Домоуправляющая компания

Услышав звон ключей, Катя схватила коробку и выскочила в подъезд.

– Здравствуйте! А я ваша новая соседка, это для вас! Приходите вечером ко мне на чай! – выпалила она.

Женщина нервно затеребила сумку, отыскивая ключи.

– Извините, если я вас напугала…

Но соседка уже скрылась за дверью.

Всю неделю после переезда Катя пыталась познакомиться с кем-нибудь – и никто не откликнулся на просьбу. Все местные жители были пугливы и по лестницам не шли, а бежали. На простое «Здравствуйте» эти люди мгновенно прятались за дверями своих квартир, шумно щёлкая задвижками и замками.

Однажды Катя набралась духа и позвонила в соседнюю дверь. Она видела, что кто-то смотрит на неё через глазок – и расхрабрившись, стукнула ещё раз и крикнула:

– Я знаю, что вы там. Не бойтесь меня, я ваша соседка и просто хочу познакомиться!

Свет в глазке исчез, но стоящего выдавало шумное дыхание.

А сегодня ей повезло. Та дверь, за которой только что скрылась женщина в спартанском платье (такое теперь купишь разве что в секондхэнде, да и то не в каждом), раскрылась. Вытянутое, лисье личико показалось из проёма и неожиданно писклявым голосом спросило:

– Вы мне?

– Вам, тут же больше нет никого. – Катя растерялась и пожалела, что завела разговор, потому что незнакомка не выглядела нормальной.

– И это мне? – она хитро кивнула на торт.

– Конечно, – ещё более растерянно отозвалась Катя.

Ей предложили войти и даже налили чай, но он отдавал то ли гнильцой, то ли ржавчиной. Даже торт, к удивлению и стыду Кати, оказался с душком.

– Наверно, просроченный, – разочарованно произнесла она и принялась расправлять смявшуюся этикетку, чтобы выяснить, так ли это.

– Оставьте, милая, – хозяйка накрыла руки девушки ледяной ладонью. – Торт нормальный и чай тоже. Через несколько дней вы привыкнете.

– А вы получили документы? – ранним утром лисье личико заполнило собой всю лестничную клетку, которую заспанная Катя могла разглядеть в глазок. – Вам звонили?

– Кто?

– Впустите меня – я объясню, – бескровные губы открыли ровный ряд остреньких зубов, которые скорее могли принадлежать хищному зверьку, чем человеку.

Катя засомневалась. «В конце концов, она – единственная в этом доме, кто познакомился со мной», – решила девушка и открыла.

Пахнуло уже знакомой гнильцой вперемешку с запахом ржавого железа. В руках у гостьи был свежеиспечённый пирог. Кажется, с вишней. Он выглядел аппетитно – румяный, чуть коричневый по краям, обрамлённый искусными завитушками сливочного крема. Но запах начисто перебивал желание съесть хотя бы кусочек.

– Мы с вами так и не познакомились. Меня Катя зовут. А вас?

– Надежда, – она протянула холодную, чуть влажную ладонь.

– Вы что-то спрашивали про документы.

– Вам должны были звонить. Звонили?

– Кто? – Катя скрестила руки на груди, решив, что новая знакомая не в своём уме.

Соседка не ответила и направилась внутрь квартиры, как будто была у себя дома.

Кате перехватило дыхание от ярости. Он собралась было выставить наглую лису за дверь, как вдруг зазвонил телефон.

– Это они, – с благоговением прошептала Надежда. – Ответьте на звонок. Всё равно не отстанут.

– Да! – рявкнула Катя в трубку.

Безжизненный голос, обладатель которого казался то женщиной, то мужчиной, монотонно забубнил, глотая половину звуков:

– Вы длжны прити сдня к нцати дцати в здание на улце мшнсритлей чтр а. Взмте с сбй пспрт. Вс бдт ждать в кбнте всмдсят всемь. Д свидня.

– Что? – спросила Катя, но звонящий уже отключился.

Она хотела перезвонить, но номер не определился.

– Кто это? – крикнула напуганная девушка соседке.

– Они, – хитро улыбаясь, ответила Надежда. – Я вас провожу. Во сколько они вас ждут?

– Какие ещё они? Что происходит?

– Домоуправляющая компания, – тихонько, так, что Катя едва могла расслышать, ответила Надежда. – Им нужно зарегистрировать вас. Когда они просили прийти?

– В одиннадцать двадцать, – задумалась Катя и безуспешно попыталась вспомнить, чтобы хоть кого-то из её знакомых вызывали в домоуправление для регистрации. – Они что-то сказали про какое-то свидетельство. Чтобы я его взяла.

– В у вас оно есть? В смысле ваше.

– Моё?

– Выписанное на ваше имя.

Катя не могла выговорить ни слова. Всё это здорово смахивало на дурную шутку. Может, в этом доме принято разыгрывать новичков? А по адресу Машиностроителей, 4А проходит посвящение в новые жильцы? Мысль безумная, но это отлично бы объяснило все странности.

– Я зайду за вами в десять тридцать, будьте готовы.

Надежда резко развернулась и пошла к себе, а на Катю снова пахнуло горечью и гнилью. Хотя в этот раз запах был едва уловим. Ей даже показалось, что она его придумала.

– Свидетельство! – грозно потребовала толстая тётка по ту сторону окна.

– Какое?

– О смерти!

– У меня нет такого, – пискнула Катя.

– Тогда в кабинет сто семнадцать! Отдадите им это, – тётка, ни разу так и не взглянув на посетительницу, швырнула на лоток для документов жёлтый листок со круглыми следами от кружки.

Бумажка упала на пол и закрутилась между людей, подхваченная сквозняком. Катя бежала за ней, а люди наступали, и наступали, и наступали на маленький и уже грязный листочек. Очередей было несколько – народ стоял вплотную друг к другу, и бумажка быстро затерялась.

– Я только спросить, – Катя попыталась втиснуться между окошком регистратуры и плюгавеньким мужичком, который что-то робко объяснял крикливой толстой тётке за окном.

Волна возмущения прокатилась по очереди, и Катю откинуло в самый конец. Обречённо она простояла ещё час, проклиная домоуправляющую компанию, которая занимается не пойми чем вместо того, чтобы организовать ремонт в подъезде или сделать парковку для велосипедов. Эти велосипеды дружной горой – штук по пять-шесть – каждый день лежали на первом этаже в подъезде, пристёгнутые к батарее, и мешали пройти к почтовым ящикам.

На часах было уже одиннадцать сорок пять, и ни в какой кабинет номер восемьдесят восемь Катя не успевала. Наконец, очередь рассосалась, и в окошке вновь возникла толстая дама с громоподобным голосом.

– Я потеряла листочек, который вы дали, – пропищала Катя.

– Паспорт! Свидетельство!

– У меня нет свидетельства, – уже даже не удивляясь, автоматически ответила девушка, протягивая паспорт.

– В кабинет сто семнадцать! – гаркнула администраторша и дала ещё один такой же – а может, тот же самый –листок.

В это мгновение в здании завыла сирена – лотки, через которые передавали документы, мгновенно захлопнулись, а очереди потекли на улицу. Катин листочек оказался прихлопнутым защитной стенкой. Она отчаянно пыталась вытащить бумажка, когда откуда-то сбоку вынырнула лисья мордочка и тихонько сказала:

– Ну, это ещё ничего! Я с девяностых хожу. Каждый день, кроме субботы и воскресенья, конечно. То направление потеряю, то документов не хватает и приходится заново собирать, то обед в самый неподходящий момент, а после него – всё с начала. Тут надо уметь прийти первой, да только как ты придёшь первой, если народ сразу после закрытия очередь на улице занимает и всю ночь до утра стоит. Я уж почти всех на лицо знаю. И меня знают.

Катя, наконец, оставила попытки вытащить листок, стукнула со злостью по злосчастной стенке и уставилась на соседку.

– Что будет, если я просто не приду?

– Будут звонить. Потом заявятся домой. Могут арестовать. У меня так мужа арестовали. Он всё поверить не хотел и не ходил оформляться. Просидел пять месяцев в тюрьме и сгинул куда-то. Говорят, – она приблизила к Кате ровные клычки и тихонько пропела, – если тебя арестуют, то ты никогда уже не получишь документов.

– А они так нужны?

– Конечно! А кто же ты без них?

Шли дни, недели, месяцы. Катя едва могла разглядеть себя в зеркало, потому что становилась прозрачной. Иногда девушка выходила на балкон, где нещадно палило солнце, и вытягивала руку вперёд. Сквозь кожу она разглядывала вены, капилляры, кости. Даже кровь была не красной или бордовой, а бледно-алой. Как будто кто-то капнул в воду немного акварели и разлил её по телу.

В восемьдесят восьмой кабинет она так и не попала. До него нужно было обойти сто семнадцатый (повезло лишь через месяц), а потом – умудриться попасть в пятьдесят второй, возле которого каждый день стояло человек по двадцать. Так что проникнуть внутрь не было никакой возможности, пока Катю не осенило.

В этот день она не стала стоять в очереди ночью и заявилась в домоуправляющую компанию к девяти часам утра – через час после открытия. Она зашла в женский туалет, а вышла из него одетая в белый халат. В руках у неё была толстая папочка, а на голове красовались очки без диоптрий. Она уверенно прошла к пятьдесят второму – народ почтительно расходился в стороны, а кто-то даже кланялся. Закрыв за собой дверь, она вытерла пот со лба и обессиленно сползла по стенке.

Внутри двое в таких же халатах пили чай с печеньем и вели неторопливую беседу.

– Коллега, я думаю, форма номер сто двенадцать не вполне подходит для того, чтобы пациент после её получения мог быть направлен прямиком к нам. Мне кажется, целесообразней было бы отправлять их в седьмую палату, чтобы там они получили уже сто двадцать восьмую форму, а уж после этого шли сюда.

Солидный дяденька с огромной белой поварской шапкой на голове отпил чай, отставляя в сторону мизинец с удивительно длинным ногтём, и неторопливо ответил:

– Вы мыслите недостаточно глобально, коллега. Наш кабинет – предпоследний, а значит, пациент, дошедший до нас, должен быть изучен со всех сторон. Я считаю, им необходимо заполнять форму от тридцать шестой и вплоть до двести одиннадцатой. Тогда у нас было бы намного меньше случаев возврата. Вы только представьте, с какой надеждой они приходят. А мы отправляем девять из десяти обратно. Если бы им удалось собрать все формы, то эта цифра была бы значительно ниже. Скажем, пять из десяти.

Молодой врач слушал пожилого с открытым ртом (впрочем, как и Катя), а когда тот закончил, вскочил и неистово зааплодировал.

– Прекрасно, коллега! Мы так и сделаем! Изящное решение, просто изящное.

– Э-э… Гхм, – кашлянула Катя, пытаясь обратить на себя внимание, и протянула им папку с документами.

Старенький врач, кряхтя, забрал папку и принялся изучать её содержимое. Его коллега неотрывно глядел на девушку.

– Уважаемая! А вы уже были здесь?

– Девять раз, – соврала она и даже не покраснела.

– Хм, – недоверчиво проскрипел старичок в поварском колпаке. – У вас нет формы двести одиннадцатой, и сто восемьдесят второй, и девяностой, и тридцать пятой. Где они? – затонированнные очки с переносицы чуть соскользнули вниз, и Катя увидела его белки без зрачков и радужки.

– Так ведь не просили…

– А теперь просим! – гаркнул старик и ловким движением вернул очки на переносицу. – С этой самой минуты просим! Заберите свои бумажки и всем – всем! – скажите, чтоб шли обратно и делали формы двести одиннадцатую, сто восемьдесят вторую, девяностую и тридцать пятую! Никого без них не принимаю! Ишь ты, распоясались мне тут!

– Коллега, – тронул старика за рукав молодой врач, – строго говоря, пациентка появилась в кабинете раньше, чем вы усовершенствовали систему. Поэтому чисто технически – я подчёркиваю! чисто технически – она не попадает под нововведение, хоть оно уже и вступило в силу.

– Хм, – протянул солидный доктор и махнул рукой. – Молодёжь! Что с вас взять! Вот вам форма номер три, – он протянул Кате листок вместе с её папкой, – отправляйтесь в кабинет пятнадцать. Оттуда вас направят в восемьдесят восьмой.

– Господи! – взмолилась Катя и попозла к доктору на коленях, – господи! Спасибо вам! Спасибо!

Она едва не принялась целовать искорёженные артритом руки, которые, по всем законам учения о человеческом теле, не могли держать карандаш, а уж тем более писать что-то, но тем не менее делали это.

– Ну всё, идите, а то мы у вас форму номер три заберём, – гавкнул старик, хотя по его лицу видно было, что он немало польщён подобострастием пациентки. Особенно на фоне всех остальных, которые кричали, ругались и даже, что было уж совсем непозволительно, материли докторов на чём свет стоит.

Катя выпорхнула из кабинета и подумала, что, стоит ей чуть подпрыгнуть вверх, и она полетит. В небо – такое синее, что теперь ей приходилось надевать тёмные очки, иначе глаза болели и слезились. Из-за этого она постоянно щурилась, и вокруг глаз и носа залегли глубокие морщины.

К тому времени, как Кате удалось пробиться через очередь в регистратуре и получить направление в кабинет номер пятнадцать, её кожа стала такой тонкой, что, стоило ткнуть в неё чем-то вроде ручки или вилки, как она лопалась и слезала.

– Это нормально, – сказала Надежда и закатала рукав.

Кате почудилось, что на руке соседки распустились розовато-лиловые цветы – махровые, пушистые. Их сердцевинки отдавали фиолетовым.

– Хотя у тебя что-то рановато. Сколько времени прошло?

– С чего? Как я переехала? Полгода где-то.

– Переехала, – повторила Надежда, и её глаза затуманились, на мгновение став такими же белыми, как были у солидного доктора. Катя моргнула, и Надежда вновь стала Надеждой.

Все заботы – поиск рабочего места, общение со старыми друзьями и даже оплату счетов – пришлось отложить на неопределённое время. Катя пыталась звонить родным, но трубка не издавала ни одного гудка. Она просила телефон у Надежды, но у той оказался только старый домашний аппарат с диском из цифр, который надо было крутить – Катя в жизни таких не видела. Впрочем, он тоже не работал.

– Ничего не получится, пока ты не попадёшь в кабинет восемьдесят восемь, – в который раз повторила Надежда, наблюдая за очередной попыткой Кати прорваться сквозь пелену миров к оставленным друзьям и родным.

Катя пыталась даже сбежать, но стоило отойти буквально на квартал от дома, как вдруг она оказывалась перед собственным подъездом. И ничего не оставалось, кроме как вернуться в квартиру и изо дня в день штурмовать домоуправляющую компанию.

Сегодня её ждал кабинет номер пятнадцать – предпоследняя инстанция. Катя повторила старый трюк с белым халатом и проникла внутрь. Двое докторов и тут вели важную, медлительную беседу.

– Коллега! Я подозреваю, что пациенты умело скрывают от нас важную информацию. В частности, как мы можем обслуживать тех из них, у кого нет на руках свидетельства о смерти? А что, если это засланные противником агенты? Необходимо проводить расследование от а до я, чтобы доискаться правды. Для этого, полагаю, нам необходимо организовать дополнительную компанию и назвать её, скажем, смертоуправительной.

Пожилой доктор, поправляя очки на переносице, отпил из кружки, отставляя в сторону мизинец с таким же длинным ногтём – или тем же самым – и чинно ответил:

– Согласен, коллега. В этот раз я полностью с вами согласен! Вы начинаете проявлять профессионализм и мыслить глобально. Достойная смена!

Молодой врач, так похожий на доктора из пятьдесят второго, но слегка постаревший, глянул на Катю строгим, внимательным взглядом:

– Почему вы в халате?

– У меня одежды больше нет, – пискнула Катя и на коленках поползла к нему, держа в вытянутых, дрожащих руках папку с документами, направление и заветную форму номер три.

Солидный старик интеллигентно склонил голову вбок – шея его оглушительно хрустнула – и вперился белыми, лишёнными и зрачков, и радужки глазами в пациентку:

– А у вас свидетельство о смерти есть?

– Н-нет.

– Тогда мы ничем не можем помочь! Отправляйтесь в регистратуру и скажите, что нами учреждена смертоуправительная компания – я верно сказал, коллега? – молодой врач важно кивнул, – которая должна разобраться, почему вы, не имея свидетельства о смерти, заявились в домоуправляющую компанию и пытаетесь попасть в восемьдесят восьмой кабинет! Как только смертоуправленцы – коллега, я полагаю, мы можем именовать так специалистов новой компании? – молодой снова кивнул, – так вот, милочка, как только наши смертоуправленцы выяснят, почему у вас нет свидетельства о смерти, установят все обстоятельства, просмотрят результаты вскрытия, если таковое имело место, и выпишут вам новое свидетельство, тогда и приходите!

Катя едва не задохнулась от отчаяния и заблеяла:

– Но я… Но ведь я… Раньше, чем смертоуправленцы… Я ведь на минуту раньше… Я… Вскрытие?

Молодой доктор с сожалением посмотрел на неё и очень важно заявил:

– Считаю, что такие действия в отношении пациентки будут неправомерными.

Очки пожилого доктора от возмущения съехали с переносицы, и он точным движением вернул их на место. Очки были такими же, как у врача из пятьдесят второго – или теми же самыми – только с прозрачными стёклами.

– Мы, – повысил голос молодой, – приняли пациентку раньше, чем учредили смертоуправительную компанию, а значит, к пациентке необходимо применить старые правила. Раз уж она попала в кабинет, то мы обязаны её препроводить в восемьдесят восьмой вне зависимости от наличия у неё свидетельства о смерти!

– Ваши логические умозаключения, коллега, вводят меня в деменцию, – заявил старик. – Поступайте, как знаете. Хотя, будь моя воля, я бы отправил её к смертоуправителям, чтобы избежать дополнительного риска.

Молодой врач подмигнул Кате и принялся заполнять последнюю форму, с которой она должна была попасть в тот загадочный кабинет номер восемьдесят восемь.

Доктор неловко ударился локтём о спинку стула – и предплечье безвольно повисло, покачиваясь, как маятник, а слабые пальцы рук выронили ручку, которой он писал.

– Я помогу, – сказал старик и, кряхтя, пошаркал в сторону коллеги.

Кость вправили довольно быстро, и заполнение формы продолжилось. Несколько раз молодой врач украдкой взглянул на Катю. Его глаза были всё ещё голубоватыми, хотя иногда – особенно, когда лучи солнца падали ему на лицо – на них виднелся белёсый обволакивающий слой.

– А вы тут давно? – тихонько спросила Катя, усевшись прямо на полу возле его ног.

– Трудно сказать, но уже замещаю главного в этом кабинете, – гордо ответил тот, – а в восемьдесят восьмом я и сам главврач.

– А как вы сюда попали?

– Да вот так же, как вы попадёте. Только вам ещё кабинет восемьдесят восемь пройти, но я уж вас запомню и пущу. Нечасто увидишь, чтобы человек всего за полгода дошёл до пятнадцатого, – он размашисто расписался и с силой шлёпнул печатью по пожелтевшей бумаге.

Следующим утром Катя надела лучшее из платьев, что ей удалось найти. Вместе с Надеждой они всю ночь латали невесть откуда появившиеся дыры на красной атласной ткани и завивали Катины локоны, львиная часть которых уже выпала – всё по тем же неизвестным причинам. Ровно в восемь утра нарядная, красивая Катя стояла в самом хвосте очереди в регистратуру.

– В восемьдесят восьмой, – радостно объявила она толстой тётке по ту сторону окна и бросила папку в лоток для передачи бумаг.

Недовольная регистраторша дважды проверила документы. Отбросив волосы со лба, которые от этого движения руки попросту оторвались от черепа и плавно опустились на пол, она протянула взамен папки маленький жёлтый билетик.

– Восемьдесят восьмой! – гаркнула она, и очередь замерла.

Каждый проводил Катю завистливым, тоскующим взглядом. Из толпы вылезло аккуратное лисье личико и, обнажив пожелтевшие клычки, заявило:

– Была рада знакомству!

Катя пожала холодную, чуть влажную ладонь и отправилась в загадочный кабинет.

Это была единственная дверь в домоуправляющей компании, возле которой не было очереди. И единственная, которая была выкрашена не в успокаивающий светло-салатовый цвет, а в насыщенный зелёный. Раз уж на то пошло, то на этом этаже вообще больше дверей не было. Катя робко постучала и вошла.

– А вот и вы! – уже знакомый врач радостно пошёл ей навстречу, сердечно пожал обе руки и показал на стул напротив, – присаживайтесь.

– Итак, – он сощурился, достал из кармана халата очки с затемнёнными линзами и водрузил их на нос.

– Вы так постарели, – ляпнула Катя.

– Да-да. Все мы стареем. И вы вот, дорогая Катерина, несмотря на платье и причёску, выглядите совсем иначе, чем в нашу последнюю встречу, а ведь она была только вчера, – он ласково улыбнулся и коснулся её волос. – Стоит мне потянуть за этот чудесно завитый локон, как он – держу пари – просто сойдёт с вашей головы. Но я этого делать, конечно, не буду. Всё должно идти своим чередом. Итак, – повторил он и стал серьёзным, – вы работали кассиром, верно?

– Д-да…

– И подворовывали продукты, так?

Катя попыталась покраснеть, но вместо этого кожа, которая давно приобрела серый оттенок, стала зеленоватой.

– Ага! – довольно продолжал доктор. – Также вы были замечены с постоянных беседах с коллегами на рабочем месте и в грубости покупателям. Будете отпираться?

– Н-нет…

– Но это, впрочем, мелочи. Они нужны, так сказать, для составления вашего полного портрета. Вы состояли в связи с женатым мужчиной и лелеяли надежды увести его из семьи. Не волнуйтесь вы так, – он легонько похлопал Катю по руке, – это за каждой второй водится, если не первой. Посему мы и наказание смягчили. Главное ведь в другом. Вот вы никого не убивали?

– Н-нет…

– Хотели убить, может, но не получилось?

– Н-не хотела…

– Ну вот, – он потёр руки, и одна из кистей вывернулась в обратную сторону.

Ловко вернув её на место другой рукой, он продолжил:

– Если бы вы убили кого, то отправились бы работать в морг, а там – уж поверьте мне – ну оч-чень неприятно! А за вами лишь прелюбодеяние, которое свойственно человеку, так сказать, заложено в его природе. Вообще, я могу вменить вам ещё и те жалкие крохи, которые вы утащили со склада в магазине. Но ведь это такая малость! Было бы несправедливо с моей стороны обвинить вас в воровстве и отправить работать на человекобойню, ведь там трудятся в основном те, кто украл миллион или два миллиона. Или, например, квартиру у беззащитного старика. Вы миллиона не крали?

– Не крала.

– А посему я вас отправляю в регистратуру. Одна из наших работниц скоро уходит. Толстая такая и кричит.

– Да они все там толстые и кричат, – буркнула Катя, не желая для себя такой участи.

– Ну, эта как-то особенно кричит, – доктор задумался, – вот она вас и обучит, а потом спокойно уйдёт.

Он встал и важно, чуть прихрамывая, пошёл к дальней стене кабинета, где стояла допотопная стенка. Взяв небольшой табурет, доктор встал на него, открыл верхний шкафчик и достал оттуда белый халат и поварский колпак, а также стопку пожелтевших листов.

– Это вот ваше, приступаете сегодня, – лучезарно улыбнулся он, выпроводил недоумевающую Катю в коридор и сел за стол.

Перед ним появилась чашка чая с изящной ручкой. Врач аккуратно просунул в неё указательный и средний пальцы и поднёс пахнущую ржавчиной и гнильцой чашку ко рту, оттопырив мизинец, ноготь на котором быть чуть длиннее, чем следовало.