Старый медальон

Последние дни перед отъездом на Вятку Роман жил в счастливом предвкушении скорой встречи с прародиной. Земля предков представлялась необычной, а при встрече ничем особенным не поразила – обычная таежная глушь, поглощавшая последние следы некогда большой деревни. Лишь местами заросли высокой травы и крапивы вздымались холмиками на месте бывших построек, да кое-где унылым напоминанием о прошлой жизни догнивали свой век изрытые глубокими трещинами столбы линии электропередачи.

А накануне Роману пришлось переночевать в Устьяновке - соседней деревушке на четыре оставшихся еще жилыми избенки. Местные встретили неприветливо и сразу предупредили: он только потеряет время, что смотреть уже нечего и что места здесь глухие, опасные, и, коли уж надумал, то возвращаться из Краевки лучше засветло. «Возвращаться надо непременно засветло», - настойчиво повторяли пенсионеры, отводя взгляд в сторону. Один дедок заикнулся было о нехорошем месте, но жена его сердито покосилась на мужа, и тот, осекшись на полуслове, сказал: «Да ты сходи, мил-человек, сходи. Земля дедов, оно дело нужное… сходи… сходи, – и, переглянувшись со старухой, снова повторил: – только возвращайся засветло. У нас тут и заплутать можно – никто не сыщет, - и медведь имеется». И он вновь переглянулся с женой.

Перед сном Роман вышел на двор подышать свежим воздухом. Все вокруг дома погрузилось во мрак, в котором даже деревья были неразличимы и сливались в сплошную темную стену, смутно угадывавшуюся за большим огородом. Порыв ветра разорвал невидимую тучку, и в образовавшемся прогале мелькнул неоновый круг луны. Приглушенно свистнула какая-то птаха и тут же осеклась, словно испугавшись собственной смелости обнаружить свое присутствие в мрачном лесу. Воцарилось тягостное безмолвие. И кто-то невидимый, казалось Роману, наблюдает за ним. Развернись он, и этот скрытный наблюдатель нападет со спины. Не желая уступать страху, Роман продолжал вглядываться в каждое темное пятно вокруг, чтобы, обнаружив опасность, пойти ей навстречу. И, как ни бодрился, все равно вздрогнул, когда в столбе лунного света мелькнула черная тень, но тут же успокоился: то, по всей видимости, пролетел сыч, чье громкое уханье раздалось в той самой стороне.

Роман опустил глаза и остолбенел: его внимательно рассматривал черный кот. «Так вот оно что! Не зря я чувствую чье-то присутствие. И откуда он здесь? Хозяйский или чей? И вообще… странный он какой-то», - поежился Роман, пытаясь высмотреть в пустых черных глазницах живой блеск или огонек. Он даже вытянулся, вглядываясь: не мерещится ли?

Луна обнажилась чуть больше, кот поспешно опустил морду, скрывая свою тайну, и преспокойно скрылся за углом. Роман шагнул следом – кота нигде не было. Тогда он бросил в кусты подобранный с земли камень, но только шлепок от его падения стал ему ответом. «Шустрый котяра!» - криво усмехнулся Роман и, поежившись от озноба, поспешил в избу.

Побродив на следующий день некоторое время по следам Краевки, Роман устал и прилег отдохнуть в траву. Проснулся уже на закате и в глубине души жалел о потраченном времени, потому что никакими необычными впечатлениями прародина ему не открылась. Обычная могильная тишина ушедшей из жизни деревни.

С некоторой грустью Роман направился к заросшей колее, оставшейся на месте бывшей дороги. Не дойдя до нее пары сотен метров, он наткнулся на такую же колею, уходившую в лес. Подталкиваемый любопытством, раздвинул низко нависавшие над ним еловые лапы и направился в чащу. Высокие пихты и ели перемежались с кривыми узловатыми стволами берез и пугливо дрожавшими осинами. Вскоре деревья расступились. Посреди большой поляны стоял сильно покосившийся, готовый рассыпаться в прах домишко. Забор вокруг исчез - сгнил. Конечно же, некогда это был хутор или дом лесника.

Заколоченные окна пугали своей слепотой, а сам дом в целом вызывал ощущение взывающей к небу несправедливости своей сиротливой заброшенностью. Убогая неприкаянность избы усиливалась отсутствием крыши. «Местные, наверное, разобрали на доски», - подумал Роман. Тем не менее, повинуясь тому странному влечению, какое оказывает на любого человека всякая заброшенная постройка, Роман подошел к дому. Дверь тоже была заколочена. Но Роман и не помышлял зайти внутрь: дом производил впечатление затаившегося мертвеца, терпеливо ожидавшего своей жертвы. Понятное дело, все это глупость, но заходить внутрь расхотелось. Тем не менее, подстрекаемый любопытством, он с силой потянул на себя одну из досок, которыми было заколочено окно, и чуть не шлепнулся: гвозди неожиданно легко выскользнули из трухлявого дерева.

Лавка у стола, табуретка, прибитый к стене алюминиевый рукомойник, железная кровать, истлевшее тряпье на высокой печи – типичная небогатая обстановка стародавних времен. Все внутри было обнесено паутиной. Теперь появилась новая фантазия: гигантские пауки, спрятавшиеся при его приближении по углам, только и ждут, когда он просунет в окно голову, чтобы наброситься. Плечи его невольно передернулись от омерзения, и Роман поспешил вон.

Все та же паутина окутывала и оказавшийся незапертым сарай.

Ноги его вдруг коснулось что-то мягкое. Отшатнувшись, Роман невольно вздрогнул: «Тьфу ты!» Невесть откуда взявшийся черный кот, похожий на виденного им вчерашним вечером в Устьяновке, прошмыгнул мимо него и сел поблизости. «Пошел вон!» - Роман замахнулся на него палкой. Тот, с силой оттолкнувшись, прыгнул на поленья, те повалились, рассыпаясь в коричневую труху, и маленький предмет, похожий на камешек, упал на землю.

Находкой оказался пластмассовый медальон темно-синего цвета. Сильно заржавевший медный замок его не открывался. «Ладно, дома открою. Иван поможет, если что», - вспомнил про соседа Роман и поспешил в обратный путь.

Поздним вечером поезд вез его в Москву. И только тут он обнаружил, что потерял телефон.

- Вот же невезуха! – подосадовал Роман, но особо расстраиваться не стал: потерянный телефон был стареньким; и как раз специально для поездок на природу и дачу Роман и брал его, чтобы, если уж потеряет, то не жалеть. И Сим-карта в нем тоже была редко используемая. Новый же смартфон, бережно упакованный, хранился в рюкзаке.

Роман достал его и на всякий случай позвонил на номер потерянного телефона. Потянулись длинные гудки («Ну, хорошо, значит, хотя бы цел»), но никто не ответил. «Ну и шут с ним! - махнул он про себя рукой. – Не обеднею».

С самого отъезда на душе было тоскливо, и Роман предложил проводнику денег, чтобы тот никого к нему не подсаживал. И в итоге ехал теперь в служебном купе.

За окном мелькали очертания деревьев, заросли кустарника – однообразная картина под монотонный перестук колес. Роман задремал.

Проснулся он внезапно. Кто-то рядом окликнул его: «Роман!» Он вскинулся, отходя от сна, - никого! «Странно! - подумал он. – Всего лишь сон, а почудилось, будто наяву». Роман потянулся, прогоняя остатки сна, и в тот же миг зазвонил телефон. Часы показывали два часа ночи. «Да, - недовольно проговорил он в трубку – ни звука в ответ. - Я вас слушаю. – В голосе его зазвучали недовольные нотки. – Алло, я вас слушаю. Говорите, пожалуйста».

Роман уже намеревался отключить телефон, как вдруг приятный молодой женский голос обволок его, растворяясь в сознании нежностью.

- Ну, здравствуй, милый! Совсем забыл свою Глашеньку?

- Какую такую Глашеньку?! – он присел на полку. – Простите, а с кем я говорю? Вы кому звоните?

- Как кому?! – И с легкой укоризной: - совсем забыл свою Глашеньку.

- Вы ошиблись номером, – ответил он. – У меня нет знакомых с таким именем.

- Не оставляй меня одну! – из трубки послышался плач. – Помиловался и бросил, а я как же? – и в тот же миг дикий, истерический хохот впился в затылок множеством ледяных игл.

Роман поспешно отключил телефон. «Какая-то сумасшедшая!»

Коридор был пуст. Чтобы прийти в себя, Роман попытался наблюдать за проплывавшим за окном лесом, но ничего интересного в темноте не выглядел. Мысли крутились вокруг одной: что бы это все значило? Чья-то злая издевка? Или действительно ошибка? Скорее всего, так и есть… но… из головы никак не выходил загадочный черный кот. Да и карта, на которую он наступил в день отъезда, - дама пик - тоже, как говорится, укладывалась в эту крапленую колоду.

Наконец бестолково пялиться в никуда надоело, и Роман отправился в купе. Открыл дверь… и тут же мысленно выругался в адрес проводника: пожадничал, сквалыга! У окна сидела молодая женщина.

На его «добрый вечер» она лишь слегка повернула голову и вновь, с каким-то обиженным видом, отвернулась. Так и сидела с закрытыми глазами. Если уж Роман и прежде-то не был расположен вести разговоры с кем бы то ни было, то об общении с такой надменной снежной королевой и вовсе не могло быть речи. Он хотел было выйти из купе и высказать претензию проводнику, но передумал и, превозмогая возникшую неприязнь, спросил:

- Вы до Москвы едете?

Попутчица отрицательно покачала головой все с тем же отсутствующим выражением лица. Борис посмотрел на нее внимательнее. Точеный профиль записной красавицы - вот только не его вкуса. Романа привлекала красота мягкая, а тут – аристократический лед. Холодность во всем - даже в чрезвычайной бледности ее лица, казавшегося белым пятном в полумраке. «Подумаешь, какая цаца!» - легкая ироничная усмешка чуть заметно коснулась его губ.

- А далеко едете? – поинтересовался он еще раз.

- Нет, - вдруг снизошла до ответа снежная королева. И вот голос ее, в отличие от внешности, приятно удивил своим теплым влекущим тембром. – Мне далеко мама не велит.

Роман бросил на нее недоуменный взгляд: странная вообще какая-то, уж не больная ли головой? А может, это у неё такие шутки? М-да…

- Ну что, будем спать укладываться? – спросил он.

- Зачем? Нам скоро выходить.

- Кому нам? – Роман вконец перестал что-либо понимать.

Снежная королева промолчала.

Роману показалось, что где-то он с ней уже встречался, давным-давно; и как это ни странно, воспоминание это соприкасалось то ли с чем-то внереальным, как случается во сне, когда сильное впечатление от увиденного вызывает впоследствии неоднократное повторение сна на годы. Роман пытался вспомнить, где и когда мог свою попутчицу видеть, но не смог и понял, что причиной странного ощущения может быть всего лишь необычный сегодняшний день – день встречи и разочарования, день противоречий между мечтой и суровой былью.

Нет, эту снежную королеву он точно нигде и никогда не встречал. «Да и вообще, что мне до этой цацы?!» - скривился Роман. Но – голос! Страсть и невероятная сила влечения. Чтобы забыть о нем, он отвернулся к окну и снова, как недавно в коридоре, принялся машинально пялиться в черную пустоту. Внезапно легкое, словно от сквозняка, движение воздуха коснулось его шеи. Борис обернулся и оторопел. Девушка сидела рядом. Ее рука преспокойно легла ему на плечо, а губы потянулись к его лицу. Все происходило неестественно неправдоподобно, будто во сне. «Здесь что-то не так! Да и зачем вообще связываться с такой спесивой дамой?!» - где-то далеко пробивался голос разума, но внезапно нахлынувшая страстная истома заглушила его, и одна лишь мысль поглотила все прочие: «Ну и что, что цаца! Будь что будет!» В тот же миг Роман крепко обхватил ее за талию, с возбуждением чувствуя под рукой упругую податливость молодого тела и потянулся губами в ответ.

Неожиданный стук в дверь заставил Романа вскочить с места в растерянности. На пороге стоял проводник.

- Извините, - сказал он, непроизвольно шагнув назад при движении Романа. – Не хотел вас тревожить, но… никак. Я кое-что забыл, а сейчас станция будет, надо одному знакомому посылочку передать.

Роман, не оборачиваясь, вышел в коридор и, когда проводник покинул купе со свертком в руке, подошел к нему и, понизив голос до шепота, сказал:

- Мы же с вами договаривались, что вы никого ко мне подсаживать не будете.

- А я никого и не подсаживал, - развел руками проводник.

- Странно! – удивился Борис. – А кто же это тогда едет со мной?

Проводник округлил глаза и снова заглянул в купе.

- Я что-то не пойму. Про какого попутчика вы говорите?

Теперь настал черед удивляться Роману: девушки в купе не было.

- Может, зайца какого я прозевал? – предположил ничего не понимающий проводник и ответил сам себе: - да нет, никто не проходил… я бы точно заметил.

- А… да нет, уже все нормально, извините, - поспешил успокоить его Роман, хотя у самого волосы поднялись дыбом от страшной догадки.

- Ничего, бывает. Спокойной ночи.

Чтобы успокоиться и отвлечься, Роман купил у проводника бутылку водки и ему же и предложил составить компанию. Тот не отказался; правда, употребил чисто символически – на донышке стакана - и зажевал чем-то мятным, чтобы отбить запах: на работе, мол, не пью, да и вообще у них сейчас на «железке» строго с этим делом. Разговорились, и Игорь (так его звали) спросил:

- Слушай, Роман, а у тебя случайно нет родственников в Кирове?

- Да нет вроде, - ответил неуверенно Роман. – Во всяком случае, близких точно нет. А что?

- Да у меня просто одноклассник был, Николай Шабаршин. - Игорь окинул его долгим взглядом. – Очень вы похожи… прямо одно лицо – и даже не родственники. Интересно… бывает же так.

- Да, бывает… и где он, этот Николай?

- Да где! Нет его уже давно на свете. Повесился. В двадцать один год всего. И никто не знает почему.

Проводник замолчал. По его сосредоточенному виду было ясно, что он занят воспоминаниями, и Роман терпеливо ждал.

- Вроде как в какую-то деревню съездил, - очнулся Игорь, - а после грустный какой-то стал. Может, любовь несчастная, может еще что – сейчас уже все… - не договорив, он махнул рукой.

- А не в Краевку, случайно, он ездил? - осенила Романа внезапная догадка.

- Да кто ж его знает, - пожал плечами Игорь. - Столько лет прошло.

Роман так и не заснул. Вспоминал исчезнувшую попутчицу, и мысли о том, что самоубийство неизвестного Николая каким-то образом может быть связано с Краевкой, тревожили его. Ведь и с ним тоже какая-то чертовщина произошла после посещения заброшенной деревни. Уж и в самом деле, не одно ли это место?

Утром, усталый, невыспавшийся, он, наконец, очутился у своего подъезда! С нетерпением открыл дверь в квартиру - все та же обстановка внутри, но как-то по-новому представился после короткой разлуки родной дом.

После короткого трехчасового сна Роман принял душ, включил ноутбук и, с удовольствием прихлебывая из любимой кофейной чашки благоухавший на всю комнату вареный кофе (растворимого он не признавал), принялся просматривать свежую почту.

Мечта докопаться до своих корней и составить родовое генеалогическое древо не покидала его давно. Полгода назад Роман познакомился на сайте «Одноклассники» со своим однофамильцем Виталиком. Выяснилось, что они даже вроде как родственники – из тех, что и седьмой водой на киселе назвать язык не поворачивается (четвероюродные братья, если уж копаться до конца), но все равно обоим было приятно обнаружить в другом конце страны человека, имеющего общего с тобой прапрадеда. Роман жил в Москве, Виталик – в Иркутске. В основном они изредка обменивались приветствиями, но кое-какой информацией оказались полезны друг другу.

Вот и сейчас в полученном письме Роман узнал полезную информацию: в Москве жила дочь их покойной двоюродной бабушки Зоя Шабаршина. Получалась она им обоим троюродной теткой и, по мнению Виталика, многое могла знать о жителях Краевки. Роман, сосредоточенно нахмурившись, повторял: «Шабаршина… Шабаршина… что-то знакомое». И вдруг, пораженный открытием, вспомнил рассказ проводника и решил во что бы то ни стало съездить на днях к новообретенной родственнице. А пока в первую очередь следовало договориться с соседом-реставратором, чтобы тот без поломки открыл медальон.

- Ну что, Иван, когда можно будет забрать? – спросил Роман.

- Ну… - в раздумье протянул Иван, - я сейчас его промажу… отмякнет… м-м-м, если тебе его только открыть, то… завтра вечером заходи.

Посреди ночи Романа разбудил звонок. «Какому лешему не спится! - выругался он спросонья, хватая трубку. Бросил взгляд на дисплей – номер не высветился. – Да!» – глухо буркнул в трубку. Молчание.

- Да, я вас слушаю, говорите, пожалуйста, - Роман не сдержал в себе раздражительных ноток.

Из трубки доносился слабый шорох, но невидимый собеседник продолжал молчать.

- Вы будете говорить? Ал-ло-о? Ал-ло-о? – подчеркнуто растягивая слова, произнес Роман.

Тишина.

Он отвел руку, чтобы положить телефон, и тут же прозвучал хриплый женский голос:

- Лешему действительно не спится. Ха-ха-ха! – от этого смеха зашевелились волосы на натянувшейся от озноба коже головы. – Ты зачем мою доченьку обидел? Она столько искала медальон, а ты чужую вещь без спроса взял. Не-хо-ро-шо. - Из телефона змеей поползло шипение, и Роман резко откинул от уха трубку, одновременно нажимая отбой.

Он отключил телефон, но тот вдруг включился сам собой и зазвонил. Номер вновь не определился, и Роман поспешно вытащил из него аккумулятор и Сим-карту.

Сон улетучился. Роман включил свет, взял с книжной полки первую попавшуюся книгу, открыл наугад – учебник античной истории. Даты, события, имена проходили перед глазами и исчезали, совсем не соприкасаясь с памятью: не покидавшее его напряженное ожидание опасности не позволяло погрузиться в текст. Лишь под самое утро он задремал. Но даже и тогда не мог расслабиться. Казалось: кто-то невидимый затаился в темноте и ждет момента, чтобы схватить за горло.

Проснулся Роман разбитым.Оставался еще один день отпуска и, созвонившись с тетей Зоей Шабаршиной, он попросился к ней в гости.

Тетя Зоя оказалась веселой жизнерадостной пенсионеркой семидесяти одного года. Если бы она сама не назвала свой возраст, то Роман ни за что не догадался бы, сколько ей лет на самом деле. Задор и жизнелюбие били из нее ключом. «А у нас в деревне все такие были. Мы хоть и северянами считаемся, а заводные не хуже южан», - рассмеялась она в ответ на комплимент Романа.

Посреди разговора Роман спросил об услышанном от проводника покойном Николае Шабаршине.

- Помню я его, Рома, как же не помнить? - тетя Зоя сделалась серьезной. – Я когда в Москву уехала поступать, он совсем мальцом был. Краевкских тогда как раз в Талинку перевозили. Талинка-то большая деревня была, колхоз организовывали, а Краевку посчитали бесперспективной – и весь разговор. А после я его очень редко видела - высокий, хороший был парень. Красивый.

- Тетя Зоя, а вам он не родственником случайно приходится? Вы же оба Шабаршины.

- Да, родственником, причем обоим - и Васе, мужу моему, и мне, - по крови. У Васи двоюродный брат мою двоюродную сестру в жены взял. А Коля - их сын. Вот. Говорили, у него с головой… - она замолчала, подбирая слова, - не совсем было. Жаловался, что по ночам кто-то являлся, он даже со светом спал, а над ним смеяться стали и к психиатру советовали сходить. Коля замкнулся, а как тут не замкнуться… Если б кто знал… - тяжело вздохнула тетя Зоя. – Эх… задним-то умом все сильны. А утром 23 февраля повесился Коля. Такой день никак не забудешь - День защитника. Нинка, мать его, накануне слышала, когда он домой возвращался, девичий смех. Может, и вправду кто с ним шел - Коля не признался. Нинка спросила его, а он - никого, один, мол. А утром покончил. Да… - снова вздохнула тетя Зоя.

Роман задумчиво разглядывал толстостенный граненый стакан, который крутил в руках. Не поднимая головы, произнес:

- М-да… а я, тетя Зоя, именно в этот день родился и, получается, примерно в это же самое время.

Рот у женщины приоткрылся.

- Да… бывает же такое… Невероятно… вы еще к тому же и похожи. А всё гены - неизвестно, в каком колене проявятся.

За столом воцарилась тишина. Слышен был размеренный ход висевших на стене больших маятниковых часов. Роман кашлянул и слегка осипшим голосом сказал:

- Тетя Зоя, а вы случаем не знаете, когда это у Коли началось.

Тетя Зоя призадумалась.

- Ой, не знаю… м-м-м…

Не дожидаясь, что же она вспомнит, Роман поспешил ее сориентировать.

- Просто мне проводник в поезде рассказывал, что это у Коли Шабаршина началось после поездки в заброшенную Краевку.

- Ой, не знаю. Не могу ничего сказать.

- А у вас нет случаем его фото?

- Да, есть. Сейчас принесу, - тетя Зоя поднялась из-за стола и вернулась с толстым семейным альбомом.

Роман посмотрел на фотографию покойного и замер от удивления: ему казалось, будто на снимке он сам. Такие же немного оттопыренные уши, точно такая же крутолобая голова. И даже взгляд один и тот же – сосредоточенный и открытый одновременно. Тетя Зоя, вглядевшись в снимок, сама всплеснула руками.

- Ой, вы так сильно похожи… как родные братья. Удивительно! Гены у дяди Павла, прадеда твоего, мощные. Это уж точно!

Прощаясь уже на пороге, Роман решился, наконец, спросить как бы между прочим о главной цели своего визита:

- Тетя Зоя, а что это за хутор или дом какой-то на отшибе, в десяти минутах от Краевки?

- А это ведьмин хутор. Ведьма там, сказывают, жила - Аксинья. Только я как-то не особо в эти истории… Помрем – сгнием в земле, и весь разговор.

Роман невольно закряхтел, натягивая не разношенные еще, тесные у щиколотки ботинки.

- Ой, Рома, мало я, наверное, тебе что полезного рассказала, - лицо старушки осветилось приветливой улыбкой. - Я ведь тебе уже говорила, что рано из дому уехала, да и подзабыла кое-что. Я вот лучше тебе адресок Фроси дам, она совсем рядом со мной живет. Не поленись - заскочи к ней, она тебе многое может рассказать. А то лучше прямо сейчас зайди. У нее память не то, что моя. Не поленись. Заодно и от меня привет передашь. Она хоть и не родня нам, а лучше моего знает про всех, и про Вяткиных тоже. Заскочи к ней, обязательно, - настойчиво повторила тетя Зоя. - Что-нибудь полезное тебе для родословной вспомнит.

- Я прямо от вас и зайду, пока время есть, - согласился Роман, не любивший откладывать дела в долгий ящик.

Ефросинья Семеновна, так звали внучку той самой бабки-староверки, что оставалась при умиравшей ведьме, попросила величать ее только по имени, без отчества: «Ну, можно и тетей Фросей». Голос ее звучал приветливо, но временами чувствовалась за его внешней мягкостью скрытая упертость характера.

- Да ведь с краевскими ребятами вообще какие-то беды случались, - рассказывала она. - Много молодых парней погибло. В других деревнях ничего такого не было… только в Краевке. Даже когда они к нам в Талинку переехали, и тогда тоже не прошло. Володю Вагина на сороковине Коли Шабаршина в райцентре поездом переехало. Лучшие друзья были. А еще у Миши… ой, запамятовала его фамилию, разрыв сердца случился на охоте, вот как раз неподалеку от ведьминого хутора. Что уж там с ним произошло – не знаю… никто ничего не знает.

- А у вас случаем нет каких-нибудь фотографий, чтобы там краевские были?

- Есть, как же нет! Сейчас принесу. - Ефросинья Семеновна поднялась из-за стола.

Вернувшись с альбомом, она присела рядом с Романом.

- У меня, правда, мало фотографий. Раньше с этим делом вообще трудно было. Эх, сколько всего память не сохранила. Не то, что сейчас у вас, у молодых, - старушка сокрушенно вздохнула, тень задумчивости мелькнула на ее лице и тут же исчезла. Она оживилась, указывая на приятную круглолицую девушку на снимке. – Вот Лена Вагина, подружка моя. Она сейчас в Перми живет, врачом работала. А вот это Саша Селиверстов. А вот это…

Старушка увлеклась и стала рассказывать едва ли не про всех, чьи фото обнаруживались в альбоме. Роман терпеливо слушал.

Наконец она опомнилась.

- Ой, заговорила я тебя совсем. А ты и слушаешь бабку старую, давно бы уже сказал.

- Да ничего, - вяло попытался успокоить ее Роман. – Я…

- Все, буду рассказывать теперь по существу, - перебила его Ефросинья Семеновна, - а то мы, старики, любим поболтать, дай только волю.

Фотографии краевских были только коллективные, а невысокое качество старых снимков не позволяло толком присмотреться к лицам. На одном из фото Ефросинья Семеновна задержала грустный взгляд.

- Это мой тятя, - указала она на сосредоточенно хмурившегося в объектив бородатого, но еще моложавого мужчину. Дело, видимо, происходило на ярмарке: телеги, мешки, торговые навесы сбоку. Рядом с ним так же сосредоточенно хмурился его ровесник – крепко сбитый, широкогрудый. Роману его лицо показалось знакомым.

- А это кто? – указал на него Роман.

Старушка задумалась.

- Это… у-у-у… сейчас посмотрю. – Она вынула снимок. На обратной стороне было выведено химическим карандашом: «С Павлом Вяткиным. Ярмарка».

Роман не мог поверить своим глазам: это был его прадед. В их собственной семье по неизвестной ему самому причине никаких его снимков не было. К тому же дедушка еще рассказывал, что во время пожара прадед получил увечье при спасении одного из сыновей. Никто, кроме него, к счастью, не пострадал. Однако из-за оставшегося на всю жизнь уродовавшего его шрама на лице прадед впоследствии не фотографировался. И если бы не этот снимок, Роман никогда бы и не узнал, как тот выглядел, зато теперь, глядя на фото, понимал, что отец его нисколько не преувеличивал, не раз упоминая о сильном сходстве Романа с прадедом.

- Так это же мой прадед! – воскликнул он.

- Ой, глупая я! Ты же Вяткин! А у меня и из головы вылетело, – радостно улыбнулась Ефросинья Семеновна. – То-то я все смотрю, кого ты мне напоминаешь. Вы же Вяткины все бровастые, чернявые. Ну так ты вот еще посмотри, - пролистав альбом, она указала на застывших на снимке троих парней и двух девушек. – Это вот я, справа, а рядом со мной как раз Володя Вагин и есть. А теперь сравни, - она положила рядом фото с его прадедом. Видишь?

Роман сразу понял, что имела в виду собеседница. Володя был так же сильно похож на прадеда Романа, как и он сам.

- Да… мощные у твоего прадеда гены: все другие рода перебивают. – Роман удивился, что сегодня же об этом ему сказала тетя Зоя. - Да он и сам мужик крепкий был, породистый. А вообще какой-то несчастливый род у него: столько преждевременных смертей: Коля Шабаршин, Володя Вагин... И все молодые ребята. - Старушка стала подливать Роману чай. Воспользовавшись вынужденной паузой, он спросил:

- Тетя Фрося, а что это за ведьмин хутор?

Старушка отставила в сторону чайник, потупилась, думая о чем-то своем, затем посмотрела на Романа и, отведя глаза в сторону, заговорила:

- Знаешь, Роман, сейчас над этим все смеются. Рассказывать-то любят, а сами не верят и про себя у виска крутят. А в мое время к этому серьезно относились. Даже комсомольцы и то старались этого не касаться. Так что ты уж не суди строго, если несерьезным покажется.

Прислали к нам учительницу молоденькую из районо (школа у нас семилетка была). Полюбилась она с кем-то, слухи по деревне ходили, что видели, как от нее кто-то ночью выходил, а кто – не заметили. Да, видимо, не сладилось что-то там у них: утопилась учительница. Мать к ней на похороны приехала. Видать, очень дочь любила, раз за ночь вся поседела. По годам-то вроде не старая еще, а какая-то… как будто древняя бабка в нестаром еще теле – вот такое впечатление оставляла. А еще такая тоска рядом с ней была, что сил нет вытерпеть. И в глаза ей боялись смотреть – будто душу клещами выворачивает наизнанку. Так вот, дом, в котором дочь ее жила, она выкупила и осталась в нем жить. А дочь свою возле дома схоронила. Как уж ей так удалось с начальством договориться, чтоб не на кладбище… - Ефросинья Семеновна покачала головой, - да… одним словом - ведьма. Вот ты, Рома, сам-то веришь в колдунов?

- Ну, раньше нет, а сейчас… ну да, в общем.

- Ну, тогда слушай дальше. Мать учительницы ведьмой оказалась. Дочку свою ненадолго пережила. Она и жить-то не жила уже, так… Почернела вся от горя да от злости. Оно вроде и понятно: дочь как-никак, полюбился кто-то с ней, а как жениться - с другой. Поступи парень честно – жива бы была. А так… Да ведь не она первая, не она последняя, к сожалению. Чего только в жизни не бывает. А зло все равно хранить нельзя. Ничего хорошего от него никому еще не было. Так вот оно. – Со словами «ты пей чай-то, пей» Ефросинья Семеновна подлила чая в кружку Роману и продолжила рассказ: - кто-то слышал, говорят, будто пообещала она найти и наказать виновника в смерти дочери. А когда совсем уж плохой стала, девушек молодых к себе подзывать начала. Поддержи, мол, дай руку опереться, а то сил нет встать. А тогда время-то другое было, сразу все смекнули, что к чему: помирать пришло время, силу колдовскую передать хочет через рукопожатие. Запретили подходить к ней. Долго она умирала, все никак не могла помереть, пока мужики ей крышу не разобрали. Старики сразу сказали, что ночью и должна отойти. Моя бабушка с ней оставалась до ее конца. Крепко она верующая была, ничего не боялась. Я сама-то, понятное дело, знаю все с маминых рассказов: маленькая совсем была, соплюха. Так вот, мама говорила, что кое-кто из деревенских видел, как ночью огненный сноп по небу летел – искры во все стороны. И прямехонько в трубу к ведьме залетел. А потом обратно вылетел. И вот когда этот сноп залетел, труба вся задрожала от сильного удара. Бабушка моя перекрестилась, и все затихло. Ведьма взмолилась: тошно, мол, – сил нет терпеть; по мою душу пришли, а ты хозяина не пускаешь. Отпусти, говорит, меня с миром.

Бабушка моя пожалела ее, вышла из дома, а из трубы тут же огненный сноп и вылетел. Это за ведьминой душой нечистая сила прилетала.

- Да, раньше бы точно ни за что не поверил, - сказал Роман.

- А сейчас что? – Ефросинья Семеновна наклонила голову набок, прищурилась, глядя на Романа.

Во все то время, что он рассказывал о происходившей с ним чертовщине, она они разу не перебила его и лишь сочувственно прицокивала и качала головой. Когда Роман замолчал, старушка развела в стороны сухонькие ладошки и с легкой укоризной сказала:

- Креститься бы тебе надо. Я ведь вспомнила еще и про Мишу Маркова. Он тоже, как и ты, ездил в Краевку. И тоже несчастие с ним потом произошло – утонул. Потревожили они, видимо, как-то ведьму. Вот она и отомстила им. И с тобой неспроста все. Покрестись от греха подальше, - повторила старушка.

- Теть Фрось, а что с медальоном-то делать? – спросил Роман.

Старушка сокрушенно вздохнула:

- Да если б знать, сказала бы уже. Одно из двух: либо сжечь, либо вернуть на место, а что лучше – самой бы кто подсказал.

Ефросинья Семеновна бодро поднялась из-за стола и, отлучившись в комнату, принесла пластиковую бутылочку с прозрачной жидкостью. Протянув ее Роману, сказала:

- Это святая вода. Окропи ей квартиру – и будешь спать спокойно. А лучше все-таки креститься. С нечистью шутки плохи.

Домой Роман вернулся поздно и сразу завалился спать. Посреди ночи вдруг скрипнула кровать в ногах под чьим-то телом, и он, мгновенно похолодев от страха, бросился к ночнику на прикроватной тумбочке. Никого. Лишь легкое колыхание шторы. Роман попытался уснуть снова при включенном ночнике, но не мог. Ночь тянулась, медленно, но все же верно приближаясь к рассвету, а он все так и лежал с закрытыми глазами в напрасном ожидании сна. Однако однажды, будучи уверенным, что не спит, открыл глаза и понял, что на самом деле спал, потому что только что видел, как брел по городу, а секунду спустя обнаружил себя уже в кровати. Роман взглянул на часы: прошло пятнадцать минут после того, как он смотрел на них последний раз. Получалось, что ему все же удалось вздремнуть, хоть и на короткое время. Так ночь и тянулась – в переплетении коротких тревожных снов (в которых он слышал тиканье часов в своей комнате, скрип кровати беспокойно ворочавшегося за стеной соседа, громкое падение у него же то ли стула, то ли еще какого-то подобного нетяжелого предмета, а затем и его раздраженный вскрик) и частых просыпаний.

И в этой нескончаемой пелене полузабытья уже окончательно невозможным стало различить, бодрствует ли он, в конце концов, спит ли. Когда надоедало бестолково лежать с закрытыми глазами, он открывал их и сталкивался взглядом с грузно нависавшей над соседней девятиэтажкой полной луной. Роман разглядывал на ней темные пятна, испытывая при этом странную неловкость, как будто смущающийся мальчишка, исподволь разглядывающий влекущую округлыми формами взрослую женщину. Луна и в самом деле казалась живой, и порою возникало чувство, что она тоже смотрит на него – величественно, безмолвно, как царская особа. Вот она чуть заметно вздрогнула легким мерцанием света, и в тот же миг сверкнул, вытягиваясь из нее тонким лезвием, луч и быстро потянулся к приоткрытому окну его комнаты. В самом его начале виднелась черная точка; она дрогнула и стала расти, становясь все ближе. Плавный полет ее приковывал взгляд. Вскоре стал угадываться силуэт человека. А затем обозначилась уже и стройная женская фигура в плаще. Лицо ее скрывал низко надвинутый капюшон, но чудилось, что столь горделивая осанка уместна лишь для редкой красавицы. Вот уже приготовилась она шагнуть на подоконник, вытягивая из-под длинной юбки ножку. Роман преспокойно смотрел на нее, будучи уверенным, что это снова сон, невесть каким образом родившийся в полудреме. Внезапный порыв ветра откинул с лица капюшон, и Роман проснулся от собственного крика. Дорожка лунного света к его окну стремительно таяла, словно луна втягивала ее обратно. И прежде чем она исчезла окончательно, Роман успел заметить, как мелькнула, подлетая к пепельно-белому диску, черная точка и растворилась в его холодном сиянии.

Роман протер глаза – все то же равнодушное безмолвие, что всегда. Все та же оторванность от земли. И никаких подсказок, чтобы понять, во сне или все-таки наяву предстала перед ним позавчерашняя ночная попутчица. Сердце громко билось, до звона в ушах. «Все, с этим надо прекращать», - рассердился Роман.

Выходя утром из квартиры, Роман встретился с соседом. Поздоровались.

- А ты чего это, Иван, по ночам не спишь? Роняешь там что-то, колобродишь. У нас слышимость - сам знаешь какая.

- Чего-чего! Ничего такого, - нехотя ответил сосед.

Поняв, что тот не в духе, Роман перевел разговор на медальон.

- А что там медальон! – ответил с непонятным раздражением Иван. - Да забирай прямо сейчас. Очистил я его.

- Открывается? - радостно блеснули глаза Романа.

- Открывается, - смягчился сосед.

Минуту спустя он принес медальон. Роман покрутил его в руках, разглядывая. Спросил:

- Ну так что, открываю?

- Откуда он у тебя? – вместо ответа спросил Иван.

- Нашел, - честно ответил Роман.

- И где, если не секрет?

- Секрет, но тебе скажу, - улыбнулся Роман. – Далеко… в заброшенной деревне.

- А… - протянул Иван, - ну, тогда понятно.

- Что понятно? – усмехнулся, заинтригованный, Роман.

- Да нехороший он у тебя. Лучше от него избавиться.

- В смысле?

- А вот в том и смысле… холод от него идет какой-то. А еще кошмары мне все какие-то снились. Будто ведьма за ним прилетала. Хотела взять, да не смогла: он у меня под крестом лежал… тоже на реставрации. Обожглась об крест и испарилась. Дрянной сон.

- А ведьма-то, поди, худенькая такая, в черном платке и платье, да?

- А ты откуда знаешь? – брови у соседа поползли вверх.

- Да так, догадался. Все ведьмы одинаковые.

Иван посмотрел на него долгим взглядом.

- Ты смотри, Рома, я бы на твоем месте его выкинул: плохая у него аура.

Роман промолчал. Оба не замечали противного скрипа, издаваемого спускавшим их лифтом: каждый был погружен в собственные мысли.

Выходя из лифта, Иван сказал:

- Ты только поосторожнее с ним, чтобы не развалился: проржавел он очень. А все-таки я бы его выкинул. Ну, сам смотри… просто спится рядом с ним плохо.

Сев в машину, Роман осторожно открыл медальон. Внутри находилась позеленевшая и почти рассыпавшаяся в труху фотография, но середина ее с верхней частью лица сурово смотревшего на него мужчины сохранилась. Это был его прадед – Павел.

Все теперь становилось понятным. Выходило, что он ошибался, считая, что погибают те, кто, как и он, каким-то образом вторгался на ведьмин хутор. Нет! ведьма преследовала потомков его прадеда, и именно тех, кто очень походил на него, потому что прадед и являлся тем самым полюбовником ее любимой дочери, из-за которого она покончила с собой. За грех прадеда расплачивался его род. А значит, вернет Роман медальон или не вернет – все равно пришел его черед.

В эту ночь он спал спокойно: то ли и в самом деле святая вода помогала, то ли ведьма сама пока не докучала. Но под утро зазвонил выключенный телефон. И, как обычно в таких случаях, номер не определился. Роман поднес телефон к уху и криво ухмыльнулся в трубку: «Ну что, не назвонилась еще?! Теперь я буду шутки шутить».

Вечером он снова ехал в Краевку, везя с собой прибор для поиска пустот в земле, позаимствованный по старой дружбе у спасателей. С его помощью он и намеревался разыскать могилу ведьмы.

В Устьяновке его встретили с радостью, и общались уже запросто. А, услышав рассказ о происходивших с ним связанных с ведьмой событиях и о том, что он может найти ее могилу, обрадовались.

- Мы давно уже боимся в тех местах бывать. Жутко там. А когда стемнеет, ведьму можно встретить. Кое-кто раньше видел. Хотели кол ей в могилу вбить, да не смогли ее найти. Иван Шабаршин, давно уже это было, откапывал, да на том самом месте, где она раньше была, ее не оказалось. Как будто исчезла. А Иван потом болел долго, кое-как его отчитали. Так что на рожон лучше не лезть: как бы хуже не вышло, мстить ведь, ежели что, станет. А теперь-то что?! Теперь, коли такое дело, подсобим. Ты только смотри, ведьма вроде как на мысль идет. Это как в старые времена нельзя было произносить вслух «медведь», особенно на охоте, чтобы он не узнал о появлении человека, так и тут так же. Если имя ее произнести, даже в мыслях, явиться может.

- Хорошо. Буду начеку, - согласился Роман, с радостью ощущая теплое чувство единства с этими стариками, вызвавшимися помочь разобраться, наконец, с ведьмой.

А посреди ночи Роман проснулся. Прислушался – может, что не так. Тихо. Неожиданно язык его помимо воли задвигался, произнося «Акси…». Холодея от страха, напряжением все своей воли Роман удерживал рвущиеся с языка последние буквы имени. Они не должны были прозвучать, ни в коем случае. Имя же зудело в голове и билось, билось о сотворенную его собственной волей преграду. Удары были столь сильны и упорны, что Роману стало казаться, будто в голове его все покрывается трещинами, в каждую из которых настойчиво втискивалось запретное слово и ползло, ползло в поисках выхода. Замычав от негодования, Роман с силой ударил себя по лбу и передернулся от боли. Помогло. Боль на некоторое время отвлекла. Но вскоре все повторилось. Просочилась «н», и оставалось прозвучать лишь двум последним буквам. Произнеси их, и все – невыносимое состояние психоза прекратится. Но Роман терпеливо отражал этот ожесточенный натиск. Изведенному непрерывной борьбой, ему стало казаться, что либо у него сейчас что-то лопнет в голове, либо он сойдет с ума. И в этот момент, на его счастье, поднялся дед Степан. Скрипнула кровать за перегородкой, а следом раздались его тяжелые, вразвалочку, как у медведя, шаги.

- Не спишь, Рома? - послышался приглушенный голос.

- Нет, дядя Степа, заходите, - обрадовался Роман так некстати, казалось бы, появившемуся старику.

До утра они уже не сомкнули глаз. Говорили о всякой всячине. О том, как жили в лучшие годы, немного о стариковских болячках, о разъехавшейся во все концы страны родне. А там уже и баба Пелагея подошла. И так душевно поговорили, что Роман пожалел, что нынешнее время не умеет так замечательно просто и вместе с тем тепло общаться. И, оказывается, никакой телевизор не в состоянии так же порадовать душу, согреть ее, высветить, как эти вот старики уходящей эпохи. И неужели и его поколение, и будущие лишились такого жизненного дара?! Какой дорогой ценой приходится платить за современное сытое и ленивое благополучие!

Громко, на всю избу, постреливали в печи поленья. Тепло… благодать... Приятно пахло только что заваренным бабой Пелагеей травяным чаем. Подперев рукой подбородок, как и сами старики, Роман слушал их неторопливую речь и думал о том, какой счастливый день выпал ему в жизни. И старики уже не казались ему простоватыми, как в прошлый раз. Чувство редко испытываемой благодарности переполняло каждую его клеточку: и за то, что отвлекли его пару часов назад, и за такие чудные мгновения жизни, и за что-то еще такое, чего сам Роман не мог выразить и чего вообще не осознает никакой русский человек в такие моменты истины, но, руководимый этим самым чувством, с радостью «положит живот свой за други своя». «Неужели так мало нужно для счастья?» - пронеслось в голове Романа.

На рассвете вышли из дома. Добрались быстро. Дед Степан при приближении к дому говорил все меньше, а складка на переносице становилась все глубже. Не знай кто его, принял бы за сердитого человека – таким сосредоточенно-суровым было его лицо. А уже перед заброшенным домом дед Степан и вовсе замолчал.

- Ну что, деда Степа, вот и пришли, фу-у-ф, - облегченно выдохнул Роман.

- Ну, показывай место, - заговорил, наконец, старик.

Роман набрал номер потерянного им в прошлый раз телефона. Гудки пошли, но нигде, как он ни прислушивался, телефон не звонил. Еще Роман помнил, что внимание его привлекла тогда глубокая трещина, возле которой он прилег, чтобы проверить палкой ее глубину. Наверное, в нее и выпал телефон. Однако земля теперь после дождей разбухла, и той трещины не обнаруживалось. Дед Степан, озабоченно покусывая ус, глядел по сторонам.

- Ты не переживай, Роман, очень уж, а то дело не сладится. Время до темноты еще есть, – совершенно спокойный голос его не выказывал ни тени беспокойства или недовольства.

- А ведь и в самом деле, - приободрился Роман, - чего я так засуетился?

- Вот и хорошо. Не торопись, вспоминай.

Роман спокойно достал из рюкзака прибор и кивнул на две осины, отдельно стоявшие от всех прочих деревьев окружавшего дом перелеска.

- Вспомнил я, дядя Степа: осина росла рядом с тем местом, где я трещину видел. Вот как раз какая-то из этих двух.

Говоря эти слова, он уже двигался с прибором вокруг одной из осин.

- Вот! Есть место! – с радостью указал Роман на бугорок.

Старик молча принялся копать в указанном месте, но Роман тут же остановил его:

- Погоди, дядя Степа! Вот еще одна пустота. Подожди, я еще осмотрюсь.

Дед Степан молча ждал. Наконец Роман указал на бугорок в двух метрах от старой осины.

- По всей видимости, здесь, дядя Степа. Ну что, начнем!

В лесу затрещала сорока, несколько ворон, лениво взмахивая тяжелыми крыльями, пролетели в сторонке и скрылись в лесу. Роман поежился от их противного карканья. Неприятное чувство вдруг сменилось ощущением, что они не одни и кто-то за ними наблюдает. Он огляделся по сторонам – никого не видно. Что-то заставило его посмотреть наверх. На ветке осины сидел крупный черный ворон. Выпуклые, мертвенно неподвижные зрачки его были устремлены прямо на Романа. Он снова поежился и показал крепко сжатый кулак. Ворон не пошевелился. Трудно было понять, жив ли он вообще, если бы не напряжение в его безжизненно-бесстрастном пристальном взгляде.

- Ну вот и нашлась! - голос деда Степана прозвучал неожиданно громко, и торжествующий и сдержанный одновременно. Под небольшим слоем срезанной земли виднелась трещина. – Странно, столько лет прошло, а землица-то почему-то не уплотнилась. Хм…

Над головой мелькнула какая-то тень, Роман вскинул голову – ворона не было.

Проследив за его взглядом, дед Степан покачал головой:

- Улетел ворон. М-да… растревожили мы нечистое гнездо. Теперь либо пан, либо пропал. Либо грудь в крестах, либо голова в кустах. Зацепили мы бесово племя. Ладно, начинай уже, время идет.

Земля была мягкой, Роман работал, не чувствуя усталости. Дойдя до дна трещины, он нашел свой телефон, тот был полностью разряжен.

- Нашлась пропажа, - улыбнулся, наконец, впервые за день дед Степан.

- Да мне он теперь даром не нужен.

Время летело быстро – вечер не за горами. А следов погребения – никаких, хотя яма оказалась уже достаточно глубокой. Роман запереживал. И почти в следующую минуту после того, как он понял, что ошибся, и огорченно замолчал, совершенно перестав переговариваться с дедом Степаном, тот остановился и, наклонившись к земле, стал что-то рассматривать под ногами. Лицо его при этом напряженно вытянулось, окаменело. И вдруг дед Степан улыбнулся, спокойно, степенно, как, наверное, улыбался в старые времена хозяин семьи после хорошего завершения страды. Ткнув лопатой в сгнившую деревянную труху, дед Степан тяжело оперся грудью на черенок и устало выдохнул:

- Ну все, нашли! Вот тебе грабельки, отбрасывай всю эту труху в сторону и собирай кости, ни одну не пропусти, Рома, ни одну. Внимательно смотри, а то как бы беды после не вышло. А я пока вылезу, отдохну: старый уже, сил нет.

Внезапно задуло, и на небе появилась черная туча. Казалось, она питается светом – так стремительно он исчезал с ее приближением. Справа от дома вроде еще светло, а слева - уже мрак.

Роман тщательно рыхлил землю. Давно мучила жажда, наконец он собрался и выбрался из ямы.

- Деда Степа, пить хочу - не могу. А у меня руки хоть и в верхонках, а все равно неприятно после могилы. Вы уж напоите меня, пожалуйста: не знаю, как отмываться буду.

Пока старик поил его из своих рук, мелькнула вдруг темная тень – тот самый ворон опустился в могилу и, зажав в клюве темную кость, взлетел обратно. Дед Степан успел только крикнуть: «Беда! Ворон этот…» - как брошенный Романом вслед вору камень неожиданно для обоих с сильным стуком угодил прямо в цель. Ворон сбился с полета, возмущенно каркнул и выронил кость, а Роман уже бежал к месту ее падения.

- Ищи, - крикнул дед Степан, - а я здесь покараулю.

Между тем начало темнеть. И по мере того как тьма сгущалась, появилось вначале тревожное чувство, а затем и непонятный беспричинный страх. Он рос и гнал вон, куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Роман еле сдерживался, чтобы не выскочить из могилы и не броситься наутек.

- Что, страшно? - прервал молчание старик. – Не дрейфь, сынок, ведьмин час еще не наступил. Место просто поганое. Что, закончил? Все?

Роман тщательно проверил могилу: не осталось ли косточки? Вроде как все нормально. Дед Степан протянул руки к пакету с костями.

- Давай сюда.

Облитые керосином останки полетели в предварительно разведенный огонь. Раздался сильный треск, будто от сломанной крупной ветки, и повалил черный дым. Завоняло керосином и горелой костью.

- Фу, - дед Степан брезгливо скривился, - какая у нее черная душа была. Даже сгореть нормально не может.

- Да уж, это точно, - поддакнул Роман и с брезгливостью кинул в огонь найденный телефон, верхонки и медальон, с усталым оцепенением наблюдая за тем, как тот на глазах оплавлялся и исчезал в пламени.

Это был единственный предмет, вещественно связывавший его с дедом Павлом, но Романа это не расстраивало, потому что взамен у него теперь будет портрет прадеда, переснятый с фотокарточки тети Фроси. И Роман не судил предка за ошибку, он понимал его и чувствовал невидимую связь – в себе самом ли, как-то иначе, но - связь.

Костер догорел.

- Ну вот и все, Роман. Осталось последнее. - Дед Степан разворошил вяло дымившуюся золу, тщательно сгреб лопатой все до последнего уголька, сложил в почерневшую от времени мятую алюминиевую кастрюльку и завернул в полиэтиленовый пакет.

- Постойте, деда Степа, - вспомнил Роман, - давайте обольем останки святой водой.

Лицо деда Степана, и без того сосредоточенное, сделалось еще строже.

- Да ты что, нельзя этого делать! – голос его позвучал громче обычного. - Это же святая вода! Ею баню с туалетом не положено святить, а тут такая мерзость.

- Ну, тогда хотя бы могилу-то можно будет обрызгать? – спросил Роман.

- Ну, это… - задумался дед Степан. – Ну, давай.

Когда яма была засыпана, старик сделал метелочку из сорванной травы и, намочив ее святой водой, три раза брызнул на холм из свежей глины. Роман напрягся, ожидая, что сейчас что-то произойдет, но ничего не случилось, как не случилось ничего и после того, как дед Степан спокойно и буднично забил глубоко в могилу загодя приготовленный осиновый кол.

Уже вечерело. Пора было возвращаться домой. Едва зайдя за дом, они обернулись на громкое возмущенное карканье. Все тот же ворон кружился низко над могилой, но, едва коснувшись земли, резко взмыл вверх. «Кар-р-р!» - еще сердитей закричал он.

- Вот и твоя святая вода пригодилась, - обрадовался дед Степан.

Той же ночью ведьмин хутор сгорел. Зарево пожара было видно и в Устьяновке, а прошедший дождь не дал загореться лесу.