Совесть ли это?

Ярко освещённая комната, что схожа с больничными кабинетами, озарилась громким хлопком двери. Пара крепких мужчин в чёрной форме с толстыми белыми бронежилетами вкинули тощего человека в помещение, а после грозно ткнули пальцем на железный стул в середине комнаты. Они быстро заперли дверь на несколько засовов, оставив испуганного и ослабленного человека одного. Это мужчина средних лет с густой, нечищеной бородой и длинными ногтями. Он одет в испачканный костюм, что некогда пестрил белоснежной чистотой, а теперь на нём лишь рукав с золотой вышивкой остался нетронут грязью.

Он аккуратно сел на поржавевший стул, с которого свисала пара цепей. Человек будто ждал какого-то подвоха, ведь вечно оглядывался по сторонам, каждый раз слыша какой-либо звук. Он сжал руками неудобные подлокотники, бегающими глазами оглядывая кабинет. Несколько картин с чёрными кляксами на выкрашенных в бежевый цвет стенах, кожаное кресло за громадным дубовым столом и современная люстра с парой лампочек — это всё, что ему удалось увидеть в комнате. И в безумном напряжении, будто натянутая струна, он остался ждать, надеясь на судьбу. Мужчина достал маленькую иконку из кармана и начал тихо молиться на французском.

Прождав около десяти минут, он окончил молитву, и ему захотелось встать, да поближе рассмотреть всё в округе. Но в этот же момент стала отпираться дверь, и из темноты позади неё появилась молодая девушка в халате и очках, которая держала несколько папок с бумагами.

— Здравствуйте! Как ваше здоровье? — с улыбкой на лице, лёгким и нежным голосом спросила она у паникующего пациента. — Меня зовут Каролина Бонвеза. А вас, сэр?

— Я-я-я?! — заикаясь, отвечал он. — Ф-франциск Ломье!

Франциск не мог удержать голос на одной высоте и громкости, поэтому он то и дело начинал кричать, а потом быстро переходить на шёпот. Вкупе с его заиканиями, речь пациента становилась сложна для понимания.

В глазах виднелся страх, выражавшийся в сужении зрачков и быстрых взглядах на всё вокруг, кроме Бонвезы. Казалось, что Франциск боится именно её, но как может такой невинный и добрый человек, как она, сделать нечто ужасное?

— Отлично, мистер Франциск! Давайте заполним несколько бумаг и продолжим! — Каролина радостно потирала ладоши, ища глазами ручку на столе.

— Я н-не с-сдел-лал н-ничего плох-хого, прошу, отп-пустите! — стуча головой о железную спинку, Ломье сдирал кусочки кожи с пальцев.

— Мы пытаемся вам помочь. Лучше не кричите, а то неправильно напишу ваше имя в бланк, хорошо? — Бонвеза продолжила что-то быстро писать в планшет с бумагой.

Франциск не знал, что ему делать, но только он посмотрел в зелёные глаза Каролины, как волнение отступило. А понимание невозможности сбежать из закрытой со всех сторон комнаты без окон лишь больше успокоило его, заставив смирно сидеть.

— Отлично! Я закончила, теперь позвольте вас осмотреть. Но только у меня есть одна необычная просьба: я могу вас приковать к этому креслу? — крутя ручку в руках, неизменчиво радостно спрашивала Бонвеза.

— Н-наверное, д-да… М-мне пон-нятны ваши о-опасения.

Франциск сам застегнул один из засовов, пока Каролина подходила к креслу. Ему понималось, что он не хочет ранить эту прекрасную даму, если «демон» внутри пробудится. И даже обретя нирвану, которая так далека для него, Франциск не может гарантировать «его» терпение.

Вскоре его руки и ноги держали крепко зажатые железные кольца, а Бонвеза вернулась на своё кресло.

— Хорошо! Вы можете рассказать, кто вы? — она поправила очки и отложила все бумаги подальше.

— Я Ф-франциск Л-ломье. Уж-же говорил, — нервно постукивая пальцами по подлокотнику, отвечал он.

— Нет, хи-хи, вы не правильно меня поняли. Кем вы работаете, какие ваши хобби, что любите? Я хочу понять ваш характер.

Похихикивая, Каролина открыла один из ящиков стола и достала оттуда блистер с белыми таблетками. Она предложила одну из них Франциску, предварительно налив воды. Но Ломье показал руками, что не может сам взять стакан, тогда Бонвеза рассмеялась, попросив прощения за столь глупую ситуацию. Она положила таблетку ему в рот и дала запить, подержав стакан перед губами.

— Это успокоительное, скоро вам станет лучше.

— Д-да, с-спасибо. Я служ-житель в одном из м-местных храмов. — облизав сырые губы, сказал в никуда Франциск.

— Правда?! Очень интересно, но почему у вас тогда такая одежда? Они же, вроде, ходят в чёрном?

Она осмотрела белый рукав, на котором виднелась вышивка в виде некого святого лика с нимбом, но понять, кто именно это, невозможно. Этот образ выставил руки в молитве, закрывая свой рот.

— Интересная вышивка, вы сами делали? И кто это на ней? — отойдя к рабочему месту, любопытно расспрашивала Каролина.

— Н-нет. Одна д-девушка в х-храме. Её дел-лали специально д-для меня, чтобы с-сдерживать д-демона. А э-этот лик мне п-пришёл од-днажды ночью. Он п-просил меня что-то сделать, н-но я не мог п-понять что, — отрывисто отвечал Ломье, поправляя пальцем рукав.

— Вот как. А какие у вас развлечения, хобби? — выложив из кармана халата диктофон, продолжала Бонвеза.

— Р-раньше я много пил. А с-сейчас… Я д-даже не знаю. Н-наверное, молитва.

— Ладно. Это не так важно. Тогда у меня есть один очень важный вопрос: как вы сюда попали, мистер Ломье? Вы помните что-нибудь? — подвинув диктофон чуть ближе к краю, заинтересованно спрашивала она.

Но в ответе её слышались лишь тихий шёпот и невнятное мычание. Франциск отвёл взгляд и попытался вытащить руки из оков, в то время как Бонвеза вышла из-за стола и повторила.

— Как вы сюда попали?

Она подошла ближе к корчащемуся Ломье, который всеми силами пытался не смотреть на девушку, крутя головой во все стороны. Но Каролина подходила только ближе и ближе, будто не понимая желания Франциска. Она схватила его за голову и повернула к себе. Еле удерживая его в руках, Бонвеза увидела бегающий во все стороны правый глаз. Он не повторял движения правого, а будто жил отдельно. По местам, где должны быть сосуды, пошли чёрные, взбухшие нити, которые выпирали из-за глади ока.

— Хм-м, интересно… Нужно записать, — пробубнила Каролина, побежав к столу и схватив первую попавшуюся ручку и бумажку.

— П-прошу, не надо, — молил неизвестно кого Франциск.

— Сэр, так как вы попали сюда?

Бонвеза будто заметила некую зависимость от этих слов и реакцию Ломье, потому специально продолжала задавать этот вопрос. Неизвестно, что именно хотела она добиться в этих садистских допросах, ведь Франциску явно больно от того, что с ним происходит. Может, Каролину вело чувство любопытства и неизвестности, а может, некая ненормальная фантазия, но с каждым повтором Ломье всё сильнее и сильнее дёргался в кресле.

— Так, сэр, что вы помните до того, как сюда попали? — спросила она ещё раз, надеясь на новую реакцию.

Вдруг по венам Франциска пробежали чёрные прожилки, ведущие от правой руки к опущенному лицу. Он поднял голову, и Бонвеза увидела нечто. Лицо Ломье мысленно разделилось на две части: слева оставался испуганный и встревоженный взгляд человека, справа же появился ухмыляющийся оскал, как у ехидных бесов. Спокойное око, радужка которого почернела, как ночь, осматривало Каролину, а после сфокусировалось на её волосах.

— Ха-ха, а у вас невероятные, золотистые волосы, — сказал изменившийся до неузнаваемости голос, который исходил только с правой стороны.

Бонвеза испуганно отошла, но всё же рассматривала изумительные тёмные вены, что оплели одну сторону лица. В то время как другая часть напряглась и пыталась отдалиться от самой себя.

— Не стоит так бояться меня, Ломье! Я же тебе сотню раз говорил, что сбежать от меня тебе не удастся, ведь я — это ты! И наоборот, конечно же! Ха-ха! — заливаясь гогочущим смехом, кричал демонический голос. — Ах да! Леди, простите меня и моего туповатого друга, но я не представился. Моё имя Тенебре Бруме, а вас зовут Каролина, не так ли, дорогуша?

Она молча сглотнула слюну и опешила, боясь что-либо ответить, а Франциск же стал активно дышать, пытаясь успокоиться. По человеческой части лица бежал пот, а глаза бегали во все стороны, кроме той, где находился Тенебре. В то время как Бруме спокойно сидел, иногда посмеиваясь, как умалишённый.

— Д-демон, и-изойди! Я-я п-прошу Б-бога… — ещё сильнее запинаясь, Франциск стучал левой рукой по подлокотнику.

— Ты успокоишься или нет?! Я не демон! Иначе бы твои купания в святой воде помогли бы. Ха-ха! — заливаясь смехом, кричал Тенебре. — Итак, может ты расскажешь, как мы сюда попали, и примешь свою сущность. Или мне придётся это сделать?

— П-прошу, у-уйди! Я-я н-не хочу в-вспоминать!

Каролина отошла к столу и схватила планшет с ручкой, активно записывая всё, что происходило с Франциском. Её коленки, которые едва виднелись из-под халата, дрожали и подкашивались, а левый глаз подрагивал от волнения, но она продолжала писать, медленно подходя к пациенту. Бонвеза криво и непонятно записала несколько предложений, схватив со стола диктофон.

— Так, м-мистер Бруме, кто вы? — пытаясь успокоиться, Каролина обтёрла лоб платком, что лежал у неё в кармане, и села прямо на стол.

— Я — это мистер Франциск. Это может показаться глупо, но так и есть, только дайте рассказать мне одну историю, длиною в жизнь. Ох, уверяю вас, она будет столь же красива, как и вы, милая дама! — флиртовал Тенебре, облизывая языком губы.

— Конечно, конечно. Вы можете рассказать её, — будучи обескуражена сложившейся ситуацией, Каролина тараторила первое, что приходило ей на ум.

— Тогда я начну…

***

В один весенний день, когда тяжёлые, железные облака заволочили небо, произошло будто нечто необычное для близких одного старика. Он умер. А теперь его хоронят на одном из кладбищ, что десятками заполоняют загородные области. Собралось много народу, одетого в монотонно-чёрные наряды. Все девушки, от мала до велика, надели широкополые шляпы, а мужчины примерили лучшие пиджаки. Только одна пара разительно отличалась от общей черности и мрачности. Супруга прицепила красно-бордовую брошку в форме розы на выпуклую грудь, а супруг затянул свой любимый, зелёный галстук. Хоть они и пёстро выделялись из ряда, но эти атрибуты точно изъясняли их настроение.

Супруга — это любимая дочка старого хрыча, которая хоть и рыдала снаружи, как настоящий актёр, но внутри почти танцевала. Многие из присутствующих родственников вожделеют быстрее направиться к нотариусу, да узнать, кому же богатый старикашка отдал наследство. Но она точно знала, на какое имя записана большая часть имущества скупердяя.

Когда все приехали в коричневые, как кожа, апартаменты нотариуса, пожилого мужчины в пенсне, он огласил уже выученную наизусть супругой фразу.

— И большая часть наследства, а это: две квартиры, три автомобиля и предприятие по производству сигарет — передать во владение моей младшей дочери.

Закашлявшись, нотариус смотрел на самодовольное лицо супруги, которую обнимал супруг, а также на остальных детей и родственников. Кто-то начал скрипеть зубами, другие тихо затопали ногами, а остальные и вовсе не поменялись в лице, но нотариус знал, что в их душе горит пламя ярости и зависти. Все смотрели на счастливую пару, ненавидя их всей душой.

Когда почти все разошлись, одна из сестёр супруги подошла к ней и язвительно, как источающая яд змея, пожала ей руку.

— Хорошо отыграла, сестрёнка, — сквозь зубы сказала она. — Значит, лучше меня подлизалась к старику?

— Да, дорогая сестрёнка, как видишь, теперь мне принадлежит его компания. Хи-хи, — прикрываясь расшитым платком, посмеивалась супруга.

— Ага, у моей милой супруги столько денег, что мы можем не работать до конца дней! Не так ли, дорогая? — кружа, как гиена около жертвы, кокетничал супруг.

— Ох, давай не здесь, хи-хи, — отталкивая супруга, подмигивала она ему.

С тех пор они жили, не оглядываясь на цены. Многое купили, многое продали, но в целом, жили как настоящие богатеи: несколько домов, шесть машин, даже дача заграницей. И всё бы ничего, однако, в один день им захотелось ребёнка, который переймёт всё, что они заполучили. А может, они и не хотели его, просто так сложилась судьба, да узнать этого уже не удастся.

Через год он родился. И, конечно же, как такие родители могли назвать своего ребёнка? В честь короля Франции — Франциска, не иначе! С этих пор начинается его история…

Юный Ломье жил одиноко. Няни сменились яслями, после — детским садиком, а позже и школой. Супруги оказались не готовы к такой ноше, как малое дитя, за которым нужен уход и воспитание. А кто научит ребёнка, как общаться с другими детьми, если не родители? И это всё вылилось в школе.

Франциск искренне считал себя умнее, быстрее и сильнее других детей, хоть и не отличался ото всех ничем, кроме невыносимого, задиристого характера, да крупной суммы в кармане. Родители не скупились на деньги спиногрызу, то ли от желания закрыть квоту по семейным отношениям, то ли от желания истратить их всеми возможными способами. Но это не меняло положения, которое досталось юному Ломье. Он стал бойким задирой, который побивал других детей, если говорили, что они лучше Франциска. Сколько бы его не пытались приструнить учителя, ничего не помогало, ведь наказание за проступки не следовало. Родители лишь проводили «профилактические» беседы, состоящие из нареканий, чтобы он больше так не делал, в то время пока они забавляются в своих эфирных облаках.

И, по-честному, самому Франциску это нравилось. Он чувствовал себя настоящим королём, которому никто не будет перечить. Дорогие пиджаки, лучшие туфли, да и в целом всё, что угодно душе. Друзей у «королька» вообще не было, но они ему и не нужны. Франциску нравилось его одинокое положение злобного надзирателя, которого все боятся.

В таком ритме прошла вся школьная скамья, где главным мерилом человек для Ломье стали деньги, а значит, у кого их больше, у того и сила. Но когда Франциск вышел из здания школы, под плевки одноклассников в спину и приглушённые вздохи учителей из-за его плеч, случилось нечто необычное. Наверное, осмотревшись на своего выросшего ребёнка, супруги поняли, что получился не очень хороший член общества. А какой может быть вариант, кроме как начать всё с белого листа?

Они взяли одну пару прилежных ангелочков из приюта. Их бросили родители ещё в младенчестве, наверняка, осознав свою ошибку. А в день их рождения, когда двойняшкам исполнилось десять лет, сама судьба принесла подарок, который они приняли с превеликой радостью, даже не знав о тех деньгах, что роются в их кошельках.

Но вот Франциску вовсе не понравился этот расклад. Он посчитал этих детишек настоящими демонами, которые всегда выходят из дет. домов. Часто называл глупцами как родителей, так и двойняшек, размышляя об их «грязных» генах. Но, в самом деле, Ломье стало жалко самого себя. Супруги перестали уже так зацикливаться на работе, ведь возраст берёт своё, заставляя задуматься о прошедшем. Дети не получили больших денег или дорогостоящих костюмов, но у них оказалось нечто другое, чего Франциску уже не добиться.

Любовь.

Любовь родителей, сверстников, учителей, ведь их же сделала такими природа, как считал Ломье, будто не замечая своей же раздутой фигуры. Но супруги не бросили Франциска. Дали ему денег на обучение, отдали одну квартиру и машину, но ничего более. А потом просто забыли…

***

— П-прошу, о-остановись… — растеряв все силы, печально поник взглядом Франциск.

От попыток вырваться и сильнейшего волнения, Ломье уже не мог кричать, в то время как Тенебре продолжал посмеиваться, вытягивая умалишённую улыбку. Ему явно приятно рассказывать эту историю, рассматривая душевные терзания Франциска. Но Бруме почему-то прервал лаконичную речь, обратившись к Каролине.

— Вы представляете, насколько люди могут прогнить изнутри? — потянувшись языком к тёмной вене на губе, говорил Тенебре.

— Я единственного не понимаю: кто вы? Зачем вам это? — растерянно спрашивала Бонвеза, выпив воды, в которой заранее растворила успокоительное.

— Этот глупец кличет меня демоном, но таков ли я? Как ты это понял, королёк?

Взгляд Бруме резко изменился с надменного и насмешливого на грозный и угнетающий. Он посмотрел в пустую фоторамку, что стоит на столе, где отражается левая часть лица, а после постучал по подлокотнику, как будто в чей-то дом.

— Скажи же! Или ты сам не знаешь почему?! — кричал давящим басом Тенебре.

— М-мне и-известна твоя с-сущность… — полушёпотом отвечал Франциск. — Т-ты сов-вращал меня в-всю жизнь.

— Я лишь последствие твоих действий! Не более! Ведь иначе наказание, достойное тебя, никогда бы не настигло такую скотину. Знаю вас. Таким людям вечно удаётся выбраться из самых ужасных ситуаций сухими! Пора принять самого себя или в вечной погоне потеряешь своё естество!

Ненавистно скаля зубы, орал Бруме, пытаясь достучаться до Франциска. Но тому будто не слышались эти слова. Он продолжал читать молитвы, в которых вечно забывал и путал слова. А Каролина заинтересованно наблюдала за битвой двух непримиримых сторон. Священник и демон, будто свет и тьма. Но что-то в них есть необычное. Хоть Тенебре и говорит, будто злобный безумец, но не выражает явной агрессии ни к кому, а Франциск же наоборот: пытается вечно вырваться, сжимая кулаки. И непонятно, в ком ненависти больше.

— Вы определённо удивитесь тому, что произошло с нашим корольком дальше. Уверяю вас, молодая дама! — пытаясь дотянуться пальцами до Каролины, говорил Тенебре. — Хорошо, тогда я продолжу… — затянув звучную речь, продолжил Бруме.

***

Франциск очень быстро окончил университет. За это время ему удалось пристраститься к алкоголю, чей вкус ему удалось распробовать ещё в школе. Горький, жгучий, неприятный физическому телу, но столь желаемый душой. Бутылочка вина для настроения перерастали в чекушки водки, что так действенно заставляла забыть о «чернявых» детишках, которые отбирают у него родителей. И каждый раз, наливая рюмку, ему вспоминались они. «Грязная кровь», называл их Ломье, ведь кем они могут быть, если вышли из приюта?

Двойняшки же, приняв любовь родителей и отозвавшись на неё тем же, стали настоящими талантами. Девочка развила в себе умение рисовать и собралась стать архитектором, а мальчик оказался прекрасным пианистом, что искусно превращал разрозненные ноты в интересные, да витиеватые композиции. В них все видели великое будущее, даже бывшие учителя, которые ненавидели Франциска, полюбили этих детей. И жили они бы счастливо, если бы не злоключение, что уготовила судьба.

В день, когда собрались плотные тучи, вся семья хоронила престарелых супругов, погибших трагично, но не очень романтично. Они врезались в другую машину из-за слабого зрения супруга, который вечно рвался за руль, зная свой недуг. Тогда собрались все знакомые и родственники, а в центре процессии стояли трое их детей. Двойняшки оделись в схожие тёмные костюмы, а Франциск лишь накинул чёрный пиджак поверх ярко-голубой рубашки. Все грустили, а в особенности — дети из приюта, хоть им уже и по восемнадцать лет. Все, кроме королька, который равнодушно хлебал что-то горькое из фляги. Даже он сам не знал, что пьёт, но каждый раз, смотря на «грязнокровок», Франциск прикладывался к горлышку.

Через несколько часов церемония закончилась, и все направились к нотариусу, дабы узнать указ о наследстве. В кожаном кресле, что будто не изменилось со смерти старика, уже сидел сын предыдущего владельца. Он не особо отличался от отца: очки с золотистой оправой, коричневый костюм и безразличное лицо. Ничего, только количество морщин поубавилось.

Нотариус встал из-за стола и огласил указ.

Если вы хотите узнать, что такое ярость, то нужно взглянуть на Франциска, который несколькими длинными глотками опустошил флягу, а после бросил её в двойняшек.

— Как это возможно?! Неужели эти дети с грязной кровью получили всё?! — кидаясь на людей и фыркая на детишек, буйствовал Ломье.

— Наверное, мы тебя чем-то обидели… — испуганно прижимаясь к сестре, говорил мальчик.

— Вы унизили меня одним своим существованием! Тем, что носите фамилию Ломье!

На лице Франциска взбухли все вены, а щёки багровели от давления. Лишь тихий, но внушительный голос нотариуса успокоил его, заставив покинуть кабинет.

Королёк ушёл в запой после случившегося. Ему желалось забыться обо всём и даже о работе, на которой он почти ничего не делал. Всё его естество отвергало мысль о том, что эти жалкие дети заполучили наследство, которое принадлежит ему единолично. И нескончаемый поток горячительного прекращаться не собирался.

Через неделю Франциска уволили, и ничто больше его не держало. Он пил всё больше и больше, находя компанию только из законченных алкоголиков, которые общались с ним из-за наличия денег на выпивку. День за днём, неделя за неделей, месяц за месяцем…

Ему пришлось продать сначала машину, дабы расплатиться с долгами, а после королёк переехал в один из домов, где собираются патологические пьяницы, каким сам и стал. И каждый раз, открывая новую бутылку, он вспоминал этих «грязнокровок», которые отобрали у него всё. Прошло около пары лет, пока разгорался злостный уголёк ненависти в разбушевавшемся пламени злобы. Ему не забывались они ни на день, ведь эти глупцы не достойны своего места и положения.

Он любил изливать свою душу пьяницам, надеясь на их понимание, но те лишь иллюзорно вслушивались, подливая ещё один стакан. И вот один раз, сидя за полурассохшимся столом, который прикрыт картонкой с ближайшей мусорки, Франциск затянул привычную речь с сонными алкоголиками.

— Мне хотелось бы их всех зарезать! — крича хмельным голосом, возил лицом по столу Франциск.

— Так сделай это! Как говорил… Ик! Как говорил мой отец: «Если есть какое-то желание, то нужно его исполнить», — икая и допивая последнюю бутылку, отвечал ему неотёсанный мужик с длинной бородой и крупными мешками под глазами.

— А как же закон? — подняв голову, спросил Ломье.

— Неважно! Опускаться нам уже некуда.

И только пьяница договорил, как тут же упал без сознания на пол, потянув за собой картонку со стола. Но Франциск отчего-то проникся его словами. В тот момент он оглядел этот притон, где ему приходилось жить, и ярость воспылала в сознании, заставив зациклиться на мысли убийства неугодных. И чем больше Ломье смотрел на едва заметный блеск охотничьего ножа, что воткнул один алкоголик в изрезанный круг дартса, когда показывал армейские фокусы, тем больше ему хотелось его выхватить, да совершить «правосудие».

И под конец ночи, когда над городом стало восходить солнце, Франциск вырвал нож, спрятал в подкладку плаща и выбежал из притона, украв немного денег у собутыльников. Он купил бутылку шампанского и цветы, надеясь усыпить внимание жертв. В чудный, летний день солнце осветило длинные клумбы с цветами, сквозь которые, качаясь, шёл Ломье. Ему не замечалось великолепие всей жизни, ведь алкоголь и злоба разрушили в нём чувство прекрасного. Только серость во всём виделась Франциску, вперемешку с навязчивой мыслью, что бесконечно вторилась в сознании.

— Убью их, и всё будет кончено, всё будет кончено… — шептал себе под нос Ломье всю дорогу, пока не добрался до родительского дома.

Он посмотрел на железную дверь, которую установили на замену старой, деревянной, что была ещё в детстве Франциска. Ломье с силой начал стучать по ней, желая, чтобы ему быстрее открыли «предатели» их рода.

— Сейчас, иду! — послышался из-за двери возмужавший голос.

Дверь открыл гладко выбритый мужчина в белой рубашке. В нём Франциску узнался мальчик, которого он так ненавидел. Вскоре к ним подошла и вторая из двойняшек.

— Ой! Неужели это ты, Франциск? Что с тобой случилось, братик? — сказала прекрасная девушка.

Но Ломье лишь молча прошёл в дом, вручив в руки мужчине свои подарки. Он начал оглядывать своё старое поместье, где всё так изменилось. Новые, разноцветные обои с узорами, да свежая мебель в минималистичном стиле лишь подбрасывали дров в пламя ненависти Франциска.

— Как они могли убрать ту великую мебель! Её выбирала моя мать! — проговаривал про себя Ломье, вспоминая стулья и кресла в стиле барокко.

— Может тебе чаю, братик? — подбежав к Франциску, спрашивал мужчина.

Однако никакого ответа, кроме небольшого кивка в сторону хозяина, тот не дождался.

— Какой я вам «братик»?! Вы не имеете права носить фамилию Ломье! — шептал себе под нос королёк.

Просидев около получаса и выпив несколько чашек чая, что вечно выпадали из дрожащих рук Франциска, он начал тянуться к ножу, но не мог найти подходящего момента, чтобы реализовать свою цель.

— Может ещё чашечку, или достаточно? — стирая со стеклянного стола пролитый чай, спрашивала девушка. — Ты нам расскажешь, что с тобой? Ты ужасно выглядишь.

Но ничего, кроме недовольного фырканья, в ответ не послышалось. Тогда мужчина взял за руку сестру и увёл её на кухню.

— Он спился, судя по его заплывшим глазам и изодранному костюму. Мы должны ему помочь, всё-таки родители просили о нём не забывать. — постукивая ложкой по чашке, говорил брат.

— Да. Родители особо не любили его в детстве, но помнишь их слова, за месяц до смерти?

— Ага. Они постоянно напоминали нам о том, что Франциск наш брат, и мы не должны о нём забывать. Будто мы когда-то не любили его? — он положил сервиз на стол и потянулся в один из кухонных шкафчиков. — Может, отдать ему эти деньги? На первое время хватит.

Мужчина пересчитал купюры в пачке, а после с доброй улыбкой на лице посмотрел на сестру. Но она отринула эту идею, понимая, что это лишь усугубит ситуацию с алкоголизмом Франциска.

— Ему нужны не деньги, а нечто иное. Я думаю, ты понимаешь, о чём мне думается?

— Да, конечно, ты права…

В этот момент, когда двойняшки стояли на кухне, обсуждая судьбу Франциска, он увидел старую брошку матери, которая лежала за фотографией всей семьи на камине. Ему вспомнился её образ, а после больной разум связал смерть родителей с этими «грязнокровками», которые, по его разумению, свели в могилу столь прекрасных людей. Ломье схватился за нож и вбежал на кухню.

Мужчина попытался сопротивляться, но как можно победить человека, ослеплённого яростью, что к тому же, напал неожиданно. Он начал без разбора махать ножом, крича что-то о предательстве.

Пара ударов, и всё закончилась. Гробовая тишина воцарилась в доме. А Франциск, рыдая, упал на колени перед трупами братьев. Рассматривая кровь на руках и ноже, который он отбросил в сторону в ту же минуту, он осознал, что только что натворил. Ломье кричал, взывал к небесам, прося прощения. Тогда же по телу побежали тёмные вены, а один глаз наполнился чернотой, соизмеримой только с самой ночью.

— Слишком поздно, глупец! — послышался голос Тенебре. — И как же это могло произойти со столь чистым и непорочным человеком?

Бруме насмехался над жалостью Франциска, но тот сразу перекинул всю вину на него. Ему действительно не верилось, что это совершил он, а поэтому виноватым стал именно Тенебре.

Ломье сбежал в монастырь, пытаясь изгнать «демона-братоубийцу», но королек, будто не понимал, что вся проблема в нём…

***

— Каролина, поймите меня, я вовсе не демон, что вершит зло ради зла. Наоборот, есть лишь одно желание — заставить королька принять своё наказание, от которого он столь долго убегал, — скрепя почерневшими зубами, недовольно говорил Тенебре.

Бонвеза осторожно подошла и осмотрела Франциска. Тот закрыл глаз и продолжал шептать что-то похожее на заклятие. А Бруме же спокойно расселся, дыша, как тибетский монах. Каролина посмотрела на них вновь и заметила нечто новое. Ей опять виделась битва добра и зла, как тьмы и света, но будто стороны перепутали свои цвета. В Ломье, что всем видом походил на святого, ей показался ухмыляющийся бес, желающий вновь схватиться за нож, а в Тенебре — ангел, который, по иронии судьбы, потерял свои крылья.

— Мистер Бруме, мне, кажется, понятны ваши мотивы. Неужели вы желаете раскаяния…

— Да! — не дав договорить Бонвезе, прервал ей Тенебре. — Да, я желаю, что бы этот глупец осознал свою вину! Осознал, сколько совершил зла за свою жизнь, но он осмелился надеть святую робу и отвергнуть сам себя! Мне удосужилось прочувствовать гниль его души! Из-за этого я выгляжу как демон, ибо таковым является Ломье!

Вдруг во Франциске будто открылось второе дыхание, и он начал усиленно пытаться вырываться из оков.

— Бесполезно трепыхаться пред самой судьбой, королёк! — озлобленно и с укоризной кричал Бруме. — Ты уже в цепях! Бежать некуда, и даже вырвавшись отсюда, тебе точно не выжить, а в Том мире тебя никто не ждёт! Хватит, Франциск! Либо сейчас, либо никогда!

Ломье ещё несколько минут пробовал оторвать подлокотники и вырвать болты, что держали оковы, но всё оказалось бесполезным. И осознавая всю безвыходность ситуации, он начал тихо что-то бубнить.

— Даже я не слышу, Франциск. Громче! — громогласно говорил Бруме. — Громче, чтобы все слышали!

— Я-я…

Ломье тяжело дышал, стараясь выдавить из себя какие-то слова, но у него получалась лишь околесица, в которой понималось лишь «я». Все застыли в вожделенном моменте, ожидая слов Франциска, но тот лишь продолжал мямлить.

— Говори! Говори громче и внятнее! — всё сильнее кричал Тенебре, смотря на взволнованное лицо Бонвезы.

— Я-я… Д-довольно! — громко сказал Ломье с наворачивающимися слезами на глазах. — Я-я сделал это!

— Что сделал?! Скажи чётко и понятно!

— Я убил их! — без запинок и заиканий крикнул Франциск. — Убил моих брата и сестру!

— Наконец-то! — ликовал Тенебре, щёлкая пальцами. — Ты сделал это! Ты признал свой грех!

После чего Ломье разрыдался, а тьма в венах и глазе стала растворяться. Вскоре Бруме окончательно исчез, а обессиленный Франциск упал в сон от усталости. Всё кончено: королёк признал свои грехи, которые так долго копились в его душе. Но неизвестно, сколько ему понадобиться лет, чтобы замолить их все.

А Бонвеза собрала все бумаги и вышла из комнаты в тёмное помещение, где горела одна тусклая лампа, еле освещающая небольшой стол, за которым сидела пара фигур. Их лица невозможно разобрать в тени, но Каролина точно знает, кто там сидит.

— Необычный пациент, однако, — аккуратно разложив бумаги на столе, начала разговор Каролина.

— У нас раньше по несколько штук таких приходило. Сейчас стало гораздо меньше странностей… — низкий и недовольный голос послышался со стороны одной из фигур. — Хорошо, скоро его заберут сотрудники охраны. Нужно обследовать эту аномалию, хоть она и не одна из самых интересных.

— Конечно. Я сделала свою работу, можно идти? — как перед начальниками, отпрашивалась Каролина.

— Иди, но теперь «этот» на тебе. Следишь за ним, пока совет не примет насчёт него решение.

— Так точно! — приложив руку к голове как заправской солдат, ответила Бонвеза.

Она развернулась и ушла в темноту. Её ещё долго не отпускала эта история, но она знала, что всё произошедшее с Франциском правильно. От появления Тенебре до попадания сюда, в организацию по отлову мистики. Ему, возможно, придётся провести здесь всю жизнь, но именно этого времени должно хватить, чтобы отмолить все грехи.

Конец.