Сердце океана

Джим выглянул из окна. Вечерняя хмурая непогода превратилась в бурю, которая разыгралась во всю свою мощь. Она рвала и метала в разные стороны жалкие лодчонки, которые угораздило оказаться в недружелюбном океане в такую погодку.

"Джимми, у отца порвалась рыболовная сеть, он просил тебя починить ее, если ты не занят ничем другим", - свеча его младшей сестренки Селии осветила маленькую и убогую комнатушку с белыми стенами, крошечной кроватью в углу и скрипучим табуретом у окна, на котором сидел худой долговязый юноша с бледным измученным лицом и черными нечесаными волосами – Джим.

Он вздохнул, встал с табурета и молча забрал сеть у сестры. Несмотря на то, что тем людям, что плыли в лодках за окном, суждено было погибнуть, юноша все равно им завидовал. Ведь они были там, плыли по морю и, если б не шторм, могли бы еще многие годы бороздить океаны, свободные, как ветер, и не подвластные ничему, кроме судьбы и воли безжалостных волн. А он? Он, Джеймс Фишер, вынужден всю свою жизнь прозябать в грязном бедном доме рыбака за починкой сетей и потрошением рыбы. Джим был несчастнейшим из людей, хотя, в отличие от многих, имел еду, семью и крышу над головой. Он во всем этом не нуждался, потому что в душе своей он был моряком. Моряком до мозга костей.

***

Как только Джим открыл глаза и увидел первый луч солнца, такого редкого гостя на зеленом острове, его отец, бывший уже на ногах, позвал юношу вытаскивать сети. Стоял июнь, рыбы почти не было, а ведь многие мужчины Кинварры только ей и жили, в том числе и отец Джима. Он прекрасно знал, что в сеть могла попасться лишь крошечная треска, но он хотел хоть чем-то развлечь сына, на которого нашла в последнее время какая-то неведомая хандра.

Среди простых людей это звалось морской болезнью, но вот только это было не корабельное недомогание в нашем обычном понимании, а нечто гораздо хуже. Людей тянуло к себе море, будто бы оно само знало, кому суждено найти свою могилу в его неприветливых волнах. Отец Джима - этот обыкновенный рыбак - не понимал, да и не мог понять, что простая лодочная прогулка не исцелит и даже не облегчит морской лихорадки. Она лишь только увеличит притяжение души к бескрайним водным просторам.

Когда Джим с отцом собрали все сети, не обнаружив там ничего, кроме двух дохлых рыбешек, они подплыли к небольшому песчаному островку в нескольких милях от берега, и отец закинул новые сети на восточной его оконечности в слабой надежде, что это принесет хоть какой-то результат. Они вынуждены были покупать еду на рынке, своей рыбы они не могли поймать уже почти два месяца. Кто-то говорил, что на нее пошел мор, кто-то верил в то, что на Кинварру наслали проклятие свыше за грехи ее людей, иные просто смиренно свыклись со своей тяжкой долей.

Джим, оставленный сторожить лодку, подошел к воде. Море неспешно умывало песок, солнце оставляло на нем свои поцелуи. Было тепло, но не жарко, хотя тот, кто уже успел побывать на зеленом острове, с уверенностью сможет сказать вам, что жарко там не бывало никогда. Джим с грустью смотрел на кое-где пробитую и весьма потрепанную жизнью рыбацкую лодку, когда вдруг ему в голову пришла совершенно невероятная и сумасбродная идея.

Так быстро, как только мог, юноша схватил весла и начал судорожно сталкивать лодку с песчаного берега. В конце концов, когда он смог сдвинуть ее с места, лодка начала стремительно отдаляться. Джим вскрикнул и разбегу прыгнул. Эта утлая ветхая посудина чуть не перевернулась, но все же удержалась на плаву. Джим начал грести, удаляясь от острова все дальше и дальше, постепенно уходя в открытый океан.

Погодка сегодня была что надо, океан был спокоен, словно огромный кит, а все проблемы, казавшиеся вчера смертельными, немного отступили, прекратив мертвой хваткой сжимать горло. Джим намеревался вернуться к вечеру. Он знал, что ему непременно влетит от отца, но не мог преодолеть своей невыносимой тяги к морю, не мог излечиться от сей неведомой хвори. Юноша всю свою жизнь прожил в крошечном рыбацком поселке, поэтому он не познакомился так тесно, как некоторые, с одной ветреной особой.

Имя ей – судьба. Иногда злые ее шутки могут сломать твою жизнь, разбить, будто стеклянную фигурку, на тысячи маленьких осколков, а иной раз она, напротив, может повернуть все так, что ты окажешься ни с того ни с сего счастливее всех на этом свете. Но в некоторые дни судьба может выкидывать такие штуки, о которых ты не смел думать даже в самых темных закоулках своей головы.

Когда Джим уже хотел повернуть лодку к берегу, начали сгущаться тучи. Сверкнула молния, в воздухе почувствовался страшный аромат надвигающейся грозы.

Волны поднялись вскоре, лодку кидало из стороны в сторону, точно безвольную щепку, пока, наконец, не перевернуло. Джим почувствовал, что уходит на дно, захлебывается горькой от соли водой океана и ничего не может сделать, не может пошевелить ни рукой, ни ногой. Конечности его отяжелели, промокшая одежда и рваные кожаные ботинки с протертой подошвой изо всех сил тянули ко дну. Он барахтался в волнах, задыхаясь от холодной соленой воды со странным привкусом, а в голове вдруг всплыли строчки из религиозной книги, которая хранилась у матери на ночном столике. Эта книга с потрепанной обложкой и расклеенным корешком была единственной в их доме.

"Вот кара, достойная их злодеяний!" – то был призыв. Призыв ненавидеть всех воров и убийц, презирать лжецов и трусов.

"Да, это кара. Наказание за то, что я украл у отца лодку", - подумал Джим и понял, что у него уже нет сил бороться с волнами. Да и бессмысленно было это. Средь бушующего океана – яростной природы, что разразилась громом и молнией – среди водоворотов страшной, черной от непогоды и изумрудной от водорослей воды, ко дну медленно, но неумолимо плыл мальчик, тихо прощаясь с жизнью.

***

Джим открыл глаза. Их щипало от морской воды, а голова болела так, словно он крепенько приложился ей о деревянную балку. Лишь только юноша успел увидеть над собой чистое-чистое голубое небо, как он начал кашлять, не переставая. Горькая от соли вода лилась из носа и ушей, и Джим еле-еле сумел сесть, опершись руками о мокрый песок. Так плохо ему еще никогда не бывало – все тело ломило, как после хорошей потасовки, голова казалась свинцом налитой, а мысли в ней решительно отказывались строиться в какой-либо разумной последовательности.

Джим чуть не закричал от боли, которая тысячами иголок пронзила его тело, когда он попытался встать, но вдруг подумал, что ему могло бы быть еще хуже. Ведь он почти утонул, чуть не умер. И на какой-то миг Джим даже расстроился, что этого не случилось. Ведь это была бы смерть, достойная моряка – похоронить свое тело и душу в пучине океана, где гробом тебе служит морское дно, вместо памятной дощечки – подводные булыжники, а за крест сойдут и водоросли. Но нет, он не умер, не погиб в волнах.

"Скорее всего, меня вытащили рыбаки. В таком случае нужно найти их и попросить указать мне дорогу домой", - подумал Джим. Хотя нет! Как он мог вернуться в свой дом? Ведь лодка-то! Лодка-то потерялась, ее унесли волны океана в бесконечную даль, где ее не отыщет даже самый опытный морской волк. А вернуться домой без лодки, чтобы вся семья поняла, что он обрек их на голод и нищету… Нет, такого бы Джим вынести не смог.

Слезы, соленые и горькие, как морская вода, сами собой полились из глаз. Ах, зачем же, зачем? Зачем он украл лодку, ведь все равно ничего хорошего из этого бы не вышло. Лучше бы он и правда утонул, а еще лучше и вовсе бы не рождался. Ведь, чем всю жизнь провести, страдая от безудержной тоски по морю, лучше и вовсе не появляться на свет.

"Зачем же лить слезы, если ты выжил?" – раздался голос откуда-то сбоку. Он был звенящим и переливающимся, словно морская вода на солнце, а еще легким, как пена от волн, а еще немного таинственным, точно бряцанье ракушек на песке. Джим резко обернулся, но никого не увидел.

"Хотя, если бы ты умер, то ты уже не смог бы плакать", - теперь голос послышался уже с другой стороны. Джим вновь оглянулся, но снова никого не увидел.

"Куда же ты смотришь, я стою прямо за тобой", - сейчас голос раздавался уже откуда-то сверху.

Испуганный, Джим вскочил на ноги, забыв про нестерпимую боль. Юноша медленно повернул голову, не зная, чего он боится больше – не увидеть ничего, или же увидеть нечто страшное, о чем только древние старухи осмеливаются толковать темными ненастными вечерами.

Но, когда он обернулся, он увидел лишь пару глаз цвета волн безбрежного океана. Эти глаза… они были такими глубокими, что некоторое время Джим не мог оторвать от них взгляда.

"Да, это я. Серен, если тебе нужно имя. Я знаю, вы, люди с большого острова, любите имена".

"Джим. Джеймс Генри Фишер".

"Мне вполне достаточно просто Джим, если ты не возражаешь".

"Да… конечно… Это ты меня… вытащила?"

"Да, я. Все равно кроме меня тут больше никого нет", - девушка, а именно девушкой и оказалось то создание, которое говорило с Джимом, рассмеялась. Почему-то ее смех показался юноше морским прибоем, а сама Серен напоминала какую-то диковинную рыбу или нимфу, вышедшую из морских пучин. То ли такое впечатление создавалось из-за ее глаз, огромных, точно морские раковины, которые Джим частенько находил в отцовских сетях, то ли из-за ее странноватого наряда, юноша не мог до конца этого понять.

У девушки был маленький, немного вздернутый нос, а волосы ее струились по плечам, словно нескончаемые потоки воды. Они были каштановыми с рыжиной, но кое-где Джим увидел торчавшие из них водоросли, от чего прическа Серен и казалась немножко чудной.

"Ты сказала - с большого острова, - припомнил вдруг Джим, - А где же тогда находимся мы?"

"На маленьком островке. Кажется, ему даже не дали названия, ведь все думают, что он необитаем".

Джим огляделся. На острове виднелись лишь голые серые камни, кажется, песчаник, чуть поодаль юноша разглядел развалины, предположительно, бывшие когда-то давным-давно действующим монастырем, теперь разрушенным буйствами природы или руками варваров. Около развалин из земли отчаянно пробивался наружу небольшой родник, которым раньше, скорее всего, пользовались монахи. На небольшом каменном выступе возвышался маяк, по ночам спасающий жизни, а днем слегка поблескивающий на солнце в своем сером, мрачном великолепии. Вокруг простирался бескрайний океан.

"А у тебя ведь есть лодка?" – спросил вдруг Джим, страшась услышать ответ.

"Лодка? Зачем же мне лодка?" – удивилась Серен.

"Но как же я тогда попаду домой?"

"Ох, об этом я, признаться, не подумала. Мне просто приснился странный сон, вот я и вышла на берег океана, как раз тогда, когда разыгрался шторм. А потом я увидела тебя, тонущего, и решила, что ты скорее предпочтешь быть живым, чем найти смерть на дне океана".

"Ах да, прости меня, я же совсем забыл. Спасибо", - Джим вдруг понял, что настолько озаботился своими проблемами, что даже забыл поблагодарить эту странную девушку, чудом спасшую ему жизнь. На секунду Джиму даже показалось, что все это сон, и он сейчас очнется, лежа на своей старенькой кровати, а потом все пойдет своим чередом, так, как было раньше. Отец, мать, Селия, бедная рыбачья жизнь и невыносимая тоска по морю. Без этих вещей Джим не представлял своего существования, ведь он думал, что всю жизнь обречен прозябать в разваливающейся хижине с рваной рыбацкой сетью в руках и несбыточными мечтами в голове.

Но нет, он не проснулся. На него все еще внимательно смотрели глаза цвета моря, принадлежавшие его спасительнице, и он снова услышал ее голос, похожий на волны, разбивающиеся о берег.

"Тебе не стоит меня благодарить, я и не могла поступить иначе", - беззаботно сказала Серен.

Посмотрев на ее беспечную улыбку, Джим вдруг осознал, что у него в голове уже давно копошится безумная мысль.

"Нет, это невозможно", - сказал юноша сам себе. Но все же…

"Скажи, ведь я умер? Я на небесах, Бог забрал меня к себе, несмотря на мое преступление, - Джим упал на колени и простер руки к небу, - О боже, неужели я заслужил такое милосердие?"

"Прости, но я не верю в Бога, поэтому сомневаюсь, что на небесах ты лицезрел бы именно меня. Я верю лишь в силы природы, ведь от них и только от них зависит моя жизнь".

"Но природу, как и все остальное, создал Бог! Как же ты можешь верить в одно и отрицать другое! Природа – лишь дело рук великого и всемогущего Создателя".

"Это вы так думаете", - только и сказала Серен, и почему-то от этих, казалось бы, простых слов все мировоззрение Джима перевернулось с ног на голову, и он понял, что никакой веры не осталось больше ни в его голове, ни в сердце. Возможно, все дело было в том, что ему с рождения не оставляли никакой иной мысли, кроме той, что внушала людям церковь. Она не признавала других мнений или хотя бы отклонений от догматов, она являлась резкой, прямолинейной и всегда верной лишь одному. Бог есть, он всемогущ, это твердо знали все. Но знали ли они, что могут не считать это правдой? Да они даже не задумывались о том, что сие утверждение может быть когда-либо подвергнуто сомнению!

"Неужели это так просто? - подумал Джим, - Неужели я только что отверг то, чем жил все эти семнадцать лет? Но правильно ли это?"

Юноша задавал себе эти вопросы, но сейчас, посреди пустынного океана, он вдруг осознал, что это, вне всяких сомнений, было правильно. Это был единственный истинный путь, другого выхода не нашлось бы, ведь лишь от сил природы зависела сейчас и его жизнь.

Джиму вдруг опротивели все эти церковные своды и священнослужители в длинных черных одеяниях, пред которыми он еще недавно раболепно преклонял колени. Ведь, если бы такой священник оказался один на один с силами природы, ни одна его проповедь, как бы горячо она ни произносилась, не помогла бы ему ни на йоту.

Потрясенный своим открытием, Джим посмотрел на Серен. Она с интересом его разглядывала и, казалось, все понимала и уже знала и о его отречении от веры, и о всех-всех прочих мыслях, пронесшихся в голове юноши за последние несколько минут.

"Но мне, все же, нужна лодка. Я должен попасть домой", - сказал Джим, уныло оглядев остров и не увидев на нем ни единого дерева.

Серен лишь грустно посмотрела на Джима, но потом вдруг глаза ее загорелись, будто в голову ей пришла какая-то чудесная идея.

"На маяке есть старые доски. Если ты согласен подождать с месяц, мы можем построить тебе новую лодку".

***

Так Джим – обыкновенный мальчик из рыбацкой семьи – и Серен – загадочная отшельница с маяка – оказались вместе на маленьком огрызке земли, затерянном где-то в Атлантическом океане, куда раньше не ступала нога человека. Серен ела лишь то, что она могла добыть в море, и Джим вскоре тоже привык к рыбным палочкам и муке из перетертых водорослей. На маяке было все, что нужно для жизни, оставшееся, видимо, от предыдущих его обитателей. Там Серен с Джимом нашли и материалы для лодки.

Бывали дни, которые они с самого утра и до позднего вечера проводили за работой, не произнося ни слова. Они молча обтесывали доски и пригоняли их друг к другу гвоздями, забивая щели между ними паклей, пока тусклое солнце не терялось где-то в сизых волнах, и они сами, падая от усталости, не ложились спать.

В иные деньки, когда доски надо было замачивать в воде, Джим и Серен позволяли себе отдохнуть, и тогда они могли часами сидеть рядышком на берегу, смотреть на бушующую и беспощадную водную стихию и разговаривать обо всем и ни о чем.

"Кто ты?" – спросил Джим в один из первых дней.

"Если бы я сама могла это понять", - усмехнулась Серен в ответ. Больше они об этом не заговаривали.

Иногда солнце пробивало себе путь сквозь толстые тяжелые облака цвета осенней грязи и, оставляя блики на воде, прогревало кожу настолько, что Серен и Джим бросали все и кидались в океан прямо с острых, как клинки, утесов и плыли, и ныряли до тех пор, пока глаза не начинали гореть от соли, а тело – ломить от усталости. В один из таких дней, когда они выбрались на берег и легли на гальку так, чтобы волны лишь слегка омывали ноги, Джим рассказал Серен о своей морской болезни и о том, как она исчезла, лишь только он оказался на острове.

Серен задумчиво посмотрела вдаль, выпутывая из волос морские водоросли.

"Ты чуть не утонул. Возможно, из-за этого твоя болезнь исчезла, - тут девушка сорвалась на свистящий шепот, - Но нет, тут виною всему древняя магия. Древнее всех стариков на свете, древнее самого зеленого острова. Сердце океана совсем близко…"

Несмотря на припекающее солнце, кровь в венах Джима будто заледенела, и он почувствовал, как ползучий холод надвигается, пытаясь подобраться совсем близко, при этих словах. Сердце океана…

"Те, кто видели его, говорят, что сердце океана – это огромный водоворот, который будто бы ведет прямо в преисподнюю, так прямо и говорят. И если ты вдруг, по беде своей, подплываешь к нему, тебя начинает затягивать туда, и ты не можешь сопротивляться. Если верить россказням, побывавшие в сердце океана видели там такие вещи, которые людям даже и не снились. Поэтому они потом и не могут больше ни с кем разговаривать. Вид их близких становится им противен, а земля для них более невыносима. Их сердце становится сердцем океана, и они угасают через некоторое время от безудержной тоски по морю", - таинственный шепот Серен проникал внутрь и полз по жилам, а ее глаза-морские раковины просвечивали Джима насквозь.

"Еще ни один человек, чье сердце стало сердцем океана, не нашел счастья в земной жизни. Все они бросаются в море и находят там свою могилу под плач и стоны тех, кому они были дороги, - зловеще окончила Серен свой рассказ, - Заклинаю тебя, когда будешь отплывать от острова, будь осторожен".

Джим кивнул, и холод будто бы отступил, отполз и снова потерялся где-то в пучинах океана, где ему и было место. Так же, как и древней-древней магии, которую лучше не будить, а не то – накличешь на себя беду.

Следующие три дня почти все время шел дождь, поэтому они сидели внутри маяка и лишь изредка поднимались на самый верх и стояли там, пока крупные соленые капли летели в лицо и разбивались о кожу – дождь, смешанный с морскими брызгами. В те дни небо было сплошь затянуто сизыми тучами, а море приобрело какой-то неприятный серовато-черный оттенок, совсем как в тот день, когда Джим чуть не утонул. Смотря на это небо и эти мрачные волны, Джим тосковал по дому, и его одолевала беспробудная печаль. Бесшумная, как серая кошка, и всепоглощающая, словно буря. Но тогда Серен лишь доставала оставшиеся прозапас рыбные палочки и печенье и начинала напевать старинные морские песни или рассказывать истории о могучем Кухулине, мудрых друидах и воинственных племенах Фир Болг и Туата де Данаан. Те песни и истории уносили Джима в мир кельтов, великих сражений и таинственных чудес или закручивали в водоворот морских волн, древесной коры и изумрудных трав, они заставляли забыть обо всем.

А когда погода, наконец, раскрыла свои опущенные веки, стало понятно, что еще чуть-чуть, и лодка будет совсем готова. Оставалось лишь вытесать весла и покрыть судно смолой, хранившейся у Серен в банке из-под джема. Они занялись этим чуть свет, как только солнце янтарным проблеском мелькнуло на песке, сверкнув первой предрассветной искрой.

Тот день не походил на все другие. Скалы оголились, и близ тропки, ведущей вверх сквозь голые камни и травы, начали гнездиться прибывшие птицы. В каждой волне океана виделся водоворот из бурых подводных растений и синей-синей бурлящей пены. Что-то висело в воздухе, что-то, что ты впитывал с каждым вдохом, что-то, что оседало на твоей коже, что стелилось по земле и лилось быстрыми потоками, точно подводное течение. Древняя магия, вот что это было. Окутывающая и чарующая, как звуки флейты, такая, за которой ты пойдешь куда угодно, забыв обо всем на свете.

Джим и Серен закончили работать засветло. Лодка была готова.

"Сколько я пробыл здесь?" – спросил Джим, когда они поднимались по скрипучей лестнице маяка на самый верх.

"Ровно месяц", - ответила Серен, и между ними повисло молчание, но не такое, как обычно – сладкое и до краев наполненное пониманием, для которого и не нужно слов – а тяжелое и гнетущее. На последней ступеньке Серен обернулась, и в лучах закатного солнца Джим заметил, как в глазах ее блеснули слезы.

"Пробудь со мной еще месяц. Лишь месяц, вот все, о чем я прошу, и ни дня больше", - сказала девушка тихо.

Джим подумал о своей семье. Они уже не надеются его увидеть, один месяц ничего не изменит. А эта девушка… Джим понимал, что она не пойдет с ним на большой остров, она там лишь зачахнет. Об этом говорило все: ее слова, ее жесты и ее глаза, что были красноречивее слов. Но оставить ее здесь, одну? Нет, это невозможно. Подождать месяц и подумать – вот единственное решение.

"Да", - просто ответил Джим.

***

Ночью юноша не мог спать. Он вдруг внезапно почувствовал приступ морской болезни, казалось, уже оставшейся в преданном забвенью прошлом. То знакомое, но забытое чувство безудержной тоски и легкое покалывание в животе и ногах. Джим вскочил с кровати. Теперь он дивился сам себе, не понимая, как же он мог принять такое опрометчивое и жестокое решение – остаться на острове.

"Я обязан вернуться к своей семье. Это мой долг", - подумал он и, понимая, что не сможет сказать этого в глаза Серен, начал тихо красться, стараясь не наступать на скрипучие половицы, чтобы выскользнуть из маяка незамеченным. В какой-то момент Джиму послышался шорох в комнатке, где спала Серен, и он замер, но потом, убедившись в том, что стояла абсолютная тишина, продолжил свой путь. Он подбежал к лодке, оставленной высыхать на песке, постоянно испуганно оглядываясь, боясь быть замеченным. Сейчас он хотел только одного – поскорее оказаться дома и забыть все, произошедшее за этот месяц, словно приятный, но нереальный сон.

Но все изменилось, когда Джим взял весло в руки и погреб, постепенно отдаляясь от берега. Юношу начали обуревать сомнения. Правильно ли он поступил? Принял ли он решение сам, или в голову ему закралась какая-то неведомая сила, и он сейчас действует, ведомый ею, точно слепец. Джим подумал о своей семье и о других людях, которых он знал раньше. Что его связывает с ними теперь? Он был далек от их ценностей, их мыслей, он знал, что на их земле его не ждет ничего, кроме страданий, он не признавал их религии, за этот месяц они стали такими далекими и чужими… Юноша теперь даже не знал, куда он плывет - в сторону зеленого острова или же в открытый океан навстречу своей смерти.

Джим вспомнил глаза Серен. Он ясно видел перед собой ее взгляд, ее слезы. Наконец, разрушив чары, до этого сковывавшие его, юноша решительно начал поворачивать лодку к берегу. Это было непросто, ведь ветер и волны, казалось, настроились против него. Джим все сильнее работал веслом, глотая соленые брызги, прилетавшие в лицо.

Это было бесполезно. Вскоре он понял. Его вместе с лодкой неумолимо несло в самый центр гигантского водоворота, который, казалось, готов был поглотить все, что есть на этой земле. Лодчонка крутилась и вертелась, как волчок, ее уносило туда, откуда ни одной душе нет возврата, даже если твое тело и сумеет выкарабкаться.

Джим закрыл глаза и покорился. С покорностью хотел он упокоиться на дне морском, с покорностью же теперь плыл и в сердце океана. Джиму чудилось, будто он видит странные и запретные сны, такие вещи, которых ему не следовало бы видеть, но далеко в закоулках своих мыслей он осознавал, что все это лишь пыль в глаза, морок, наводимый древними силами.

Морок, наводимый лишь для того, чтобы посадить в его сердце семена смерти, зародить мысль о том, что он узрел истинную людскую сущность, и если уж она такова, то нет больше смысла жить на земле, ведь все человеческие существа наполнены злобой и пороком до самых краев.

Но, закрывая собой все эти ужасные, отвратительные, противные его сознанию видения, перед глазами Джима стояла девушка с глазами цвета глубин синего моря, большими, словно раковины, и чистыми, как горный родник, были слезы, наполнявшие эти глаза. Как же это бескорыстное, чистое, доброе существо может быть наполнено всеми теми пороками и злодеяниями, которые видел Джим и которые пытались затуманить его разум и отнять желание жить?

Но он не поддался, он отбросил все видения, как ненужный сор, оставив только полные слез глаза. И тогда, как только разум его очистился и мысли вновь стали ясными, а не покрытыми едким дымом, Джим ощутил странное чувство. Будто бы сердце его увеличивается до таких размеров, что оно может теперь биться в груди океана. Увеличивается и наполняется водой, вода омывает его, заменяя кровь, и кристаллами соли обрастаю его края.

Джим ощутил то, что до него ощущали все смельчаки-моряки, что осмелились бросить вызов древней магии, которая не знала ничего, кроме правды, и не могла ничего, кроме как скрываться в самых потаенных закоулках людских душ. Но было то, чем Джим отличался от всех своих предшественников, отдавших свое сердце океану. Они, простые люди, отдали неведомым силам и сердце, и душу, душа же Джима осталась у него. Душа его, до этого шаткая, потерянная, теперь крепко стояла на ногах и, наконец, успокоилась в своем теле, и тогда Джим увидел.

Увидел правду, ту, которую нельзя понять, нельзя изучить, а можно лишь бережно хранить и лелеять в своем сердце. Он увидел темноту. В ней одна за другой зажигаются восковые свечи, передаются из рук в руки, согревают окоченевшие пальцы, освещают своды маленькой, затерянной на краю земли часовни. Люди молча стоят, держа в руках свечи. Все равные, все наполненные единой мыслью, единым чувством. Они желают добра. Добра всем, кого они знают и кого не знают. Это не служба, это не молитва, это вера, но вера не в высшие силы, а в добро. Это чистая правда, это единая мысль, это то, что ты можешь найти у каждого человека, глубоко скрытое в его душе.

Джим плыл на лодке. Водоворот исчез, будто бы его и не было. Джим лишь смотрел вдаль, широко раскрыв глаза, течение само несло его. Его сердце стало сердцем океана, и теперь он плыл к ней. Плыл на остров, чтобы остаться там навсегда.