Клетка

Даша собиралась отдать ребёнка.

Дорогу ей перешла старуха. Хорошо одета, но приличный вид не мог обмануть Дашу: уродливая, сморщенная, карга была обузой для общества и семьи. Забота об Отказавшемся полностью ложилась на родных: они платили налог за лишний рот в мире, где каждому отведена своя роль.

Отказавшийся нарушал эту стройную систему и сознательно совершал медленное самоубийство.

Достигнув возрастного предела, Отказавшийся бесполезен. Встретить его означало большую неприятность.

На пороге клиники Дашу приветствовали улыбками, взяли под руки, проводили к регистратуре. Таких, как она, селили в просторных светлых палатах с ванной комнатой и климат-контролем.

Даша села на мягкую кровать. Под её взглядом ожила цифровая панель напротив. Из черноты выплыла счастливая женщина с белозубой улыбкой, к ней протягивало руки-щупальца нечто серое и бесформенное — вероятно, символизирующее толпу.

«СПАСИБО ЖЕНЩИНАМ-ГЕРОИНЯМ!»

Даша положила ладонь на живот, едва видный под платьем, и ощутила тепло. Ни шевелений, ни других признаков того, что там кто-то есть. С самого начала она ни разу не чувствовала тошноты. Совсем ничего, кроме тепла, словно внутри тлел крохотный огонёк.

«ДЕТИ — СМЕРТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА!»

Фразы сменяли друг друга с оптимальной для чтения скоростью

«ЛИШНИЙ РОТ! ЛИШНИЙ БЕЗДЕЛЬНИК!».

Человек без роли.

«Каждый эмбрион — бессмертие трудоспособного члена общества».

Это был её первый раз. Знакомые прошли по две-три выемки, кто-то выдержал восемь. Говорят, в Намибии нашлась героиня, что сделала двадцать две, но, скорее всего, это чушь. Обычно спустя три-четыре раза женщина становилась бесплодной и после долгой терапии редко возвращалась к донорству.

Женщин, способных зачать, оставалось всё меньше.

Зато все они выглядели отлично. Гладкая кожа, упругое молодое тело — пока медицина поставляла продукт, мужчинам было, из кого выбирать.

«Индуцированные искусственно стволовые клетки требуют огромных материальных затрат, а их использование сопряжено с риском развития раковых опухолей, поэтому люди во всём мире выбирают натуральный продукт».

Ребёнок на плакате не выглядел таким уж зловещим. Даше дети казались даже… милыми.

Она размазала слёзы по щекам.

«Используя эмбриональные ткани, соматические клетки можно модифицировать и превратить в стволовые, избежав иммунной реакции организма.

Рак.

Диабет.

Цирроз.

Инсульт.

Старение.

Всё излечимо».

Климат-контроль, ощутив её нервозность, наполнил палату ароматом лаванды.

Операция пройдёт завтра. Врачи приглашали в клинику за день до выемки, чтобы проследить за самочувствием донора и подготовить его морально.

«Скорее бы всё закончилось», — подумала Даша.

Ты должна. Ты обязана. Эта миссия считалась почётной, за выемку полагались двухнедельный отпуск и большое денежное вознаграждение. Лечение от бесплодия тоже оплачивалось.

Раз в два года ты должна найти мужчину, который оплодотворит твою яйцеклетку, либо воспользоваться банком семени. Мужа у Даши не было— она подыскала партнёра на сайте знакомств. Густая каштановая шевелюра и тонкий античный нос — их сын или дочь должны были родиться красивыми. Но не могли.

«Окончания клеток эмбриона не укорачиваются при делении благодаря особому ферменту — теломеразе. Они бессмертны, в отличие от клеток трудоспособного члена общества, чья жизнь ограничена пределом Хейфлика. Учёным наконец удалось преодолеть эту несправедливость».

«ВЫЕМКИ — НАША НАДЕЖДА».

Даша переоделась в сорочку и домашний халат. Ужин принесли прямо в палату: ризотто, стейк лосося, сливочный соус, богатый теанином японский чай. Откусив рыбную мякоть, Даша прикрыла глаза; уставшие от синтетики и водорослей рецепторы ликовали, почуяв вкус настоящей еды.

У малыша с плаката был голодный вид и тёмные круги под глазами. Даше захотелось его накормить.

Интересно, мама считала её милой крохой? Её мать — древняя старуха с лицом двадцатилетней.

Даша набрала её номер.

— Мам?..

В трубке тяжело вздохнули.

— Даш, какая «мама»? Просто Света.

— Извини, — ответила Даша и, помолчав, добавила: — Завтра у меня выемка.

— Молодец, горжусь тобой, — сухо сказала Света. — Всё нормально? Ты мне не звонила, наверное, лет сто. — Она усмехнулась удачной остроте.

— Ты любила меня? Когда я была ребёнком? — выдохнула Даша и тут же смутилась.

Света помолчала.

— Это было так давно… Что с тобой вообще такое? — Мать перешла в наступление. — Годами не звонишь, внезапно объявляешься и сразу такие вопросы. Понимаю, ты нервничаешь перед операцией, но поверь мне, там нечего бояться. Ты даже ничего не почувствуешь.

— Ответь на вопрос.

— Такие разговоры вести неприлично, нас могут услышать.

— Ответь! — выкрикнула Даша.

— Любила, дурёха! — Света осеклась. — И сейчас люблю. Но времена изменились, отношения тоже. Мы одинаково молоды, почему бы не стать подругами? Порой я ощущаю себя моложе собственной дочери: у меня активная насыщенная жизнь, а ты обложилась книгами и заперлась в четырёх стенах.

— Ты не хотела бы вернуться в то время? — будто не слушая мать, спросила Даша.

Света сдалась.

— Знаешь, я бы променяла вечную молодость за возможность понянчить внуков или вновь подержать на руках маленькую тебя… Но это всего лишь мечты, не более. А теперь обещай мне больше не заводить такие разговоры. Обещаешь?

Даша промолчала.

— Я замуж выхожу, — внезапно сказала Света. — Долго думала, говорить тебе или нет: ты так болезненно реагируешь на перемены. Не принимай всё так близко к сердцу — мой тебе совет. Приходи на свадьбу в следующую субботу, к тому времени уже оклемаешься. Центральный ЗАГС в десять утра. Буду ждать.

Связь прервалась.

Каждый предмет в комнате пропитался треклятым ароматом лаванды.

Даша умыла лицо и, подумав, забралась в ванну. Умный аппарат поддерживал комфортную температуру воды, но Даша никак не могла согреться, маленький очаг в животе забирал у неё всё тепло. Округлый холмик едва выступал над водной поверхностью.

Запах лаванды стал невыносим, и Даша вышла в коридор. Приглушённые звуки из соседних палат разбавляли тишину. Тихо бурчал телевизор, шипела вода, вдалеке звенели кастрюли. По больничной кишке прокатился смех.

Когда-то здесь был родильный дом.

Даша украдкой заглядывала в приоткрытые двери: лица женщин светились спокойствием, кто-то трепался по скайпу. Почему же её сердце было не на месте?

Среагировав на движение, стены перекрикивали друг друга:

«ЭМБРИОН — БУДУЩЕЕ НАРОДА!»

«Создадим дорогу в вечность сегодня!»

Счастливые лица будто сошли с агитплакатов давно почившего государства — ретро было в моде: и в одежде, и в голове.

«Исполняй свою роль — вместе достигнем прогресса!»

Коридор окончился. Даша повернула направо и поднялась выше. Второй этаж предназначался для персонала, но, ведомая любопытством, она уже не могла остановиться. Здесь тоже было пустынно, тишину нарушало гудение старых ламп, освещавших одинаковые серые двери; свет одной из ламп истерично бился в припадке. В белом больничном свете всё казалось вырезанным из картона.

Даша пошла на чей-то голос.

За матовым стеклом двери она увидела женщин в белых халатах. Рыжая, чьи кудри выбились из-под шапочки, переговаривалась с черноволосой с длинной косой. Обе были молоды, но невзрачны. Они не заметили испуганной женщины в ночной сорочке, пристально наблюдавшей за ними из коридора. Черноволосая подала рыжей большую банку — Даша хранила в таких крупу, — в жидкости плавало нечто, напоминавшее лысого котёнка. Рыжая надела перчатку, запустила руку в банку и вытащила бездыханное существо.

Даша прикрыла рот, чтобы не вскрикнуть, — маленький человечек с тёмно-бордовой кожа, на круглом черепе — редкие тёмные волоски.

Рыжая положила кроху в прозрачный короб и брезгливо тряхнула рукой в перчатке. Черноволосая подала скальпель и смазала тельце спиртом. От резкого запаха, сочившегося сквозь закрытую дверь, Дашу замутило. Рыжая, умело орудуя пальцами, доставала из маленького надреза блестящие словно игрушечные органы — и раскладывала по чашкам Петри. Черноволосая кромсала кукольное сердце ножницами. Даша молилась, чтобы происходящее оказалось лишь странной игрой.

В животе что-то изменилось. Её изнутри тронул кончик птичьего крыла — плод впервые шевельнулся.

— Ох! — не сдержалась Даша и положила ладонь на живот.

Рыжая вскинула голову и подошла к двери. От её перчаток по косяку потянулись ниточки крови.

— Вы что-то ищете? — спросила рыжая, уставившись на голые плечи незнакомки.

Невысказанный ответ оглушил Дашу. Всё то время, пока она наблюдала за омерзительной картиной, внутри неё зарождалось и крепло решение, и теперь оно наконец облеклось в слова.

— Я ищу главного врача, — спокойно ответила Даша.

— Кабинет двести восемнадцать. Прямо по коридору, потом налево. — Рыжая в последний раз окинула Дашу подозрительным взглядом и вернулась к работе.

Даша вошла без стука. Главврач казался её ровесником, лишь тёмные усы придавали ему солидности да ещё глаза — серьёзные глаза, повидавшие многое. Взгляд всегда выдаёт истинный возраст.

— Зачем пришли? — Врач не скрывал раздражения: Даша застала его в разгар трапезы.

— Что вы с ними делаете? — Голос Даши дал слабину, она прочистила горло. — С эмбрионами.

— Обеспечиваем ваше бессмертие, милочка. Измельчаем органы и ткани, из эмбрионального материала получаем фетальный субстрат, выделяем клетки, замораживаем и развозим по клиникам. Чтобы когда ваши теломеры не достигли критически малой длины, организм не решил: а давайте отключим эту старую развалину. — Он проткнул вилкой кусок мяса и отправил в рот.

Дашу вновь замутило. Пользуясь достижениями науки не задавая вопросов, она тоже была виновна.

— Я хочу его оставить.

Врач поперхнулся и отодвинул тарелку с недоеденным ужином.

— Вы что, рожать собираетесь? — Он с трудом проглотил застрявший в горле кусок.

— Да, я так решила, — Даша вскинула подбородок. Она не узнавала себя: она, обычный оператор бухгалтерской системы, бросает вызов устоям общества, совсем как в тех фильмах, которые в последние месяцы настойчиво предлагал ей к просмотру домашний кинотеатр.

— Погодите. Для начала представьтесь, милочка. Меня зовут Фёдор Иванович Касапин, а вы…

— Гебурт Дарья Петровна.

— Так-так, посмотрим, — Касапин защёлкал клавишами. — Сто третья палата, назначения… Ничего не понимаю, блокатор окситоцина вам прописали на раннем сроке. Вы ходили на уколы?

— Мне об этом не говорили, — смутилась Даша.

— Ясненько, — протянул Касапин. — Сколько раз я просил усилить контроль… Сейчас всё исправим, возвращайтесь в палату.

— Нет. Вы отмените операцию и не будете разглашать причину. Я собираюсь уйти отсюда, и ребёнка вам не отдам.

— Это ещё не ребёнок, милочка, это плод. Не человек, не член общества. Лишний рот. Обуза, в том числе для вас. Вы ведь в курсе, что роды законодательно запрещены уже двадцать лет? Жаль, что запрет опоздал: у нас перенаселение — сорок миллиардов голодных ртов, есть приходится откровенную дрянь из водорослей и собственных фекалий — представляете, что будет, если все начнут рожать? На Марсе мёрзнуть желающих мало, да и скука там смертная, на Луне склад Амазона, а больше нам с этого треклятого шара деваться некуда. Как вы собираетесь растить его, в каких условиях? Для детей в этом мире ничего не осталось. — Даша не выдержала взгляда врача и опустила глаза. Он был прав; немыслимо, невозможно, но именно об этом кричало её сердце.

— Советую вам успокоиться, дождаться операции и радоваться, что вы приняли верное решение. — В голосе главврача слышались отеческие нотки. Известно ли ему, что значит быть отцом?

Даша вышла из кабинета и без сил прислонилась к стене. Из груди волной поднимались рыдания.

Касапин за дверью заговорил:

— Милочка, блокатор окситоцина и нейролептик в сто третью. Срочно.

Она побежала. Добравшись до палаты, накинула халат и стала рассовывать по пакетам разбросанные впопыхах пожитки. Домой она не вернётся, где-нибудь переждёт, а когда всё уляжется, придёт за вещами. Или достанет новые. Сбежит в лес, сколотит хижину и вырастит его, чего бы это не стоило.

В суете она не услышала шагов сестры. Дверь хлопнула — Даша вмиг обернулась. Толстая баба приближалась к ней с пистолетом для инъекций и натянутой улыбкой, заполнив собой дверной проём. Даша обречённо села на кровать.

— Поднимайте халатик, сейчас поставим вам укольчик, — ворковала сестра.

Не дождавшись ответа, она оголила жертве бедро и нацелилась иглой в белую кожу. Даша вскинула руку и сжала сестре запястье — та не успела раскрыть рта, как Даша приставила к её ноге пистолет и с силой нажала на курок. Сестра вскрикнула и замолкла, её толстые губы приоткрылись, и грузное тело рухнуло на кровать.

Даша влезла на подоконник и спрыгнула в траву. Она тут же замёрзла, холодный пот заструился по спине.

Под натиском ветра облака сбивались в стада и темнели густой синевой. Даша выбежала за ограду и вспомнила, что не взяла вещи и так и осталась в халате и домашних тапках. Она заревела от бессилия. Её никто не преследовал, но это был лишь вопрос времени. Они непременно узнают о нападении на сестру и побег из клиники, придут и заберут ребёнка силой.

Живот пронзила острая боль, он отяжелел — Даша словно несла в себе увесистый камень. Она продолжала бежать, дыша ртом, как измученная собака, и гладила маленький холмик, стараясь вернуть ему мягкость. Голова закружилась, и она уже не в силах была отгонять непрошенные мысли.

«Сейчас, сейчас всё закончится. Я упаду, и они добьются своего. Я его потеряю… Мамочка, мамочка, помоги…»

Впереди забрезжил свет — коттеджный городок разбавлял иллюминацией сгустившуюся тьму. Тучи прорвались: капли дождя зачастили, превратились в холодный душ. Мягкие тапочки Даши беспомощно чавкали по грязи, ноги и руки оледенели. Она посмотрела на себя со стороны и ужаснулась: мокрая, жалкая, бездомная.

Потерявшая роль.

Она больше не могла передвигать ноги. В доме на окраине городка было темно, на стенах не видно вездесущих камер. Даша рискнула и постучалась в дверь. Нет ответа. Она дёрнула ручку и вошла. Внутри было сухо и тепло, никакой мебели, несколько окон заколочено досками, с потолка свисали провода. Даша скинула мокрую обувь и ступила на голый бетон.

У дальней стены во тьме кто-то шевельнулся. Сердце Даши бешено заколотилось. Неужели они повсюду?

Тёмный покров откинулся, и на неё уставились блестящие глаза. Даша подошла ближе, женщина поднялась во весь рост: смуглая кожа, чёрные волосы собраны в небрежный пучок, длинные пряди сдали на лицо. Её иноземную красоту портили лохмотья — иначе назвать её платье было нельзя, а от тряпки, которой она накрывалась, несло вонью вещей, не знавших чистоты.

Девушка глядела настороженно и с вызовом.

—Ты кто такая? — Свет луны пробился сквозь тучи, и взгляд незнакомки упал на округлый живот Даши. — Носящая… — выдохнула она. — Давно я не встречала таких, как ты… Вставай! — Она пихнула кучу тряпья, та недовольно замычала и выпустила наружу грузную женщину с мазками седины в волосах и обрюзгшими щеками. Даже полумрак не скрывал глубокие складки у её губ и обвисшую грудь.

Смертные. Из тех, чья бедность не позволяла купить бессмертие. Ну конечно, кого ещё она могла здесь найти? Рождённые вопреки запрету, они существовали на отшибе жизни и встречались нечасто. Им доставались самые унизительные, презираемые бессмертными роли, и надежды на вечную жизнь у низов не было.

— Ну чего уставилась? — спросила толстая тётка.

Даша отвела взгляд.

— Я Нарине. — дружелюбно сказала смуглая. — А это Песня. Как нам тебя называть?

— Даша. Простите, что вторглась к вам, я лучше уйду.

— Что ты, останься. — Нарине оглядела Дашин наряд. — Вижу, тебе пришлось нелегко.

— Надо же какая вежливая. Да отсюда видно, что ты за птица, — вставила Песня. — Нам и без лишних ртов есть нечего. Может, ты вообще из этих, кто мозг пересаживает и туловища меняет? Вроде нашего президента или депутатов. Зачем исправлять тело по частям, когда можно надеть новое, так же? Главный вот уже двести лет у руля и ничего, только обличья меняет, перевёртыш окаянный.

— Прекрати, Песня, — вздохнула Нарине. — Она Носящая и она остаётся.

Песня присвистнула и тут же подобрела.

— Раз такое дело, милости просим. Хлеб будешь?

— Спасибо, — Даша робко приняла угощение и вгрызлась в твёрдую корку. Нарине протянула ей миску с варёным мясом и морковью — скромный пир, но Даша не знала, как благодарить хозяев. Пища на вкус была совсем как настоящая — наверное, она слишком измучена, чтобы почувствовать разницу.

— Вы здесь живёте? — спросила Даша, заранее зная ответ. Хотелось увести разговор от её положения.

— Это не наш дом, — улыбнулась Нарине. — Мы ищем брошенные постройки и кочуем с места на места. Ты меня здорово напугала: я уж подумала, хозяева вернулись. Вряд ли они нам обрадуются.

Басовитый смех Песни прокатился по дому, Нарине шикнула на неё.

— Почему тебя зовут Песня? — задала Даша давно назревший вопрос.

— Потому что, когда хреново, я всегда пою, — ответила женщина и затянула:

В забытой богами бесплодной земле

Спустись, ангел светлый, на руки мне.

В час беспросветный, в лихую беду

Веру в спасенье в тебе я найду.

Густой томный голос не мог принадлежать этой некрасивой обделённой судьбой женщине, но всё же глаза не обманывали, и накопившаяся за годы боль выходила из груди Песни преображённой.

— А хреново бывает частенько, — Песня печально улыбнулась.

— Мама, где ты? — Даша вздрогнула: голос доносился сверху. Мужчина плаксиво верещал: — Ма-а-а-м, тут темно, я боюсь!

Песня выругалась.

— Проснулся, будь он неладен.

— Кто проснулся? — спросила Даша.

— Мальчик мой, — ответила Песня. — Дурачок местный. Он мне не сын, пожалела его, отогрела, теперь ходит за мной, как за мамкой.

Рёв приближался, наконец с лестницы спустился давно не бритый мужчина, на вид Дашин ровесник. Волосы взлохмачены, лицо раскраснелось от натуги, с которой он выдавливал из себя слёзы.

— Мама! — Лицо его просветлело, как только он заметил Песню. —Ты меня одного оставила. — Он надул губы и плюхнулся возле названной матери. Скорость, с которой его эмоции сменяли друг друга, поражала.

Даша не смогла вымолвить ни слова.

Видя её округлившиеся глаза, Нарине пояснила:

— У него детская болезнь. Даже не может сказать, как его зовут, для нас он просто Мальчик. Долгая жизнь не пошла ему на пользу, — добавила она.

— Я слышала о таком, — сглотнула Даша, — но видеть не приходилось.

Когда срок жизни перевалил за два столетия, доктора забили тревогу: люди всё чаще сходили с ума и впадали в детство. Пройдя все циклы человеческой жизни, они возвращались к началу. Беспомощные, как младенцы, они создавали бреши в исправной системе ролей, освобождая место в конвейере. Что происходило с лишёнными разума, Даша не знала и никогда не встречала их вживую.

Песня протянула Мальчику краюшку хлеба, и сынок сменил гнев на милость.

Даша поёжилась, и Нарине тут же укрыла её несвежим одеялом. Она не сводила глаз с живота, в котором теплилась маленькая жизнь.

— Согрелась? — участливо спросила Нарине.

Даша кивнула.

— Расскажи, что же с тобой случилось?

— Я сбежала из донорского центра. — Даша выложила всё как на духу, решив довериться странным отшельникам.

— Не у каждого найдётся столько смелости, — сказала, выслушав историю, Нарине. Даже Песня смотрела на Дашу с уважением.

— Я тоже когда-то хотела ребёнка, — произнесла Нарине будто самой себе, — пока меня не поймали. Я была юной девушкой, жила в общине в пригороде. Как-то ночью приехали грузовики, оттуда высыпали люди в форме и побросали нас связанными в машины. Нам делали укол, а дальше пустота. Провал в памяти. После меня выбросили где-то на обочине, и когда я очнулась, было больно, а по ногам текла кровь. Я всё в тот момент поняла.

Даша боялась нарушить тишину, таившую одну на всех мысль.

— Я вырасту и тогда их убью, — твёрдо сказал Мальчик.

Песня погладила его по голове.

— Нашу общину разогнали, а вскоре я встретила Песню, и она научила меня, как выйти из рамок системы.

— Послать их всех на... — Песня вставила крепкое словцо, закрыв Мальчику уши.

— Что же мне теперь делать… — проговорила Даша.

Нарине вытащила из-за пояса прямоугольник плотной бумаги.

— Слышала о Хосписе? — тихо спросила она.

— Резервация смертных? Я не верю сказки.

— Знаю! — вставил Мальчик. — Там ферма людей.

— Конечно, людей, не гусей же, — отмахнулась Песня. — Да цыц ты, не мешай разговаривать! — Глянув на палец Песни, грозно нацелившийся ему в лицо, Мальчик обиженно притих.

— Раз в месяц туда курсирует поезд, — продолжила Нарине. — Он грузовой, но на него можно достать билет. — Она покрутила в руках бумажку. — Стоит недёшево. Я отдала за него всё, что у меня было. Когда покупаешь билет в один конец, не стоит жалеть о вещах, которых не можешь взять с собой. — Она усмехнулась. — Держи. — Нарине протянула билет Даше.

— Я не могу его принять! — испуганно ответила та. — Кто я такая, чтобы у тебя всё забрать? Я справлюсь сама.

— Не справишься, — отрезала Нарине. — Детям вход в этот мир заказан. Тебе не скрыть живота, а тем более младенца. В лучшем случае ты будешь изгоем, а в худшем… Не думаю, что они позволят нарушить закон хоть кому-то. Исключения из императива означают, что он уже мёртв.

Даша без сил спрятала лицо в ладонях, её голос звучал глухо, как из бочки.

— Как я отправлюсь туда одна? Вдруг там ничего нет?

— Должно быть, иначе легенда не была бы такой живучей.

Даша тяжело выдохнула и взяла билет — впервые она держала в руках настоящую бумагу — на нём стояла печать «ОПЛАЧЕНО» и указано время отправления. До отъезда оставалось пять часов.

— На вокзале меня тут же обнаружат, — сказала Даша. — Наверное, я уже в розыске, и камеры быстро распознают лицо.

— Об этом не думай, — спокойно ответила Нарине. — Я проведу тебя мимо камер, вокзал я знаю вдоль и поперёк. — Она усмехнулась. — Для надёжности завяжи лицо платком.

Даша кивнула: возможно, это сработает.

— Когда я сяду в поезд… что дальше?

— Едь до конца, после высадки иди на восход. Не бойся, с тобой будут люди.

Даша с надеждой взглянула на Песню.

— Я не поеду, — покачала головой та. — Как я оставлю своего сынка? Два билета мне точно не потянуть. — Она с нежностью посмотрела на Мальчика, сложившего голову ей на колени, — тот безмятежно спал.

— Ты тоже отдохни, — сказала Нарине. — Скоро тебя провожать.

Вокзал кишел пассажирами с баулами, тележками и сумками на колёсах. Вместе с ношей люди исчезали в вагонах; громкий хлопок, разгон — и поезда, нырнув в вакуумные норы, уносили их в разные стороны света. Над гомоном станционного муравейника объявлял прибытие и отправку бесстрастный голос богини, и каждый замирал в ожидании, вознеся глаза к небу.

— Нам сюда, — кивнула Нарине в сторону допотопных грузовых поездов, похожих на длинных зелёных гусениц. Казалось, за полтора века те совсем не изменились.

Они оставили Песню и Мальчика спящими в тишине покинутого дома.

— Твой вагон в голове поезда. Пора прощаться, — сказала Нарине. — Нельзя, чтобы нас видели вместе.

Даша сжала её худенькие плечи в объятиях. Она ещё не встречала такой доброты — тёплые ручьи текли по щекам и тут же высыхали на солнце. Нарине вырвалась и побежала прочь.

Даша прошла в вагон, сжимая свёрток с нехитрой провизией. Почти все места были заняты, люди с напряженными лицами пристёгивали ремни, готовясь к старту, кто-то уже разворачивал снедь, торопясь наполнить желудок. Поношенное платье болталось на ней мешком и надёжно скрывало то, что другим видеть не следовало. Даша сняла с лица платок — теперь она в безопасности. В застоялом горячем воздухе было не продохнуть, пахло едой и потом, но когда поезд тронулся, прохлада полилась в открытые окна вместе с убаюкивающим гулом маглева.

Утопавшая в жарком мареве станция поплыла назад. Вдалеке Нарине в домашнем халате и тапочках разъясняла что-то двум мужчинами в полицейской форме. Даша не могла оторвать взгляд от окна, даже когда вокзал скрылся из глаз, и подумала, что есть в этом мире ангел, который её бережёт.

К концу пути попутчиков осталось пятеро, из них три женщины. Они с любопытством оглядывали друг друга, зная, что их вскоре их свяжет общая тайна.

Три часа спустя скоростной поезд остановился у затерянного в высокой траве пятачка асфальта. Над дремлющим лесом поднималось солнце.

***

— Да, господин министр, — Касапин пригладил усы мокрыми от слюны пальцами, — работаем. Поставки бесперебойные, товар высшего качества, мы сами проводим тщательный отбор кандидатов. По всем параметрам отличный генетический материал, да. Питомник в экологически чистом районе, вдали от городов, отменный воздух, здоровое питание, медицинская помощь при необходимости. Лет через двадцать ждём подросший приплод, лучшее тело я вам лично подберу. Что? Жена хочет обновиться? Без проблем! И ей найдём девчонку высшего сорта. Товар всегда дефицитный, но для хороших людей не жалко. Понял, отчитаюсь в понедельник. Всего доброго!

Главврач устало выдохнул и потянулся к сигарете.

Дверь с грохотом распахнулась: с порога сверкала глазами очередная Носящая.