Они никогда не поймут

Они никогда не поймут этого.

Они смотрят, но не видят.

Слушаю, но не слышат.

Видят, но не могут понять.

Слышат, но всегда говорят.

Я стою, привалившись к стене с сигаретой, и смотрю, как проносятся машины. Одна. Вторая. Огромные механические консервные банки на скорости 150 километров в час. У меня нет радара, но мозг отмечает все.

ВЖУХ!

Бесконечный поток. В каждой машине сидит человек. На ускоренном воспроизведении выглядит, словно река времени мчится мимо тебя. Если бы этот поток застыл, и все повернулось вспять, ты увидел, как разлагаются человеческие тела в машинах.

Он сидит, вцепившись в руль. Усиленно жмет на педаль. Молодой парень, только покинул стены университета, спешит на свидание к… полагаю, он не любит ее. Все забыли любовь.

Стильная прическа. Волосы уложены кактусом. Тонкий слой лака. Запах одеколона. Он одет в оболочку из брендов. Куски ткани с бирками чьего-то имени. Теперь это – не просто куски ткани. Это – символ.

Имя.

Сделай себе имя.

Он давит на газ. Рука с телефоном прижата к уху. Телефон последней модели. Чудо техники. Оно будет чудом – еще дня четыре. Спеши. Иначе пролетишь.

Технологии обставят тебя. Никто не желает быть проигравшим.

Не будь и ты.

Мышцы под одеждой – налиты силой спортзала. Еженедельные тренировки. Правильное питание. Купи журнал с указаниями по здоровью. Все мы желаем видеть вокруг – только красивых СЕБЯ.

Рот открыт в крике. Он что-то говорит в телефон.

БАМ!

Время движется – внутри машины. Снаружи мир замер. Парень стремительно стареет. Кожа дряхлеет, вылезают морщины. Волосы растут и выпадают. Ногти отваливаются. Ты можешь замедлить процесс, чтобы полюбоваться на отдельный отрезок пути. Можешь приблизить или удалить интересующую часть.

Можешь остановить. По желанию.

Кожа слазит. Гнилые струпья. Глаза лопаются, как шарики с болотной гнилью, стекают по остаткам лица. Телефон падает. Пальцы ломаются. Куски мяса отваливаются, оголяя кости. Гости рассыпаются в прах.

Машина с разваливающимся человеком мчится по автостраде. Таких машин – десятки, тысячи, сотни.

Я смотрю. Наполняю легкие дымом. Печально. Слегка. Они проносятся мимо.

Повезло, что я не сел.

Может быть.

Огромный поток захватывает меня.

Звонит телефон.

Я долго смотрю на экран, потом поднимаю трубку. Не хочется говорить. Зачем же я делаю это?

В ушах голос:

-Бернард?

Я поднимаю глаза к небу. На нем нет подсказки.

-Да.

-Ты должен быть на месте в 9.15, - говорит голос. В нем нет чувства. В нем нет ничего.

Кто-то пустил пластинку. Со старой записью. Закадровый смех от мертвых людей. Интересные факты, плевать.

В северном углу на пекарне работал парень, ежедневно добавлял в выпечку сперму. Стоял и дрочил в огромный чан с тестом. И что? Хлеб все равно покупали.

-Представляешь, сколько людей попробовали на вкус мою сперму и даже не узнали об этом?

Он засмеялся. Грубые черты лица, щетина и слегка опустившийся левый глаз. В остальном – милаха. Весьма представительный человеческий салат.

-То, чего ты не знаешь – того нет, - говорит он, наклоняясь, проводит рукой возле моего лица. – Представляешь? БУМ!

Пальцы щелкают.

Я смотрю безразлично.

-А тебе-то с этого – что?

-Я получаю от этого удовольствие.

Он откидывается и салютует бутылкой.

-Кстати, вкусный был пирог на ПРОШЛОЙ НЕДЕЛЕ?

Я показываю средний палец.

-Ты – урод, ты в курсе? – говорю.

Он смеется.

-Похоже, поэтому мы и вместе, бро. Подобное тянется к подобному. Но я хотя бы за себя ГОВОРЮ.

Я отворачиваюсь. Смех вторгается в уши. Я все еще считаю его милахой.

Он просто такой же урод.

-9.15.

Я тушу сигарету.

-Я помню. Уже в пути.

-Если ты опоздаешь – я применю к тебе штраф.

-Уже в пути.

Но трубка уже мертва.

Поток машин мчится так же.

Я думаю, что мог вырезать его ножницами из реальности и переместить в АРКАНЗАС. Но это не нужно.

Я оставлю его там.

Я вырезаю из реальности себя. Я ухожу.

Только окурки остались.

Их уберут.

У всех в подружках – женщины. Только у меня – РОБОТ.

Она сидит и смотрит через стол ресторана бесцветными глазами.

-Просто дай им, что они хотят, Бернард.

Я отворачиваюсь. Белые столики, уставленные посудой. Каждый стол – это маленький остров. Некоторые пустуют. За некоторыми люди сидят. Все люди разные. Все – как люди.

Я закуриваю сигарету. Прилетает уборщик и забирает ее. Механические глазки гневно моргают.

-Последнее предупреждение, сэр.

Я выдыхаю последние клубы свободы.

Он включает кондиционер. С шумом втягивает дым в металлическое брюхо и укатывает. Он похож на Р-2. Уже никто и не помнит, кто это.

Я поворачиваюсь. Жозефина смотрит. Я качаю головой.

-Нет.

Белые локоны падают на плечи. В постели она хороша. Большая грудь. Красное платье. Я мог вырезать ее с обложки журнала. Но это все-таки не она. Сестра-близнец.

-Ты – упрямый осел, - говорит Жозефина.

Нет эмоций. Нет ничего. Я протягиваю руку и беру ее тонкие пальчики.

Мне нравится их сжимать. Нежная кожа. Маленькие пальчики. Я без ума.

Я люблю ее. Любовь жестока. Любовь вырежет сердце без наркоза и оставит задыхаться в заснеженных Альпах. Одного. Скорые не приедут. Спасатели не спешат. У них полно работы в МАЛИБУ.

Желаешь спасать жизни – делай это на пляже. Там больше красоток.

-Ты желаешь видеть меня таким.

Я смотрю ей в глаза. Она не отворачивается.

Брови хмурятся.

-Я плачу за тебя.

-Все мы плачем по-своему.

Она хмурится. Не понимает.

Жозефина. Ей нравится хороший ТРАХ. Больше ей нечего с меня взять.

А нужно ли ей еще что-то? Это не выглядит так.

Толстый мужчина за соседним столиком поднимается. Огромное брюхо, вываливающиеся из-за ремня брюк, толкает меня в плечо.

Он не замечает. Проходит мимо. Задница колыхается. Две огромные половинки. Полная луна. Я думаю о баскетбольных мечах. Мужчина скрывается в туалете.

-Брендон, - говорит Жозефина.

-Бернард.

Я смотрю ей в глаза. Она не шевелится.

-Подожди минуту.

Я поднимаюсь и иду в туалет.

-Какого черта?! – кричит Жозефина.

Я оставляю без внимания. Нет дыма без огня.

Туалет – современное чудо. Белый кафель. Плитка пола. Ряды зеркал над умывальниками. Напротив – ряды кабинок. Из одной доносятся звуки.

Я иду туда.

Тук-тук!

-Черт! Занято! Что, других кабинок нет?!

Она.

Я бью ногой, и дверь распахивается. Защелка вылетает.

Мужик сидит на унитазе, тужится. Большие круглые глаза. Лицо налито кровью. Штаны с трусами спущены. Волосатые ноги.

-КАКОГО ХРЕНА?!

Я бью его ногой в лицо. Не хочу марать руки.

Брызгает кровь, голову отбрасывает. Я делаю шаг и бью двойным правым. Все же, придется и руки замарать. Кровь брызжет. Он пытается сопротивляться.

Я беру его за голову и прикладываю о стенку туалета. Отпечатывается пятно. Лучше, чем надписи в прочих кабинках. Действительно СЛЕД.

Мужчина хрипит. Руки тянутся ко мне. Пытается бороться. Но эта борьба – трепыхание свиньи в руках мясника.

Я держу его за волосы левой, а кулак правой руки впечатывается в лицо. Раз, другой, третий. Я бью, пока его руки не падают. Тогда отпускаю.

Отступаю на шаг – он валится на пол кабинки. Безвольная туша. Он дышит. Но сил нет. Нет воли. Нет жизни. Он ВСЕ ЕЩЕ ДЫШИТ. Сердце бьется. Он жив. На кольце унитаза кусок дерьма.

Я мою руки. С мылом. Земляничный раствор. Очень похоже на то, что используют в поездах. Умываю лицо.

Смотрю в глаза отражению.

-Тебе нравится та картина себя, которую видишь?

Я показываю средний палец. Сам же нарисовал.

Мужчина в кабинке стонет. Поднимает голову, шарит руками. Взгляд натыкается на меня.

-За что?

Лицо опухло, губы разбиты, осколки зубов падают на пол с кровью.

-Ты не извинился.

Я подлетаю и выбиваю штрафной. Его голова дергается, но остается на месте.

Дверь открывается. Входит кучерявый парень.

Я смотрю. Он смотрит. Мужчина на полу истекает кровью.

Парень походит к кабинке и закрывает дверь.

Я подхожу к своей двери. Выходя, я слышу, как парень начинает испражняться.

Всем плевать.

Я выхожу из туалета и возвращаюсь за стол. Жозефина смотрит.

-У тебя кровь на воротнике.

-Правда?

Я касаюсь пальцами воротника. Красная точка на пальце. В зеркале я не увидел.

Я киваю.

-Что случилось, Брендон?

-Бернард.

-Что случилось?

Ее глаза смотрят требовательно.

Я отворачиваюсь. Кучерявый парень выходит из сортира. Наши глаза пересекаются. Он проходит, словно ничего не случилось.

Ничего не случилось.

Я поворачиваюсь.

-Ничего. Просто один парень сказал, что ему не нравится твоя прическа.

Жозефина смотрит на меня. Большие и бесцветные глаза.

-Ты сказал, что ему стоит поговорить с твоим адвокатом?

-Да. Дал ему номер.

-Ты молодец, Браен. – Жозефина улыбается.

-Бернард.

Я отворачиваюсь. Спутница толстяка сидит, уткнувшись в телефон. Молодая симпатичная блондинка. Красивая грудь. Она ничего не замечает.

Жозефина протягивает руку, и наши пальцы сплетаются.

-Таким я люблю тебя, Брендон.

-Бернард.

-Хочу, чтобы у нас было девять детей, – говорит Жозефина. – Хочу, чтобы мы поженились на Острове Святой Елены. Чтобы на свадьбе были все наши друзья. Голуби, шампанское, белое платье. И оркестр особенных.

-Может, карликов?

Она качает головой. Улыбается.

-Если хочешь. Но – особенные – все-таки лучше. Хотя, можно и особенных карликов. Как тебе такой компромисс?

Я молчу. Ее глаза сияют.

-Главное, я люблю тебя, Бернард. Я люблю тебя, и всегда буду любить, - говорит девушка-робот.

Двери туалета распахиваются, и вылетает толстяк.

-СУКИН СЫН! ЭТОТ СУКИН СЫН ИЗБИЛ МЕНЯ!

Лицо в крови. Рубашка в крови. Спадающие штаны придерживает руками. Его лицо полно злобы. Палец тычет в меня. Он не смысл за собой.

Все смотрят.

Жозефина выпускает мою руку. В глазах – ужас.

-Что ты наделал, Брендон?!

Я откидываюсь на спинку стула.

-Бернард, - говорю. – Я – Бернард. Так сложно запомнить?

Они стоят и сморят на меня.

Ждут, что я начну убегать, но я не убегаю. Теперь они не знают, что делать.

Толстяк разбитым лицом качается на носочках, кулаки сжаты. Ноздри разуваются. Он готов меня растерзать. Но не может.

Стоит и злобно дышит.

В глазах Жозефины – ужас и страх. Я вижу себя в отражении, как ублюдок.

Они толпятся. Официанты. Метрдотель. Посетители. Девять ребят из охраны. Эти шкафы могут меня растерзать по одной команде.

ФАС!

Но у них этого права.

Блондинка с шикарной грудью оставила телефон и толкается рядом. Вращает головой. Пытается что-то сказать. Но не знает. Ее грудь хороша.

Я закуриваю.

Приезжает робот и забирает сигарету.

Я выдыхаю остатки свободы.

Суд Линча. Я прибит к миру гвоздями ржавой фальшивой правды. В окружении их глаз, я – единственная мразь на планете. Последний Гитлер. Иисус в Риме.

-Ты избил этого человека? – спрашивает Жозфина.

Она знает ответ. Но желает услышать из моих уст. Ей надо, чтоб я признал.

Единственная правда.

Я ухмыляюсь.

-Так он говорит, - говорю я.

-Брендон…

-Я – Бернард.

-Месье… - говорит Метрдотель. – То, что вы сделали – неприемлемо.

Он высокий и походит на крысу. Руки бегают друг по другу. Пальцы – как пауки. Такая опасная тварь.

Я поворачиваюсь.

-Откуда вы знаете, что я сделал?

-ОН ИЗБИЛ МЕНЯ! – кричит Толстяк. – ПОДОНОК МЕНЯ ИЗМОРДОВАЛ. ПОСМОТРИТЕ!

Все смотрят. Он выглядит хорошо. На мой взгляд.

-Неплохо выглядите, - говорю я.

Глаза меряют яростью. Он готов прикончить меня. Но не может.

Я отворачиваюсь.

-Зачем вы сделали это? – спрашивает Метрдотель.

-ВЫ ДОЛЖНЫ КАЗНИТЬ ЕГО! – кричит Толстяк. – ВЫ ДОЛЖНЫ УНИЧТОЖИТЬ ЕГО!

-Милый…

Блондинка берет его за руку, но толкает ее. Она падает. Сиськи все еще хороши. Я смотрю, как они вздрагивают. Никто ей не помогает.

-НА ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ СТУЛ ЕГО! – кричит Толстяк.

Я смотрю на Жозефину. Она не возражает.

Я поворачиваюсь к Толстяку.

-Ты назвал мою девушку «сукой». Хочешь решить этот вопрос еще раз?

Он отступает. Все смотрят на меня.

-Бернард… - говорит Жозефина. – Он всего лишь толкнул ТЕБЯ. Он толкнул ТЕБЯ.

Толстяк кивает. Они смотрят на меня.

-Месье… - говорит Метрдотель.

Я делаю глубокий вдох. Кажется, я схожу с ума. Мне нужны сигареты.

Я закрываю глаза и чувствую. Это давление. Ты погружаешься на глубину. Ты поднимаешься в Альпы. Каждый вдох – через силу. Легкие скручивает. Воздух становится плотным. Разряженный. Но – он входит так… сложно. Тяжело.

Я открываю глаза.

-Мы можем решить этот вопрос, - говорю я. – Мы можем.

Я отворачиваюсь. Стучу пальцами по столу. Поднимаю глаза.

-Мы можем, - повторяю я. – Мы можем посмотреть запись.

Они смотрят на меня.

Я все еще чувствую это. Оно начинается в сердце. И заканчивается – на кончиках пальцев.

Дикое зрелище. Ловушка для ума.

Я – в зале суда. На потолке – Сикстинская Капелла. Я сжимаю прутья решетки. Большая клетка. В ней неудобно. Кто снаружи – они или я?

Я не могу выйти. Они не могут войти. Мы заперты – каждый из нас.

Они бросают гнилые яйца. Помидоры. Курицу. Я смотрю, как она врезается в прутья, и отскакивает. Улепетывает, оставляя следы из дерьма.

Озлобленные лица. Лица обезьян. Все кричат. Сумасшествие.

Я вижу на задних рядах вонючего бродягу. Порванное пальто. Борода. Он поднимает картонку. Неровные черные буквы:

«БОГ НИКОГДА НЕ ОСУДИТ ТЕБЯ».

Мы встречаемся взглядами. И я чувствую это. Благодарность.

Я чуть киваю. Улыбаюсь – немного. Краешком рта. Он прикрывает глаза. Он уходит.

Я шепчу одними губами.

Он оборачивается в дверях. Он слышит.

Дверь хлопает.

Мы остаемся один на один. Всегда.

Но я чувствую это. И он тоже знает.

Я смотрю в злые лица. Пасти гиен. С них капает слюна. Но он спасся.

Спасай себя.

-Так что, - говорю. – Сделаем это?

Идем в комнату охраны. Процессия трагична и скорбна. До того, что смеяться – нельзя.

Блондинка льнет к Толстяку. Он отпихивает ее. Сиськи колышутся. Мне нравится.

Жозефина идет в двух шагах от меня.

-Хватит пялиться на ее сиськи.

-Спасибо за поддержку.

Я смотрю. Она смотрит. В глазах – пустота.

Она отворачивается. Иуда оставил Христа.

Метрдотель шагает рядом. Рот изливает поток речи, но я не могу уловить ни единого слова. Словно он говорит на другом языке. А пальцы пауки все так же бегают.

Что за херня?

Молчаливые шкафы из охраны. Шагают рядом. Стражи на боевом посту.

Посмотрите на них. Посмотрите на меня.

Жозефина…

Она уже не смотрит.

Проходим в комнату охраны. Тесная коморка, плакат с красоткой в бикини на стене. Хорошие сиськи. Больше не на что смотреть.

Мы смотрим на монитор. Охранник отматывает запись с камеры. Сейчас истина явит лицо.

Мы сидим за столом. Я и Жозефина. Милая беседа. Проходит Толстяк.

Проходит МИМО МЕНЯ.

Толкает пузом Жозефину.

Ее рука дергается. Вино из бокала проливается на платье.

Она вскрикивает.

Обращается к Толстяку.

Тот поворачивается. Лицо искажается.

Губы двигаются.

Звука нет, но все умеют читать по губам.

Я повторяю:

-Сука.

Толстяк уходит.

Все смотря на меня.

Я поднимаюсь и иду в туалет.

Запись продолжается, но никого уже не волнует.

Я в окружении десятков глаз.

Я достаю сигарету.

Вставляю в зубы.

Прикуриваю.

Киваю.

-На него смотрите, - говорю я.

Подъезжает робот и забирает сигарету.

Все смотрят на меня.

-Бернард, - говорит Жозефина.

Я смотрю на нее. Бесцветные холодные глаза.

Комната становится похожа на морозильник. Сейчас дверь откроется, и войдет смерть. Мы не ждали тебя.

Метрдотель кашляет.

-Мы вызываем полицию.

Толстяк молчит. Все молчат.

Изоляция. Осуждение. Я читаю на лицах. Словно вспыхивают таблички. Стены исписаны кровью.

Сатанинские письмена. Вопли отчаяния. ГРЕШНИК. ПРЕДАТЕЛЬ. НАСИЛЬНИК. УРОД. Кровь стекает.

Холодно.

-Что? – говорю я.

Она отворачивается.

Они молчат.

Я слышу, как ломается мир. Но это – плохой звук. Так ломаются кости.

Ломается льдина, и я отъезжаю. Бесконечный холодный океан.

Хочется опуститься на пол и закрыть глаза. Но я не двигаюсь.

И никто из них.

Фотовспышка. Кто-то остановил этот кадр. Земля не вращается больше. Но некуда сойти.

Приезжает полиция и забирает меня.

Толстый коп входит в комнату и садится на пластиковый стульчик. Тот трещит. Но не ломается.

Коп раскрывает тяжелую папку.

-Бернард, - говорит он.

-Приятно, - говорю. – Тоже Бернард.

Он смотрит. Лицо вылеплено из желатина. Он кривит губы.

-Черта с два. Ты – Бернард. А я – твой самый страшный кошмар.

-Мамочка?

Он не понимает. Я отворачиваюсь. Стучу по столу сцепленными пальцами. Цепи звенят. Эти браслеты мне не идут. Я закал бы другие. Но других нет.

Ешь, что приносят на тарелке.

Все это тебя исчерпывает. Все это режет тебя. Я поднимаюсь и прохаживаюсь по комнате.

Коп смотрит.

-Вы знаете, что вам вменяется?

Я киваю. Еще бы не знать.

-Нападение на человека.

Я шагаю из угла в угол. Мышь на распятии. Туда-сюда. Тук-тук. Тик-так. Часы ходят так же.

-Не понимаю, - говорит коп. – Зачем одному человеку нападать на другого?

Я бросаю взгляд.

-Как много человек вы убили?

-Что?

Он вскидывает бровь.

-Как много человек вы убили?

Он качает головой.

-Ни одного.

Я киваю.

-А скольких людей вы спасли?

Коп щурится.

-К чему вы клоните?

Я качаю головой. Прикладываюсь головой к стене. Перед глазами лицо Жозефины.

-Черт, - говорю я. – Черт.

Эта сцена: можешь ее повторить. Воспроизвести в голове. С подробностями. Со всеми деталями. Вместе. Или разбить по кусочкам.

Запах. Я чувствую запах лаванды.

Вкус. Мерзкое чувство на языке.

Ощущения. Рукам неудобно.

Сердце. Не бьется.

Душа? Забудь про нее.

Нет. Ничего нет. Нигде. Никогда.

Она смотрит. Жозефина. Бесцветные глаза. Тонкие руки. Эмоциональность – ниже нуля. Все замерзло.

Меня сажают в полицейскую машину. Руки за спиной в наручниках. Коп вжимает голову, чтобы я уместился в кусок железа.

Толстяк смеется. Кричит. Тычет пальцем. Блондинка с сиськами просто стоит.

В ее глазах я ловлю что-то, похожее на печаль. Да, точно. Я оценил ее сиськи.

Жозефина отворачивается.

Я киваю.

Я ловлю прощальный взгляд.

Я понимаю.

Слова не нужны.

Машина срывается с места.

Прощай.

Я отрываю голову от стены и похожу к столу. Сажусь.

-Ладно, - говорю. – Давай разберемся со всем этим.

Коп кивает.

-Мне нравится ваш настрой.

Я кривлю губы.

Плевать.

Я вижу, как разворачивается вечность.

Он стучит папкой по столу.

-Итак… - говорит он.

Я не хочу здесь находиться. Я мотаю события на двойной скорости. Слишком мало. Тройная. Вот, хорошо.

Мы закончили с допросом.

Меня отводят в камеру. День, ночь, день. Ночь. Никто не приходит.

Можешь посмотреть, как я:

Слоняюсь из угла в угол;

Сплю;

Отливаю;

Кричу;

Валяюсь;

Не делаю ничего;

Жду;

Не раскаиваюсь;

Не сожалею.

Одиночество – пустота. На стенах интересных надписей нет.

Меня приводят в здание суда.

-Ваш адвокат?

Судья – большая черная шишка в парике. Всем плевать на индейцев.

-Вышел за кофе. Можно начинать без него.

Могли бы начать и без меня.

Все решено – не тобой.

Я оглядываюсь.

Я видел это так много раз – со стороны. Теперь, главная фигура – я.

На что это похоже? На то, что ты видел всегда.

Бьет молоток.

Я должен доказывать, что я – невиновен.

Они – доказывать, что я – виновен.

Судья – решать.

Я зеваю. Утомительно. Я хочу, чтобы мне закрыли глаза. Смертельная инъекция. Порция здравого сна.

Жозефина не приходит. Всем плевать.

Удар молотка заставляет вздрогнуть.

-Ваше слово, - говорит судья. – У вас есть последнее слово?

Я поднимаюсь. Я смотрю на их лица. Мне нечего им сказать.

Они смотрят. Они тоже знают.

Я говорю:

-Да.

Я виновен по всем статьям. Они это знают. Но они ничего не могут, если не могут доказать. Становится смешно. Мне нелепо.

Я знаю, в чем моя вина. Они – нет.

Все не важно.

Я выхожу на трибуну. Пройди через меня.

И я беру свое СЛОВО.

-Жозефина, ты не пришла.

Они молчат. Они смотрят. Все эти лица. Вылеплены из огня. Кто-то загнал их в одну комнату. Кто-то привел их сюда.

Не я.

Я вглядываюсь в глаза.

-Меня судят за то, что я ударил человека.

Поднимается волна неодобрения. Кричат. Я отворачиваюсь. За окном солнце гаснет.

-Меня судят за то, что я ударил человека, - повторяю. – Я сделал это так: удар! Удар! Удар!

Я показываю. Наношу по воздуху удары.

На их лицах – гримасы ужаса и отвращения.

-На его месте мог быть каждый, - говорю я.

-Любой другой, - говорю я.

Я смотрю в их лица.

Указываю пальцем.

-На его месте мог быть ты.

Мужчина сжимает кулаки. Я вожу дальше.

-Или ты.

Женщина хватается за сердце. Лицо сводит ненависть и злоба.

Я веду дальше.

-Или ты. Или ты. Или ты.

Я пересчитываю девятерых. Но этого хватает. Они все ненавидят меня. Они все теперь чувствуют это.

Я поворачиваюсь к судье.

-На его месте можете быть и Вы, - говорю я.

Она сжимает губы. Ненависть пронзает ее.

-На его месте мог быть каждый.

Ненависть копится на меня. Толстяк сидит и смотрит. Взгляд прожигает меня. Сочувственные руки хлопают его по плечам. Блондинка рядом на небесах. Седьмое небо. А может выше. Сиськи все еще хороши.

Я смотрю, и она вздрагивает. Ей тоже страшно.

Я обращаю внимание в зал.

-Я могу избить любого человека в этой комнате. Точно так же. Любого из вас.

Они сжимают кулаки. Они в ненависти. Кто-то взрывается криками. Вспыхивают таблички: УБИТЬ ЕГО! РАСТЕРЗАТЬ!

Я киваю.

-Невзирая на цвет кожи. Невзирая на рост, вес. Женщина или мужчина. Ребенок или старик, – говорю я. – Каждый из вас может быть на его месте. Каждый из вас может обозвать мою девушку сукой и уйти, не извинившись.

Я киваю. Обвожу глазами зал.

-Да. На его месте может быть каждый. На моем – не будет никто из вас. Никогда.

Они взрываются. Я мог бросить туда гранату. Такой же результат.

Судья сучит молотком. Они сорвались с мест и лезут через ограждения, чтобы растерзать меня.

-ВИНОВЕН! – кричит судья. – ВИНОВЕН!

Не имеет значения.

Они прорвались через кольцо охраны и уже рвут меня.

Жозефина. Ты так и не пришла.

Я еще думаю об этом, а потом – тишина.

Можешь выключить титры.