Пленница турмалина

Путь твой верно был долог и причудлив, гость, если добрался ты до моей блестящей каменной тюрьмы. Но здесь я, некогда могучая придворная джинири, ничем не могу отблагодарить тебя за твои труды, разве что развлечь историей. Так дозволь же мне начать.

Дворец султана Тьмутаракани славного Аль-Шафра XI сгорал в многоцветном пламени. Синие, зелёные, красные языки вырывались из разбитого центрального купола и окон. Верные слуги султана метались в безысходном ужасе и гибли от мечей и копий жестоких солдат, обрушивающих свою ярость на несчастных, а на головы их с потолков сочился густой алый дождь. А посреди жестокой бойни в пышном внутреннем саду стоял жених моей маленькой воспитанницы, бессердечный царевич Аль-Хазр. Бутоны пышных жёлтые и белые цветы, что так любил султан Аль-Шафр были покрыты пятнами алой крови. Карликовые пальмы были жестоко изломаны, как и тела садовников, до последнего вздоха защищавших сад.

В воздетых руках у смеющегося Аль-Хазра поблескивала чеканная лампа визиря джиннов, могучего Хашидапа, касаться которой позволено было только правящему султану, а на голове сверкала огромным турмалином белоснежная чалма. Царевич весь был покрыт остывающей кровью моего господина, великого правителя Тьмутаракани, с чьего чела только что и снял королевский убор.

Вдруг, резко оборвав смех, Аль-Хазр протянул правую руку к царевне Тьмутаракани, своей нареченной Зульфие. Этот полубезумный убийца по-прежнему хотел взять мою обожаемую подопечную в жены. Но девочка медленно отступала от него, хоть страх опутывал ее крепко и плотно, как виноградные лозы. Она хотела бежать со всех ног, но ужас не пускал её.

Отблески окровавленного камня на чалме полыхали в ее глазах. Терпение нечестивого наследника испарялось, как вода на вершине бархана. Придя в бешенство от отказа, безумец подхватил дочь султана на руки, перекинул на плечо и понес прочь от разрушенного дворца. В отчаянии Зульфия подняла голову, чтобы в последний раз посмотреть на развалины отчего дома и разбитое сердце гибнущего в пламени государства. Но увиденное заморозило ей сердце, и царевна лишилась чувств. Признаюсь, и мне, джинири, прислуживающей членам Тьмутараканской династии последние три тысячи лет, стало сложно дышать. Пламя, вырывающееся с верхних этажей, более походило теперь на живую плоть, чем на раскаленный воздух. Да и пламя ли это? Скорее щупальца гигантского существа, из иного, древнего мира, отравляющие все, до чего они могли дотянуться. Громом доносились нечестивые песнопения, коим не место в подлунном мире.

Как бы ужасны ни были последствия, даже по прошествии долгих лет, я не оправдываю своего поступка, хоть и не сожалею о нем. Мне не оставалось ничего иного, я должна была предать страну, чтобы не предавать дела жизни. В наказание меня заточили в неразрушимую темницу. Теперь мне осталось только дождаться своей участи: провести вечность в заточении или сгореть в Предначальном огне. Но пока моя участь еще не решена, я могу поведать о своих поступках всем, кто сможет меня услышать. Если ты один из них, внимай сказанию о Зульфие, прекраснейшей из дочерей тьмутараканского султана, о безумном царевиче Аль-Хазре и ясновидящей дочери огня Наиле.

По преданию, ещё до того, как последние великаны и драконы, уставшие от нескончаемых битв, ушли далеко на север, за Великие горы и появился Благословенный Тьмутараканский Султанат.

Страна солнца и шафрана раскинулась там, где янтарная пустыня встречалась с бирюзовым морем, где изумруды богатых оазисов были оправлены в золото песков и жемчуга прибоя. Древнюю столицу Нюджемммод мудрый правитель Аль-Камис расположил в двух днях пути от берега. Море несло в город купцов и богатства, а барханы защищали чело страны от меча иноземных захватчиков.

Тьмутаракань купалась в солнечных лучах. По утрам светило вставало с перламутрового ложа над соседним государством Хатрейв, правитель которого заботился не только о своих подданных, но и о бесчисленных жемчужных фермах. А вечером великое светило падало в море, сраженное копьями башен воинственной Светмухии.

Мир испокон веков царил между Тьмутараканью и Хатрейв. Иначе было со Светмухией. Мыслители говорили о том, что государства связаны алмазной цепью: прекрасной, сокрушающей и неразрывной. Много раз враждовали две страны, устанавливая границу, но память о крови воинов раз за разом скрывали барханы, и война возобновлялась. Мир в конце концов установился, но не из-за смирения людей, а потому, что ни одна из сторон не могла взять верх. Армия Светмухии превосходила любую человеческую, но у Тьмутаракани было средство против любых захватчиков.

Немало высокопоставленных придворных, отвечающих за государство в дни благоденствия и в дни тревог прислуживали могущественному Аль-Шафру. Великий визирь ведал всеми повседневными делами страны, стоя между правителем и людьми. Но не он был правой рукой султана, говорили посвященные в жизнь Дивана. Многие признавали, что тяжёлая обязанность успокаивать народ, страну и соседей легла на плечи не человека, но джинна.

Огненные духи издревле жили в этой стране и берегли ее от невзгод. Их визирем был самый старый и могущественный джинн Хашидап. Первый султан в пряной династии мудрый Аль-Камис нашел его лампу в пустыне, и с тех пор она переходила от отца к старшему сыну, и не было у султанов той страны врагов, с которыми не могли бы они совладать. Верно служил Хашидап своим хозяевам, ибо это было первым из желаний каждого султана. Визирю джиннов доступна была великая власть, ведь, кроме собственной мощи, он повелевал всеми младшими джиннами. Кроме того, все султаны - и Аль-Камис, и его далекий потомок Аль-Шафр были милостивы и не заточали своего могущественного слугу в лампу, а позволяли ему и многим его младшим родичам непрестанно наслаждаться красотами мира.

Если же кто-то из огненных духов уставал от долгой службы, он мог испросить дозволения вернуться в лампу, хранящуюся в Колыбели огня. Святыня огненных духов скрывалась от людских взглядов в самом сердце пустыни. По преданию, здесь многие столетия назад вспыхнуло пламя первого джинна, но никто точно не знал, откуда пришли духи огня, и почему они беспрекословно подчиняются людям, словно так установлено каким-то нерушимым законом.

Джинны и были тем оружием, что оберегало границы султаната. Повсюду, кроме Тьмутаракани, огненных духов боялись пуще любых ужасов моря, пуще драконов и великанов. Боялись джиннов и в Тьмутаракани, но благодаря неколебимой власти султана над Хашидапом и другими, страх не покорял людей. Сами же джинны были рады обществу людей - непрочных и недолговечных, но по-своему мудрых существ.

Уже несколько столетий Тьмутараканский Султанат жил мирно. По мощёным редчайшим белым камнем, что привозили из сердца пустыни, улицам Нюджеммода скрипели навстречу едва показавшемуся из-за барханов утреннему солнцу телеги. Купцы везли на рынки жемчуг и ткани из Хатрейва, изящные украшения и прочные доспехи, созданные искуснными руками кузнецов и ювелиров Светмухии, меха и чудесные светильники из-за моря, из мест, где, как плетут сказители, сама вода по полгода лежит твёрдой, словно стены дворца султана Аль-Шафра.

Кто же мог ждать, что ужаснейшая из трагедий может начаться в столь благословенном краю, а предвестником ее станет дурной сон четырнадцатилетней царевны.

В самый темный ночной час младшая дочь Аль-Шафра XI Зульфия проснулась от невыразимого страха. Громкий плач несчастной девушки отразился эхом под сводами спальни, и через мгновение у её постели появилась верная подруга и наставница Наиля. От крика Зульфии проснулся и маленький любимец царевны. Теперь черный котенок Ньяр терся о руку хозяйки, пытаясь успокоить ее громким урчанием.

Сквозь слёзы Зульфия поведала джинири свой сон. Та долго успокаивала девушку, а когда она наконец заснула вновь, Наиля приложила ко лбу подопечной ладонь и извлекла из ее памяти зловещее видение. Наставница содрогнулась. Хотела бы она забыть увиденное, но долг не позволял ей. Поглаживая котёнка принцессы и глядя в его янтарные глаза,джинири силилась провидеть будущее.

Джиннызнают цену снам и видениям. От невинной игры воображения до грозного и правдивейшего предостережения разнятся их знаки. И сон принцессы, увиденный в час, когда первый луч солнца подкрадывался к горизонту, был не просто видением, что развеется от взмаха ресниц. Это был страшный предвестник будущей боли. Он был так близко, что на спасение рассчитывал бы только беззаботный глупец.

Царевич Аль-Хазр был угрозой, страшной угрозой и для Зульфии, и для всего Тьмутараканского султаната. Чем дольше Наиля вспоминала то, что знала о нём, тем явственнее чувствовала ледяное дыхание пустоты, что всегда жаждет пожрать всё сущее.

Наиля решила поведать отцу Зульфии о видениях царевны и своих собственных. Аль-Шафр был строг и не суеверен, но души не чаял в дочери. Наиля надеялась, что он поверит её рассказам и разделит тревогу за наследницу. Возможно, он согласится хотя бы отсрочить свадьбу.

***

Днём, когда Зульфия по обыкновению своему ухаживала за садом отца своего под присмотром телохранителей, джинири отправилась к султану. Она могла материализоваться прямо у дверей его кабинета, но во дворце джинны должны были передвигаться так же, как и обычные люди.

Султан, задумчиво глядящий в окно, узнав, что к нему пришла наставница любимой дочери, тотчас повелел Наиле войти. Но, стоило джинири заговорить о кошмаре царевны, как улыбка пропала с лица Аль-Шафра.

- Ты оторвала меня от государственных дел, чтобы рассказать о том, что Зульфие приснился сон? - прервал султан джинири.

- Господин, то был не просто сон, но видение грядущего. И вам, и Зульфие, и всему государству грозит страшная опасность. - смиренно ответила Наиля. Она склонилась перед лицом правителя страны и с помощью магии даже стала на голову ниже.

- Опасность из-за какого-то сна? - рассердился султан. - Я приставил тебя к своей дочери, чтобы ты оберегала и учила её, а не для потакания капризам и толкования снов! Для предсказаний при моём дворе есть астролог! Ты же сама стала думать как человеческая девчонка, а не дочь Огня! Ну-ка, что я приказал тебе, повтори!

- Вы пожелали, чтобы я оберегала Зульфию от любой опасности, пока она находится в стенах вашего дворца. - в глазах джинири, что сейчас казалась обычной женщиной, преклонившей голову перед султаном, сверкнуло лиловое пламя.

- Пока она живёт в моём доме, запомни это. - продолжил Аль-Шафр. - Скоро Зульфия станет женой наследника трона Светмухии и покинет мой дом! Так решил Диван, и таково моё желание! Тебе ясно?

- Да, господин. - тихо ответила Наиля.

- Тогда иди. - Аль-Шафр отвернулся. Наиля тихо вышла из его кабинета.

Джинны, как и люди, умеют любить. Возлюбленным Наили был джинн-воин Аль-Кинот, охранявший северную границу султаната.Он не знал себе равных на поле боя. Почти столь же древний и мудрый, как и джинири, дух огня не обладал, однако, той же решительностью в делах житейских. От роковых ошибок при дворе его спасал только особый дар, нечастый даже среди джиннов. Ему ведомы были потаённые мысли и устремления живых существ, если были они достаточно сильны, чтобы менять путь судеб.

На следующий день после разговора с Аль-Шафром, когда царевна вновь была занята садом, джинири, убедившись, что воспитанница её в безопасности, взлетела высоко над городом и направилась на север, к возлюбленному. Редки и коротки стали их свидания в последние десятилетия, но огненные духи умели ждать и радоваться каждому мгновению своего счастья. Хоть в этот раз радость и была кисло-сладкой из-за мрачных предчувствий.

Опечаленная увиденным, она хотела спросить совета своего возлюбленного. Его рассудительный голос давал ей уверенность в собственной правоте, в том, что принятого решения она не изменит даже по просьбе Аль-Кинота.
Сначала страж границ согласился, что свадьбу нужно расстроить, но услышав, как джинири собралась это сделать, побледнел, словно пламя вылетело из его жил, и запротестовал.

- Госпожа души моей, молю тебя, придумай иной путь. Вижу я зарождающуюся злобу в сердце великого Аль-Шафра, и обратится она против тебя. Когда узнает правитель о том, что свершила ты, тут же повелит нашему роду погасить огонь твой.

- Увы, нет иного пути, о господин - с грустной улыбкой ответила джинири. - Слишком близок тот день, когда мою Зульфию и Аль-Хазра свяжут навеки, и должна я спешить, дабы оградить от несчастий и горя ту, что поручена моей заботе.

- Госпожа, путь этот гибелен для тебя, и для меня вслед за тобой.

- Возлюбленный мой, но ведь могла я и ошибиться? - с улыбкой сказала Наиля.
Джинн потупился.
- Могла, но редко ты бываешь неправа.
- Что ж, я понадеюсь, что пришло время для редкой ошибки. А если и нет, то каждому должно исполнить свой долг перед небом, и мой долг - хранить царевну от невзгод и опасностей любой ценой. Моя жизнь - цена небольшая.
- Позволь мне взять твои дела на себя, если султан прознает о том, что ты хочешь сделать!
- Нет, не могу я принять такую жертву, ибо надлежит тебе остаться здесь, господин огня. Но молю тебя, дай обещание исполнить мою просьбу.
- Проси, моя госпожа, ибо жизнь и смерть мои, равно как и пламя в твоих руках.

- Пообещай, что если султан решит погасить мою жизнь, ты не станешь сражаться против братьев и сестёр, не примешься мстить людям. Пообещай, что если род джиннов встанет в смертельный круг, ты встанешь с ними. Ибо эти пламя, жизнь и душа принадлежат тебе, и желаю я в последний миг быть рядом с тобой. Хочу, чтобы жизнь, и огонь мои продолжились в тебе. Ведь из всех джиннов и людей и всех тварей земных, небесных и подземных лишь ты бесконечно дорог мне.

Джинн в ответ закрыл лицо руками и долго сидел так, молча.
- Госпожа, просишь ты невозможного. - проговорил он, с трудом, наконец. - Прикажи мне отдать свою жизнь и пламя за тебя - исполню с радостью. Потребуй забрать чужие - отниму, ни секунды не думая. Что угодно готов я свершить для тебя! Но забрать твою жизнь я не смогу.
- Но я прошу тебя об этом, потому что я люблю тебя, а ты любишь меня, и никто так не любит, как мы. Наши жизни принадлежат друг другу, и нельзя отдавать их кому-то еще. Прошу тебя, потому что лишь так смогу я продолжить жить - через тебя, твою любовь и память.
- О госпожа... - только и смог проговорить джинн.
Джинири поцеловала его, молча поднялась и улетела. А джинн долго ещё сидел посреди пустыни в ужасе, моля небеса и пески лишь об одном. Чтобы она ошибалась.

Солнце уже село, но прямые улицы столицы Светмухии, мощёные серыми камнями из великого моря, были ярко освещены множеством факелов. В городе праздновали - через несколько дней наследник трона торжественно выедет из главных ворот, чтобы через месяц вернуться назад с молодой женой - дочерью могущественного султана Аль-Шафра XI. Но, несмотря на праздник,людей на улицах, кроме тех, что примыкали к главному рынку, было немного, и песен слышно не было. Даже в радостные дни воинственные светмухинцы лишь тщательнее чистили свои мечи и копья.

Но всё же им была не чужда радость. Тем сильнее те, кто был осенён благословением лицезреть великого султана Аль-Малика Светмухинского недоумевали - отчего так печален их повелитель. Горечь и злоба словно оставили на его челе неизгладимую печать, вытравив остатки радости из сердца старого воина. Он был умудрен годами, но выглядел не как отец, а как старший брат своих сыновей. И моложавость его сыграла ему злую службу. По городу поползли слухи, что султан пьет кровь сыновей ради вечной жизни. Сильнее чем недоверие и злоба собственных подданных его огорчали таинственные смерти уже четырех наследников и главных претендентов на престол.... Старшим из живых был Аль-Хазр…

Султан, окружённый верной стражей и советниками, в беспокойстве вышагивал по своему рабочему залу, на полу которого была искуснейшими мастерами была выложена карта всех земель от моря до моря. Зал этот был создан не для услады глаз, но для размышлений и военных советов, и часто мудрые военачальники Светмухии решали судьбы армий и народов, меряя шагами этот зал.

Внезапно раздался треск, словно кто-то разорвал парус боевого корабля, а за ним - гул, который спутать ни с чем нельзя. Гул пламени. В центре зала взметнулся огненный столб, доставший до тёмного потолка и озаривший серые стены багрянцем. Стража султана обнажила мечи, готовая защитить своего повелителя или погибнуть с ним. А в пламени медленно возникла огромная женская фигура.

-- Приветствую тебя, Аль-Малик Светоносный! - прогудело пламя.

Стражники рванулись вперёд, но ноги их тут же сковал лёд, приморозивший их к мозаичным материкам. С удивлением Аль-Малик взирал на ветвь пальмы, лежащую подле него вместо верного меча.

-- Пусть стражи твои уберут оружие, - продолжила фигура, - ибо пришла я с миром. - Аль-Малик молчал.

-- Меня зовут Наиля из Тьмутаракани, я - джинири могущественного султана Аль-Шафра Десятого, приветствующего твоё царство. - Наиля слегка склонилась, но лишь больше нависла над султаном Светмухии.

-- Великолепный Аль-Шафр выбрал странный способ передать свой поклон, - наконец заговорил Аль-Малик спокойно, но что-то в его голосе выдавало внутреннюю дрожь.

Жители Светмухии боялись духов огня пуще самой смерти, и только благодаря этому прекратились наконец кровопролитные войны между двумя странами. Светмухинцы верили, что душа павшего от руки джинна сгорает в его пламени навеки.

-- Я здесь не по его поручению, но по собственной воле, дабы предупредить тебя о великой опасности, что притаилась в твоём собственном доме. Чёрное семя злобы дало уже всходы и вот-вот поглотит тебя и твоё царство, о Аль-Малик. - голос Наили всё ещё гудел, но теперь в нём слышались печальные нотки погребальной мелодии.

-- Я знаю, что против меня злоумышляют. - нахмурившись, ответил Аль-Малик. - Мои дети гибнут один за другим, а про меня идёт чёрная слава кровавого колдуна.

-- Я могу сказать тебе, кто причина тому. - говоря это, Наиля слегка уменьшилась, словно стремясь подойти к Аль-Малику немного ближе.

-- Слова пусты. - отрезал Аль-Малик.

-- А тайники - нет. - по пламенному лицу Наили пробежала улыбка. - О Аль-Малик, справедливейший из султанов, желаешь ли ты, чтобы я рассказала, где искать кинжалы, забравшие жизни твоих детей?

-- Говори. - Аль-Малик крепко сжал пальмовую ветвь, словно поверив, что она справится с врагами не хуже, чем его верный меч.

-- Войди в покои твоего сына Аль-Хазра, подними ложе его, и под изголовьем ты найдёшь ту шкатулку.

-- Аль-Хазр… - прошептал султан. Потом резко обернулся к старшему советнику. - Где сейчас Аль-Хазр?

-- На рынке, о сиятельный… - заплетающимся языком пробормотал старец. - Обходит ряды с великим визирем, как и подобает старшему наследнику.

-- Прекрасно. Обыскать его покои!

В тот же момент лёд, сковывающий ноги стражников рассыпался, а ветвь в руке султана снова стала рукоятью меча. Аль-Малик оглянулся. Столб пламени исчез. Перед ним в окружении стражников стояла статная женщина, закутанная в чёрный и красный шелка. В её глазах плясало пламя.

-- Ты пойдёшь с нами, - приказал Аль-Малик. - И, ради Аль-Шафра, я надеюсь, что ты сказала правду.

-- Джинны не лгут воинам, о Аль-Малик. - ответила Наиля. - По крайней мере, таким воинам.

-- Слова. - Отрезал султан, направляясь к дверям.

В покоях старшего из живых сыновей правителя стражники подняли кровать из драгоценного дерева и старший советник дрожащими руками снял с потайной полки серебряную шкатулку. С поклоном и дрожью он поставил её на столик перед своим повелителем. Аль-Малик медленно откинул крышку и с минуту сверлил взглядом содержимое. Затем обернулся к стоящей в отдалении Наиле.

-- Надеюсь, ты не подстроила это. - Холодно сказал он.

-- Мне это не нужно. - Спокойно ответила джинири.

Султан нахмурился, но в душе он уже принял решение. Светмухинцы не только боялись джиннов. Суровые, но наивные, они считали, что духи не могут лгать.

-- Господин! - вдруг позвал глава стражи, - Это же перстень принца Игарта!

Султан с неподобающей резвостью метнулся к стражнику и осторожно взял из его руки кольцо. Он и старший советник принялись рассматривать украшение.

-- Сомнений нет, господин. - наконец заключил старец.

-- Да, это перстень, что носил Игарт последние два года своей жизни. - ответил Аль-Малик, хмурясь.

-- Шипы вдавлены, господин. - Обратил внимание султана советник. Наиля присмотрелась и увидела, что массивный камень перстня окружали четыре зажима в форме острых шипов.

-- Значит он попытался дать убийце отпор, - проговорил Аль-Малик.

-- И яд должен должен был покарать убийцу. Но принц мертв уже несколько месяцев, а Аль-Хазр до сих пор жив, - засомневался советник.

-- Руки наследника! Когда вы видели их последний раз, господин? - вдруг вмешался в разговор один из младших советников.

-- Ну конечно!.. - прервал его Аль-Малик. - Собирайте людей! - крикнул он начальнику стражи. - На рынок!

Через несколько минут из тёмных ворот дворца вылетела пятерка всадников в сопровождении самых быстроногих стражников.

По тёмным прямым улицам столицы Светмухии, мощёным серыми камнями из великого моря, султан и его слуги в мгновение ока донеслись до главного рынка. Наиля, чьё одеяние стало тёмно-серым и скромным, под стать светмухинцам, неотступно следовала за Аль-Маликом и его советниками, о чём-то быстро договаривавшимся, но не особенно их слушала.

Толпа расступалась перед Аль-Маликом, склоняясь в поклонах. У очередной лавки, однако, никого не оказалось: все обитатели и гости рынка стояли поодаль и издалека взирали на наследника престола и великого визиря, проверяющих качество тканей. Изящная, но твёрдая рука воина в кожаной перчатке скользила по волнам шёлка, как боевой корабль.

-- Аль-Хазр! - позвал Аль-Малик.

Принц едва заметно вздрогнул и обернулся.

-- Господин и отец мой? - спокойным голосом поприветствовал он Аль-Малика. - Не ждал увидеть вас здесь.

-- Я решил лично присоединиться, - подойдя ближе, сказал султан. - Как осмотр?

-- Всё благополучно, повелитель, - смиренно ответил Аль-Хазр.

-- Прекрасно. - отсек султан вежливое вступление, - Аль-Хазр, я хочу задать тебе вопрос.

-- Внимаю, господин.

-- Ты хорошо помнишь Игарта?

-- Старшего брата моего? О, разумеется, - тут же ответил Аль-Хазр, печально опуская взгляд. - Несчастный брат. Как жаль, что и он не избежал злой судьбы.

-- Воистину, нам жаль, - отрезал султан. - Скажи, Аль-Хазр, ты же нечасто виделся с ним в последние годы?

-- О да, - Аль-Хазр снова ответил без промедления, словно парируя удар меча. - Повинуясь вашему приказу, убыл я на южную границу и изредка лишь был в доме нашем.

-- Я помню, - прервал его Аль-Малик. - Игарт всегда любил украшения…

-- О да, мой несчастный брат страдал этой невинной слабостью, - улыбнулся принц-военачальник. - Он часто менял свои перстни и цепи.

-- Но один перстень он носил не снимая несколько лет, - надменно поднимая голову, произнёс султан.

-- Вот как? - равнодушно ответил его сын.

-- Да. Вот этот перстень. Мой подарок, - Аль-Малик поднял руку, в которую советник успел вложить украшение. - Знаешь, где я его нашёл?

-- Нет, отец, - лицо Аль-Хазра ничего не выражало.

-- Что ж. Ты верно не знаешь и того, что в перстне этом секрет - шипы испускают яд, если на них сильно нажать. Или ударить кого-то.

Аль-Хазр молчал. Султан продолжил.

-- Яд этот приносит медленную и мучительную смерть. Он вызывает боль и разъедает кожу, оставляя неизгладимую метку, а через месяц жертва его погибает, если только тёмные силы не спасут её. С ним можно покарать убийцу даже из-за порога смерти. Я подарил его сыну, потому что Игарт был слаб.

-- Да, он был слаб. - едва слышно прошептал Аль-Хазр. Лишь магия Наили позволила ей услышать эти слова.

-- Я знаю, что обо мне ходит чёрный слух, будто я пью жизнь сыновей, дабы продлить свои дни. Честные люди да решат пусть сами. Но теперь я знаю, кто пустил эту ложь. Тот, в чьих покоях нашёл я сегодня этот перстень, Тот, кто хранил под ложем окровавленные кинжалы.Тот, кто вывел на них имена моих убитых детей!

Аль-Хазр дёрнулся, словно его ударили. Бежать ему, впрочем было некуда. Стражники уже стояли подле него. А наследник был безоружен, как того требовала традиция.

-- Аль-Хазр, сын мой. - продолжал тем временем султан. - Я заметил, что ты уже несколько месяцев не появляешься во дворце без своих перчаток. Я знаю, ты много времени проводишь в седле, защищая нашу землю, но здесь ведь нет врагов Светмухии? Сын мой, сними перчатки. - принц помотал головой, - Я хочу видеть руки, в которые готовлюсь передать свою власть.

Аль-Хазр поднял руки, но замешкался.

-- Принц Аль-Хазр, ваш султан повелел вам. - Сказал старший советник.

Медленно снял принц перчатки, сначала с правой, а затем и с левой руки.

В тот же момент, как вторая перчатка освободила его пальцы, начальник стражи схватил кисть Аль-Хазра своей и поднял её. Толпа ахнула. На ладони принца расползалось тёмное пятно, напоминающее цветом камни из великого моря. В центре алели четыре точки - ровно на том же расстоянии друг от друга, что и шипы на перстне царевича Игарта, его мертвого брата.

-- Убийца, предатель и колдун. - провозгласил султан толпе, а потом уже тише добавил. - Ты ответишь жизнью, - с этими словами он развернулся и быстрым шагом удалился.

К Наиле повернулся один из советников.

-- Госпожа, великий султан Аль-Малик Светоносный передаёт вам свой нижайший поклон. Вы спасли нашу страну, - джинири молча склонила голову. Советник продолжил.

-- Он также просит вас о малом одолжении. Когда вернётесь в земли досточтимого Аль-Шафра, скажите ему от имени султана Аль-Малика, что к сожалению нашему, брак принца Аль-Хазра с блистательной Зульфиёй состояться не сможет, о чём мы скорбим. Но зная свои обязательства, Аль-Малик Светоносный нижайше просит господина Аль-Шафра дать согласие на брак блистательной Зульфии с принцем Садланом - наследником трона Светмухии.

Наиля коротко кивнула и растворилась в сумраке ночи, оставив лишь дуновение тёплого ветра, идущего от земли куда-то ввысь.

Всю ночь Наиля неслась домой, борясь с ветром, который будто преграждал ей дорогу. Когда она подлетала к Нюджеммоду, сердце ее чуть не выпрыгнуло из груди. Высокие башни были объяты пламенем. Наиля испугалась, что даже предательство не спасло столицу славной Тьмутаракани. Но оказалось, что город заполнен не всепоглощающим пламенем, а лишь лучами рассветного солнца.

Но окончательно джинири успокоилась, когда увидела мирно спящую Зульфию. В грёзах ее был мир.

Прошептав слова, что укрепляли ослабшие защитные чары над ложем принцессы, Наиля тихо вышла из её опочивальни. Она направилась в покои султана, который, как знали все во дворце, вставал задолго до рассвета. Эти часы Аль-Шафр ценил особо, ведь пока весь дворец спал, он мог побыть наедине со своими мыслями.

Войдя в покои Аль-Шафра, Наиля увидела его сидящим в любимом кресле у окна. Благожелательнаяя, улыбка осветила лицо султана при виде наставницы его любимой дочери.

-- Мрачные мысли оставили тебя, светоносная Наиля? Убедилась ли ты, что дочь моя в безопасности?

-- Воистину теперь это так, о великий султан. Больше принцессе ничего не грозит.

-- Что значит “теперь”? - насторожился Аль-Шафр, почуяв неладное.

Наиля не успела ответить правителю, не успела даже попросить прощения, как в комнату проскользнул не то чтобы огненный, а почти дымный джинн. Наиля узнала его, это был Аль-Дэйли, сообщавший султану все вести о событиях в Тьмутаракани и прилежащих землях. Не обращая внимания на джинири, Аль-Дэйли, прошелестев тапочками по ковру, припал к уху султана и что-то долго ему нашёптывал, периодически бросая ядовитые и алчные взгляды на джинири. Лишённая права на магию в покоях правителя, Наиля не могла знать, о чём рассказывал Аль-Шафру джинн, но догадывалась. Лицо султана, сначала выражавшее удивление, накрыла вуаль злобы.

-- Предательница! - вскричал Аль-Шафр, приподнимаясь с кресла. Напуганный реакцией султана джинн-вестник отшатнулася и упал, запнувшись о ковёр. - Как смела ты нарушить мой приказ столь дерзким образом?!!

-- О великий… - начала Наиля, склоняясь пред султаном, но тот не дал ей договорить.

-- Молчать!!! Хашидап! - громогласно позвал Аль-Шафр.

В мгновение ока пред ним в поклоне возник джинн-визирь.

-- Да, господин. - подобострастно произнёс он.

-- Уведи эту предательницу с глаз моих и суди её! - султан распрямился и отошёл к окну.

-- Повинуюсь, о великий господин. - медленно распрямляясь, ответил Хашидап. - Но молю, о повелитель дня и ночи и всех живых существ из плоти и огня, поведайте, за что гневитесь вы на младшую сестру мою?

-- Твоя сестра, - султан выплюнул это слово с ненавистью, - подвела к гибели наследника Светмухии Аль-Хазра и тем сломала судьбу моей возлюбленной дочери Зульфии и всей Тьмутаракани! - С этими словами Аль-Шафр вышел из комнаты в гневе. Хашидап повернулся к Наиле, подле которой уже стояли два джинна-стражника.

-- Что же ты наделала, дитя… - Прошептал визирь.

Наиля не ответила ему ничего, лишь покорно склонила голову.

Зал Ламп - священное место для джиннов. Он расположен глубоко в толще земли под пустыней, вдали от людских городов. Там джинны собираются, чтобы вершить важнейшие дела. Туда приходят те, кому дозволено отдохнуть в лампе. Лишь с ведома великого Хашидапа можно войти в Зал Ламп, ибо только он своей волей может открыть путь в него.

И в Зале Ламп джинны казнят своих братьев и сестёр, осуждённых на смерть.

В тот день врата зала распахнулись и внутрь зашли джинны в образе людей. Одетые в церемониальные халаты, украшенные на груди стальными плпластинами, проходили они в зал и равномерно заполняли его, становясь вокруг возвышения в центре. Позади него возвышался сам Хашидап, вставший со своего трона.

Хашидап поставил на небольшой постамент, стоящий на возвышении, блистающую золотом лампу.

Только после этого двое джиннов-стражников ввели Наилю.

Одетая в чёрно-фиолетовые одежды преступница шла спокойно, её огненно-рыжие волосы развевались, едва прикрытые старым платком. Наилю толкнули к постаменту и она упала на колени, но тут же поднялась и гордо выпрямилась.

Мало что способно убить духа огня. Но если множество джиннов одновременно станет поглощать его жизненные силы, несчастный застынет и исчезнет. Немного останется от джинна, казнённого таким способом.

Наиля не слушала Хашидапа, оглашающего смертный приговор, не пыталась разорвать невидимые путы, привязывающие её к лампе на постаменте за ней. В душе её был мир. Она спасла принцессу, исполнив своё предназначение. Она могла бы спокойно уйти в ночь, вот только…

Лица собравшихся в помещении джинов потемнели от жадности. Наиля повернулась лицом к толпе, и к джиннам от её рук потянулись слабые потоки огня, пустынные духи ловили и поглощали их руками. Все, кроме одного. Зал начал расплываться перед глазами Наили, но взгляд ее был сосредоточен на одном лишь Аль-Киноте, который не протянул руки к исходящему от неё огню, а вместо того стоял, опустив голову, не глядя на постамент-эшафот.

Кинот не мог заставить себя протянуть руку, не мог принять участия в убийстве своей возлюбленной. Он ненавидел себя, свой род, людей и трижды проклятую лампу, всё то, что принуждало его быть здесь, что не позволяло вмешаться в ледяной ритуал.

Тьма застилала глаза Наили. Из последних сил она смотрела на Кинота, наконец встретившегося с ней взглядом. Едва шевеля губами, Наиля прошептала лишь одно слово.

“Обещал”.

Кинот не мог слышать её. Но он поднял руку и впитал последние сполохи огня своей возлюбленной.

Силуэт Наили в зале стал таять, а потом светильник на постаменте сверкнул так, что собравшиеся на секунду ослепли. Потоки огня иссякли.

Воин Аль-Кинот смотрел в центр зала и не мог поверить, что его возлюбленной Наили больше нет, что проклятая золотая лампа, покрытая изморозью - единственное, что осталось от той, что так ярко горела на небесах его души. Связанный словом и долгом он своими руками забрал её жизнь, погасил её огонь, так же, как эти жадные до чужой силы чудовища, что зовутся его братьями и сёстрами. Горе, злость и ненависть переполнили огненную душу Кинота. И впервые за тысячи лет ифрит смог нарушить клятву верности и разорвать оковы власти людей над джиннами.

Обезумевший Кинот кинулся в центр зала, пока остальные джинны, впитывавшие пламя Наили с самого начала, покачивались на месте, справляясь с притоком её силы.

С ладоней воина летело синее пламя, которым он столько раз поражал врагов Тьмутаракани. Один из младших огненных духов попытался встать на пути Кинота, но воин, не замедляясь, поразил его ослепительной синей вспышкой. Несчастный джинн взвился в воздух и сбил с ног великого Хашидапа. В Зале Ламп все джинны принимали человеческий облик. Визирь Хашидап, словно тюк с перезрелым инжиром, упал за свой собственный трон.

Кинот в мгновение ока оказался у постамента и дрожащими руками бережно взял золотую лампу той, что была ему там дорога. Светильник нестерпимо ожёг его мертвенным холодом, что остаётся после смерти огненного дитя пустыни. Кинот осторожно завернул лампу в расшитый медными нитями платок. Платок этот когда-то, сотни и сотни лет назад, подарила ему Наиля в знак любви, искра которой в те дни только зажглась.

С ненавистью Кинот огляделся по сторонам, взирая на жадные, испуганные, недоумевающие и злорадные лица братьев и сестёр своих, что радовались - ведь возможно, им вскоре достанется толика силы ещё одного великого джинна.

-- Будьте вы прокляты! - проревел воин, и боевые чары разбросали окружавших его джиннов в стороны. По знаку его руки с места взлетела ещё одна лампа, скрывшаяся в складках узорчатого одеяния воина, - его собственная. Огонь охватило тело Кинота и он стрелой взмыл ввысь, пробивая потолок зала и вгрызаясь в толщу камня, под которым покоится Зал Ламп, проплавляя себе путь на свободу. Пламя горя Кинота горело столь ярко, что через мгновения он прорвался сквозь пески, оставляя за собой туннель, что превосходит высотой иную башню. Джинн взлетел в ночное небо, и звёзды закружились перед его глазами.

В слезах и проклятиях летел огненный дух. Он не знал, куда держит путь, лишь одно желание двигало им - быть так далеко от ненавистных ему родных мест, как это только возможно. Пустыни сменились океанами, те - равнинами и новыми океанами, и вновь равнинами, переходящими в холмы. Неведомо было Киноту, сколько занял его путь, время перестало идти для него. Наконец он увидел впереди заснеженные горы. Не замедляясь, джинн направился к ним и врезался в склон, словно огненный камень с небес. Огонь смешался со снегом, и поднялся смерч, который не думал улегаться долгие часы.

В снегах Воин Аль-Кинот нашёл себе новый дом. Здесь он создал себе тюрьму, воздвигнув дворец по образу дома, о котором они иногда мечтали с его прекрасной Наилёй. Лампа джинири нашла своё место в дальних комнатах, но не лампу стал тщательно оберегать Кинот.

После Холодной смерти от духа огня остаётся тёмно-бордовый камень заключённый в лампу. Говорят, он похож на турмалин. Этот камень - всё, что осталось от той, что была всем для него, Кинот водрузил на постамент в тайной комнате своей темницы. Вместилищем для камня стала резная деревянная шкатулка, которую джинн нашёл под снегами в горах. Волны на её крышке напоминали Киноту одеяния возлюбленной.

Воин Аль-Кинот смотрел в центр зала и не мог поверить, что его возлюбленной Наили больше нет, что проклятая золотая лампа, покрытая изморозью - единственное, что осталось от той, что так ярко горела на небесах его души. Связанный словом и долгом он своими руками забрал её жизнь, погасил её огонь, так же, как эти жадные до чужой силы чудовища, что зовутся его братьями и сёстрами. Горе, злость и ненависть переполнили огненную душу Кинота. И впервые за тысячи лет ифрит смог нарушить клятву верности и разорвать оковы власти людей над джиннами.

Обезумевший Кинот кинулся в центр зала, пока остальные джинны, впитывавшие пламя Наили с самого начала, покачивались на месте, справляясь с притоком её силы.

С ладоней воина летело синее пламя, которым он столько раз поражал врагов Тьмутаракани. Один из младших огненных духов попытался встать на пути Кинота, но воин, не замедляясь, поразил его ослепительной синей вспышкой. Несчастный джинн взвился в воздух и сбил с ног великого Хашидапа. В Зале Ламп все джинны принимали человеческий облик. Визирь Хашидап, словно тюк с перезрелым инжиром, упал за свой собственный трон.

Кинот в мгновение ока оказался у постамента и дрожащими руками бережно взял золотую лампу той, что была ему там дорога. Светильник нестерпимо ожёг его мертвенным холодом, что остаётся после смерти огненного дитя пустыни. Кинот осторожно завернул лампу в расшитый медными нитями платок. Платок этот когда-то, сотни и сотни лет назад, подарила ему Наиля в знак любви, искра которой в те дни только зажглась.

С ненавистью Кинот огляделся по сторонам, взирая на жадные, испуганные, недоумевающие и злорадные лица братьев и сестёр своих, что радовались - ведь возможно, им вскоре достанется толика силы ещё одного великого джинна.

-- Будьте вы прокляты! - проревел воин, и боевые чары разбросали окружавших его джиннов в стороны. По знаку его руки с места взлетела ещё одна лампа, скрывшаяся в складках узорчатого одеяния воина, - его собственная. Огонь охватило тело Кинота и он стрелой взмыл ввысь, пробивая потолок зала и вгрызаясь в толщу камня, под которым покоится Зал Ламп, проплавляя себе путь на свободу. Пламя горя Кинота горело столь ярко, что через мгновения он прорвался сквозь пески, оставляя за собой туннель, что превосходит высотой иную башню. Джинн взлетел в ночное небо, и звёзды закружились перед его глазами.

В слезах и проклятиях летел огненный дух. Он не знал, куда держит путь, лишь одно желание двигало им - быть так далеко от ненавистных ему родных мест, как это только возможно. Пустыни сменились океанами, те - равнинами и новыми океанами, и вновь равнинами, переходящими в холмы. Неведомо было Киноту, сколько занял его путь, время перестало идти для него. Наконец он увидел впереди заснеженные горы. Не замедляясь, джинн направился к ним и врезался в склон, словно огненный камень с небес. Огонь смешался со снегом, и поднялся смерч, который не думал улегаться долгие часы.

В снегах Воин Аль-Кинот нашёл себе новый дом. Здесь он создал себе тюрьму, воздвигнув дворец по образу дома, о котором они иногда мечтали с его прекрасной Наилёй. Лампа джинири нашла своё место в дальних комнатах, но не лампу стал тщательно оберегать Кинот.

После Холодной смерти от духа огня остаётся тёмно-бордовый камень заключённый в лампу. Говорят, он похож на турмалин. Этот камень - всё, что осталось от той, что была всем для него, Кинот водрузил на постамент в тайной комнате своей темницы. Вместилищем для камня стала резная деревянная шкатулка, которую джинн нашёл под снегами в горах. Волны на её крышке напоминали Киноту одеяния возлюбленной.