Рыжий филин

Пахом опять упал. На этот раз поскользнулся и угодил коленом в лужу. Тихон не обернулся, но по его резко опущенной вниз голове стало понятно, что он злится. Его товарищ встал на ноги и потряс коленом. Со штанины упали густые капли жижи, которую замесил дождь вместе с чернозёмом. Пахом плаксиво вздохнул и частыми короткими шажочками засеменил вперёд.

— Я говорил, нельзя сегодня идти, — пытался он оправдать свою неуклюжесть.

Тихон продолжал молчать. У него на поясе висел кривой нож, ворот плотной рубахи был раскрыт, обнажая кучерявую поросль на груди, рыжая борода топорщилась суровым частоколом. Он был настроен решительно сегодня же убить лесную ведьму, чтобы там не мычал напарник. Мужчина хотел идти один, но деревенская бабка, родная сестра ведьмы, сказала, что филина тоже надо кокнуть, а Пахом якобы умел птиц заговаривать. Вот и посмотрим, кто кого заговорит.

Кузнец во всю эту ересь не верил. Ведьмы, мудрые филины, проклятия, насланные на деревню в виде неурожая и смерти младенцев — Тихон считал себя мужем просвещённым. Даже начинал задумываться, не привирает ли батюшка на проповедях, вдруг и нет там на небесах никого. Но держал при себе. За такое разговоры в деревне не учёным прослыть можно, а ведьмаком. Поэтому и согласился, сжав зубы, чтобы это недоразумение в красных сапогах его сопровождало.

От заговорщика птиц с самого начала были одни неприятности. Заявился на рассвете и давай какие-то песни орать, защиту выстраивать. Тихон шипел на него, чтобы тот или заткнулся, или хотя бы потише себя вёл. А тот посмотрел на него как на дурочка и заявил:

— Как же нас тогда защитные духи услышат, если я не буду кричать? — и подмигнул ему.

Теперь вот два шага не может пройти, чтобы не упасть или не споткнуться. И трындит без остановки. Пахома же возмущало безапелляционное решение кузнеца идти именно сегодня, хотя всё указывало на то, что надо обождать. Но птичий заговорщик словил на лету, что с кузнецом шутки плохи, поэтому постарался сделать всё возможное, чтобы их поход оказался успешным. Достал из закромов счастливые красные сапоги, которые хранил только для наисерьёзнейших случаев. Затем снял с чучела сороки оберег в виде тёмного глаза, повесил на шею. У него был второй, но пока он не решался предложить напарнику. Отчитал про себя все обережные заговоры, потом над Тихоном поколдовал. Но на первых же шагах в гущу леса почувствовал, что без толку. Как будто весь мир сегодня против них.

— Дождь ночью прошёл, это плохая примета, — как можно тише произнёс Пахом. — Он ведьмин друг. Смывает следы, сбивает путников. Веник у меня вчера в углу упал, это тоже знак нехороший. А у бабы Нюры молоко свежее скисло в тот самый день, когда ты вызвался на дело.

Тихон не проронил ни слова. Вступать в диалог с мелким заговорщиком птиц — себе дороже, его потом не остановишь. И это вовсе не примета, а горький опыт подсказывал мужику.

Тем временем ноги лесной ведьмы торчали из огромной бочки, в которую она нырнула по пояс. Достав почти с самого дна два маринованных огурца, она ловко спрыгнула на пол. Чёрный кот стоял у окна на задних лапах, передними уперевшись в низкий деревянный подоконник с трещинками.

— Ой вей, — присвистнула ведьма. — Нечай гости идут, Тимоша?

Кот обернулся, и ведьма была готова покляться, кивнул.

— Тогда будем готовиться, — повеселела она. — Гостей надо хорошо встречать, да, Никитка?

— Угу, — вяло проукал коричневый филин в углу.

Ведьма гаденько захихикала и откусила добрую половину огурца, с таким трудом извлеченного из бочки.

Пахом встал как вкопанный. Тихон шёл далеко впереди и, когда оглянулся, не увидел товарища. Кузнец закатил глаза, задумчиво помял бороду, как будто взвешивал про себя все за и против одиночного продолжения шествия на ведьму, глубоко вздохнул и развернулся. В одиноких кустах яркой кометой горели сапоги Пахома. Тихон обошёл куст и уставился туда, куда были направлены выпученные глаза заговаривателя птиц. Но ничего не увидел. Мужик взял его под локоть и потянул на себя:

— Пошли.

Тот не двинулся. Тогда Тихон потянул чуть сильней и удивился тому, какое встретил сопротивление. Его напарник выглядел как угодно, — чудаковатым, разухабистым, чуть насмешливым — но только не сильным. Однако сейчас он стоял как мраморный колосс.

— Может, ну её, ведьму эту? Чего она нам плохого сделала? — развернулся Пахом к кузнецу.

Снова пришла пора дивиться. Заговариватель был одним из тех, кто громче всех поддерживал решение деревни избавиться от старухи, которая проклятиями осыпает бывших соседей, как осенним листопадом. Тихон-то согласился только потому, что народ щедро скинулся и оговорил сумму серебром такую, что отказался бы только дурак. А он был не дурак. Поэтому и не верил в потусторонние силы, но в серебре нуждался. Да и работёнка не пыльная, всего-то старуху заколоть. Так что не собирался он сейчас отступать из-за этого ряженого.

— Как же чего? Урожай загубила, деток заморила, скот удавила… — он закончил перечислять, потому как не смог подобрать новую рифму. — Ты ж сам говорил, надо её того…

— Это было до того, как я вот это увидел, — и он длинным узловатым перстом указал на куст. — Видишь?

Тихон не видел.

— Грибы, маленькие такие, на худенькой ножке. Шляпка в пятнышках. Это подклёновник.

— Первый раз про такие слышу, — подивился кузнец, еле как разглядев мелкие грибки. — Клёна отродясь в этом лесу не росло. И куст вовсе не клёновый.

— Это и есть примета, - покачал головой Пахом, как будто ребёнку незрелому объясняет. — Ежели кто подклёновник без клёна увидит, несдобровать ему.

— Какого лешего ты их выглядывал тогда? — совсем разозлился кузнец. — Чтобы такие малюсенькие высмотреть, да ещё и в кустах, это постараться надо! Если не хочешь идти или боишься, то так сразу и скажи, чтобы я времени даром не терял.

Он обошёл куст и снова направился в сторону опушки, где жила ведьма. Вскоре услышал догоняющие его шаги.

— Ничего я не боюсь, просто глупо знаки игнорировать. Приметы-то не просто так рождаются и веками сохраняются. Люди в глупости верить не станут.

— Только в них люди и верят, — голосил рыжий. — Соль не просыпай, зеркало не бей, ложки не роняй, леший придёт, русалку приведёт…

— Не поминай русалку! — взвизгнул Пахом и на всякий случай обернулся, хотя водоёмов поблизости не было.

— Убьём старуху и делу конец, — решительно ускорил шаг кузнец.

Старуха мигом дожевала огурец и засуетилась. Вокруг дома она разложила пучки душистых трав, обойдя его по периметру, напевая весёлую песенку со страшными словами. В сенях над дверью повесила железную вилку, а в самой комнате, которая служила ей и кухней, и спальней, и даже рабочим кабинетом для смешивания зельев, очертила у входа круг белым мелом, в центр положила коричневое пёрышко, и застлала весь этот натюрморт половиком из сена. Сама села на стульчик у окна, и стала ждать гостей. Вокруг её ног беспокойно крутился котяра.

Тихон показался первым. Рослый и решительный мужик на секунду остановился, чтобы дождаться напарника.

— А вот и он, — обрадовалась старуха. — Идут, Никитка.

— Угу, — не испытывая особой радости отозвался филин.

Старуха не ожидала, что будет кто-то второй, поэтому выругалась, увидев мужичка в красных сапогах.

— Беги, Тимоша, — обратилась она к коту. — С крупным я сама разберусь.

Кот выскользнул из окна с грацией, которую не ожидаешь от мягкого и рыхлого пухляка. В два скачка настиг мужчин и чинно перешёл им дорогу. Пахом врос в землю. Натурально. Сделал усилие, чтобы ногу поднять, но не смог. Красные сапоги как будто в трясину попали. Как бы ни тужился он и ни пыхтел, ноги сдвинуть с места не удавалось. Котяра сидел напротив, скалился и изредка, не спуская надменных зелёных глаз с заговорщика, ловил блох. Тихон попытался сам поднять ноги товарища, но все попытки были тщетными.

— Не ходи туда, пошли обратно, — предостерегал его Пахом.

— Как ведьму кокну, там и спадут все её проклятия, — снял с пояса нож Тихон и направился к дому.

Он прошёл через два пучка душистых трав как через калитку, дёрнул на себя дверь, ожидая, что та будет заперта, но не угадал. Спокойно войдя в сени, он поудобней перехватил нож, сделал шаг к комнате, и тут перед его ногами в пол воткнулась железная вилка.

— Промахнулась, старая, — весело доложил ей кузнец.

— Угу, — не согласился филин.

Старухе сидела у окна и скалилась на гостя. Тот сделал смелый шаг на коврик и остановился. Перед глазами всё завертелось, пол поменялся местами с потолком, в уши лился оглушающий вой филина и задорный смех ведьмы, перемешанный с заклятиями на непонятном языке.

Закончилось всё так же быстро, как и началось. Тихон очнулся и огляделся по сторонам. Он подумал, что подвешен к потолку, потому что пол избушки был в двух метрах под ним.

— Ах ты старая карга, — выругался он, а услышал только «угу».

Не сразу до него дошло, что это он сам угукает. И что никто его никуда не подвешивал, это он сам спокойно сидит на балке, цепляясь за неё двумя когтистыми пушистыми лапами. Он повернул голову налево и подивился, что может разглядеть то, что было позади него. А когда он повернул голову направо, то увидел коричневого филина, который предсказуемо сказал:

— Угу.

— Угу, — послушно ответил Тихон, хотя и желал произнести совсем другое.

Пахом, освободившись еле-еле от сапог, когда котяра вальяжно вернулся в дом по зову хозяйки, бежал через лес с такой прытью олимпийца. Он даже не винил себя в том, что бросил кузнеца. Сколько раз он его по дороге предостерегал, как просил вернуться в деревню и отложить поход на другой день. А ведьма пила из блюдца чаёк, закусывала его солёным огурцом и наслаждалась музыкой угуканья. Теперь это был дуэт.