Мымра

Симулятор отношений

В тот вечер содержимое бутылки идеально встроилось в мембраны моих нейронов, нарушив работу нервных клеток. Нет, я не алкоголик, просто был повод, даже два, а, точнее, три. Хотя, это уже не важно.

– Первый тост за молодых! – Платон Бухнин поднял стакан.

Родители дали сыну имя философа, надеясь, что оно перетянет на себя проклятие говорящей фамилии. Мой друг вырос хорошим человеком, но от спиртного не отрекся. Просто, следуя заветам предков и благородному своему имени, со студенческих лет пил исключительно дорогой виски и коньяк. Ради удовольствий он был готов много работать, и к тридцати годам Бухнин, отрастив бородку и пузо, стал исполнительным продюсером в издательстве компьютерных игр.

– Плут, – по привычке я звал друга студенческим прозвищем, – Варя ушла от меня.

Бухнин хмыкнул и, не опуская тяжелую руку, невозмутимо продолжил:

– Тогда за мою победу в споре. Прости, Григорьев, но ваши отношения были обречены, – Платон залпом осушил стакан и с грохотом поставил его на стол. – Благодаря тебе Кирьянов проспорил мне бутылку «Реми Мартен»!

Я молча выпил, удивляясь финансовой и психологической проницательности Бухнина, и тепло напитка разлилось по уставшему телу. Я расслабился, принимая форму кресла под мягким освещением полутемного бара.

– Ну, быстро говори, почему расстались и закроем эту тему, – Бухнин спешно разливал по второй.

– Сказала, что мы говорим на разных языках, что я домосед, мизантроп и волосатая обезьяна, которая считает себя умнее других, – я лениво отвечал, почесывая двухдневную поросль на своем лице.

Бухнин прыснул от смеха:

– Молодец девчонка. Лучшее определение программиста, которое я слышал. Григорьев, ты не расстраивайся, считай, она тебе жизнь спасла. Моя змея с меня живого теперь не слезет, – Платон вздохнул, и на мгновение в его глазах отразилась тоска бесконечно женатого человека. – Ты просто не настроил с Варей пользовательский интерфейс. С играми у тебя получается лучше, чем с людьми. Меняем тему! Давай же спроси меня! Тебе же не терпится все узнать!

Если честно, мне было плевать, как прошел запуск игры, над которой наша студия два года проработала на аутсорсе у компании Бухнина. Но, чтобы потешить самолюбие друга, спросил:

– Значит, ты успеваешь перевести первый миллион и смыться из страны? Лови момент, пока игроки не дошли до моего фатального бага, скрытого от бета-тестеров.

Бухнин прищурил глаза и погрозил мне пальцем, вымазанном в белом соусе:

– Удача на нашей стороне. Первые игроки, наша «Золотая когорта», вдвое увеличили трафик сайта, доходность идет вверх. Мы приближаемся к кривой самоокупаемости, – он снова поднял стакан с толстым дном, наполненным ровно на два пальца.

– Ты чертов гений, Бухнин, или извращенец. Твой симулятор развития отношений между углеродными существами просто прелесть!

– Между человеком и другими возможными формами внеземной жизни, – уточнил довольный Платон, – давай еще по одной, и я все расскажу. Собственно за этим я тебя сюда и вытащил.

Да, про пользовательский интерфейс с Варей Бухнин не соврал. Она, конечно, тоже была права. Мы были друг для друга инопланетянами, и любой симулятор отношений просчитал бы наш скорый разрыв. Хотя я надеялся, что Варя примет мой внутренний код и не станет переписывать его под себя. Она же не программист, в конце концов. Просто филолог с длинными ногами и беззаботной улыбкой, умеет готовить, но не кодить.

Моя беда заключалась в том, что мне нравились утонченные девушки, которые не отягощали свои мозги изучением языка машин.

Бухнин наконец-то забыл про восторженные тосты, и какое-то время мы просто сидели и таращились на сцену. Фигуристая вокалистка медленно покачивала бедрами под блюзовый ритм и что-то пела про неразделенную любовь и одиночество. Нам стало скучно. Прихватив с собой вторую бутылку, мы сели в такси и уехали в ночь гулять по спящему городу, а в финале оказались на кладбище, где Бухнин изливал душу:

– Ты не представляешь, как она хороша! С глазами, полными презрения, и полуулыбкой, обещающей раскрыть тайны Вселенной, черных дыр, а заодно и все немыслимые удовольствия, – говорил он с горящими пьяными глазами на фоне крестов и звездного неба.

– Так это она вдохновила тебя на концепт игры?

– Их разработка открывает в тебе творческую жилу. Это просто фантастика. Я за время, что пробыл там, такого понапридумывал! Но рассказать всего не могу. Старик, ты все равно не поверишь, пока сам не увидишь. Ты вернешься другим человеком. Мы с тобой такие игры замутим!

– К чему это ты ведешь? – я насторожился.

– Вылетаем сегодня утром. Я и билеты купил, и договорился о твоем приезде.

– Куда?!

– Друг ты мне или не друг, в конце концов? Это мой единственный шанс снова ее увидеть. Я когда уезжал, она просила подобрать талантливого кодера. Я два года ждал, пока ты проект доделаешь. А теперь все, пора. Или сейчас или никогда!

– Ты типо меня в командировку отправляешь?

– Нет, туристом на месяц. Официально ты едешь отдыхать. Сам с тобой поеду, мой багаж ждет в аэропорту, так что поехали за твоим паспортом и шмотками. Откроем у тебя третий глаз.

– Вот этого не надо. Ты знаешь, я против эзотерики.

– Там этого и не будет. Научная лаборатория, международная, засекреченная. Больше сказать не могу, не люблю рисковать своим капиталом и свободой. Сам все увидишь.

Мы заскочили в мою квартиру, и в четыре утра, непротрезвевшие, оказались в аэропорту у стойки регистрации. Я посмотрел вверх и прочитал надпись на табло.

– Улан-Батор?! – я не верил своим глазам и с явным недовольством уставился на Бухнина.

– Ну, а что такого?! Да, мы летим в Монголию, на гору Товхон, в монастырь святого, между прочим, не побоюсь этого слова, Занабазара.

– Бухнин!!! Какого еще базара?! – я бросил тяжелый рюкзак на пол мимо весов.

Сотрудница аэропорта настороженно посмотрела на нас.

– А ты что, рассчитывал на Кремниевую долину?

В общем, с этого момента я стал безнадежно трезветь и мой энтузиазм по поводу поездки таял вместе с алкоголем в крови. А тут еще в самолете у Плута как назло зазвонил мобильник. Он посмотрел на монитор и нахмурился, взял трубку и начал слушать, схватился за сердце, где был кошелек, потом за горло и сквозь зубы процедил:

– Какая к черту командировка, я сейчас же выезжаю в офис!

Платон громко выдохнул, засунул телефон в карман джинсов и упавшим голосом произнес:

– Старик, у нас международная сделка срывается. Не прощу себе, если мои остолопы ее провалят. А ты поезжай, второго шанса уже не будет. Там такие технологии! Ты знаешь, Григорьев, я врать тебе не стану. Потом еще спасибо мне скажешь, – с этими словами Плут крепко обнял меня и побежал из самолета.

Объявили команду на взлет, и я обреченно пристегнул ремни. Растерянный, сидел я у иллюминатора и смотрел, как подо мной исчезает аэродром и раскрывается небосвод. Тут до меня стало медленно доходить, какого черта я здесь делаю. Никогда больше, ни при каких обстоятельствах я не стану пить с Бухниным.

После взлета мне пришло сообщение с заверениями Платона, что через пару дней он примчится меня проведать. Немного успокоившись, я просмотрел несколько статей про «Храм счастливого одиночества и место творчества Ундур-гэгэна», съел предложенный завтрак, и уснул.

Соёмбо

– Улан-Батор, пора вставать.

– Очень, приятно, но я не Улан.

– Конечно, Тимофей Викторович! Самолет приземлился в столице Монголии Улан-Батор и командир объявил посадку, – стюардесса говорила со мной будто с ребенком.

– Черт!

Голова не болела и не кружилась. В принципе я был бодр и чувствовал себя нормально, вот только бы еще поспать. Твердо решил, что поеду в гостиницу и буду ждать там Бухнина. Мне все-таки хотелось увидеть эту секретную лабораторию, которая, по словам Плута, выводила мозги на новый уровень развития. В принципе все нормально, обратный билет лежал в кармане, деньги были, почему бы и не познакомиться с монгольской культурой?

Выходя из зоны прилета, я лениво оглядел встречающих и будто ударился лбом о железные ворота, а именно в табличку с надписью «Тимофей Григорьев», которую держал в руках огромный чернобровый мужик в косухе. Я решил избежать общения и проскользнуть мимо. Но громила пошел наперерез.

– Тимофей Викторович, здравствуйте. Как долетели? – с улыбкой отчеканил он дежурную фразу.

– Спасибо, хорошо – ответил я на автомате, и запоздало понял, что притворяться, что я не Григорьев теперь бессмысленно. Тяжело вздохнув, поправил на плече давившую лямку рюкзака, и отдал себя на милость монгольского богатыря.

– Октай, – произнес встречающий и крепко сжал мою руку.

С вежливым конвоиром мы вышли под палящие лучи степного солнца, дошли до зоны парковки, где нас ждал его высокий жеребец, внушительных размеров черный внедорожник.

Октай улыбнулся и открыл дверь в царство кондиционера, холодильника и кофе-машины. Молчаливый водитель, мягкий просторный салон, еда и сон – это все, что мне требовалось. Варя в этой ситуации завалила бы всех вопросами, пока не выяснила подробную программу визита, выпытала бы все явки и пароли. В вопросах поездок она настоящий «контрл-фрик». Я же молчу до тех пор, пока меня все устраивает.

Перекусив сэндвичами, я провалился в сон, будучи уверенным, что меня везут в гостиницу. Но когда открыл глаза, то увидел, как за окном машут мохнатыми зелеными лапами сосны, а на горизонте маячат высокие горы.

Наверное, лицо мое выражало некоторую степень удивления, потому что Октай засмеялся в зеркале и предложил сделать остановку, чтобы размять ноги.

Вечерело, было довольно прохладно. Мы молча стояли посреди леса и гор. Один – черноглазый, загорелый и коренастый, сын суровых степей. Другой – светловолосый, бледный и поджарый, сын офисных прерий.

Я с завистью вдыхал крепкий аромат сигарет Октая, но держался, так как бросил курить год назад.

– Вооон, – показал рукой мой сопровождающий в сторону склона горы, – видишь, развевается синий хадаг, символ нашего неба?

– Нет, – я никак не мог разглядеть ничего похожего на нечто развевающееся.

– Хадаг – это знак уважения. Ленты висят вдоль тропы, ведущей к монастырю Тувхэн-хийд. Он стоит на горе Товхон на высоте выше двух тысяч метров. Место это окружено лесом и видно его только с юга. Храм был построен в 1654 году на девятнадцатилетие Дзанабадзара, первого богдо-гэгэна Монголии.

– Первого кого?

– Богдо-гэгэн, светлейший Владыка, глава буддийской общины Монголии, – Октай говорил с важным видом, было заметно, что роль экскурсовода ему нравилась. И я уже сильно сомневался в том, что передо мной стоит обычный водитель.

– И что, крутой мужик был этот святой? – я замерз и решил, что экскурсионную вводную пора сворачивать.

– Дзанабадзар – это не миф, а реальный человек, скульптор, художник, ученый, – мне показалось, что я слегка разозлил Октая, который резким движением затушил сигарету и аккуратно положил бычок обратно в пачку. – Богдо-гэгэн разработал письмо «Соёмбо», использовав написание слева направо, а не вертикально, как было до этого. Монахи стали переводить научные и художественные тексты с помощью соёмбо на монгольский язык. Это повлияло на нашу культуру. Эмблема соёмбо стоит на нашем флаге и на деньгах, – Октай достал из кармана куртки кошелек и протянул мне зеленую купюру в пятьсот тугриков с изображением Чингиз-хана. ­– Смотри справа от портрета.

– Символы огня, солнца и луны, две рыбы, не смыкающие глаз, степь, ворота, и острие, направленное на врагов, – купюра быстро вернулась к удивленному владельцу. Кое-что о Монголии я все-таки знал. Спасибо, еще, что Октай не стал рассказывать мне про Чингиз-хана, а то пришлось бы его перебивать, а это уже было бы совсем невежливо.

– Так вот, – невозмутимо продолжил рассказ экскурсовод, – ритуальный хадаг висит, чтобы показать дорогу к храму тем, кто по завещанию Дзанабадзара идет пешком последние три километра.

– А почему мы едем на машине?

– Ты хочешь очиститься от грехов и отправиться вверх по горной тропе? – Октай с вызовом поднял густые брови.

– Нет уж, спасибо. Я не буддист.

Октай ухмыльнулся и пошел к машине. Туристическая вводная к моей радости закончилась. Я отошел за джип, в заросли священного места, совершил свои мирские дела и вернулся. Сзади на сиденье лежала черная папка.

– Это Соглашение о неразглашении информации, прочитай. Если все понятно, то подписывай.

Октай больше ничего не рассказывал, а только внимательно смотрел вперед. Я бросил попытки разглядеть дорогу и понять логику движения джипа. Сотовой связи и интернета не было, а хвойный лес постепенно исчезал в вечернем сумраке. Ничего не оставалось, как погрузиться в чтение нудного документа. Его смысл сводился к одной мысли: драгоценная коммерческая тайна, в которую меня решили посветить благодаря рекомендациям Бухнина, охраняется сурово и за ее разглашение меня ждут долгие годы заточения в степях Монголии. Болтуном я никогда не был, поэтому спокойно пролистал договор и подписал его.

Мамфорд

Она не была красавицей. За эти два года либо у Бухнина разыгралось воображение, либо образ роковой женщины унесло ветром в степь. Но одним фактом я был ошарашен и сбит с толку. Передо мной стояла точная копия Мымры, так в школе мы прозвали молодую учительницу по информатике.

Слегка сутулая, руки спрятаны в карманах длинного трикотажного пиджака, мешковатая юбка чуть ниже колена, спортивные туфли. Очки в тяжелой оправе скрывали черные брови. Темные волосы заплетены в косу. Нет, информатичка не была страшной, я бы назвал ее симпатичной, просто она скрывала свою внешность. Угадать ее тайну могли лишь те, кто фанател от кодировки, алгоритмов и языков программирования – для нас Мымра на своих уроках превращалась в цифровую фурию, богиню. Но после звонка глаза ее гасли, демоническая улыбка исчезала, и она возвращалась в образ Мымры. Равнодушные к информатике всегда видели в ней лишь угрюмую и косноязычную женщину.

– Кира Мамфорд, – Мымра из далекого прошлого протянула мне тонкую руку.

– Тимофей Григорьев, – я пожал ее холодные пальцы и не удержался от вопроса, – это вы два года назад работали с Платоном Бухниным? Он сказал, что меня должна встретить его коллега, но имени не назвал.

– Вы подписали соглашение?

– Конечно, – я протянул ей черную папку.

– Да, это была я.

– Простите, просто я никак не ожидал здесь встретить американку, – мне бы прикусить язык, но мозг мой окоченел от холода. Эта Кира Мымровна пробудила во мне любопытство.

– Отец англичанин, мать монголка, – хмурая женщина взяла папку и пошла от меня прочь, тихо добавив, – можно на «ты».

Октай пожал мне на прощание руку и его джип исчез в зарослях леса, а я с рюкзаком за спиной, как горный козел, помчался за зазнобой Бухнина. И было мне как-то не по себе. Далекая Монголия, а я уснул в машине и даже не видел, куда меня везут, какой-то горный лес, скалы, ночь. Один со странной девицей, я снова посмотрел на телефон – сети не было. Я, конечно, люблю приключения, но только когда они в стиле RPG, а я сижу перед монитором в теплых тапках. Бухнин, куда ты меня втянул?

В темноте я чуть не натолкнулся на Киру, она внезапно остановилась перед железными дверьми высокого ящика, скрытого в зарослях. Инстинктивно я отпрыгнул назад, чтобы осмотреть конструкцию. В этот момент двери разъехались в стороны, выпуская наружу мягкий свет.

– Не переживай, Григорьев, – раздался спокойный голос Мамфорд, – это лифт. Ты никогда не был в убежищах?

– Да я прошел все Убежища! В Фоллауте. У этого какой номер, здесь делают супермутантов или гулей?

– Тимофей, у тебя слишком разыгралось воображение.

Мымра вошла в лифт и улыбнулась. Это было неожиданно и в некотором смысле даже мило. Я впервые увидел Киру при нормальном освещении и понял, что не так уж она напоминает нашу информатичку. И я шагнул. Шагнул вперед, потому что бежать назад было бы, может, и логично, но тоже страшно. А главное, что я потом скажу Бухнину? Что испугался каких-то мутантов? Нет уж. Пусть моя гибель будет на совести Плута. Двери закрылись и лифт плавно поехал вниз.

Мы вышли в прямой и светлый коридор. Стены его были гладкими, с металлическим холодным блеском. Было тепло, но меня потряхивало и знобило, видимо, от волнения и страха. Через несколько сотен метров мы подошли к закрытой двери.

– Кира, – я преднамеренно медленно произнес ее имя, чтобы случайно вслух не сказать «Мымра», – а какова вероятность, что по истечении тридцатидневного безвизового пребывания в Монголии я вернусь на Родину?

Мамфорд не улыбалась:

– Могу гарантировать, что ты покинешь нас другим человеком.

– Вот этого я и боюсь.

– Хорошо, что ты можешь признаться в собственных страхах. Но, если ты не уверен, что хочешь узнать, что находится за этой дверью, мы развернемся назад, я позвоню Октаю, и он отвезет тебя в аэропорт. Хочешь?!

– Ты принимаешь меня за маленького мальчика? Открывай же ящик Пандоры, я готов!

Бункер

Не знаю, как более точно описать то, место, в котором я оказался, но к такому я был не особо готов.

В огромном помещении круглой формы было светло как днем, чистый свежий воздух бодрил и придавал сил, пахло морем. В центре красовался аккуратный стол с ноутбуком. Кира села на единственное кресло, разложила мою папку и стала вбивать какие-то данные, не обращая на меня внимания. С деловым видом я обошел круг и насчитал восемь дверей, включая ту, через которую мы вошли. Это было нетрудно, так как все они были пронумерованы.

– Гостевая комната находится за дверью с номером три, столовая под номером четыре, следующая дверь ведет в фитнес-зал, бассейн и сауну, шестая – в ботанический сад. Сегодня отдыхай, а завтра ровно в семь утра я жду тебя за седьмой дверью. Спокойной ночи.

Мымра встала и направилась к двери номер два.

– Я думал, мы поужинаем вместе, – сказал я вежливым голосом, хотя сам внутри кипел от ее холодного бюрократического общения. – Или, можно познакомить меня с твоими коллегами? Сколько здесь людей?

– Только ты и я, – прозвучал равнодушный ответ. – Мой рабочий день закончился, увидимся завтра.

– Спокойной ночи, – пожелал я упавшим голосом, глядя, как Мымра исчезает за дверью.

Я постоял пару секунд на одном месте, затем бросил рюкзак и сел в кресло, достал зарядку от телефона, но подключить ее к ноутбуку не получилось – он не реагировал, да и разъемов не было, как и розеток. Дела… Тундра какая-то, а не Монголия.

Взял рюкзак и отправился в свои апартаменты через очередной длинный коридор холодных стен. Меня ждал стандартный одноместный номер. Я облазил каждый сантиметр комнаты и душевой. Ни одного провода, ни одной розетки. Злой, вернулся в центральный зал и направился в столовую, снова через коридор. Стол, четыре кресла, линия раздачи, экран меню. Ни одной розетки, никаких дверей. Заказал кофе и пиццу, поел и немного успокоился. Вернулся в центр, зашел в следующую дверь и, пробежав очередной тоннель, вошел в фитнес-зал: тренажеры, бассейн с дорожками, сауна. Ни одной розетки, черт бы их всех побрал! Вернулся в центр. Новый коридор. Комната, погруженная в зеленый свет, цветы, кусты, небольшие деревья, журчание воды, запахи травы. Розеток нет.

Остальные двери, кроме входной, закрыты. Какого лешего?! Я схватил ноутбук, вертел его, изучал, но так и не смог включить.

Уставший вернулся в комнату, прилег, и, конечно, уснул. Разбудил меня громкий стук. Мымра стояла на пороге и спокойным голосом проговорила:

– Тимофей, ты тратишь впустую свое и мое время. Жду тебя через тридцать минут.

Я сел на кровати, прогоняя остатки сна и пытаясь вспомнить что-то важное:

– У меня был один вопрос, подожди.

– На все вопросы я отвечу через полчаса, – Мымра быстро исчезла за дверью.

– Где розетки?! – я заорал во всю глотку. И готов был поспорить на что угодно, что в этот момент Мымра злобно улыбнулась.

Рукопись

– Что это? – вопрос вырвался сам собой, я напрочь забыл про проклятые розетки, телефон и интернет.

– Библиотека. Нравится? – Мымра сидела за широким столом и светилась от счастья. Такой я ее еще не видел.

На ее указательном пальце я разглядел тонкий прозрачный наперсток, она водила им по страницам толстой тетради с рукописным текстом, а в это время на экране бежали символы неизвестного мне кода.

– Да! Объясни мне, что это? – я сел рядом в кресло и уставился в монитор.

Я знал несколько сотен языков программирования и в принципе достаточно хорошо разбирался в основных парадигмах, чтобы понимать конструкции в остальных языках. Но тут я оказался бессилен.

– Надень это, – свободной рукой Мамфорд протянула очки.

На первый взгляд, самая обычная оправа и линзы, я послушно нацепил их и снова посмотрел на экран. Только на этот раз там не было программного кода. Там была степь, укрытая снегом, вдоль горизонта тянулись холмы, я слышал завывания ветра, взмах тяжелых крыльев и крик птицы. Что-то огромное и черное закрыло собой экран. Я откуда-то знал, что это беркут, хотя никогда не понимал, чем этот вид отличается от других орлов. Птица летела вперед, уменьшаясь в размерах. Это был самец, темно-бурый, с золотым оперением на шее. Вдали на белом снегу показалась темная фигура на коренастом жеребце. Беркут приземлился на руку всадника.

С трудом пересилив себя, я снял очки. На мониторе был лишь код. Я повернулся к Мамфорд – она сидела с ехидной усмешкой.

– Нет, это не 3D очки, и кода ты этого не знаешь. Не напрягайся, Григорьев.

Я понял, что задавать вопросы Мымре бесполезно и протянул ладонь к рукописи, в которую упирался ее указательный палец. Женщина протянула мне тетрадь со странными, но знакомыми знаками.

– Это дневник кочевника-беркучи, так зовут охотников с беркутом. Написан на соёмбо. А это, – Мымра подняла вверх указательный палец с прозрачным наперстком, – проводник между нейросетями, моей и его, – при этом она кивнула головой в сторону монитора.

– Охотника? – спросил я пересохшим ртом.

– Компьютера, – на этот раз Мамфорд не смеялась и не издевалась надо мной, – две нейросети, преобразуют рукописный текст в нечто, схожее с виртуальной реальностью.

– Только рукописный?

– Да, и только с применением специальной ручки, это компилятор и интерпретатор в одном флаконе. Рукописный текст и мысль автора открывают доступ к нейросети человека. Так мы получаем исходный код. А теперь я его редактирую, чтобы читатель не спотыкался об опечатки и ошибки.

– Редактор исходного кода.

– Вроде того. После правок я запечатываю код, и больше никто не сможет его увидеть и изменить.

Мымра сняла наперсток с пальца и направилась к огромному стеллажу с прозрачными дверцами, достала книгу в черном переплете. Я взял издание в руки – тяжелое. Гладкие страницы были покрыты рукописным текстом под прозрачной пленкой.

– Это сборник монгольских сказок, переписанных современным автором. Прочитай хотя бы одну и потом возвращайся в лабораторию.

– Как?

– Никакие девайсы не нужны. Книга полностью адаптирована к чтению. Просто веди пальцами по строкам, глаза можешь закрыть.

Кивнув головой, я забрал книгу и вышел в центральный зал, сел в кресло.

На первый взгляд, обычная рукопись. Мягкие на ощупь страницы покрыты символами соёмбо. Тогда я приложил указательный палец к заголовку первой сказки и будто перенесся из бункера на поверхность, где вокруг степи и горы. Я оторвал руку от страницы и снова увидел белый зал, стол и монитор. Громко выдохнул, набрал воздух в легкие и прикоснулся к тексту. Буквы никак не выделялись, но мои пальцы читали лучше глаз и подавали сигнал сразу в зрительный центр, а мозг при этом творил нечто невообразимое. Так я оказался внутри сказки.

Это было не кино, все осязаемо, я мог дотронуться до песка под своими ногами, прикоснуться к одежде героев. Только они меня не видели и не слышали. Но важнее всего было то, что я четко понимал значение всех слов, интонаций, язык жестов, взглядов, все, что хотел сказать или подразумевал автор. Не кино, не театр, не параллельный мир, не путешествие в прошлое. Я просто читал, не зная языка, но глубоко понимал смыслы и значения, чувства автора и его отношение к ситуации.

Иногда я отрывал руку от страницы, оглядывался вокруг и снова погружался в чтение на том же месте, где и остановился. Сказки были обычные, ничего суперинтересного, кроме того, что я был вовлечен в их мир и понимал его, как свой. Словно был живым свидетелем происходящего. Это было удивительно. И тут я подумал кое о чем, вскочил и побежал к Мамфорд.

Я застал ее на том же самом месте, за тем же занятием. Она, не отрывая взгляда от монитора, тихо произнесла:

– Выбирай любую книгу в библиотеке. Там есть указатели.

Мои глаза забегали по многочисленным полкам: «Художественная литература», «Современная история», «Археология», «Физиология человека», «Медицина». Вот оно: «Технические науки». Не густо, но увидев фамилии, я затаил дыхание: там были рукописи знаменитых ученых, которых я бесконечно уважал. И тут на глаза попалось: «Программирование для детей», автор Платон Бухнин.

– Что? Плут написал книгу?

Мымра, видимо, решила, что отвечать на этот вопрос не имеет смысла. Я спешно открыл рукопись и стал читать знакомый почерк друга.

Он несколько лет бубнил мне о желании создать учебник, но так и не написал его. И вот я держу его рукопись в этой фантастической библиотеке, а Плут и словом не обмолвился.

Я искренне улыбался и был рад за друга.

– Бухнин написал книгу. Здесь. За месяц?

– За три. И ты, Григорьев тоже можешь.

– Моя виза истекает через двадцать девять дней.

– Не проблема. Я ее продлю.

– Я не могу включить свой телефон, мне нужны файлы с домашнего компьютера.

– Бухнин переслал твои черновики, – Мамфорд положила руку на пачку листов, лежащих на столе.

Это были распечатки моего кода.

– Но разве можно передать через зрительные образы язык, алгоритмы, их структуру? – спорил я сам с собой, не ожидая услышать ответ, но тут Мымра произнесла:

– А тогда ради чего все это? – Кира многозначительно посмотрела на полки библиотеки. – Если книга старого беркучи может научить тебя охотиться с орлом, значит, дети поймут принцип программирования. Любой человек сможет читать и писать код. Образное мышление автора будет лишь на руку. «Код Вавилона», – прочитала Мамфорд на черновике. – Смелое название.

– Откуда ты столько обо мне знаешь? – я стоял и в нерешительности листал рукопись этого засранца Бухнина, предателя и взломщика моего личного ноутбука. – Почему я здесь? Вас заинтересовала моя идея? Но ведь таких, как я, тысячи. А тут у вас работы таких ученых! Почему?!

– Все они начинали с простых рукописей, – Мамфорд поднялась с кресла и подошла к шкафу, провела рукой по пустой полке. – Здесь будет много новых книг и идей. Давай попробуем начать с твоей. Код Вавилона перспективный, он может объединить языки программирования. Ты хороший человек, Григорьев, тебе не нужны деньги, слава, всемирная известность, ты одиночка.

– Таких людей много. И я не уверен, что у меня все получится, – я продолжал упираться.

– Тогда возвращайся домой, – резко оборвала меня Мамфорд и посмотрела прямо в глаза, и тогда я поцеловал ее.

Не знаю зачем. Это был порыв, импульс. Все это время, я хотел, чтобы она обратила на меня внимание. Как дурак, ждал, что она начнет меня уговаривать остаться, а она. Она была прекрасна. В своей молчаливости, безразличии к внешнему миру, отрешенности ото всех, погруженная в работу и в свои мысли. Равнодушная, холодная, отстраненная, будто находилась в параллельной вселенной. Идеальная.

Мамфорд с невозмутимым видом отвернулась, взяла со стола тетрадь, прицепила к ней ручку и положила на пачку моих черновиков.

– Работай, Григорьев. У тебя три месяца, – села и, как ни в чем не бывало, склонилась над рукописью беркучи.

«Ну и стерва!» – подумал я про себя, забрал бумаги и вышел в коридор.

Дорога у меня была всего одна – прямо по коридору. Затем через дверь снова без поворотов, потом лифт и свобода на все четыре стороны. Я вышел на поверхность. Меня встретило яркое солнце, морозная свежесть и шум деревьев. Глотнул чистого кислорода, как перед погружением, выдохнул и вернулся на дно бункера. Черт с ней, с этой Мымрой, хоть книгу допишу, а то этот недоделанный код сидит, как заноза в заднице.

Буфер обмена

Я не стал бы называть этот прибор таким легкомысленным словом «ручка», ему больше подходил «стилос», которым в древности царапали текст на восковых табличках. Цилиндрический стрежень удобно расположился в моей руке, один конец его был острым, другой плоским, как кисть, чтобы можно было стирать. На этом сходства с «палочкой для письма» заканчивались.

Ручка была теплой и мягкой, на стержне обозначены три стандартные кнопки «cut», «copy», «paste». Так что прибор был приложением с буфером обмена операционной системы.

Я прикоснулся острым концом к гладкой поверхности первой страницы. Мои пальцы заскользили будто по маслу, вырисовывая моим подчерком буквы, только более отчетливые и понятные. Надпись «Тимофей Григорьев» красовалась по центру первой страницы. Я не выдержал и пририсовал завитушки и кренделя – они вышли ровными и симметричными. Ничего себе! Да я каллиграфист и художник! Со страхом и удивлением я отложил тетрадь с ручкой. Тут надо сначала хорошенько все обдумать, поработать с черновиками, все перепроверить.

Я пошел в бассейн и устроил заплыв на два часа, потом хорошенько поел в столовой, прихватил с собой термос с кофе, тарелку с бутербродами и на целый день заперся в комнате.

Заметки по код Вавилона я писал последние три года, от случая к случаю, в перерывах между проектами. Я не особо спешил, думал, что никогда не закончу. Просто конспектировал и иногда рассказывал о своих идеях Бухнину. А он, значит, запомнил.

В бункере меня ничто не отвлекало от работы, ни телефон, ни интернет. Во мне что-то изменилось, я стал иначе думать, быстрее. Когда брал ручку, то в воображении отчетливо видел все алгоритмы, как архитектуру древнего города. Все просто, ясно и понятно. И самое странное, когда перечитывал написанное, то картинка в моей голове оживала. Кирпич за кирпичом мой код выстраивал ровную высокую башню. До небес.

Время под землей остановилось. Мои часы на руке показывали время и дату, а я все удивлялся, как много я успел сделать. Я ел, спал, занимался спортом, гулял, читал книги из библиотеки, дождался отредактированной рукописи беркучи. Но больше всего работал. Я как никогда раньше был сосредоточен. Провалился в черновики, исправил кучу старых ошибок, и меня с головой накрыло счастье и упоение.

Иногда мы пересекались с Мымрой, кивали друг другу и молча расходились в разные стороны. Лишь однажды я попросил дать мне компьютер и нашел на следующий день у своей двери ноутбук без проводов, без разъемов, который работал без подзарядки.

На исходе третьего месяца я принес в лабораторию толстую тетрадь, исписанную ручкой из монолитного корпуса. Мымра как обычно работала над чьей-то рукописью.

– Что со мной произошло? Я изменился.

– Прочитанные книги перенастроили синапсы твоего мозга, он заработал на полную катушку и теперь постоянно в тонусе. Творчество, усвоение информации, абстрактное мышление. Компилятор, встроенный в ручку, помог тебе, он стал второй твоей нейросетью, вспомогательной. Собирал твою программу по частям в одно целое, а потом сам интерпретировал ее на поверхности экрана. Страницы рукописи, как ты понимаешь, выполняют функцию сенсорных мониторов.

– Как вы это сделали? И что за люди вообще стоят за этим проектом? Какова его цель? –

я говорил, не замечая, что прижимаю рукопись к груди. – Мне придется заплатить за свои новые умения?

– Твоя книга пополнит библиотеку. Больше нам ничего не нужно, и, конечно, выполнение всех пунктов договора о неразглашении.

– А что вы с ней сделаете?

– Она будет храниться здесь. Больше я тебе ничего не могу сказать.

– То есть я отдам рукопись, а сам поеду домой? А как же правки? Я смогу увидеть ее после редакции? – голос предательски дрожал, а руки все сильнее сжимали книгу.

– Завтра утром за тобой приедет Октай.

В моей голове звучали сотни вопросов, полных сомнений и негодования, но я сдержался. Молча протянул Мамфорд рукопись и повернулся к двери.

– Тимофей!

Я резко обернулся на ее голос, с надеждой в глазах.

– Ты забыл отдать ручку.

– Да?! Кажется, я оставил ее в комнате. Пойду за ней, – в тот момент, когда я холодным голосом произнес эти слова, в моей голове созрел план. Я точно знал, что надо делать.

Беркучи

Было темно, я десять раз пожалел, что так и не выяснил, как зарядить телефон – хотя бы смог светить им себе под ноги и не спотыкаться на каждом шагу. А теперь еще и щеку ободрал о ветки. И зачем только я потащился в Монголию? Сидел бы сейчас дома, комминил бы какой-нибудь открытый код и знать бы не знал ни о каком бункере. Черт бы побрал эту Мымру, знает ведь что сказать: «Ты такой хороший, одиночка». А я просто дурак, который, летит кубарем с горы, а за пазухой тащит чудо-ручку, книги Бухнина и безымянного охотника-беркучи.

Я силился разглядеть синие платки, которые висят по тропе к храму. Но через три часа, когда окончательно продрог, понял, что Октай меня обманул. Нет хадаг, нет здесь никакого монастыря. Все это лишь уловка, чтобы скрыть расположение бункера. Со склона горы я смотрел на огромную как море степь и небо над ней, усыпанное звездами. Луна светила ярко и нагло смеялась над моей наивностью. Прямо как Мымра. Но я не мог поступить иначе. Эти знания и технологии должны принадлежать людям. Они в корне изменят мир, восприятие человека. Нельзя допустить, чтобы они хранились в бункере каких-то богачей.

За ночь мне предстояло пройти километров сорок по степи до ближайшего холма, покрытого редкими деревьями. Возможно, за ним я найду кочевников, попутку или скроюсь от Октая, который утром отправится на мои поиски. Но если Мымра уже знает о краже? Тогда мне просто надо идти быстрее, а лучше бежать.

Хоть я и надел на себя всю одежду, взятую в путешествие, мороз подгонял. Три майки, две рубашки, свитер, пиджак и ветровка, носки, шорты под джинсами, шарф намотал на голову, как чалму. Выглядел я нелепо и чувствовал себя также. Передвигался быстрым шагом и смеялся над собой, но это не спасало меня от холода и страха.

Мне срочно нужен интернет, телефон и машина, чтобы пересечь границу Монголии. Бухнин должен помочь, он же втянул меня в эту историю. Наверняка хотел, чтобы я вернулся с новой идеей для игры. Может, он даже рассчитывал на мой побег и воровство? Плут хоть и мой хороший друг, но я точно знаю, что он никогда не упустит возможность разбогатеть. Сомнения вместе с морозом пробрались под одежду, и кожа моя покрылась мурашками.

Когда я добрался до холма, уже светало. Тяжело дыша, спотыкаясь и падая, я поднялся на вершину и услышал далекий нарастающий звук мотоцикла и странное похрюкивание.

Внизу подо мной шли огромные горбатые быки с опущенными головами, покрытые черной косматой шерстью. Стадо монгольских яков вел пастух на мотороллере. Собрав последние силы, я закричал и замахал руками. Меня заметили.

Наран оказался студентом и хорошо знал русский. Я наплел парню, что отбился от туристической группы и заблудился в горах. Уже через полчаса я мчался на железном скакуне пастуха строго на юго-восток к юрте его деда Тугала.

Зеленая степь под лучами восходящего солнца была прекрасна, точно такая, как в книге буркучи. В небе парил орел, выслеживая добычу. Я залюбовался и потерялся в реальности, мне казалось, что если я сейчас перестану сжимать руль, то очнусь в бункере с книгой. Страх и сомнения заставляли изо всех сил давить на газ.

Старик в тяжелом халате, подпоясанном желтой шелковой лентой, вышел из жилища на звук мотороллера. Лицо Тугала было покрыто морщинами, узкие глаза хитро смотрели из-под нависших век. Я робко улыбнулся и передал ему записку от внука с просьбой оказать мне помощь. Дед кивнул и жестом пригласил в юрту.

Мне было совсем не до традиций монголов, но надо было проявить уважение к хозяину дома. Я вошел, покорно сел на предложенное место и огляделся. От очага шло тепло, на полу лежали толстые шкуры, а на стенах висели старые фотографии: кочевники на фоне юрт, быки, лошади и беркуты. В нос ударили тяжелые ароматы сушеных трав. Мне стало жарко.

Старик протянул пиалу с белым чаем, покрытым блестящей жирной пленкой. Я принял ее двумя руками. Странные обычаи монголов всплывали в моей памяти благодаря прочитанной книге беркучи. От непривычного вкуса и запаха напитка меня чуть не вывернуло, но я затолкал в рот лепешку и, улыбаясь, закивал головой. Разговор немого с глухим. Тугал смотрел на меня и никуда не торопился. Мне передалось его спокойствие. Я расслабился и выпил чай до дна.

– Беркучи, – обратился старик, посмотрев мне прямо в глаза, – у нас есть старая поговорка: если боишься, то не делай, если сделал, то не бойся.

Тугал произнес слова без малейшего акцента. Сухим и твердым голосом. Я оторопел, не зная, чему удивлять больше: тому, что он говорит по-русски или, почему назвал меня беркучи? Догадка, что я попал в ловушку, пришла слишком поздно. На моем лбу выступили капли холодного пота.

– Далеко не каждый, – продолжил старик, – может работать в паре с беркутом, также как не каждый может приручить компьютер, научить его выполнять команды. Глупые и ленивые люди бросают попытки познать то, что тяжело дается. Им проще назвать тех, кто овладевает сложными умениями, шаманами, шарлатанами, демонами, учеными. Пройдет немного времени, и твое ремесло станет уделом избранных. Только книги спасут от мрака невежества. Я храню свое изобретение в тайне, потому что несу за него личную ответственность. Не хочу, чтобы его использовали злые люди. Мои внуки спешат наполнить библиотеку истинным знанием, пока вместе со мной жив код, который ты видел на мониторе.

– Программирование может стать доступным для всех людей, – я не собирался оправдываться, просто объяснял причину своего поступка. – Я тоже хочу сохранить знания. Я нарушил договор не из-за денег.

Старик кивнул.

– Дзанабадзар разработал письмо соёмбо, чтобы поделиться с монголами мудростью других народов и передать знания потомкам, – Тугал говорил, сидя на ковре, покрытым знакомыми символами. Я слушал старика, но поймал себя на мысли, что пытаюсь прочитать знаки. – Ты пишешь свой код с той же целью для всего человечества.

– А твой внук сказал мне, что ты не говоришь по-русски, – сказал я обреченно, как будто это что-то могло изменить в этой нелепой и странной ситуации.

– Я и не говорю, – глаза Тугала засмеялись, спрятавшись за морщинами. – Ты понимаешь меня, потому что знаешь монгольский.

– Что?! – в глазах моих помутнело, и я понял, что теряю сознание.

p.s.

Я очнулся в бункере, созданным стариком-гением вместе с его семьей, судя по всему, большой и богатой.

Теперь мне все стало ясно, сомнения рассеялись. Если Тугал раскроет тайну своего изобретения, то такие, как Плут, в лучшем случае превратят его в инструмент развлечения и зарабатывания денег. Что, в принципе, не так уж и плохо, но вот другие могут применить для иных целей. Старик не хочет, чтобы его код использовали для книг, которые будут манипулировать людьми, учить врать и убивать, сделают их злыми, глупыми и безнравственными. Это противоречило принципам монгола, которому в детстве молодая учительница с горящими глазами рассказала о возможностях программирования.

Я нарушил подписанный договор и останусь в бункере до тех пор, пока жив Тугал. После его смерти, библиотека станет доступной для всех людей. И если бы мне все это объяснили раньше, то я и сам бы согласился здесь работать.

На мне рваные джинсы и потертый пиджак, кроссовки покрыты бурой пылью, от меня пахнет полынью. Облик, достойный истинной Мымры. Кстати, сегодня я ужинаю с Кирой.