К сказке

На сцену выходят герои миниатюрной постановки:

Машка

Дракон

Дурак.

Локация: жизнь.

Слоган: в небо, чтобы не мучиться – расплескаюсь.

МАШКА

Когда Маша держала небо, она ощущала свою неповторимую силу. И сила её была бирюзового цвета. Так, по крайней мере, её видела Машка, а ещё маленький пушистый Токи.

– Это друг, – однажды сказала Машка.

– Хорошо, Машунь, пусть живёт, – ответила мама, и подмигнула. Разок. Но зато с любовью.

Любовь мамы Веры была чёрного цвета. И это вовсе не страшно, что именно такого. Разве чёрный цвет, он обычно что, страшный такой?

Нет!

Чёрный цвет – это вселенная. Вселенная со звёздочками, которые так и норовят лечь на мягкие подушечки с одеялками.

– Устали мы, – скажут.

Чёрный цвет – это вселенская мамина любовь.

– И пусть не соглашаются, – махнула Машка рукой, и обняла своего милого друга Токи. Уж он-то её поймёт.

Токи очень смешной зверёк. Он каждый день меняет свой облик. Вот, к примеру, вчера он был розовым носорогом без рога.

– Как это носорог без рога? – спросите вы.

А обычно! Это ведь Машкин мир. А она может создавать совершенно любого носорога, даже в платье.

И Токи это ничуть бы не смутило.

– Зато безопасно, – сказала Машка, – рог всё же!

Но вот сегодня волшебный зверёк Машки превратился в сильнейшего в мире атлета. Он помогал Машке держать небо.

Ночью.

Мама спала – спокойно, будто младенец. Папа сопел, как Машкин детский чайник. А Федя, старший брат, в ту тяжёлую для Машки ночь ушёл к другу с ночёвкой. Правда, Федя всё равно бы не помог Машке держать небо.

– Для меня это всё какая-то ерунда, – сказал как-то Федя, – ты со своими глупыми фантазиями, совсем уже. Сама, знаешь, без меня звёздочки сложишь. У меня есть более важные дела.

– Какие вообще могут быть дела? – сурово поинтересовался Токи, – у него-то. Тоже мне, – фыркнул.

Ночью, в полнолуние, небо ослабевает. Оно может упасть. Разделиться на несколько частей-осколков, как упавшее рассыпчатое печенье.

Но Машка справится. У неё всё получиться. Ведь сила её – бирюзового цвета, как облака, в которых Машка любила стоять по пояс.

ДРАКОН

Поэт выдумал меня, когда ещё меня даже не было. Бард, один из лучших – певец, пел обо мне песни – шёпотом. Скульптор высек моё нутро, мою плоть, и мои нижние части. Меня.

За всю мою сущность взялся мир.

И охотник ни разу не промахнулся, его пуля летела в мою жизнь – и появился.

Дракон.

Пусть я не зелёный, не с крыльями, но свободный в отличие от большинства. И не сказать, что свобода ограничивается решёткой, её я, в особенности – боюсь! Но, а желания?

Желания сильнее, и чувства. Страх можно перекрыть, как трубу, откуда постоянно воняет. На страх можно просто не смотреть. Ведь любовь превыше всего.

Мы знакомы с ней три дня. И этого достаточно, чтобы влюбиться.

– Лучше не дёргай струну по ночам, – говорю я себе. Говорю и плачу.

Плачу и дёргаю.

Я свободный человек, но меня порой захлёстывает боль, и сдирает мою волю и силу, как кожу.

Мы знакомы с ней три дня и тринадцать часов.

Она необычна, как моя мама-дракониха в моём милом детстве. Мы встретимся. Я всё устрою.

Мама.

Вздохи не бывают радостные. Вот вздохните радостно, и нащупайте свой пульс. По мне, так вы должны лопнуть, как шар, про которого уже давно забыл ребёнок.

Мама-дракониха бросила меня в той части детства, где она прокричала:

– Что с тобой не так? Хватит пугать меня, Виктор!

Тише.

Не забывайте.

Я дракон.

Мама кричала, как вьюга. И ушла.

– Злишься, – шептал я, скрипел зубами.

А она смотрела.

И взгляд был такой… то ли испуганно-кошачий, то ли мёртвый.

– Другим я бы не родился! – кричу, – и не буду рождаться другим! Никогда.

От того, что мамы уходят – это нормально. Понял я тогда. И вовсе не расстроился.

Мы знакомы с ней пять дней. Осознание того, что она – будет – не дает спать по ночам.

Монстры подходят ко мне всё чаще.

– Чаю? – спрашивают они.

Ухмыляются.

– Чупа-чупс?

– Хурмы?

– 33 рубля?

– Секса?

– Что?

– Что?

Каждая моя клетка ждёт её.

Каждый мой вздох тает.

А боль требует свободы.

Моей.

Она такая юная. Такая милая, как девственный цветок, растущий в поле один. Моя.

Глаза мои упали на засохшую веточку укропа. И в ту ночь я написал сказку.

– Другим я бы не родился!

Она спасёт. Знаю. Скоро девочка спасёт дракона.

ДУРАК

Персонаж, гуляющий сам по себе.

АНТРАКТ

Машка – это не только имбирный домик.

– Я – сердце, – сказала бы она, – я – энергия.

ОБНИМАШКИ

Дорога – это следы шин на асфальте, кусочки мусора, а то и куски, которые ты не донёс до.

«Дорога – это сплетение тел» – так сказал бы Дракон, если бы задумался. А что сказала бы Машка?

– Вот бы стало тихо, не было бы машин, я б поставила на серединку свой имбирный домик.

– Имбирный домик? – прокричал бы Федька, закатил глаза, как недовольный филин, сел бы в машину и порулил, и порулил.

Мечты. Они у всех разные, а у Машки вообще, забавные.

– Ты вырастишь, малыш, и всё будет по-другому, – сказал сегодня папа, – мечты будут другие.

– Какие?

– Ну… – неуверенно так пробежала мысль: «деньги»? – семья, – сказал папа.

– Здорово, пап! – обрадовалась Машка, – моя семья будет жить в имбирном домике, и у тебя будет свой стул, огромный, как у короля, – глаза её даже заблестели. Такая мысль Машке ещё не приходила.

– Только чтобы точно, как у короля.

– Точно! – засмеялась Машка и побежала, – Всё, пап, я пойду. Мне надо спасать дракона. Сегодня уже засохла последняя веточка укропа, ты знаешь?

– Дракон, ух, как интересно. Ну, передавай дракону поклон от короля.

И Машка убежала.

В голове танцевали слова из сказки: «Когда луна взойдёт и засохнет последняя веточка укропа, то придёт к дракону девочка Машка и спасёт его».

Спасёт его, спасёт его.

А в это время молодой парень восемнадцати лет («но выгляжу я как подросток»,– любил напоминать себе он) обычный персонаж, довольно заурядный и странный тип, смахивающий в большей мере на дурака, нежели на мужчину – пинал урну, что стояла возле киоска.

Назовём его Ян.

Он всё пинал, пинал… И если бы он неожиданно превратился в газетную вырезку, то он бы вздымался: то туда, то сюда. Просто. Ради действия.

Но Ян сегодня проснулся не газетой.

– Он ведь человек, – скажет его мама. Ведь она лучше знает.

И прошёл бы так день, и ночь. Если бы мимо не проходил мужчина.

– Я пролетел, – сказал бы тот недовольно.

Мужчина был помятый, как скомканная бумага, которую несколько раз мяли в руках. Складывалось впечатление, что тот пытался многократно размять себя, взять своё тело-лист и разложить на стол: да так, чтобы все уголки вновь стали ровные. Но что-то постоянно шло не так. Плечи его были подвёрнуты и опущены вниз.

– Ты не достанешь до нас, – норовили сказать они, когда странный мужик пытался расправить их.

Как крылья.

– Ты не взлетишь, – любили заискивающе нагло твердить они.

Но мужчина сегодня будто не замечал их обидки, он просто шёл, даже радостно приплясывал. Держал в руках нечто зелёное и сухое, слабое и рассыпчатое на вид.

Ян продолжал долбить урну.

– Мальчик, милый мальчик, – раздался шёпот возле.

Нога Яна зависла.

– Мальчик, не хочешь ли ты, – мужчина сглотнул слюну, – у меня есть красивый пистолет дома, как раз то, что заинтересует такого юного мальчика. Пистолет очень дорогой, знаешь? Дорогая игрушка.

Но Ян не испугался, вовсе нет. На тот момент его мог испугать, пожалуй, лишь мусорный бак.

– Если б заговорил, – прошептал парень.

– Что? Что? – с улыбкой поинтересовался мужчина, – пойдём?

Ян заметил, что зубы у помятого дяди были острые, будто наточенные.

– А может так и есть, – проскочила мысль у Яна, и также быстро испарилась. Надвигалась уже совершенно другая фраза, идея, что переполняла всё нутро парня. Всё, чем только мог быть переполнен Ян, в тот самый момент сквозило странной радостью, и он сказал:

– Не трогай детей.

Ян протянул мужчине мелочь из кармана, всю до единой. И даже ту грязную надорванную десятку, что нашёл в мусорном баке.

И ушёл.

А мужчина, перепачканный накинувшимся на него милосердием, закричал:

– Спасибо! Спасибо, мужик! – надрывно кричал тот.

– Плачет, – подумал Ян.

И когда парень уходил, он не чувствовал себя мужчиной от слов, брошенных ему вслед. Нет. И он вовсе не радовался, что сделал что-то полезное, хотя он мог и скрывать где-то глубоко в себе это чувство.

Просто с каждым шагом и метром, вдохом и зевотой, до Яна доходил смысл дня и его поступка.

– Я изменил сюжет, – прошептал Ян. Тихо так, чтобы мысль дошла до всех его извилин. Чтобы нигде не затерялась, как иголка у старой бабки перед носом.

– Я изменил сюжет, – прокричал Ян. И был таков.

***

– Привет, Маша, – сказал дракон, и подмигнул девочке. И вовсе не с любовью, как это делала мама.

Дракон был красного цвета.

Как кровь. Или как смерть.

В руках у Дракона была засохшая веточка укропа.

ДУРАК

Персонаж, долбящий урну дальше.