Падение

– Давай к Кейну на крышу сарая! – шепотом крикнула девочка лет шестнадцати, когда мальчишка похожий на пивной бочонок, перемахнув через плетень, присоединился к группе, явно поджидающих только его детей. – Оттуда наверняка будет лучше всего видно.

– А чего не с конюшни хромого Дика? – спросил тот, размашистым жестом указав, кода-то влево. – Она намного выше, плюс сенной чердак.

– Там берег речки не видно, – включился в обсуждение другой мальчик, похожий на мелкого грызуна, он излишне суетился, изо всех сил скрывая большое волнение. – Контроль русла важное дело, плюс высокий берег с нашей стороны.

– Как бы крыше сарая всех нас выдержала, – примирительно заметил крепкий мальчишка, потирая руки от нетерпения. Потом, оглядевшись по сторонам, обратился к третьему, долговязому, стоящему рядом, и не сводившего глаз с неба: – Давай Уил, лезь первым, потом нам поможешь.

И встав поближе к стене, превратился в эдакую табуретку, или даже во все тот же бочонок, а мальчик по имени Уил полез по его спине, и через мгновение, ухватившись за карниз, подтянулся на руках, сразу исчезнув с глаз. И почти тут же высунулся из-за каря сарая, и за руки по одному втащил своих подельников на крышу.

– Скажи Том, – обратился рослый Уил к коренастому, когда втащив последнего, разогнулся и немного отдышался. – Как думаешь, когда сражение может начаться. А главное придет ли подмога на виманах.

– Ну, суди сам, – с ученым видом знатока, стал пояснять тот, – что касается виман, они вряд ли здесь, вообще, появятся, сам видишь ветер на закат, на пятистах ярдах их снесет неизвестно куда. Тем более ты заметил, что солдаты прошли за час до полудня, причем, легкая кавалерия уже при оружии были, а паладины налегке, и боевых коней в поводу вели. Значит, идти планировали еще часа три, не более.

– Пехота за три часа всего десять миль пройдет, – осевшим от волнения голосом сказал мелкий мальчик.

– Ты прав Бен, не более десяти!

– Господи, как же близко, – ужаснулась девочка, она даже вздрогнула, выдавая сильную тревогу.

– Не бойся Кэт! Что они с нами смогут сделать? – с непонятной бравадой заметил Том, – если что уйдем на болота и ищи нас там. А как все уляжется, вернемся, рабочие руки всегда нужны, отступники тоже кушать хотят. При чем не меньше наших.

– Опасные вещи говоришь Том, – Бен поежился, озираясь по сторонам высматривая желающих подслушать их разговор.

– А в чем собственно их опасность? Да все про это говорят! Какое мне дело, что там поют в церкви, главное, что у меня на столе. Я даже не понимаю, этого языка! Почему я должен верить на слово всем этим священником, магам, прокаженным. Везде ангельский язык и этот их алфавит, я по-нашему то не очень читаю, а у крылатых слова по двадцать букв, пока доползешь до конца, забудешь с чего начал. А отступники всего лишь перевели писание на мирской, да вино заменили пивом. И все! А кругом завопили скверна, скверна. А если у них на севере нет виноградников?

– Тише дурак, мало ли кто услышит, говорят все, не на всех доносят, – Бен вновь огляделся в поисках коварных соглядатаев.

– Во, во, захотят отжать ваши верхние лужки, для покоса, лучшей темы для кляузы не найти, – встряла в разговор Кэт, и как признанный дока в вопросах, подметных писем, добавила: – и еще столько вдогонку насочинять можно: мама не горюй.

Солнце, которое за день так ни разу и не пробилось сквозь тучи, даже осторожным лучиком, невидимкой поползло за горизонт. Со стороны восхода заклубилась чернотой туч тьма, приближающая ночь. Свинцовая хмарь, неотвратимой поступью, приближало час безвременья, когда очередной день растворялся в вечности. Поэтому ни кто не заметил появление на севере не святящейся звезды, что стала быстро приближаться. Ее обнаружили лишь, когда она развалилась на две не равных части, и тут же каждая рассыпалась на множество более мелких. И даже беглого взгляда довольно, чтобы понять, что собственно происходит. Сомнений не оставалось отряд, состоящий, из более, чем семи горгулий, гнался за тремя ангелами, это было понятно, по цветам балахонов, и масти крыльев за спиной.

– Сюда летят, – охнул Бен, его мгновенно оставило всякое присутствия духа, и он надтреснуто зашептал:– чего им тут вообще надо.

– А ты дурак, идти не хотел! – попытался, то ли подбодрить, то ли поддеть приятеля Том. – Хватит переживать, завтра за кружечкой пива, вывалим увиденное на головы этих трусливых олухов, что с нами не пошли!

– Что сейчас будет? – с придыханием сказала Кэт, в азарте прихлопывая в ладошки.

– Нагонят, плохо нашим придется, – сказал Уил, сжимая кулаки, – трое против восьмерых, а может быть горгулий еще больше.

Тем временем погоня неумолимо приближалась к месту наблюдательной засады, и как только до нее оставалось не более пятидесяти ярдов, один из ангелов круто развернулся петлей, и бросился в бешеную атаку, размахивая коротким копьем как ветреная мельница. Двое других в свою очередь, не торопясь, отлетев немного в сторону, встали за его спиной, ожидая чего-то. Но не прошло и секунды, как один из них, как-то засветился изнутри и тут же рванул разрядом молний, одного из горгулий. После столь удачного удара, вся троица поменяла позиции, но не построение, впереди стоял все тот же с обоюдоострым протазаном у него за спиной, другой, без оружия, судя по всему маг, а в бойце вставшим слева угадывался телохранитель, он сжимал в руке меч огромного размера, именуемый не иначе как кельтский крест. Но и горгульи перестроились, отойдя от первой растерянности, вызванной неожиданностью разворота и последовавшей за тем атакой, они выстроились косым строем, намереваясь во время наступления обвить храбреца, как цепь моргенштерна обвивает длинное копье, при ударе снизу, и атаковать сразу со всех сторон. Но ангел с коротким копьем, оказался готов к этому, и с необычайной ловкостью держал оборону. Тут маг вновь взорвался, выбросив на этот раз откуда-то от груди, и направляя руками, целый рой раскаленных камней, мишенью оказался все тот же горгуль. И вновь отскок, и вновь перестроение, и вновь противник с носом, и вновь владелец протазана, как несокрушимая скала, впереди, перекрывает путь к основной ударной силе троицы. Но тут случилось не предвиденное, вернее, то, что не входило в расчеты ангелов, в третью атаку, на этот раз кинулся тот самый горгуль, на кого и обрушивались все эти удары боевого мага. Его намерение ловко скрыли, обманным маневром, он же, молниеносно поднырнул под неудобную руку и, зайдя справа, обрушил свой огромный фалькатус, на крыло ангела, стойко державшего оборону. Все случилось так быстро, что телохранитель еле успел перекрыть фронтальную зону защиты, давая магу время для набора высоты, и последующего бегства. Еще мгновение и поле боя опустело.

Вся схватка происходила совсем не далеко от сарая, на крыше которого схоронились не прошеные зрители, где-то на расстоянии сорока ярдов и высоте не более двадцати. Куда упал раненый ангел, можно даже не гадать. Угольная яма, кузнеца Дула.

– Ну что пойдем смотреть, что там? – вопросом попытался вывести всех из общего оцепенения Том. Ему не хотелось идти, все, что он хотел получить, он получил, рассказов на месяц хватит в местной таверне, под восторженные взгляды завсегдатаев. И ввязываться в сомнительное предприятие не входило в его планы.

– Надо, может быть нужна наша помощь? – встрепенулся Уил, быстро приходя в себя.

– Может быть, что к рукам прибрать удастся, – Кэт ни чем не выбьешь из кали, она всегда находится на своей волне.

– Ты чего, прокаженные со всеми своими медиумами, дня не пройдет, найдут, и повесят тебя на твоих же воротах, – испугано заскулил Бен. – Коротка у них с мародерами расправа.

Уил засуетился, подошел к краю крыши, и оценивающе посмотрел в низ. Он старался увидеть, нет ли чего-то опасного на земле, что помешает его приземлению. Потом обернулся в сторону своих спутников:

– Давайте поторопимся, а то может случиться не поправимое, – сказал он и легко спрыгнул в низ. Там он жестами, объяснил, что готов принять всех, поймав их на руки.

И по одному все спустились с крыши.

– Уил, ты действительно хочешь пойти к оврагу? – спросил Том в отличие от остальных он слез сам, так и не воспользовавшись предложенной услугой. Он ни секунды не боялся туда идти, он опасался последствий.

– Ангел опасно ранен, он один, ему страшно, ему наверняка нужна наша помощь, – сразу завелся Уил, – давайте, сейчас каждая секунда дорога.

– Ангел? – дребезжащим голосом заскулил Бен, – мы же даже не знаем, этого доподлинно, может быть это горгуль, белый цвет крыльев, это только наши догадки. Он мог обмануть наше зрение. Там может быть, вообще засада, они только нас и дожидаются. Надо быстрей…

– Да делайте вы что хотите! – не дал договорить Уил, и решительно зашагал в направлении дороги, немного забирая в сторону оврага.

– Правильно, пошли, посмотрим! – припустила, за ним Кэт. – Стащим, что ни будь, если плохо лежать будет.

Том и Бен переглянувшись, и тяжело вздохнув, как приговоренные к смерти потащились следом.

Угольный овраг Дула, в деревне было местом весьма примечательным. Вырытый в ручную, некогда самим кузнецом, у самой дороги, но за чертой деревни, предназначался для перевалки и хранения угля. Это место, по словам самого, Дула объяснялось близостью транспортного пути и кузни, но злые языки поговаривали, что все дело в постоянно растущих имущественных податях, что с таким азартом стала вводить в последнее время управа. Находилась яма, справа от тракта, и была ярдов семь в диаметре, и четыре в глубину, с покатыми склонами, поскольку почти всегда пустовала, а дно покрывала лишь угольная пыль. Он как магнит притягивал любопытные взгляды сельчан. И все от мала до велика, знали кротчайшую дорогу от него к своему дому, и с легкостью могли найти ее даже в кромешной тьме ночи.

Ангел лежал на самом дне, безупречно белоснежный балахон превратился в подобие фартука трубочиста, видимо он, падая несколько раз, перекувырнулся, прежде чем застыл лежа на животе, по-лебединому сложив крылья и накинув капюшон глубоко на голову. Из разрубленного крыла, густой смолой сочилась голубая кровь. Всё его хрупкое тело изнывало от боли и готовилось к смерти.

Пришедшие, посмотреть, в растерянности застыли на краю оврага, увиденное на них произвело сильное впечатление, причем на каждого свое.

– Ему надо помочь, – еле сдерживая рвущуюся жалость, в нерешительности предложил Уил. – Он умирает!

– Да ну и что? – взбеленился Бен, он отчаянно трусил и резкостью, а главное категоричностью слов пытался, поддержать самого себя, – что такого он для меня сделал, чтобы я вот так все, бросив, кинулся ему на помощь.

– Они же защищают нас, – с какой-то внутренней уверенностью проговорил Уил, но так и не решился спуститься в низ.

– От чего? От скверны? А что ты про нее знаешь? – прокричал шепотом Бен, ему очень хотелось в одно мгновение, оказаться в каком-нибудь другом месте, и забыть увиденное как страшный сон. – О ней ты знаешь, лишь со слов священника, да прокаженных, и однажды медиум что-то про нее рассказывал. И все!

– Лежит и даже не шевелится, – спокойно заметил Том. Он откровенно врал. Ангел тяжело дышал, стараясь восстановить дыхание, что передавалось судорожным движением всему телу, от сжатых в клоки рук, до кончиков трепещущихся крыльев.

– Смотрите, золотые амулеты по подолу, – воскликнула Кэйт, делая неуверенный шаг вперед, – каждый, небось, как вся наша деревня стоит, а то и две.

– Не смей! Все боком выйдет, – остановил ее Том, – золото это конечно хорошо, вот только, даже если прокаженных с их медиумом обманешь, его все равно не продать, купец же первый и сдаст тебя с потрохами.

– Тише! Он нас может слышать, – попытался призвать к совести Уил.

– Да ну и пусть слушает! Не дожить ему до рассвета! Ни кому, и ни чего не расскажет, – на что-то окрысившись выкрикнул Том, ему захотелось чего-то доказать, причем всё и всем сразу, но вовремя спохватившись остановился, и уже почти спокойным голосом продолжил: – вот только и брать ни чего нельзя себе дороже выйдет. Так что давайте ноги в руки и по домам.

– Я так не могу! Он же еще живой, – взмолился Уил, – как можно бросить человека, в таком безнадежном положении.

– Он не человек! – воскликнул Том, – да и будь человеком, до него мне не было бы ни какого дела. Ты подумай, что будет, если узнают, что ты его всего лишь на всего, видел, а ты хочешь еще ему помогать. Мы и так рискуем просто стоя тут, представь, что будет, если кто донесет.

– Да будь что будет! – решился Уил и, бросившись вперед, и в три прыжка оказался на дне оврага.

– Ты сума сошел, – на хриплой ноте завыл Бен, – нас всех повесят, из-за тебя, оставь нас в покое, а сам делай что хочешь.

– Ну и убирайтесь! – злобно крикнул Уил, – вам бы только брюхо помоями набить, да дешевым пивом залиться.

– Пошли отсюда побыстрей, пусть он тут, если ему так хочется, пропитается до макушки скверной, – сказал Том, и все трое рванули в разные стороны.

Мгла сгущалась, ночь вступала в свои права. Уил встал на одно колено и приблизился к ангелу, тот напрягся, непострадавшее крыло нервно задрожало, а из изуродованного, вновь засочилась голубая жидкость.

– Вы больно? – как можно более участливо спросил мальчик, он не знал, что делать и решил начать с сочувствия.

– Убирайся! – очень высоко, но, тем не менее, очень твердо выкрикнул ангел. – Я не нуждаюсь в помощи, низких существ.

– Вы слышали наш разговор? – со смирением спросил Уил, стараясь заглянуть под капюшон, – они не со зла, просто жизнь такая.

– Жизнь такова, какой ты ее делаешь сам, – неожиданно спокойно проговорил ангел, фраза была явно вызубрена до дыр, правда это не делало ее менее честной. – Каждый выбирает крест по себе.

– Как я могу тебе помочь? – Уил не стал спорить, посчитал, что не время, да и не место.

– Как ты можешь мне помочь? – ангел тяжело перевел дыхание, и потом через силу стал выталкивать слова, по одному с каждым выдохом: – Ты всего лишь на всего смерд.

Это самое «смерд», резко щелкнуло по ушам, как будто кнутом погонщика скота, которым тот подгоняет отставшую корову. Правда и ангел споткнулся о свои слова, поняв, наверное, что был излишне резок и груб, быстро и сбивчиво заговорил:

– Если б ты был магом, ты отчитал бы от скверны и дал сил. Если б рейтаром у тебя была бы лошадь. Ну а если б паладином…

– У меня есть мастерская, – воскликнул мальчик, радуясь, что есть то чем он хоть как-то может принять участие в судьбе столь отважного война. – Я пока не знаю, чем это может помочь, но я не плохой плотник, плюс столяр, у меня есть любой инструмент, любые материалы. Пойдемте, я уверен, что вместе сможем, что ни будь придумать.

Ангел молчал почти целую минуту, ему видимо было тяжело решиться на помощь, от человека, находящегося не просто ниже его по положению, он был практически из другого мира. Но делать не чего, другая помощь не виднелась даже на горизонте, то, что называется «если нет под рукой цвайхендера, то и кухонный тесак сойдет».

– Надеюсь, это будет не гроб, ведь он уже давно придуман.

Сказав это, ангел свернул крылья поближе к спине, и подтянул ноги к животу. То ли горячность Уила, то ли появившееся надежда на спасение, придала силы. Он встал на четвереньки, это далось нелегко, и немного отдышавшись, последовало попытка выпрямиться, и она удалась. Мальчик не решался помогать, лишь контролировал эти неловкие телодвижение. Потом ангел поднял одну ногу с колена, и вновь немного продышавшись, рванул вверх. Но поднявшись на обе ноги, его немного повело, и он стал заваливаться на бок. Уил не медля, бросился на помощь и очень не ловко подхватил оседающего ангела, тот взвизгнув по девчачьи, все-таки устоял на ногах. Капюшон дрогнул и сполз с головы, отчаянным сорвиголовой, бившийся с почти десятком гаргуль, оказался совсем молоденькой девушкой. Ошибки быть не могло вздернутый курносый носик, золотистые волосы собраны в две растрепанные косички. Она вряд ли была даже старше самого Уила.

– Вы девочка? – изумился мальчик.

– И что с того? – с вызовом отчеканила ангел, пытаясь принять горделивую осанку, но дыханье перехватило, и она, закашлявшись, согнулась, прижав руку к груди, и чтобы помочь удержать равновесие, Уилу вновь пришлось придти ей на помощь.

– Давайте я вас сначала из ямы вытяну, потом за копьем вернусь. – Предложил тот, нарочито деловым тоном.

Девушка ухватилась одной рукой за локоть, другой за ремень, и мальчик, упершись изо всех сил, потащил по хоть и пологому, но все же постоянно осыпающемуся склону оврага. Сил хватило, причем с каждым шагом ангел обретал, так необходимую ей сейчас уверенность, и твердость. На краю оврага она даже отцепилась от Уила, который тут же спустился обратно за протазаном. Копье хищно поблескивало, присыпанное угольной пылью, длинное обоюдно острое лезвие, покрытое защитными рунами, две кисти красного и синего цвета, отполированное до блеска древко увенчивало золотой накладкой. Само копье неожиданно оказалось настолько тяжело, что Уил не смог нести его в руках, а взвалил его на плечо. Он знал о сущности ангелов, о их не человеческой силе, но вот так прикоснувшись к этому, оставалось лишь поражаться, как, каким образом хрупкая девушка не старше семнадцати лет с такой легкостью управлялась с ним. С трудом втащив, Уил предложил копье девушке. Та неестественно легко взяла его и, упершись им в землю на манер костыля, вопросительно поглядела, предлагая показать, в какую собственно сторону двигаться.

– Ну что в дорогу? – наигранно бодренько произнес, мальчик, указывая пальцем общее направление, – моя мастерская тут совсем рядом.

Уил немного обогнав уже изрядно запыхавшегося ангела, подошел к двери и, ухватившись за ручку, потянул ее немного на себя и сразу сделал два оборота по часовой стрелке. Замок характерно стукнул, и дверь легко открылась, пропуская вовнутрь. Мальчик вошел первым, и не глядя, нащупав штырек включателя, потянул его на себя, и помещение тут же озарилось стойким золотистым светом, осветив довольно таки просторное помещение, уставленное не хитрым столярным урядом, ни чем, не отличаясь от тысяч подобных мастерских. А вот что было необычное, и по-настоящему удивительно, стояло на главном монтажном верстаке, и представляло собой уменьшенную модель виманы, без внешней обшивки и обитаемой гондолы. Весь сложнейший механизм был виден как на ладони, и клавдиевая установка, и большая счетная машина, и система управления, и цистерны главного балласта. Рядом, в понятном только хозяину порядке лежали, стояли, висели, различные детали и механизмы, явно предназначенные для усовершенствования конструкции летательного аппарата. По стенам висели чертежи, и эскизы, а довершало все подвешенный к потолку опытный образец, механического крыла в полный рост.

– Добро пожаловать в мою не хитрую обитель, – с наигранной радостью произнес мальчик.

– Обитель это там где живут, это жилище, – ответила девочка, даже не поднимая глаз, она так запыхалась, что ни как не могла оторваться от копья.

– А я только здесь, наверное, и живу, – с какой-то грустью произнес Уил, – душою, по крайней мере, точно.

Девушка тяжело вздохнула, пристроила копье в угол и оперлась обеими руками на малый столярный верстак. Потом подняла глаза и замерла в изумлении. Несколько минут она ни чего, не говоря, любовалась всем этим гимном человеческому устремлению в небо, потом переведя дыхание, и не скрывая восторга, воскликнула:

– Так ты что, стирлинг? – она не могла отвести глаз от всех этих, чертежей, моделей и опытных образцов, – ты проектируешь виманы, и при всем этом, живешь в этой дыре?

– Пока не стирлинг, а только хочу им стать, да и не проектирую, а всего лишь делаю большую действующую модель…

– А вот этого я даже на «Святом Поликарпе» не видела, – ангел, указала на деревянно-перепончатую конструкцию, имитирующую заднюю лапку земноводного, мгновенно забыв о своей усталости, она с интересом стала рассматривать необычный агрегат.

– Да, это я сам придумал, у лягушки подсмотрел, когда на болотах как-то прятались, если сделать вот так: – Уил продемонстрировал, действие механизма, лапа, собрав все суставы, воедино двинулась вперед, а вот назад она прошла, уже расправив импровизированные перепонки. – Здесь, для патента только расчет нужен, вот только я не умею, старина Пак хотел научить, да не успел, сжили со свету. Но я верю, что люди могут летать, вот смотрите, здесь я пытаюсь сделать механическое маховое крыло, как у птиц, ну или как у вас ангелов.

Ангел стояла и любовалась на вроде бы обычные деревянные поделки, и кончики ее рта непроизвольно потянулись к ушам, глаза наполнились какой-то безотчетной радостью, и светом.

– Садитесь на вот этот табурет, – спохватился Уил, одним движением освободив его от всего, по его мнению, не нужного, что на нем лежало, – я осмотрю крыло.

Девушка села, продолжая улыбаться, и расправила крылья. Мальчик, вооружившись чистым рушником, стал очень осторожно очищать пораненное крыло от спекшейся массы голубого цвета. Через несколько минут упорной работы, он рискнул ощупать верхнюю поверхность крыла. И замер в нерешительности. Потом:

– Послушайте! У вас срублены только перья все кости целы. Двенадцать маховых перьев, правда, все первого порядка.

– И что это значит? – с зарождающейся надеждой, и с трепетом в голосе спросила девушка.

– Пока не знаю, – задумчиво ответил Уил, – я думаю.

Прошла тягостная минута полного молчания. Девушка даже боялась пошевелиться.

– Ну, смелей, – ангел перешла на шепот, – чего надумал?

– Это может не получиться.

– Попытка не пытка.

– Это может быть очень больно.

– Я потерплю не впервой.

– Это…

– Да говори уже, не тяни кота за хвост, а то оторвешь,– вспылила девушка возмущенная такой робостью.

– Неужели так важно вернуться именно сегодня?

– Важно вернутся до рассвета.

– И от чего?

– Скверна! Оружие горгульи почти всегда пропитывают ею, а она начинает действовать с восходом солнца. Проникнув в кровь, достигает мозга, и ты все начинаешь видеть не так, не в том свете, тебе как будто очки специальные одевают, где все в серых тонах. Потом хуже. Тебя, конечно, отчитает маг или медиум. Но будет уже поздно, семя ереси уже посажено в голову, в сердце в душу.

– Ну, хорошо, – на выдохе проговорил Уил, – у вас перья у основания трубчатые диаметр почти ровно одна линия, у меня такие рейки есть, как будто заранее знал, что вы именно вот так пострадаете. Не сомневайтесь, хорошие, буковые. Если вставить их в остатки перьев и зафиксировать их там хомутами, а между собою соединить тканью как лягушачьей перепонкой, я как-то пытался рассчитать…

– Делай! – воскликнула девушка, – делай, прям сейчас! Каждая минута дорога!

– Но будет…

– Ты не понимаешь, это дело моей чести, моей семьи, моего клана. Это важней жизни, это даже важнее спасения моей души.

Слова ангела привели в смятение Уила, в принципе прекрасная зная анатомию крыла как птиц, так и ангелов он уже придумал, что и как он будет делать. Но вот где найти ту решимость ту моральную стойкость, что позволит в живую плоть втыкать деревянные прутки, толщиною не многим меньше пальца. Но девочка ждала, а главное она нашла очень правильные слова, чтобы передать всю глубину своего отчаянья.

Взяв круглые клещи и ухватив ими рейку у основания, Уил подошел к обезображенному крылу. И после секундной паузы, вызванной внезапной робостью, с силой вставил деревянный пруток вовнутрь трубчатого основания пера. Девочка не удержала крика, хотя и крепилась изо всех сил.

– Держать строй! Молодец! Давай следующий! – сквозь слезы выкрикнула она.

Прихватив, для надежности льняным хомутиком, место соединения пера и рейки, Уил взялся за очередную. С ней уже получилось получше, и темнее менее девочку снова выгнуло болью, но она этот раз она издала лишь сдавленный стон. Стараясь хоть как-то отвлечь, и тем самым облегчить страдания ангела Уил, заговорил:

– Вот вы сказали, что вернуться дело чести, но ведь вы так отважно сражались против врагов числом значительно превосходящих, кто посмеет после такого обвинить вас, хоть в чем-то. Я же все видел, мы на крыше сарая стояли. Вами можно только восхищаться.

– Все так, вот только это был отработанный тактический прием, мы выманили на себя очень сильного горгулью, Саксикадриэля, лучшего в атаке в этой армии отступников. За мной был сильный маг. Все что мне нужно было просто продержаться три атаки, продержалась только две, и это моя вина. Попалась на детский прием «ворота» называются. Но это не позор в схватке всякое бывает. Позор покинуть поле боя, вернуться изуродованной скверной, отправится домой, ведь на таких не может быть ни какой надежды.

– Но вы же ранены, – очень искренне удивился Уил.

– Единственная причина покинуть поле боя смерть! – девушка до белизны сжала губы, ее душило чувство горечи от собственного ничтожества. – Ведь если будет иначе, как надеется на боевого товарища, что прикрывает спину. Когда ты занимаешь место в строю, начинаешь нести ответственность не только за себя, это как цепь на моргенштерне, одно слабое звено и смертоносное оружие, превращается просто в палку.

– А если не получится полететь?

– Об этом уже даже не хочется думать. Дождусь жандармов, но лучше умереть, просто, умереть. Вернуться домой с позором: – «даже смерть с честью принять не смогла», удалюсь на Мостгарские острова, продолжать свое никчемное существование.

– Жандармы это кто? – спросил Уил, потом догадавшись: – прокаженные?

– Прокаженные? – переспросила девушка.

– Ну, они же в одежде такой особенной ходят. Старики поговаривают, что в такую, прокаженных раньше одевали. – Попытался объяснить мальчик.

– Да, я слышала, что они одеваются, как то необычно когда идут по деревням. Но ни когда этого не видела.

– То есть в городах они одеты по-другому.

– Конечно. Жандармы, это цвет рыцарства, кто еще обладает таким авторитетом, чтоб оступившегося призвать к ответу?

– Это значит, в таких нарядах они только к нам жалуют, то есть, как хромой Мик, когда в свинарник заходит, специальные штаны и фартук одевает.

– Кто знает, я о том, почему они так себя ведут, не слышала.

Даже самые жестокие и изощренные пытки, рано или поздно заканчиваются, длину реек Уил выровнял надсекателем, и немного покопавшись в поисках надежной ткани, уже попросил ангела раскрыть крыло как в бреющем полете, приступил к пошиву перепонок протеза.

– Ну, вот и все, вроде получилось, попробуйте, взмахнуть.

Крылья дважды хлопнули, создав в мастерской маленькое подобие урагана. Как не старалась девушка, она не смогла сдержать гримасу боли на лице. И тут же спохватившись, зачем-то стала оправдываться:

– Только ты не думой, мне не больно, видишь я даже не плачу, просто неприятно немного.

– Вы ранены, – сердце Уила зашлось от жалости, к этой хрупкой, но такой мужественной девушке, ему до боли в висках захотелось, сделать для нее еще чего ни будь, что бы облегчило ее положение, – вы устали, вам больно, как же вы полетите.

– Мне бы хоть немного в небо подняться, а там будет проще, – осознание приближающейся надежды просто подсвечивало девушку из нутрии, и поблескивало бриллиантами слез в уголках глаз.

– Послушайте, – Уил аж подпрыгнул от внезапности, пришедшей в голову идеи, – у меня есть еда, с ужина осталась, может, поедите, сил наверняка прибавится.

– Ну, давай, – с наигранной неохотой сказала крылатая девочка, – буду очень рада, что бы это ни было.

Уил метнулся к шкафу, достал миску, в которой лежал большой ломоть ржаного хлеба, и крынку с чем-то жидким. Вылил содержание кувшина, им оказалась молоко, и, накрошив туда хлеба, довершил все большой деревянной ложкой. Ангел с ужасом уставилась на невиданное раньше блюдо, но делать нечего, и стала, есть, съела все.

– Вы уж извините не амброзия, – попытался, сгладит неловкость мальчик.

– Да уж не пища богов. И, тем не менее, ты предложил ее от чистого сердца, а это дорогого стоит. Ну что, терять время больше не допустимо, пойдем, покажешь, где здесь высокий берег у речушки, я ее тут сверху приметила, еще до драки.

Девушка, не смотря на обильную трапезу и довольно продолжительный отдых, тяжело поднялась и, пошатываясь, пошла на выход. Мальчик, взяв копье и выполнив команду:– «на плечо», пошел вслед за ней.

Время перевалило за полночь, ни звука, ни огонька, там где еще недавно работа не затихала ни на минуту. За конюшней Дика, верхний луг, здесь давно не косят, уже два года как, его делят кривой Хенк с управским Солом. Высокий берег совсем недалеко, с детства знакомая тропинка, и вот обрыв, а в ярдах десяти шум камышей, и едва различимое мерцание реки в темноте.

– Наши одержали победу, – радостно проговорила девушка, указывая на горизонт, – по зареву видно, жгут трупы отступников.

– А если б проиграли?

– Жгли бы наши, цвет зарева был бы другим, более зеленым.

– Ну, вот и река, – зачем-то сказал Уил, указывая в низ.

Ангел на мгновение замялась, потом видимо на что-то решившись, взяла мальчика за руку и, глядя ему прямо в глаза, сказала:

– Я сначала была излишне резка, вы уж простите меня. Вы, по сути, мне не жизнь спасли, вы мне эту жизнь вернули. В награду и в благодарность я назову свое имя, меня зовут Ниналалилэль. – Потом немного помолчав, подвела итог. – Ну, давайте мой протазан и прощайте.

Получив копье, она как-то сразу подобралась и вытянулась во фрунт, потом церемонно отсалютовав, твердым и уверенным голосом произнесла:

– Честь имею!

Но проститься, так быстро не получилось. Копье оказалось слишком большим грузом и девочка, сделав круг, вернулась обратно.

– Отлично получилось, – морщась, то ли от неприятных ощущений, то ли от боли, то ли, и от того, и от другого, сказала она, – вот только с копьем не получится. Передайте его утром жандармом.

– Да, как вам будет угодно, – сказал Уил пытаясь выдавить из себя хоть немного, церемониальной вежливости.

Ангел вновь, но уже без своего оружия, бросилась с обрыва, правда на этот раз с разбега в три шага, и поднятыми крыльями, которыми тут же начала отчаянно махать, набирая высоту. Протез плохая замена живому крылу, поэтому вместо полного изящества полета на лицо было инвалидное ковыляние хоть и с неоспоримым результатом. Уже через минуту некогда белоснежный балахон затерялся в пасмурном небе.

Уил, еще мнут десять, стоял, вглядываясь в беспросветную ночь, потом развернулся и направился домой. Идти обратно к мастерским не было смысла, и он пошел напрямик вдоль речки. Он жил почти в центре деревни в большом прекрасно выстроенном доме, отец был плотник, при чем хороший, и на дом не пожалел ни денег ни сил. С хорошей печью, теплыми стенами и хоть маленькими, но все же забранными витражами окнами. Деревенские домом восхищались, жильцам завидовали, и люто их ненавидели.

Уил сдвинул щеколду деревянного замка вверх, тот громко щелкнул и пропустил в широкую прихожую. Здесь горел свет, одинокая свечка мерцала коптящим огоньком. Его ждали.

– Что опять за околицу ходил, свои виманы высматривать? – раздался надтреснутый женский голос, он звучал от печки, куда не проникал свет свечи. – Как солдаты прошли, тебя и видно не было. Опять вымазался как будто уголь грузил? А это что?

– Протазан боевого ангела. – Уил выставил вперед копье.

– Ты в край ополоумел, – женщина выскочила в свет и, не сводя выпученных глаз с оружия: – ты и так трехнутый был на всю голову, а сейчас совсем сбрендил. Зачем ты это в дом притащил?

– Отсюда к торговой площади ближе, утром прокаженные в гонг ударят, я его сразу им его и отдам.

– Нет, вы только посмотрите на него. Мало тебе, что на нас уже все соседи пальцем показывают. Ты решил нас под виселицу подвести. Тебя же наверняка видели, уже, небось, и донести успели.

– Конечно, донесли, вот только кто колеса для больших телег делать будет? Старика Пака свели в могилу, кто еще, кроме меня, а на этом заказе пол управы кормится, сорвут поставку, вот им и аукнется и Сак, и Стиф, и Моля вспомнят, вот только поздно уже всех мастеров угробили. А ведь раньше телеги сами делали, а не только колеса, притом Пак хотел и самодвижущиеся строить начать, уже и все расчеты в патентное бюро отправлял.

– Ты этот ужас, откуда взял?

– Ангел дала, она с ним не могла улететь.

– Какой ангел? – женщина впала в ступор, она обхватила голову руками, ухватилась за волосы и стала тянуть их в разные стороны.

– Он умирал, в угольном овраге, горгуль отрубил пол крыла, я помог, крыло сделал, она совсем слабая была, не могла улететь с копьем, вот мне и отдала.

– Ну, ты совсем рехнулся, лежит, концы отдает, ну и пусть дохнет, нам-то какое дело придут прокаженные заберут и все. Не лезь, куда тебя не просят, целее будешь.

– Но ведь они нас защищают! Она отважно сражалась одна с семерыми.

– От кого, от наших честно заработанных денег!? – взвилась женщина, подойдя в плотную, и указав в сторону тракта, продолжила: – ты же видел эту армию, что вчера через деревню шла, все чистые, блестящие, сытые. А на какие шиши! С нас три шкуры дерут, последний кусок изо рта вырывают. И попробуй возразить сразу скверна, скверна, и тащат на виселицу. А кто знает, может при скверне нам крестьянскому люду лучше будет.

– А как же спасение души?

– А кто эту душу видел, может, и нет ее вовсе, может, и бога нет. А они: священнику дай, в управу дай, прокаженным дай.

– У нас же много денег! – мальчик разулся и босиком прошел, в переднюю, там перекрестившись на икону, зачерпнул воды ковшиком, но пить не стал. – Отец шлет. Да и здесь ни плотников, ни столяров, я один остался, работы много, платят тоже хорошо. Вон вчера осьмушку сестерция, двумя фартингами, в тайник на болотах снесла.

– А ты поучи мать жизни. Деньги они счет и покой любят, там им лучше.

– Так сколько их надо, в эту твою кубышку снести, чтобы вон хотя бы нормальное корыто себе купила. Да самовар тоже не помешал бы. Что ты все копишь, когда уже жить начнешь?

– А ты трать все заработанное на свои деревянные поделки, мечтай, потом когда без гроша останешься, вспомнишь мать-то.

– Я и четверти себе не оставляю все домой несу.

– Ну, зачем тебе это,- поняв, что ни чем не пронять сына, взмолилась женщина, – эти крылья, виманы, замки, живи как обычный человек.

– Мастер растет только тогда, когда вперед смотрит, придумывает, творит, раздвигает горизонты.

– Вот завтра посмотрим, что тебе от старосты будет, а еще пуще, что прокаженные скажут.

– Их прокаженными только мы зовем, там, в городах их жандармами называют.

Женщина махнула рукой, как бы соглашаясь на все, и поковыляла на кухню. Уил озадачено потер лоб, и в полголоса, чтобы ни кто не услышал, сказал.

– Прокаженными, здесь нас называть надо.

***

Свет раннего утра, пробился сквозь открытое окошко, лето, тепло вот только солнышко опять не вылезло из-за плотных туч. Уил лежал на кровати и смотрел в потолок, события прошедшей ночи не позволили уснуть, мысли неслись, обгоняя друг друга, с этим он встретил рассвет, время текло тягуче и неспешно, и удар площадного гонга в столь ранний час ничуть его не удивил.

Открылась дверь вошла мать.

– Ну что дождался, что делать-то будешь?

– Пойду, отнесу копье и все.

– Они тебя повесят, даже слушать не будут, – подвела черту женщина. – Они давно на наш дом глаз положили. Вздернут, как Стифа, как Сока, как ткачей.

– Я ни чего не сделал плохого.

– А что плохого сделали они, работали, пользу деревне приносили, а вот кому-то помешали, и особо разбираться не стали. Может на болота, спрячешься, переждешь, глядишь, и все изменится.

– Да с чего мне бежать-то?

– Да с того, что по твою душу этот гонг. Да с того что…

В дверь отчаянно заколотили сразу всем и, руками и, ногами и, наверное, даже головой, и тут же высокий мальчишечьей голос прокричал:

– Уил, на площадь, для объяснений.

И сразу стук удаляющихся шагов в припрыжку, посыльный сделал свое дело, посыльный может удалиться.

– Уже настучал кто-то, – всплеснула руками мать.

– А чего ожидать, не донесешь ты, донесут на тебя. Вот только когда это началось, старики говорят, не было такого раньше, может это и есть настоящая скверна.

– Замолчи дурак, ты там еще чего такого же не ляпни.

Уил встал, взял со стола яблоко, еще не спелое, только что из сада, посмотрел на него и положил на место.

– Ладно, пойду, – сказал он. – Не буду заставлять себя долго ждать.

– Иди, расхлебывай, что сам и заворил, мы ближе к виселице подойдем.

Уил взвалил протазан на плечо и вышел на улицу. Площадь, на которой стоял гонг, называлась торговой, хотя уже там давно ни кто, и ни чем не торговал, и находилась в центре деревни, причем, так что все четыре улицы вели сюда, пройти мимо просто невозможно. Несмотря на ранний час, деревенские спешили на зов управы. Увидев Уила, а особенно копье, что он нес на плече, останавливались, пучили глаза, и тут же старались как можно быстрее раствориться в толпе, дела вид, что даже не узнали.

Площадь бурлила, деревенские встав полукругом по ее краям, бурно обсуждали вчерашний проход солдат, рассказывали, кто что видел, обсуждали возможный итог похода, и хвастали кто и сколько на этом набарыжил.

Справа от огромного медного гонга, расположились управские во главе со старостой Гоком. Он уже был не тот тоненький парнишка, ездящем от дома к дому, на отцовской телеге бочке. Где его дружеский тон, подобострастная манера общаться. Он превратился в хамовато-высокомерного, откормленного хряка, хотя появление прокаженных или местного священника, молниеносно возвращали старые временам, хотя это касалось только поведения, втянуть в себя отвисшее пузо он был не в состоянии. Его дружки, которых он протащил через выборы, вместе с собой в управу, ни чем особо не отличались, от своего патрона. Все те же Маленькие заплывшие жиром глазки, лоснящиеся лица, и огромные животы, торчащие из-под бархатных черных мантий.

С лева просто но с достоинством стояли трое прокаженных, они были прямой противоположностью управским, вместо помпезно роскошных мантий отороченных мехом енота, простые балахоны из не крашеной рогожи, вместо пурпурных шапочек, корзина сплетенная из ивы, закрывающие лица до подбородка, и лишь на ногах кованные сапоги с золотыми шпорами.

В руках они держали металлические посохи увенчанные кольцами, поговаривали, что по количеству колец можно было разобраться в их табеле о рангах, у кого больше тот и старший. Но доподлинно этого ни кто не знал, и приходилось верить слухам.

При появлении Уила толпа расступилась, отхлынув от него как от зачумленного. Он видимо, готовы к такому приему сделал несколько шагов вперед и снял копье с плеча. Собравшиеся, встретили эти действия неодобрительным ворчанием.

–Что ты нам расскажешь, Уил? – староста отделился от массы управских и, получив одобрение, от присутствующих и прокаженных, добавил: – откуда у тебя вот это оружие.

– Вчера вечером… – начал мальчик, но ему не дали даже сказать двух слов, его заглушил стройный хор деревенской голытьбы.

– Да чего его слушать, сейчас по привычке наплетет да все лесом! – кричали одни.

– Врать он только горазд! – утверждали вторые.

– Да вздернуть его, и вся недолга! – торопили третьи.

– Пусть скажет, кто извет подал! – последовало предложение, за которое сразу ухватились.

– Ну, Том, что ты можешь сказать по этому вопросу? – произнес староста, поднятием руки требуя тишины.

Том на два шага вышел из толпы и, стараясь смотреть только на старосту начал:

– Вчера после прохода нашей армии, ближе к вечеру, Уил уговорил меня пойти посмотреть, а вдруг его любимые виманы мимо пролетят. Так вот, солнце еще не село, мы стали свидетелями воздушного боя. В схватке пострадал ангел, он упал в угольной овраг старика Дула. Уил настоял, чтобы пойти посмотреть, хотя я его удерживал. А когда мы его нашли, в угольной яме, стал прогонять нас. Я заподозрил, чтобы обокрасть нашего защитника.

Присутствующие взревели наигранным гневом, который одним движением успокоил стоящий впереди прокаженный.

– Мародерство карается смертью, – спокойно сказал он, потом добавил: – это по закону Империи скалистых гор, а что по этому поводу гласит обычай деревни.

– Отсечение кисти руки, когда руки заканчиваются, рубят ноги, так же отрезают уши и рвут ноздри, – начал перечислять староста, – но это только за воровство.

– Или вира, – послышалось из толпы, – есть у них деньжата тряхнуть бы надо.

Идея о вире понравилась, все радостно загомонили, подсчитывая, сколько оседает в кошельке у единственного столяра-кровопийцы, что пользуясь своим положением, дерет три шкуры, и сколько надо запросить, что бы тот отдал деньги сразу, а не сбежал как гончар Шон.

– Два сестерция, на мой взгляд, вполне достаточная плата за это преступление – шепнул помощник старосте, приблизившись сзади, – тем более кто нам колеса делать будет?

– Не торопись, – все так же шепотом ответил староста, – не надо спешить, как бы вешать не пришлось, кто знает, чем вчерашний бой закончился, в каком настроении прокаженные.

Тем временем, собрание превратилось в один большой и базар, где все хотели чего-то купить, залезши в чужой карман, причем хозяин кармана стоял тут же, с каким-то отрешенным видом опираясь на копье.

– Надо ведуна звать, чтобы тело ангела нашел! – выкрикнула Кэт, надо же кто бы мог подумать, что именно она вступится, но на нее глянули как на сумасшедшую, и продолжили делить чужие деньги. Хотя некоторые снизошли до ответов.

– Так он же плотник, спрятал, небось, в тисовый ящик, там даже маг не найдет.

– Да он отступник и колдун, чего от него ждать еще.

– Да с матерью потолковать, как следует, чтобы все тайники открыла.

И тут прокаженный вновь жестом потребовал тишины.

– Может быть, вы дадите слово обвиняемому, для оправдания, – посоветовал он, потом разведя в стороны руки, добавил: – может у него есть что сказать.

– Да чего у него спрашивать соврет ведь, – удивился помощник старосты.

– И все-таки, – встрял младший прокаженный, судя по количеству колец на посохе.

– Хорошо, Уил что можешь сказать в свое оправдание, – осторожно начал староста, стараясь угодить всем, и пытаясь угадать настроение сильных мира сего.

– Мы с Томом, действительно нашли умирающего ангела в угольной яме. Я помог ей, сделал протез крыла, и она улетела, а копье оставила, потому что была очень слаба, и не смогла взять его с собой.

– О, как славно спел, может, и доказательство есть? – восхитился помощник старосты.

– Вот это копье! – Уил, указал на предмет у себя в руках.

– Так ты же его украл, – с наигранным удивлением сказал староста.

Уил окинул взглядом окружающих, он усиленно копался в своей памяти, но и там других доказательств не было.

– Я думаю, что устои деревни здесь не приемлемы, – сказал, судя по кольцам на посохе старший, – я уже говорил, мародерство в империи карается смертью.

– Так что вешать? – осторожно спросил староста, и по-собачьи попытался заглянуть прокаженному в глаза, ища их в щелочках плетеной шляпы.

– Ну, думай сам закон, есть закон, – отрезал тот.

– Да вздернуть и вся не долга! – в очередной раз выкрикнули сакраментальную фразу.

– Пусть спляшет танец святого Вита, – подтвердил приговор кто-то из деревенских.

– А может он не солгал? – обратился к людям, судя по кольцам младший, его рвало в клочья, так что он еле сдерживался.

Воцарилась мертвая тишина. Всех присутствующих поразила наивность, столь высокопоставленного лица. Как можно верить на слово плотнику, когда неверие сулит столько выгод.

– А как он докажет, что он сказал правду, – сформулировал общее недоумение Том.

– Ну, – младший, судя по количеству колец на посохе, он по какой-то причине ни как не мог остановиться и лез вперед, немного подумав, обратился с вопросом к Уилу, – что ты можешь рассказать, пояснить, вспомнить?

Мальчик лишь крепче вцепился в копье, но не найдя ни одного довода, в свою пользу, тяжело вздохнул, вспомнилось лишь одно:

– Все, что я могу пояснить, она назвалась Ниналалилэль. – сказал Уил понимаю всю безнадежность своих оправданий.

– Во, на ходу выдумал, – Том откровенно веселился.

Прокаженной что по количеству колец можно было посчитать старшим, на мгновение замер, потом бросил быстрый взгляд на младшего. Тот быстро но, без суеты подошел к Уилу и, приняв протазан, поднес острие к глазам и принялся пристально его изучать.

– Так что, вешать мальчонку-то? – растерянно спросил староста, стараясь угадать общее настроение.

– А стоит ли торопиться? – старший вновь развел руками давая понять, что он еще не принял, ни какого решения.

– А копье-то ее, – сказал младший, судя по количеству колец, закончив осмотр золотой накладки. – Я его хорошо знаю. Как впрочем, и саму хозяйку.

Старший, подошел и тоже взглянул на оружие. Потом оглядел присутствующих и обратился к Уиул:

– Ну, хорошо расскажи, что, и как там было. Только не лги, я сразу пойму, почувствую. В конце концов, ангелы не каждому встречному открывают свои имена. Это вообще очень большая редкость.

– Во время схватки ангелу разрубили крыло, она потеряла двенадцать маховых перьев, причем, все первого порядка. Я отвел ее в мою мастерскую, и сделал протез крыла. Она была очень утомлена, да и протез получился, не очень хорош, не когда было экспериментировать, а расчеты я делать не умею, копье она унести не смогла, и попросила передать вам.

– Если ты с ней разговаривал, значит, видел ее лицо, было ли на нем что ни будь особенное, необычное. Ну, примета, какая ни будь.

– Маленький треугольный шрам над левой бровью.

– Это она! – неожиданно с какой-то радостью воскликнул младший.

– Ты предложил ей пищу? – почему-то спросил старший, видимо это было для него очень важно.

– Да. У меня было молоко и ржаной хлеб. С ужина осталось.

– И она это ела? – в голосе прокаженного послышалось неподдельное удивление.

– Да. Но она была очень истощена. – Уилу почему-то захотелось объяснить, столь вопиющую неразборчивость, своей вчерашней гостьи. – Она была очень голодна, а другой еды у меня просто не было.

– Да, ангел после полета быка может съесть, причем вместе с костями и вертелом, – хохотнул Младший, потом сделав несколько вращательных движений протазаном, добавил: – а еще орудовать вот таким жалом.

Старший, судя по количеству колец, покачал головой, то ли не довольный этой мальчишеской выходкой, то ли дивясь мастерству своего товарища, так ловко орудующим копьем, одной рукой. Это было невозможно понять, его лицо надежно скрывала плетеная шляпа. Потом повернулся к Уилу и, поманив его рукой, сказал:

– Подойди ко мне, – его голос приобрел не уловимую мягкость, и когда мальчик подошел, сунув руку в складки балахона, извлек оттуда, большую серебряную монету. – Любая работа должна быть оплачена, это большой флорин, это десять сестерциев, это тебе за умение и знания. А вот за твое доброе сердце, будет другая награда, я выполню любую твою просьбу, и отвечу на любой вопрос.

– Проси еще флорин! – выкрикнул кто-то из толпы.

– Снимите вашу шляпу. – Робко попросил мальчик.

Прокаженный, ослабив подбородочный ремешок, одним движением как паладин снимает свой шлем, обнажил голову.

– Честь имею! – голосом, твердым как нордгардский боевой молот, сказал он.

Лицо, осветленное благородством и честью, было рассечено тремя глубокими шрамами, на месте левого глаза зияла глубокая впадина, оставшийся же глаз янтарной остротой, человека прожившего большую жизнь, смотрел в саму душу.

– Скажите, неужели мы вам так противны, что вы одеваете это?

Легкая, едва уловимая улыбка, пронеслась по лицу старшего, судя по кольцам прокаженного.

– Правильный вопрос вы задали, – в задумчивости произнес он, и тут же судя по всему на что-то решившись, вновь спрятал руку в складки балахона, и через мгновение в руке оказался серебряный цилиндр, усеянный ангельскими буквами. – Это талант, за сколько вы сможете его продать, я не знаю, может за триста, может за пятьсот, а может и за тысячу сестерциев. Но вы можете воспользоваться им по назначению, придти в корпус стражей, пройти посвящение и встать с нами плечом к плечу.

Уил взял в руки серебряный цилиндр тот потянул вниз своей необычайной тяжестью. Потом поднял голову и вновь всмотрелся в единственный глаз старшего жандарма. И то ли спросил, то ли подвел черту под какими-то своими мыслями:

– Каждый выбирает крест по себе.

– Каждый свободный человек, выбирает крест по себе, – немного поправив Уила, подтвердил старый солдат.