Второе рождение
В изначальной тьме, простирающейся далеко за границами человеческого мира, рождаются души. Скитаются они там и не находят покоя, потому что тьма глуха и слепа, и нет там ни радости, ни печали, и нечем душе занять себя. Не понимает душа, кто она такая и что ей делать, и мучится этим. А на границе тьмы, на вершине мирового дерева, сидит Гончар, лепит глиняные кувшины и развешивает их на ветвях сушиться. Бывает кувшины, качаясь, задевают друг друга, и стук их неожиданный разносится так далеко, что доходит до блуждающих душ. Срывается душа и летит вниз на этот стук, размыкая тьму, находит пустой сосуд, забирается в него и обретает форму. Тревога ее утихает. Спокойно и приятно быть в кувшине, вдыхать землистый запах, расти, пока глина не искрошится временем, и душа вновь не вернется во тьму. Но случается, что кувшины раскачиваются слишком сильно и от тяжелых ударов трескаются. Неокрепшая душа просачивается сквозь щель и, выпав, уже не может найти во множестве висящих на ветках сосудов свой. Измучившись поисками, она поселяется в другом кувшине и долго еще ворочается в нем, не умея привыкнуть к новой форме.
***
Шла первая весна в жизни молодой души. Про это время ей позже скажут, это было тогда, когда тебя еще не существовало на свете. Но она существовала. Вдыхала сладкий запах почек, слушала успокаивающий шепот листвы, ощущала тепло солнца. Хоть не было у нее еще глаз, но она точно знала, что стоит оно в вышине, повернув к людям свое багряное лицо.
Ее мать Инга вопреки заветам старейшин пошла в лес за соком клена.Женщина не должна ничего резать, будучи беременной, говорили ей, но желание было нестерпимо. Отец еще не успел вернуться с поля, а горло матери обмотала и стала душить жажда. Эту жажду, чувствовала она, можно было утолить только кленовым соком. Оттого и брела сейчас по лесу. Остановившись у ближайшего клена, она воткнула в него нож, надрезала кору, в подставленную жестяную чашку по капле стала стекать прозрачная жидкость. Инга сделала большой глоток, жажда разомкнула свои тиски и пропустила живительную лесную влагу внутрь тела.
В животе сильно кольнуло. Женщина задышала чаще и осела на землю. На некоторое время она будто потеряла саму себя, глаза наполнились темнотой, Инга перестала слышать звуки,чувствовать свое тело.
Душа зашевелилась и сорвалась с места. Какая-то сила вытолкнула ее из обжитого дома. Не понимая, что происходит, душа металась в пустоте, отчаянно ища опоры, она чувствовала, что становится меньше, что пустота вбирает ее в себя, что это невозможно остановить и, кажется, пришел конец света, но вдруг что-то подхватило и сомкнулось вокруг нее спасительным теплом.
Наваждение продлилось недолго и кончилось также внезапно, как и началось. Женщина в страхе поднялась, подобрала с земли чашу, нож и, кланяясь духам леса, попятилась домой. О произошедшем она никому не рассказала.
***
Но после этого случая покой ушел от нее. Она не могла есть: пища стала слишком сухой, царапала горло, цеплялась за него и никак не проходила внутрь.Все, что оставалось Инге, пить кленовый сок, который муж ведрами носил из леса. Там уже не было нетронутого клена, и Арт оставлял в лесу сладкие лепешки и пирожки, чтобы задобрить духов.
Инге становилось хуже. Ей казалось, что через ее живот проходят множество веревок, они растут у нее внутри, обвивают ее органы. А ребенок играючи тянет то за одну веревку, то за другую, причиняя матери муки. Не удавалось забыться и во сне. Стоило ей задремать, ребенок со звериным коварством начинал ворочаться, а потом успокаивался, как только сон покидал кровать матери.В одну из ночей, устав от бессонницы, Инга вышла из дома, потом за калитку. Она шагала по полю, пересекая его из стороны в сторону, затем зашла в лес, где стала ходить кругами в решимости измотать себя. Черный цвет ночи уже стал синим, когда Инга почувствовала, что не может больше идти. Она опустилась под дерево, вытянула гудящие ноги и, наконец, заснула.
Но самое трудное еще ожидало. В день, когда до՜лжно было родиться, ребенок обезумел. Он царапал и рвал мать изнутри, пытаясь выбраться наружу, отвергая стремление опытной повитухи направить его в нужное русло. Инга кричала, темные волосы прилипли ко лбу, глаза закатились. Боль не давала передышки, и Инга начала молиться, чтобы быстрее пришла смерть.Но ад тут же прекратился, когда повитуха произнесла:
- Это девочка.
Перерезав пуповину и обмыв ребенка, она передала новорожденную крепкому широколицему мужчине в шубе. Это был Арт, муж Инги и отец только что появившейся девочки. Лицо его, успевшее просиять радостью,быстро переменилось, будто он глотнул несвежего молока.
Ингу накрыла приятная слабость, мысли были свежи, будто их припорошило снегом.
- Где моя девочка? Дай ее мне, - медленно произнесла она.
Повитуха вложила младенца в руки матери. Инга с закрытыми глазами стала ощупывать хрупкую, копошащуюся у нее в руках жизнь, но резко остановилась и открыла глаза. В ее руке лежала крошечная ладошка дочери,но пальцев на ней было больше, они резко отличались по длине. Почти все из них имели приростки, по виду не отличающиеся от остальных пальцев, но меньшего размера.
- Как такое может быть? – не веря произнесла она.
- Видимо, ты брала в руки нож, когда носила ее? – сказала повитуха.
Инга кивнула.
Повитуха всплеснула руками: - Еще повезло, что только пальцы разрезала, а не всего ребенка.
- И что теперь делать? – спросил Арт.
- А что тут сделаешь? – вздохнула повитуха, - Все уже сделано. Разозлили вы духов.Благо, они сохранили девочке жизнь, поблагодарите и живите с легким сердцем.
С этими словами повитуха схватила свою накидку и покинула дом.
По потемневшему лицу Арта никак нельзя было сказать, что у него легко на сердце. Он медленно подошел к жене, сел на лавку перед ней. Долго молчал. Потом поднял лицо и увидел ее, свою Ингу,смотрящую на существо в ее руках с такой нежностью и лаской, что ему стало неловко. Он поднялся и вышел на улицу, с шумом затворив за собою дверь. Инга даже не заметила этого. Она сейчас ничего не замечала.
-Ну, что ж… Кажется, мы теперь семья, - сказала она ребенку, - Я тебе очень рада. Добро пожаловать.
***
Девочку назвали Тахра. Инга радовалась, что дочь, несмотря на свой недостаток, растет красавицей, у нее были большие орехового цвета глаза и длинные золотистые волосы.
Но остальные люди, кажется, замечали лишь ее руки. Поговаривали, что Тахра может принести несчастье, поэтому, когда мать посылала девочку на рынок, никто не желал продавать ей еду, опасаясь неудачи в торговле. «Пусть твоя мама сама придет», - говорили они. Инге приходилось постоянно ругаться из-за этого с лавочниками.
Дети тоже не принимали Тахру. Она пыталась войти в их игры. Упрямо становилась в круг, где мяч летал, минуя ее, из одних рук в другие, бегала в толпе догоняющих друг друга детей. Ее никогда никто не догонял, а стоило ей задеть кого-то, поднимался крик, и дети уходили в другое место. В конце концов, Тахра оставила попытки.
Даже Арт испытывал настороженность и смущение рядом с дочерью, поэтому избегал оставаться с ней наедине. Чувствуя вину за свою холодность, он иногда пытался проявить ласку, погладив дочь по голове или обняв, но это выходило так неуклюже, что смущение только возрастало.
Это мучало Ингу, она считала, что испортила дочери жизнь. Но Тахра не была печальной. Она нашла себе утешение среди деревьев.
Каждое дерево имело свой голос и свой характер. Им было о чем рассказать людям, если бы те только умели слушать. Тахра умела. Она любила сесть под старый клен, прислонить голову к его стволу, закрыть глаза и слушать. Сидела неподвижно, практически слившись с деревом, по ней пробегали белки, на нее садились птицы, Тахра не обращала никакого внимания.В ее голове возникали истории.
Когда клен был совсем молод, приходил к нему один человек. Каждый день, когда солнце сильно пекло макушку, он лежал в его тени. И клен привык к этому человеку. И даже стал ждать его изо дня в день.Но через какое-то время человек перестал приходить и клен затосковал. Это был единственный раз, когда он к кому-то привязался. Единственный раз испытал горечь разлуки. Потом все приходящие стали для него похожими. Много птиц вило гнезда в его ветвях, много зверей искало укрытие у его корней, люди проходили мимо, останавливались, что-то высматривали. Так много видел он: и рождение птенцов, и то, как волк раздирает зайца, а тот плачет, будто человеческий детеныш. Все существа друг друга напоминали . Люди умели свистеть как птицы и лазать по деревьям, как белки, а животные кричали и смеялись, как люди. Он сам иногда издавал такие звуки, на которые, казалось, был неспособен.Неизменно, на протяжении долгого времени рядом с ним находились два дерева, они сплелись под землей корнями, но потом их срубили люди, а он все оставался на месте.
Дерево неторопливо рассказывало свою историю, ему некуда было спешить. Но для людей время шло намного быстрее. Мать приходила за Тахрой в лес и забирала ее.Старый мудрый клен не обижался. Вскоре наступала ночь, и он прислушивался к тому, что рассказывает филин, чтобы ему ответить шелестом листьев.
Изо дня в день Тахра приходила в лес. Она не знала имени ни одного ребенка из общины, зато помнила каждое дерево и каждый куст в этом лесу, и все глубже погружалась в их истории.
В один из дней на лесной поляне собралось много народу. Лица их были измазаны зеленой глиной и сливались с листвой деревьев и кустарников. Все они пребывали в волнении. В центре стояли четыре фигуры: трое из них были облачены в белые плащи, весь наряд последнего, это был крепко сложенный мужчина,составляла набедренная повязка. Фигура в плаще вонзила нож в спину мужчины, тот несколько раз изогнулся и безвольно обмяк в подхвативших его руках. Тогда белые плащи положили его на землю, взяли в руки топоры и рубила и стали разделывать убитого. Отсекая части рук, ног, они доставали оттуда кости, раскалывали рубиломи выскребали желтый упругий жир, который складывали в чашу. Вынимали сердце, из раскрошенной головы доставали мозг. Все это, разрезанное, раздавалось собравшимся людям, и они ели, будто это была привычная для них пища.
Когда Тахра рассказала матери о том, что видела, Инга остановила руку, проворно рубившую овощи, и замерла. Она вспомнила, что произошло больше двадцати лет назад, во время нападения врагов. Обретенная в ходе обряда сила помогла им победить в битве, но говорить или даже вспоминать об этом было запрещено. И до этого момента Инга подчинялась запрету.
- Дерево не знает, зачем эти люди так поступили. А ты знаешь? – спросила у нее Тахра.
-Нет
- Может, они были голодными или…
- Вместо того, чтобы болтать глупости, иди нарви зелени в огороде.
Тахра послушно встала и вышла из дома. Инга с резким стуком принялась колотить ножом по овощам.
***
Она больше не разрешала Тахре гулять в лесу и попыталась просто забыть о том, что случилось. Но запретные мысли, так хорошо спрятанные до сей поры, теперь вырвались на свободу и не хотели уходить. Как бы Инга не прогоняла их, как бы не старалась перебить повседневными делами, разговорами, песнями, она чувствовала постоянное их присутствие. Запрет был снят.
В это время в общину пришла беда. Земля никак не могла разродиться урожаем. Люди беспокоились, и хоть ничего не говорили, Инга чувствовала на себе их осуждающие взгляды. Каждый раз, заходя на рынок, она ждала, что вот-вот кто-нибудь прямо выскажет свое обвинение, но люди молчали, а страх все нарастал. Все должно было решиться в полнолуние. Жрецы собирались прочитать судьбу на магических жезлах.Видя пустеющие прилавки и тревожные лица, а затем сидя дома с Тахрой, Инга думала, неужели, все, что говорили до сих пор люди, было правдой, и ее дочь, действительно, принесла им несчастье. Она предчувствовала скорую разлуку. Как бы ни старалась убедить себя, что все обойдется, сердце говорило иное. Инга прижимала дочь к себе, стараясь вобрать ее, снова сделать своей частью. А зловещая ночь неминуемо приближалась.
Запертый в доме разум Тахры тосковал и метался. Несколько раз она порывалась идти в лес, но мать удерживала. Еще никогда ей не приходилось так надолго разлучаться с деревьями. Закрывая глаза, можно было различить далекую зовущую мелодию их голосов, но разобрать, о чем они говорят, не удавалось, как Тахра не напрягала слух. Ее движения стали медленными, она почти не разговаривала,перестала есть и часами сидела во дворе на солнце, разглядывая свои руки и спрашивая мать, правда ли они похожи на ветви дерева.
***
Наступила назначенная ночь. Луна висела в небе отполированным блюдом. Взрослые члены общины вышли в поле под открытое небо, держа в руках зажжённые факелы. Летящие по небу, ночные птицы видели множество огней, плавающих по морю ковыля и белый круг, похожий на отражение луны. Это трое старейшин расстелили белое покрывало, которое обступили остальные.Старейшина, сидевший по центру, издал долгий горловой звук, который заполнил сразу все поле, постепенно в него вплетались другие звуки, издаваемые членами общины. Рождающаяся мелодия раскачивалась, шевеля ковыль.
Тахра проснулась от удара о ее кровать, но рядом никого не оказалось. В доме было тихо, но светло. В окно глядела полная луна.Родительская постель пустовала. В своей голове Тахра отчетливо слышала голоса деревьев, среди которых был и голос старого клена,хорошо знакомый ей неспешный голос. Ее отчаянно потянуло в лес. Но двигаться было тяжело. Тело не поспевало за душой, оно будто покрылось толстой коркой.Путь до калитки,с резвостью преодолеваемый раньше, сейчас показался длинным и ухабистым, но внутреннее волнение не давало ей передохнуть. Оно тянуло ее дальше, туда, где не умолкали деревья.
Глава Старейшин взял в руки жезлы,похожие на железные стрелы, поднял их к небу и разжал пальцы. Стрелы упали на простыню, оставляя на ней черные лучи. Музыка оборвалась. Все поле будто оглохло.
Тахра двигалась так медленно, что казалось, топчется на месте. Каждый ее шаг встречал на пути преграду, пробивая которую, Тахра плакала от боли, но продолжала идти. Через эту агонию, в которой время и пространство стали неразличимы, ей каким-то образом удалось дойти до леса и отыскать поляну, на которой стоял клен.Как только это произошло, ноги окончательно закостенели, и она рухнула на землю.
Старейшины внимательно всматривались в лучи, оставленные жезлами. Инга всем сердцем желала оттянуть страшную секунду и в то же время – прекратить муку ожидания. Наконец Глава Старейшин произнес: - Духи милостивы. В скором времени земля сама заберет то, что ей причитается и дарует нам урожай.
Больше ничего не было сказано. Старейшины затянули песню, прославляющую небо и землю. Остальные члены общины подхватили эту песню. Инга не помнила, чтобы кто-то учил ее словам, но с удивлением обнаруживала, что знает их. Наверное, они передались ей с кровью предков. С этими звуками в ее душу вливалась благодать.
Тело Тахры погружалось в мягкую прохладную землю, сбрасывало жесткую оболочку, выходило из своих границ. Как прорастающее зерно, оно стремилось охватить собой как можно больше пространства. Тахра лежала в почве, вдыхала ее свежий сыроватый запах и тревога, томившая ее так много времени, утихала. Впервые она испытывала такое спокойствие.
Когда Инга и Арт вернулись домой, дочери уже там не было. Инга сразу почувствовала недоброе и кинулась в лес, муж следовал за ней. Там среди безучастно стоящих деревьев они пытались докричаться до своей дочери, но не получали ответа. Вдруг Инга заметила на земле клок волос. Она ухватилась за них, но не смогла оторвать от земли, будто бы ни были приклеены. Тогда Инга сильно рванула волосы и увидела, как земля немного приподнялась и снова опустилась. Это был вовсе не клок. В ужасе Инга начала рыть землю, но сколько бы ни рыла, не могла отыскать, куда уходят золотистые пряди.
Подбежавший вдруг муж, не понимал, что происходит. Он решил, что жена обезумела, и попытался оттащить ее, но был отброшен невиданной для этой хрупкой женщины силой. Инга отчаянно хваталась за поглощаемые землей волосы, которые скользили в ее руках подобно шелку. И вот земля вырвала последнюю надежду из ее рук. Инга продолжила рыть, но через некоторое время к ней пришло осознание, все было кончено. В лесу раздался вопль, похожий на крик раненой лисицы.
***
Как и было предсказано, вскоре земля начала плодоносить, но это совсем не радовало родителей Тахры. Особенно тяжело было Инге. В ее груди поселилась грызущая сердце змея. Инга ждала момента, когда змея проглотит остатки ее сердца и подарит ей покой, но та лишь откусывала по маленькому кусочку изо дня в день, изо дня в день.
Так прошел год. Боль не исчезала,но становилась почти терпимой. Иногда Инге даже удавалось забыть о ней в повседневной суматохе. Но, когда она спохватывалась, боль оказывалась тут как тут, тянущая, напоминающая об утрате.Вместе с ней Инга готовила обед, ходила на рынок, собирала урожай с остальными членами общины. Она понимала, что боль, скорее всего, останется с ней до конца жизни. Эта мысль, как ни странно, успокаивала, ведь боль была единственным, что осталось от дочери.
И вот прошло несколько лет. Стояла очередная весна. Инга вдруг сказала мужу: «Давай сходим в лес за кленовым соком»,- чем его поразила . С того трагического случая они ни разу не входили в лес. Но сейчас Инга почувствовала, что пора перешагнуть черту.
Лес был молчалив и спокоен, и Инга ничего не почувствовала, зайдя в него. Это место выглядело так, будто там отсутствует время и никогда ничего не происходит. Единственным источником звука были струи кленового сока, ударяющиеся о железное ведро.
Когда они возвращались домой, внимание Инги привлек клен, под которым любила сидеть Тахра, а рядом с ним росло молодое дерево, чуть выше нее ростом. В нем было что-то странное и знакомое. Она остановилась, оглядело его и стала внимательно всматриваться в рисунок коры. Сначала она не могла понять, откуда в ее душе такое волнение, это были обычные борозды, но чем дольше всматривалась, тем отчетливее проступали в них человеческие глаза, нос, губы. Это были черты лица, на которые она смотрела каждый день на протяжении двенадцати зим и весен. Черты ее дочери.
Пораженная женщина рухнула на колени. По ее лицу блестящими на солнце водопадами полились слезы.
- Здравствуй, -произнесла Инга сквозь рыдания, -я тебе очень рада. Добро пожаловать.
Успевший уже выйти из леса Арт стал звать отставшую жену. Собираясь с силами, она помедлила несколько мгновений, затем встала.
- Я приду снова, - сказала она и, смахивая с лица слезы,пошагала к мужу.
И пока она шла, змея выскользнула из ее груди на траву и уползла прочь.
