачесанными кверху волосами, была очень недовольна продвижением своей коллеги по работе. Именно она метила на должность, предложенную сопернице, и после того, как ее незаслуженно, с ее точки зрения, «обошли», обратилась к черному шаману. По ее просьбе шаман сделал Марине обряд «на смерть», но поскольку Маринина душа обладала очень сильной энергетикой, погубить ее он не смог. Вместо этого он забрал более слабую душу…ее сына.

Когда Барнашка, продрав глаза, увидел перед собой красавицу в серебристых одеждах, он решил, что ему приснился очередной сон. Но приставленный к его горлу серебряный меч быстро вернул его к действительности. Сойжим, а это была она, шутить была не намерена. Она пояснила Барнашке, что давно наслышана о его темных делах, но сейчас все обстоит гораздо сложнее, чем он себе представляет. Похищенную для Олонго душу ребенка придется вернуть, и без его, Барнашкиной помощи, не обойтись. Сойжим попросила шамана хорошенько подумать над ее предложением, пообещав в обмен на его согласие освободить Барнашку от вечного услужения красноглазому тигру. План ее был прост. Во время ее схватки с Олонго Барнашка должен был в самый ответственный момент дернуть тигра изо всей силы за хвост, чтобы отвлечь его. Знала ли Сойжим о тайных намерениях Барнашки в отношении тигриного хвоста, шаман мог только догадываться. Но мысль неожиданно ему понравилась. Тем более, видя, что Барнашка колеблется, Сойжим сразила его последним аргументом. Она поможет ему переродиться обычным человеком, которому будут доступны все земные радости: любовь, семья, дом, дети. Шаманка напомнила ему, что недавно одна женщина сильно обидела его, так будет позволено ему родиться в ее семье долгожданным сыном. При этих словах Сойжим пришлось отвернуться, чтобы Барнашка не увидел, что она улыбается.

В больничной палате за стеклянной перегородкой всегда горит свет. Временами от тишины звенит в ушах, а иногда всю ночь слышно детский плач. Совсем рядом лежит кто-то маленький, без мамы. Сережа уже большой, без мамы он не плачет, у него есть любимые игры на мобильнике, только врач ему не разрешает играть. Хотя Ардан Петрович добрый, у него внимательный взгляд, теплые сухие ладони, и негромкий, ободряющий голос. Иногда он разрешает вечером проходить в палату маме, которая тоже старается приободрить сына и выглядеть веселой. Хотя веселого мало. Несмотря на лечение, бесконечные капельницы, которые ставят мальчику через специальный катетер, который установлен у него на руке, Сережа все не выздоравливает. Он знает уже всех медсестер поименно, изучил все кнопки на своей мудреной кровати, а сил все еще мало, только и хватает, чтобы ночью подойти к окну, пока никто не видит, и недолго посмотреть на огни неспящего города. А недавно Сереже приснился страшный сон. Как будто он играет на детской площадке, почему-то совсем один, и вдруг видит за детским домиком огромную черную тень, чьи-то горящие красные глаза глядят на Сережу, и от ужаса он просыпается. На обходе он вяло отвечает на обычные вопросы, но его вид не нравится Ардану Петровичу.

Тем более, что вечером опять придет мать мальчика и будет встревоженно заглядывать доктору в глаза. А маленькому пациенту все хуже и хуже. Закрывая историю болезни, Ардан Петрович чувствует непреодолимое желание покурить в укромном месте за крыльцом приемного отделения. До окончания дежурства еще далеко, а пачка сигарет уже почти пуста. Гиппократ печально глядит со своего портрета на коллегу, словно укоряя его за вредную привычку, но Ардан Петрович решительно выбегает из ординаторской, на ходу нашаривая в кармане зажигалку.

Сегодня вечером у Барнашки все валится из рук. Он долго ищет свой потемневший от старости бубен, без которого, как всякий уважающий себя шаман, не может участвовать в решающей битве. После визита Сойжим он двигается, как в полусне, стараясь не думать о предстоящей миссии. Сегодня красноглазому конец, и от этой мысли Барнашку бросает то в жар, та в холод. Больше не нужно будет подчиняться чужой злой воле, просыпаться с похмелья, с так и не заглушенным до конца тяжелым, как камень, чувством вины. Ближе к закату практически одновременно, Барнашка и Дулма начинают камлать каждый в своей комнате, и вот уже они оба стоят перед входом в пещеру, где нашел себе убежище пестрый тигр Олонго. Шаман, подчиняясь повелевающему жесту красавицы Сойжим, неслышно прячется в густых кустах, а шаманка, обнажив серебряный меч, слегка пришпоривает своего коня, и его звонкое ржание разрывает густую тишину темной пещеры. Ужасный рев оглашает округу, сухие сучья трещат под тяжелыми лапами пестрого тигра, разбуженный Олонго спешит принять вызов, тем более что противник ему давно уже знаком.

Ближе к полуночи состояние маленького пациента ухудшается настолько, что приходится перевести его на искусственную вентиляцию легких. Сегодня мать не пустили в палату, и она ушла домой с помертвевшим лицом, не задав врачу ни единого вопроса. Но все же надежда на благополучный исход слабая, но остается. Ранним утром Ардан Петрович, не присевший за эту ночь ни разу, ощущая в теле необыкновенную легкость, как бывает после особенно тяжелого дежурства, выходит покурить, сжимая в руке пустую пачку из-под сигарет. Рассвет едва начинается, вдалеке, на самом горизонте тонко алеет яркая полоса, на деревьях еще серая тень, не слышно птиц, тишина звенит в ушах, усталость охватывает мягкой истомой, и начинает неодолимо клонить в сон. Услышав конское ржание, Ардан Петрович словно просыпается, удивляясь про себя, откуда бы здесь взяться коню. Возле крыльца приемного покоя действительно стоит понурый серебристый конь, поводя чуткими ушами. На ступенях крыльца сидит пожилая женщина в поношенном дэгэле, и иссохшейся старческой рукой подзывает Ардана Петровича к себе: «Сынок, у меня тут на втором этаже внук лежит, ты его знаешь, Сережа зовут. Я старая, совсем ослабла, не подняться мне к нему. Помоги мне, пожалуйста, положи ему от меня мой подарок под подушку. Только сделать это нужно до того, как сегодня взойдет солнце». Она кладет Ардану Петровичу в руку маленький серебряный бубенец, и для надежности сжимает его ладонь своими на удивление сильными пальцами. Почему-то ничему не удивляясь, Ардан Петрович послушно поднимается в палату реанимационного отделения, кладет бабушкин подарок мальчику под подушку, долго смотрит на его неподвижное бледное лицо с закрытыми глазами, потом также машинально возвращается в ординаторскую и проваливается в полуобморочный сон.

В предрассветном сером тумане поисковая фара выхватывает номер нужного дома. С бригады мгновенно слетает сон, поскольку у крыльца их встречает встревоженная соседка, что является плохим признаком, похоже, дело серьезное. На адресе молодая женщина сотрясается в очередном судорожном припадке. И вот уже пронзительный вой сирены нарушает тишину раннего утра, заглушая слова фельдшера по рации: «Центр, центр, везем эпистатус, центр, пусть встречают».

Дулма-Сойжим барахтается в темной воде черной реки. Течением ее сносит в холодную глубину, откуда нет возврата. Из глубокой раны на груди сочится кровь, но она этого не замечает. Из последних сил она сжимает свой серебряный меч, пронзивший тигриную глотку Олонго насквозь, не давая ему освободиться. Когти его сжимают шаманку все слабее, но их обоих неотвратимо затягивает течением все глубже. «Отпусти меч, и мы оба спасемся. Зачем тебе сдался этот ребенок? Мы вместе сможем все вернуть назад. Я вернусь в свою пещеру, ты будешь летать на своем коне, одна человеческая жизнь не стоит нас двоих». Олонго хрипит сквозь силу, не прекращая попыток вырваться: «Скажи мне, глупая женщина, зачем ты жертвуешь собой опять ради какого-то мальчишки?». И уже проваливаясь в темную пучину, унося с собой в смертельных объятиях Олонго, Сойжим чуть слышно выдыхает: «Я обещала вернуть его матери».

Носилки с грохотом закатывают в реанимацию, минуя приемный покой. Худенькое тело Дулмы подхватывает дежурная бригада. Больница тем временем просыпается и начинает жить своей жизнью. С пищеблока провозят тележку с большими кастрюлями, полы в коридоре влажно блестят, распространяя запах хлорки, двое бомжей снаружи ссорятся из-за окурка. За оградой снуют машины, дети с ранцами за спиной идут в школу. К окончанию смены после безуспешной реанимации врач фиксирует в истории болезни время смерти пациентки Дашинимаевой Дулмы Батомункуевны, 33 лет.

В больничной палате детского отделения, наполненной ярким солнечным светом, Сережа открывает глаза и произносит одно слово: «Мама!».

Шутхыр (бурятский язык) - черт

*Шутхырнушки (бур.) – чертенята

**аргамак – конь

***дэгэл-верхняя одежда у монголоязычных народов типа халата.

****бар – тигр

0
21:35
1023
23:05
Рассказ оставил двоякое впечатление. С одной стороны, понравилось изображение жизни шаманов, местный колорит, духи. С другой, уж очень затянутое повествование, тяжеловато читать.
08:46
Подробно и грамотно описана история шаманки, ее предки, задачи и жизнь. В конкурсных рассказах такое встречается редко, чтобы была грамотная дуга персонажа, его развития от низшего к высшему. Здесь все это есть.

Текст оставляет двоякое впечатление. Первая его часть не вычитана, много «был»ья и повторений слов, вторая наоборот. Словно автор забыл сохраниться, вычитывая свой текст…
16:15
Перед прочтением вспоминаем все легенды сибирских (и не очень) шаманов и ту неуловимую туманную атмосферу.
Написано здорово, история тоже интересная, острая. Мне немного не хватило пауз между разными блоками рассказа, хотя бы тех же звёздочек между абзацами. Это повысит лёгкость чтения текста.
20:24
Прочитала с третьей попытки. Тяжеловатый текст.
21:02
ахинея на «Первом»…
Загрузка...
Светлана Ледовская

Достойные внимания