Слово человека

***

Тихо потрескивает огонь. Пламя освещает лицо девушки, которая сидит перед очагом и медленно помешивает похлёбку в котелке. На её молодом лице на первый взгляд не найти тех черт, которые ещё присущи этому возрасту — детской непринуждённости и непосредственности. Глаза слегка прищурены, губы поджаты. Девушка не обращает внимания на свою сестрёнку, которая скачет из угла в угол, наблюдая за игрой теней на стенах. Она делает своё нехитрое дело, сосредоточенно думая о чём-то своём. В ней без труда угадывается некая строгость, которая и заставляет принимать её за уже взрослую.

Сестра же, младше её лет на пять, представляет собой почти противоположность. Непоседливая, весёлая, все её мысли и эмоции отражаются неприкрыто на лице. Играя, она вслух переживает и рассуждает за своих кукол, которых у неё две. Они совсем просты — гладко вытесанные из дерева кругляшки да палочки, туго скрепленные ремешками.

Вот она подбегает к очагу и смотрит через плечо старшей сестры, как та неспешно снимает котелок с огня, ставит его в сторону и наливает черпаком горячую похлёбку в миску.

— Сейчас будет ужин, — говорит она своей кукле и направляется в свой угол. — А потом вам пора спать, потому что у меня есть ещё дела.

Очень скоро она возвращается и без указаний, будто заученно, осторожно берёт в руки миску и медленно идёт с ней в другой угол. Присев на корточки, она ставит её перед собакой.

— Ешь, поправляйся, — ласково говорит девочка собаке, до сих пор вяло лежавшей на шкуре, и гладит её по пятнистой голове.

Затем она уходит за своей порцией. Собака — потомок английской пастушьей — провожает её благодарным взглядом и лёгким вилянием хвоста. Подняв голову и с интересом принюхавшись к запаху, она понимает, что еда для неё ещё горяча, и не решается привстать или чуточку подползти. Облизнувшись, она опять опускает голову на лапы.

Рядом с собакой сидит, поджав под себя скрещенные ноги, мужчина и что-то выстругивает ножом. Он спокоен и задумчив. Если теперь вновь перевести взгляд на девушку у огня, то сразу станет очевидным, от кого унаследовала свой характер и внешний облик его старшая дочь. Удовлетворённый результатом своей работы, он откладывает поделку в сторону. Собрав в пригоршню крупные щепы, он встаёт и стряхивает их на кучку припасённых дров. Присев у очага, он принимает свою порцию похлёбки, беглым взглядом убедившись, что остальные члены семьи получили равную долю еды.

Трапеза проходит как обычно: без разговоров. «Еда заслуживает отдельного внимания» — гласит здесь девиз. Сзади доносится чавканье собаки. Отец и дочь одновременно оглядываются и, встретившись глазами, усмехаются. Младшая дочь, насытившись быстрее других, по привычке несёт оставшийся в миске кусок мяса собаке. Обычно та рада любому угощению, но теперь воспринимает его без видимого энтузиазма.

Загляни случайный гость месяц назад в это жилище, то он заметил бы разительную разницу с тем, что увидел этим вечером. Тогда не было так спокойно, ибо в доме две непоседы. Собака появилась в семье три года назад. Девочка и щенок сразу сошлись характерами, и когда не было других дел, охотно играли и заботились друг о друге. Но неделю назад эта непоседливость чуть не стоила собаке жизни. Случайного гостя в лице медведя, который проходил мимо и решился вдруг присоединиться к обеду, пришлось прогонять громкими криками, рычанием, лаем и горящим тростником. Неопытная в столкновениях с этим зверем, собака в пылу стычки ослушалась команды хозяина и решила прогнать наглеца подальше. Тот оказался не настолько напуганным и, уже улепётывая на своих четверых, обернулся и одним ударом откинул назойливого преследователя в сторону. Быстро оценив, что ситуация в целом от этого не изменилась, так как человек с огнём всё ещё бежал следом и мог скоро догнать его, медведь признал своё поражение и решил впредь лучше не приближаться к жилищу человека. Можно ведь, того и гляди, оказаться в виде шкуры у него на полу! Найдя собаку на земле с окровавленным боком — мощный удар когтями нанёс ей рваную рану — человек бросил огонь и утащил домашнего зверя в свою берлогу.

— Глупая ты, глупая, — говорил он и ласково, и поучительно собаке, укладывая её на шкуру. Пока могла, она скулила, извиняясь. Через пару дней еле живая собака подала первый признак того, что дело пойдёт на поправку. Выхаживали и заботились все вместе — кто как умел. Хороший уход — главное лекарство. Остальное доделают компрессы с подорожником.

С тех пор в жилище стало спокойней. Младшая дочь играла с куклами и регулярно усаживалась рядом с больной собакой, чтобы рассказать ей что-нибудь, утешить и немного взбодрить. Так и сегодня — поев, девочка уселась возле четверолапого друга. Нужно заметить, что даже у непоседы каждый день бывает время, когда она совершенно спокойно — почти отрешённо — сидит и, можно сказать, ничего не делает.

Мужчина ещё немного побыл у очага, пронаблюдав, как старшая дочь наливает в котелок воду для чая и вешает его на железный вертел над огнём.

— Вот так зарождался человеческий век, — произнёс он задумчиво, — в пещерах, когда огонь считали живым и благодарили его за дарованное тепло. Он был на правах члена семьи. Нет, даже больше.

— А что было дальше? — вдруг спросила младшая дочь.

— Дальше? — переспросил отец.

Обтерев бороду, он встал и направился на своё прежнее место. Нужно, наверное, ей рассказать хотя бы в общих чертах. Она должна знать, в каком мире живёт.

— Ну, пойдём, расскажу за занятием, — сказал он.

Раскрыв игральную доску, он расставил фигуры. Дочь как будто нехотя уселась напротив.

— Фигуру отдашь? — попробовала поторговаться она.

— Нет, — отрезал отец. — Медведь нам, наверняка, тоже не собирался давать фору.

Дочь заметно скисла.

— И поддаваться ты тоже не будешь, — пробурчала она.

— Но я буду стараться, — посмеялся отец. — Даю слово робота.

Перехватив взгляд старшей дочери, занятой приготовлением чая, он вдруг отвёл глаза. Он мог от кого угодно скрыть свою затаённую боль — но только не от неё. Смотря ей в глаза, он будто смотрел в свои собственные.

— Слово робота, слово робота... — продолжала ворчать младшая дочь, поправляя фигуры на доске. — Я их не видела, в книжках про них ничего не пишут.

Счастливое дитя — подумал отец.

— Я научу тебя другой хитрости, — сказал он. — Я покажу тебе первые ходы, а ты запомни их.

— Ладно, — согласилась дочь.

Увидев, что старшая сестра устроилась рядом, она воспрянула духом. Та, расставив всем по кружке пряного чая, села перед собакой и положила её голову себе на колени. Поглаживая животное, она отрывала кусочки мяса и скармливала, не упуская из виду игральной доски.

— Ты начинаешь так. Потом делаешь этот ход... — показывал отец.

— Но так ты запросто срубишь мою пешку! — воскликнула девочка.

— Это ещё не всё. Ты можешь отдать ещё одну.

Мужчина сделал за девочку ещё один ход и следом — за себя.

Девочка, проводив возмущённым взглядом вторую жертву, с её точки зрения совершенно напрасную, только и смогла открыть рот. Она посмотрела на старшую сестру, но та только сдавленно смеялась, прикрывшись ладонью.

— Вот теперь посмотри внимательно, — продолжал объяснять отец, — ты бьёшь двумя слонами и ферзем половину поля, а я не успел ничего толком вывести.

Оценив ситуацию на доске, девочка пришла к выводу, что всё не так плохо — даже наоборот. Дав дочери время на размышление, отец спокойно попивал чай. Когда она, наконец, сделала свой первый ход, он потрепал её по голове.

— Так вот, каменный век. Когда люди вышли из пещер, они научились строить дома, деревни, города. В прошлом веке бывали такие, в которых жили миллионы людей.

— Сколько?

— Тысяча тысяч.

Девочка силилась представить себе эту цифру.

— Разве может столько людей поместиться на одном куске земли?

— Конечно. И таких городов были сотни, тысячи. Они разрастались как лес.

— Ого!

— Люди вышли из каменного века, потому что научились засевать поля и разводить скот. Так, по крайней мере, утверждали веками. Но было ещё одно дело, которое человек умел и любил делать искусней всего остального: вести войну.

— И что, люди так и воевали всё время?

— Да, можно, наверное, так сказать. Едва успевала закончиться одна война, как где-то в другом месте начиналась новая. Человек вышел из каменного века с огнём в руках и пошёл пожарищем по всей земле. После каменного пришёл железный век и дал нам новое оружие, с которым войны приобрели новый характер. К ним нужно было теперь готовиться, запасаться мечами и щитами. В железном веке возникли первые государства. Теперь уже не дикие племена, а они боролись друг с другом — не горсткой воинов с дубинами, а целыми войсками. Ими руководили полководцы, расставляя силы так, чтобы можно было одни виды войск поддержать другими. Как в этой игре, за которой коротали вечера в мирное время великие полководцы прошлого.

— Тебе шах!

— И вот теперь начиналась битва. Это случалось каждый век где-то на земле — одна страна воевала с другой. Теперь уже не важно — почему и за что. Некоторые войны выигрывались быстро, на первых ходах, некоторые велись долго, унося много жизней. Немногие из них заканчивались вничью, когда обе стороны уже обессилели от потерь.

— Шах!

Девочка бросалась в атаку то одной фигурой, то другой, уверенно делая ходы. Ещё бы, когда старшая сестра подсказывает, а соперник честно делает вид, что не замечает...

— Затем был пороховой век. Он дал нам огнестрельное оружие, с которым человек с новым пылом бросился в пучину безумства. Никогда прежде войны не были такими кровавыми и не уносили столько жертв. Скоро настал и век, когда придумали машины. Их создавали десятками, сотнями, тысячами. В них нужно было садиться и уметь управлять. Но уже через сто лет ими можно было управлять на расстоянии. И скоро, как ты можешь сама догадаться, их научили действовать самостоятельно. Это был час рождения эпохи роботов и заката человека как верховного существа на земле. Отныне на месте короля был не один человек и не совет генералов, а центральный искусственный мозг, посредством которого можно было всё держать под контролем. Этот ум старательно изучал всё, что делали люди. Но вот если они, как правило, учат своих детей всякому мирному и полезному ремеслу, то роботов мы учили изначально тому, как успешней добиваться результатов — и вести войну, естественно! Понятно ведь, что они её когда-то должны были начать. Теперь тебе шах!

Девочка изумлённо смотрела на доску. В результате хитроумного хода под удар попали сразу две фигуры, и было очевидно, которую из них придётся пожертвовать. Младшая сестра вопросительно взглянула на старшую. Та подсела рядом с ней и задумалась. Отец вызывающе усмехнулся обеим.

— Так роботы первыми начали войну? А против кого? Против людей? — начала выспрашивать девочка, предоставив сестре право действовать дальше от своего лица.

— Нет. Друг против друга.

— Как? Ведь люди были главными, и их было больше.

— Это не имеет для роботов значения. Воин-человек для них самая низшая единица, всего лишь пешка. В распоряжении роботов была масса оружия, которое до сих пор создало человечество, в том числе такого, которым можно было одним ударом уничтожить любой город, а то и страну. Видишь ли, пули и снаряды это не самое ужасающее, что придумали люди. Но, в конце концов, у них не осталось ничего другого — ведь всё остальное было под контролем роботов. А это всё равно, что воевать против них палками. Человек слабый и недостойный противник.

Игра пошла веселее. Старшая дочь, быстро перехватив инициативу, пыталась более рискованной игрой компенсировать очевидный перевес соперника.

— И кто выиграл? — спросила младшая.

— Никто. Ничья? — предложил отец.

Старшая дочь медлила.

— У тебя перевес в фигурах, — ответила она уклончиво.

— Сомнительный. Охотиться ладьями за слоном и конём, уповая на последнюю пешку, не самая лучшая забава.

— Ладно, ничья.

***

Темнота медленно накрывала лес. В небе зажигались первые звёзды. Интересно, там, наверху, остались ещё искусственные спутники или роботы их все уничтожили друг у друга?

Когда мужчина вернулся в дом, младшая дочь уже спала в своём уголке. Старшая, доделав все дела по дому, сидела у игральной доски и расчесывала волосы. Осторожно протиснувшись в дверной проём с собакой на руках, которая так и порывалась лизнуть хозяина в лицо, он опустил её на прежнее ложе, затем уселся на своё место.

— Опять Северный? — спросил он.

— Нет, я же не робот. Ферзевый.

— О! Ты хочешь по-хорошему разгуляться!

— Да!

— Тогда вперёд.

В этот раз отец не давал своей более талантливой ученице спуску. Две армии долгое время пытались потеснить друг друга, борясь не за фигуры, а за поля и линии.

— Кстати, почему люди не остановили роботов? — спросила дочь.

— Как?

— Не знаю. Разве их нельзя выключить?

— Робот — автономная машина, которая в состоянии принимать решения на основе анализа ситуации. Он проигнорирует команду, мешающую или затрудняющую выполнить поставленную центром задачу. А механических выключателей у него нет.

— А что с центральным компьютером?

— Его, как такового, нет. Стратегически это было бы самым уязвимым местом в системе. Есть совокупность нескольких вычислительных центров. Каждый из них находится в надёжном бункере, который может выдержать ядерный удар, и в состоянии работать в автономном режиме десятки лет. По сути, войны шло две одновременно: роботы между собой и люди между собой. Когда мы поняли, кто развязал войну и кому досталась роль пешек, было уже некому что-то выключать. Тем более король, как ты сама понимаешь, обезопасит себя достойной защитой. Иначе к чему вся игра?

— Ты думаешь, война всё ещё идёт?

— Думаю, да. Просто не в таких крупных масштабах. В начале обе стороны совершали просчёты и понесли значительные потери. Но проигравшей не хочет себя считать ни одна из сторон. Поняв, что у них заканчиваются ресурсы и без них уничтожение неминуемо, противники перешли к позиционной борьбе, пытаясь удержать или отбить стратегически важные участки.

— Они умеют сами добывать себе ресурсы?

— Конечно. Не в таком количестве, как перед войной с помощью людей, но достаточно и в необходимом качестве. Мы ведь сами разработали и создали все нужные технологии. Но у людей применение технологий всегда упиралось в деньги и наносимый природе ущерб. Роботам это совершенно безразлично.

Собака встрепенулась. Приподняв голову, она стала внимательно вслушиваться в вечернюю тишину. Обратив внимание на это поведение, отец с дочерью застыли в тревожном ожидании. Протянутая к фигуре рука готова была в любой момент потянуться к оружию на стене за спиной. Легонько поводив носом, собака успокоилась и опустила голову, не найдя, видимо, повода для беспокойства. Некоторое время она ещё настороженно дёргала ушами, но потом совсем успокоилась. Очевидно, вблизи пробегал какой-то зверёк.

Игра продолжилась. Дочь успешно отражала нападки чёрных и теснила их позиции на одном фланге.

— Много нас осталось? — продолжила она разговор.

— Не знаю. Ходят разные слухи. Кто-то говорит, что некоторые континенты остались нетронутыми, другие говорят, что их уничтожили ядерными ракетами. Я уверен, что помимо глухих деревень есть подземные города, в которых роботы содержат тысячи людей.

— Зачем им это? Ты же сказал, что они нас не ценят.

— Да, но они не отказываются кооперировать и использовать нас в своих целях. Мы ведь для них тоже ресурс, хоть и не важный. Пока мы приносим им пользу, они нас содержат. Возможно, даже разводят.

Дочь с лёгким гневом швырнула срубленную фигуру в отца.

— А что здесь такого предосудительного? Когда мы вели свои войны, то тоже не брали во внимание, как приходится животным и какой ущерб мы наносим природе. Роботы поступают точно так же. Они считают только собственные потери, а не наши. Мы для них не больше чем скот. И в этом наше счастье, иначе они бы давно нас всех истребили. Шах!

— Не поможет, я даю тебе ещё шесть ходов до того, как поставлю тебе мат.

— А вдруг просчитаешься? Даже с роботами такое случается, хоть и не часто.

Дочь победоносно улыбнулась.

— Пять.

— Так просто я не дам тебе обыграть своего учителя! Который раз это уже будет?

— Пятнадцатый. Мой юбилейный.

— Ах, да! Надо устроить тебе сюрприз.

Дочь с радостным предвкушением:

— Правда? Ты отдашь мне все фигуры на съедение?

Отец засмеялся.

— Ладно, твоя взяла! В следующий раз я буду на правах проигравшего выбирать дебют. У меня найдётся ещё на тебя управа!

***

Четверть часа спустя все уже улеглись. Тлеющий огонь слабо освещал каменные стены.

— Что делать, если мы вдруг встретимся с роботом? — спросила старшая дочь.

— Ничего, — ответил отец. — Он своими датчиками заметил тебя задолго до того, как ты его увидела. Уподобляйся зверю и пугливо обходи далеко стороной. Если ему ничего от тебя не нужно, и ты не представляешь угрозы, то он не будет тратить на тебя даже капельку своего заряда в аккумуляторе.

— А что ему может понадобиться от никчемного человека? — сострила дочь.

— Ну, не знаю... Может, у него сбился пеленгатор и он заблудился. Тогда ему нужен будет проводник до пункта назначения. Или он угодил в яму и не может самостоятельно выбраться. Тогда тебе придётся подставлять палки под гусеницы и выталкивать его, а потом выковыривать грязь из шестерёнок.

Дочь, укутавшись в одеяло, беззвучно тряслась от смеха.

— Солнечная батарея могла повредиться — об сук, скажем, и он не в состоянии подзарядиться, а резерв жалко. Придётся тебе топать назад в землянку и одалживать ему свой припасённый на чёрный день старенький аккумулятор. А отговориться не получится, ибо у роботов безошибочный нюх на электричество, как у медведей на тухлятину...

— Х-х-хват-т-ит...

— Дождь, в конце концов, или снег, а у него на башне ржавчина. А у тебя плащ из куска синтетики, непромокаемый...

Дочь накрыла голову одеялом.

***

На рассвете мужчина проснулся и тихо, чтобы не будить других, обулся, накинул на плечи куртку из шкуры, поверх — охотничью сумку, и взял своё оружие в руки. Собака проснулась вместе с хозяином, и только увидев его сборы в дорогу, встрепенулась по привычке, тихонько заскулив от боли.

— Не сегодня, — прошептал мужчина, присев и погладив её.

Собака, чувствуя себя виноватой, будто бы хотела сказать: «Куда же ты без меня?»

— Охраняй дом, — твёрдо сказал хозяин и издал тихий мелодичный свист.

Убедившись, что собака поняла команду, он встал и проверил, всё ли необходимое взял с собой. Через минуту дверь за ним тихо затворилась, задвижка с шуршаньем вернулась на запертое положение.

Вместе с рассветом просыпается и лес. Как же приятно, вдыхая свежесть воздуха, ощущать эту утреннюю атмосферу и чувствовать, как тело наполняется бодростью! Точно так и человек каменного века шёл — сперва крадучись, прислушиваясь к звукам природы, а затем уже твёрдой походкой — к своей цели. Озеро было недалеко. Там было вдоволь и рыбы, и уток.

Лес будто бы и не заметил появления человека. Последний, что обитал в этих краях, уж очень осторожно себя вёл. Время от времени его выдавал негромкий, переливчатый свист. Следом за этим можно было увидеть зверя, который поначалу крался, припав к земле, а потом летел стрелой через лес. Порой он резко менял направление, догоняя свою жертву. Если не эта собака, то человек убивал затравленного зверя — метко пущенной стрелой. Никогда здесь ещё не раздавался гром от ружья, которое охотник всегда носил за спиной. Слишком дороги были патроны, чтобы тратить их на охоту за зверями. Тысячи лет человек успешно обходился без огнестрельного оружия.

В этот день первой добычей была нерасторопная утка. Сидя у берега, охотник любовался видом озера у подножия горы. Утреннее солнце приятно пригревало, поблескивая лучами на поверхности водной ряби. Вот тронулся и заиграл поплавок. Охотник умело выудил попавшуюся на крючок рыбу и бросил её в кучку к другим. Сегодня ему нужно было запастись едой на несколько дней. Наклонившись к сумке, в которой была наживка, он уже потянулся за ней, но вдруг заметил краем глаза движение между деревьев. Опустив удочку на землю, он присел и протянул руку к ружью. Проверять, заряжено ли оно, не имело смысла — это он сделал, только выйдя за двери дома. Почувствовав твёрдую сталь в ладони, он не спеша встал и повернулся в сторону, откуда грозила опасность. И вовсе не случайно сейчас в его руках оказался не лук, а винтовка с нарезным дулом. Таким ружьём намётанный глаз мог бить точно в цель на расстоянии в несколько сот шагов. С любым зверем, даже недружелюбно настроенном, можно разойтись с достоинством для обоих. Но есть некоторые создания, встреча с которыми не сулит совершенно ничего хорошего.

Интуиция не подвела охотника — из леса к нему шёл человек. Этот мужчина не выглядел таким спокойным и жизнерадостным. Он шёл к озеру прямой дорогой, часто смотря по сторонам и оглядываясь. Так ведут себя испуганные звери, которые только что ушли от погони. Это был ещё один повод не опускать ружьё — хотя чужеземец и поднял приветственно руку в знак миролюбия.

В нескольких шагах он остановился. Минуту-две мужчины молча изучали друг друга взглядами. Опытному глазу каждая деталь могла сказать многое о встречном. Присохшая грязь на шнуровке сапог говорила о том, что человек уже не первый день в пути. Он не снимал обуви и спал в ней у костра. Походная сумка казалась пустой, кинжал висел в ножнах на ремне, кроме этого другого оружия не было. Мужчина был, по всему, не на охоте и нёс с собой лишь крайне необходимое. Взгляд остановился на секунду на груди — охотник помнил: там, во внутреннем кармане, должен был находиться пистолет. Пришелец легонько покачал головой в знак отрицания. Значит, оставил женщине — защититься в самом крайнем случае. На его лице глубоко отпечатались следы переживания, которые не могли скрыть уставшие глаза.

— Ты не один?

Охотник с ружьём, не оборачиваясь, пробежал взглядом по окружающему лесу.

— Нет, — последовал ответ. — Они там, с той стороны ручья.

— Они? — переспросил охотник.

— Да. Все те, кто остался от деревни.

Его голос едва уловимо дрогнул.

— Роботы?

Глупый вопрос, охотник и сам понимал. Тем не нужно было сгонять жителей Сходки.

Именно поэтому он ушёл с семьёй в глухие леса — потому что самым страшным было услышать не лязг гусениц за стенами хибар и дверьми землянок, а топот сапог. А следом увидеть головорезов, которые бесцеремонно выбивали двери и грубо выволакивали сонных людей, сбивая их кучу, как стадо овец. От робота не стоило ожидать излишней жестокости, ибо в его логике лежал основополагающий принцип обезвреживания. Но люди, те воинственные отряды и племена, которые преследовали какие-то свои цели, способны были на любое унижение жертвы и зверство над братьями по роду. Их не интересовали вещи — как воров, они не боролись за еду — как хищники. В их задачах и планах не лежало нападение на роботов вражеской армии, ибо исход такового был обоим заранее известен. Они вели охоту исключительно на людей, опустошая попадавшиеся на пути глухие селения.

Тех, кого считали для чего-то пригодным — предпочтительно крепких мужчин и молодых женщин — отводили в сторону и ставили перед простым выбором: будешь работать на нас, оставим твоих родных живыми. Детей отбирали всех. Кто был не согласен или непригоден, того отдавали на произвол воинов. Могли избить на виду у всех, убить или, всласть поиздевавшись, оставить доживать свой век в одиночестве в помертвевшем селе. Да и что можно было ожидать от этих жалких остатков человеческой цивилизации, если её моральные устои и в мирное время были в целом далеки от идеальных представлений?

От одной мысли об этом охотника бросало в дрожь. Если бы не дочери, то он предпочёл бы скорее с гордостью умереть. Не так страшна смерть, ибо её неизбежность рано или поздно придётся принять каждому, как кощунственное издевательство над жизнью — особенно если это жизнь твоих близких.

Закинув ружьё за спину, охотник собрал добычу в сумку и кивнул головой, чтобы гость следовал за ним. По дороге он упрятал удочку в стволе дерева, увитого плющом — там она была до этого.

— Как твои? — спросил гость по дороге. Он заметно воспрянул духом, встретив своего давнего друга. Всё-таки они давно уже не виделись, и за это время многое могло произойти. Не имея радиосообщения, которое было теперь доступно только роботам и отрядам партизан, трудно было держать связь на расстоянии друг с другом в лесах.

— Живы, — исчерпывающе ответил охотник.

Во все времена, когда шла война, когда смерть без разбора уносила друзей, родных, детей — это было единственным важным — живы.

Обогнув гору, они начали подниматься по склону. Взобравшись на небольшое возвышение, они немного передохнули. Впереди виднелась скала за деревьями и кустами шиповника. Охотник цепким взором бегло осмотрелся. Лишь опытный глаз смог бы заметить в этой чащобе следы человека и, пробравшись ближе, обнаружить за зарослями молодых елей избушку, которая прилегала своими стенами вплотную к отвесной скале. Впрочем, следопыта давно бы уже учуяла бдительная собака. Нет, она не стала бы лаять и ограничилась тихим условным рычанием, которое было не услышать за стенами. Но хозяева уже знали бы о приближении чужого человека.

Охотник, не заметив ничего подозрительного, издал негромкий своеобразный свист. Для собаки это значило: я возвращаюсь, всё в порядке. А то, что с ним гость, она и так должна была услышать.

***

В лесное озеро впадал ручей, бравший своё начало где-то на западе. Он тихо струился по оврагам, проросшим мхом, и петлял между холмами. Зимой он обычно замерзал, но сейчас до неё было ещё далеко. Тем не менее, косули не решились идти к нему на водопой. Постояв в нерешительности вдалеке, они развернулись и пустились прытью прочь. В конце концов, можно напиться и у озера, где не пахнет дымом от костра, который развёл человек.

Светловолосый юноша ещё немного постоял за деревом и с разочарованным выражением лица спустился в овраг.

— Косули, — сказал он.

— Ушли? — спросила женщина у костра.

— Да. Учуяли нас.

Женщина помешала кашу в горшке. Съестные припасы были на исходе, так что какая-нибудь добыча им была бы очень кстати. Но юноша не решался уходить на охоту и оставлять женщину одну у огонька. Вскоре неподалёку хрустнула ветка под неосторожной ногой. Сидевшие у огня обернулись. Тут же в овраг спустилась ещё одна женщина, бросив к ногам суму. Бегло улыбнувшись юноше, она в ответ на вопросительные взгляды открыла суму и вытряхнула на свой подол содержимое — грибы, ягоды, пучок черемши и каких-то трав.

— Ну вот, на ужин нам этого хватит, — сказала она. — Лишь бы мы не достались сами кому-нибудь на ужин. Где есть медвежий лук, там должны водиться и медведи.

Юноша фыркнул. Пусть идут эти медведи, шкура на зиму лишней не будет. Женщина — это была его мать — искоса смотря на него, тихо посмеялась. Ей хотелось немного взбодрить присутствующих — и себя тоже, ибо радоваться чему-то пока не было повода. Особенно трудно приходилось женщине, которая взялась выполнять в пути роль поварихи. Лишь неопытный юноша мог не замечать признаков того, что ей через несколько месяцев предстоит стать матерью, но женское чутьё нельзя было провести одеждой, которая хорошо прятала пока ещё небольшую характерную округлость живота.

Шутка с медведем заставила и её ненадолго отвлечься от невесёлых мыслей. Лёгкая улыбка тронула её грустное лицо. Вдруг, внимательно прислушавшись к тому, что происходило в лесу, она встала. Сидя в овраге, они могли не увидеть, что к ним кто-то приближается. Оказалась ли она бдительней спутников, или же большую роль сыграло её тревожное состояние и инстинкт матери, оберегающей растущее дитя в своём чреве, но она первой заметила чьё-то приближение. Только когда раздался тихий щелчок снятого предохранителя, по которому каждый робот был в состоянии безошибочно распознать тип оружия, другие у костра моментально встрепенулись. Женщина стояла, пряча в складках платья автоматический пистолет в руке, опущенный дулом вниз, и что-то напряжённо высматривала. Бегло бросив на неё взгляд, спутники посмотрели туда, куда смотрела она.

В этот момент все увидели охотника, который появился из лесной пущи и спустился в овраг. Он был недалеко и, заметив их, сразу направился к ним. Разглядев за его спиной второго мужчину, женщина заметно расслабилась. Охотник тем временем уже подошёл близко и остановился, опёршись рукой о ствол свалившегося когда-то в овраг дерева — теперь уже полностью засохшего. Он по очереди внимательно осмотрел присутствующих.

— Это — все? — удивлённо спросил он своего подоспевшего спутника.

Тот промолчал в ответ, опустив глаза, будто в этом была его вина.

— Это были не южане, те заявились бы в следующее полнолуние, когда в Сходку стеклись все из окрестностей на рынок. Тогда улов был бы куда богаче, — рассудил охотник. — Ты их видел?

— Нет, — ответил другой. — Наша землянка поодаль от остальных, а вот их была намного ближе. Они успели спрятаться за тайной дверкой в кладовую и пересидели там набег.

Он кивнул в сторону юноши и его матери. Пройдя к костру, он вывалил к кучке грибов ломти вяленого мяса из своей сумки.

— Всё в порядке, — сказал он присутствующим. — Подкрепляйтесь и тушите огонь. Бодрым шагом успеем к темноте добраться.

С заметно поднявшимся настроением все принялись спешно поедать уварившуюся кашу со съестными добытками. Охотник остался стоять в стороне, задумчиво поглаживая свою бородку в ожидании конца сборов.

— Разве есть разница — южане или нет? — заговорила мать юноши. — Разбойники и убийцы, они везде одинаковые.

— Разница та, что Сходка находится под влиянием южан, и они не пошли бы на открытый разбой, а тем более убийство. Им это просто ни к чему, ведь торговля выгодней войны — это поняли ещё в древности. А торговцы выменивают именно у южан товары. И выменивают охотнее всего на молодую кровь — за это они не скупятся.

Охотник посмотрел на юношу.

— За него у них можно получить мешок зерна и полный патронташ, — дополнил он.

Юноша ухмыльнулся. Ему, по всему, хотелось сказать что-то горделивое, но последнее предложение звучало внушительно для любого, кто жил в лесах и вынужден был охотой добывать себе пропитание на жизнь.

— Возможно, это были кочевники, — предложила мать юноши. — Или неприветливые соседи.

— Первые бы занялись в первую очередь грабежом и брали в плен только приглянувшихся молодых женщин. Надзор за пленными рабами для них слишком большая роскошь. С женщинами проще — они сами останутся в рабстве, когда родят.

— В любом случае оставаться там не имело больше никакого смысла, — заключил мужчина у костра.

Он не особо горел желанием участвовать в рассуждениях, зная не больше других о произошедшем. В тот вечер, услышав переполох вдали, он с женой ушёл незамеченным и скрылся в лесах. Переждав ночь, он вернулся крадучись на следующее утро и нашёл мёртвое село. Кроме них, только двум другим жителям удалось спастись.

Наверняка на обратном пути он уже успел с охотником переговорить обо всём.

— Они насиловали женщин, — сказал юноша с презрением. — Это были не люди, а бешеные звери. Настоящие воины до такого не опускаются.

Охотник удивлённо поднял бровь и усмехнулся.

— Я вижу, тебе посчастливилось прочесть одну из оставшихся книг?

— Да. Мне пришлось оставить её там.

Потеря любимой книги его видимо огорчала.

— Поверь мне, никогда ещё настоящие воины не приходили в чужие селения с мирными намерениями и букетами роз.

В отличие от впечатлительного юноши охотник говорил спокойно и обдуманно. Потому его слова внушали определённое уважение даже горячим головам.

— Мне пришлось отсиживаться как трус...

Юноша не договорил, опустив глаза. Охотник без труда догадался, в чём истинная причина негодования, которое молодой рыцарь с трудом сглотнул, чтобы не обидеть свою мать.

— Ты не должен стыдиться того, что не пошёл геройски защищать село и отдавать этим ещё одну женщину на позорное поругание.

— Я надеюсь, что они на своём пути наткнутся на отряд чужих роботов и те с ними расправятся, — буркнул юноша. Его, очевидно, успокоили взвешенные слова и сознание того, что немногочисленное общество мужчин относится к нему по-дружески.

— А ты делишь роботов на своих и чужих? Оставь это занятие, ибо никакая из их сторон не лучше другой. Тем более, что они тоже не делят остаток людей на своих и чужих и не будут требовать присяги верности, как это принято у нас. Ты для них в тот момент становишься врагом, когда наводишь на них оружие, которым способен нанести какой-то ущерб. А в остальном ты для них совершенно безразличен.

— Немного осталось людей, которые своими глазами видели роботов, — вставила своё слово мать юноши.

— Потому что многие считали их глупой грудой железа.

— А разве это не так? У них ведь, насколько я знаю, нет ни мыслей, ни чувств, ни чести — одни решения.

— Честь — самая бесполезная вещь, которую придумали когда-то в книгах. Мы живём в состоянии войны и в этом есть своя суровая прелесть. Это время, когда нужно мгновенно понимать, друг перед тобой или враг. И если это враг, то оба знают, что речь идёт не о высокопарной чести, а о том, кому жить дальше, а кому умереть. Это время горькой правды. Поэтому человечество никогда и не могло жить в мире, ибо в спокойное время каждый волен идти на обман окружающих и низость только ради того, чтобы жить лучше их. Мирное время — это время лжи.

— Я бы всё равно так не поступал как эти твари, не важно, в какое время! — юноша встал, собираясь затушить огонёк. — Слово человека!

— В твоих устах это звучит гордо. Но что оно стоит — слово человека? Возьмём, к примеру, робота. Приняв какое-то решение в отношении тебя, он его озвучит — лаконично, без прикрас. Хотя ему, по сути, и не нужно этого делать, ведь он может просто убить тебя или проехать мимо. Но в одном ты можешь быть в любом случае уверен — робот выполнит то, что он сказал. Человек же, считая себя издревле единственным существом на земле, наделённым совестью, может тебе сказать одно, а сделать противоположное, и найдёт этому своё оправдание. Но своё слово, тем не менее, он будет раздавать, как золотую монету — даже если это фальшивка. Ты молод и ты честен сейчас. Но сможешь ли ты своё слово сдержать лучше робота? Через год, через пять лет? Десять? Всю свою жизнь, не сломившись в трудную минуту, которых будет немало?

— Решения роботов тоже не вечны, мой друг, — сказал другой мужчина, смягчая обстановку.

— Ты прав, — согласился охотник. — Но они верны им до конца при любых обстоятельствах. Это то достоинство, которое так часто недостаёт человеку.

Костёр был затушен, немногочисленные вещи собраны. Всё были готовы немедленно тронуться в путь, что незамедлительно и сделали.

***

Пожелаем этой горстке людей удачи. Пусть они доберутся до своего нового пристанища и как-то переживут ещё полвека. Когда-то должна будет закончиться и эта война. Сколько человечество их уже пережило? Сколько ещё должно пережить, чтобы понять, что это не путь к благополучному будущему? Допустим, что одна из противоборствующих сторон роботов уничтожит другую. Вероятно, сочтя свою миссию выполненной, машины уйдут в режим длительного отключения. И пока не наступит тот час, когда они увидят для себя вновь серьёзную угрозу, солнечные батареи будут подпитывать ещё десятилетиями аккумуляторы внутри стальных панцирей. И вот, спустя век или два, потомки переживших катаклизм людей выйдут из лесов и когда-то столкнутся со странными машинами, покрытыми слоем пыли и грязи. Вспомнят ли они наставления своих старейшин не представлять роботам угрозы? Не захочется ли им из простого любопытства проверить, в рабочем они состоянии или это просто груда железа? Никто ведь не может установить, как долог век робота — как для отдельной машины, так и для искусственного интеллекта — мозга всей системы, который в состоянии содержать свою послушную армию в боеготовности длительное время. И сможет ли человек вообще смириться со своим поражением и найти мирное сосуществование с этим своим детищем, некогда созданным лишь для войны?

Хотелось бы на это надеяться.