Анна Неделина №3

Лампа Потёмкина

Победители

Автор:
Андрей Ваон
Лампа Потёмкина
Работа №63
  • Победитель
  • Опубликовано на Дзен

Потёмкину приснилось, что он был Путиным. О чём он поутру и известил жену. Лежал, глядя в потолок, и, как только она зашевелилась, сказал:

- Прикинь, я Путиным во сне был.

Она сладко зевнула, раскинув руки в стороны - Потёмкин подметил мелькнувший свеже-красный маникюр – и спросила:

- И как, понравилось? - Рывком поднялась с кровати, упрятала подтянутое тело в халат и пошла ванную.

- Непонятно… - задумчиво ответил он ей вслед.

Сроду снов он не видел, а тут сразу - Путин. И даже не сам факт нахождения в президенте его поразил, а ощущения.

- Бегать будешь? – крикнула жена из коридора, ни мало не волнуясь о спящей дочери.

Оба они знали, что Кристина по воскресеньям спит крепко, можно из пушки стрелять. Вплоть до обеда.

- Буду… - бесцветно ответил Потёмкин.

- Гриш, ты чего? Заболел? – Жена вернулась в комнату, расчёсываясь.

- Да нет вроде… Знаешь…

Она вопросительно посмотрела на него. А он уставился в ответ, разглядывая, будто давно не видел.

- И? – вернула она его на землю. А точнее, в сон.

- Путиным быть скучно. Хотя и очень весело.

- Пф… - фыркнула она и ушла. Крикнула вновь уже из кухни: – Я сырники тогда начинаю, а ты как хочешь.

- Да я оленины наелся, - пробубнил Потёмкин. Вроде как пошутил.

Он окончательно очнулся от ночного "президентства" и, причмокивая, распробовал послевкусие.

Усталость - вот главный мотив. Скорее бы пятница… до обеда дожить… доколе, вообще? Такое очень знакомое чувство. Хотя свою работу Потёмкин, в общем-то, любил. И график у него был ненормированный. Но эту президентскую маету он хорошо осознал.

Весь день промыкался в непонятном настроении, пытался читать, гулять; жена звала в кино после того, как с дочерью они пройдутся по магазинам - отказался.

- Неохота… - мямлил он.

Она морщила лоб, кривила губы – ладно, хозяин барин. Дочь зыркала исподлобья, пока не ускакала куда-то с подругами.

Ага, а там мальчики, подумал Потёмкин, сидя за столом, читая книгу.

- Не каркай, - сплюнула жена – оказалось, подумал вслух - и ушла в кино без него.

Он, сморённый чтивом, задремал.

В этот раз он был Хемингуэем. Но Потёмкин-Хем быстренько застрелился, Потёмкин проснулся бодрым, сбросив морок путинской усталости, встретил пришедшую из кино жену, и они, пользуясь отсутствием дочери, занялись сексом.

***

Потёмкин с дочерью не ладил. Точнее, она не ладила с ним. "Трудный возраст, не переживай", - успокаивала жена, сама при этом замечательно шепталась с Кристиной по вечерам, и, когда к ним заглядывал Потёмкин, обе смотрели на него возмущенно и с удивлением: как так он посмел. Он смущался, лепетал, спрашивая у жены, что там можно пожевать и, получив отрывистые указания, исчезал.

Сам он считал, это всё из-за его работы. Какому современному подростку понравится, что у него (неё) родитель – слесарь-сантехник? Хотя он был далёк от карикатурного и шаблонного образа рвача-алкаша, а совсем даже наоборот: слыл в отзывах под интернетным профилем "интеллигентом, с которым и поговорить можно", ходил на работу в аккуратной, чистой робе, с мудрёным саквояжем, да и деньги приносил в дом, работая на себя, неплохие.

Но она словно стыдилась. Даже бесилась. Причём как-то резко взбеленилась; как начало её ломать в подростковой неуживчивости со всем миром, так и заистерила: "Поменяй работу!", - кричала. Но, пошумев, перешла к холодной войне.

А может от того, что Потёмкин в своё время сантехническую стезю выбрал вопреки и назло – а дочь про это узнала? После красного диплома и почти защищённой диссертации вспылил, поспорил ли, проиграл ли пари (детали от Кристины прятали и мать, и отец, а бабушки с единственным дедушкой путались в показаниях) – но с тех пор и профессионально крутил гайки, стыковал трубы, ставил смесители и выполнял самые сложные слесарные работы по дому. Руки у него откуда надо росли.

В общем, с недавних пор дочь в адрес Потёмкина постоянно раздражалась и хмурилась. Чаще всего от неё он слышал капризное: "Ну папа!", если вообще что-то слышал.

Красивая девочка получается, думал Потёмкин. В мать. Хотя и он сам вполне себе. Бегает, без живота и жира. Хотя и позволяет себе всё и в любое время, жена завидует: "Везёт, не в коня корм…".

А ещё Кристину бесила его лампа.

Лампа досталась Потёмкину от прадеда. В крепком металле с зелёным абажуром. Стояла на письменном (компьютерном) столе.

"Расстрельная атрибутика!", - выпалила как-то раз дочь. Потёмкин обалдел. Удивилась и жена. А дочь дополнила: "Тебе должно быть стыдно, что у нас в доме инструменты палачей!", и убежала к себе в комнату.

Потёмкин тогда вспылил. Захотелось дать ей ремня, хотя и вызрела она уже в девку. Он побледнел, покраснел. Жена, закусив губу, разрывалась – то ли бежать, успокаивать дочь, то ли мужа отпаивать валерьянкой. А он прошипел, выпуская пар: "Грёбаный интернет", и вышёл на балкон покурить. Что позволял себе крайне редко.

Потёмкин прадеда помнил. Седенького, сухонького. Приезжали к нему в деревню. Там старый дед лампой его, семилетнего, и одарил. Это уж потом, когда перестройка вошла в силу, а дед Савелий помер, в семье начались пересуды: был НКВД-шником; странно, что дожил до нынешних времён; и в деревне он, родившийся в городе, оказался неслучайно. Истины в семье не знал никто. Но лампа для Потёмкина стала реликвией. Он за лампу кого хочешь порвал бы. И прадеда Савелия он любил. И память его чтил. Тот ему ничего плохого не сделал. А совсем даже наоборот – Потёмкин с теплотой вспоминал те деревенские дни, запах скошенной травы, тёплые звёзды и скрипучий голос старого деда.

И вообще если разобраться… Но Григорий разбираться не желал, прахом давно уже всё занесло. Зачем бередить. Но память он топтать не позволит.

Узнала ведь чертовка! От бабки своей, не иначе. Женская треклятая солидарность, ругался он шёпотом. И против воли слушал вскрики дочери поперёк вкрадчивых увещеваний матери: "…они такими лампами в лицом арестованным светили… не давали спать… выстукивали всё из головы… а что не могли, то… теряли волю и разум…". Дочь надрывалась чуть ли не в истерике.

Потёмкин ещё раз чертыхнулся, порадовался, что оплеуху ей не отвесил, и, в общем, сдержался; затушил бычок – а вот курение, это не годится, конечно – и ушёл в комнату слушать музыку.

Так вот они не ладили последний год. Но жили с этим, хотя Потёмкина это семейное неустройство жутко нервировало. Что думала дочь своим пубертатным сознанием, Потёмкин не знал. Жена же ловко лавировала по семейному минному полю, с одной стороны снимая напряжение и раздавая всем сёстрам по серьгам, с другой - конфликт разруливать будто и не стремилась. И с мужем секретам и душевными невзгодами дочери не делилась. Потому что, подозревал Григорий, не знала всего и сама.

***

Всегда он завидовал (слегка) людям, видящим сны, а теперь вот после третьей за неделю убийственной в своей реалистичности грёзы ему стало не по себе.

Где-то он читал, а читал Потёмкин много и литературу самую разную, что, если хочешь разобраться в своих сновидениях, записывай их. Лучше сразу, пока голову не оторвал от подушки. Опасаясь кривых взглядов жены, на подушке он ничего записывать не стал, а вот вечерком, отказавшись от прогулки – хотя погода шептала, осень догуливала последние солнечные дни - засел. Бодро зафиксировав президентство недельной давности, самоубийство из писательского ружья, он застрял на самом свежем.

С пятницы на субботу ночью он побывал в Мумбаи. Он чётко знал название города, время года (какая разница – и так всегда жара, разве что муссон приближался), он гонял на мотоцикле, вдыхал густые ароматы, слушал невообразимый шум; он всё понимал, о чём говорится на улицах. Хотя где Потёмкин, а где английский. Не говоря уж про хинди и маратхи.

Откуда это всё?

Допустим, полистал книжку дочери - "Шантарам" лежал на кухне, он умыкнул ненадолго к себе. Допустим, текст захватил, увлёк, и он, не отрываясь, листал одну за другой страницы, пока дочь не вылезла из своей комнаты и, гневно сверкнув глазами, книгу не забрала.

Казалось бы, какие загадки, от книги всё. Вот и с Хемингуэем такая же история, закончил читать биографию – приснилось.

Но что, он раньше перед сном ничем не впечатлялся? И книг не читал? А тогда про Путина – что, он никогда про него не слышал ранее? Пусть и упрекали его жена, и дочь (среди прочих претензий) в аполитичности. Но отчего сейчас приснилось; да ещё вот так, будто сам прожил.

Жена готовилась ко сну, обмазываясь чем-то пахучим, он бездумно скакал по телевизионным каналам – всё равно она сейчас перехватит пульт в свои руки, найдёт нужное, и он безропотно будет смотреть то, что дают.

Бжикнул телефон на столе – Потёмкин терпеть не мог электронщину возле кровати, он и книги-то только бумажные в руки брал. Встал выключить телефон до утра, чтоб не беспокоили.

Зажёг лампу. Нет, не реклама.

- Да всё, хватит. Не пойду больше, - пробормотал.

Жена спросила:

- Куда это ты не пойдёшь?

- Да из стоматологии напоминают, что неделя прошла, хорошо бы показать зуб.

- Надо сходить, конечно, - сказала она.

Он с сомнением поглядел на неё – но уже пошло кино, и в глазах жены не отражалось ничего, кроме экрана телевизора. Он выключил телефон и полез под одеяло.

Ночью ему лечили зуб. Во сне, разумеется.

***

- Ты что, ничего не помнишь? – усмехнулась жена, пряча беспокойство.

- Ещё как помню, - буркнул Потёмкин.

Вставать не хотелось. Казалось, вновь ноет целиком скула, отдавая долбящей болью в затылок. А ведь неплохой врач, Татьяна Валентиновна, дебелая тётушка с суровым юморком: "Спасём ваш зуб. Наверное".

- Про зуб снилось…

- Вот чего ты орал, как резаный. Даже Кристину разбудил, - кивнула жена.

- А вот этого не помню, - отметил Потёмкин.

- Мда… Тут помню, тут не помню… Чего это тебе последнее время сны снятся? – спросила жена. – Снятся сны… - задумалась она. – Нет ли здесь тавтологии? – потрогала губу пальцем в задумчивости.

А Потёмкин полежал, полежал, а потом как подскочит на кровати:

- Зуб же! С зуба всё и началось!

Жена вздрогнула.

- Что началось?

- Сны эти дурацкие.

Она поглядела на него странно, шевельнула бровями и ушла совершать утренние туалеты.

Весь день от дел, диктуемых женой, он не отлынивал, выполнял всё от и до, но витал мыслями в других местах. Она одёргивала: "Гриша! Не спи". А он не спал, он соображал, как заказать сон. Грядущий.

И ничего умнее не придумал, чем потупить в телефон. Обычно его воротило уже от постылого шаблона "почитать новости". Ворчал на жену, которая листала шустро что-то на экранчике: фотографии, короткие публикации форумов – он заглядывал через плечо, она прятала телефон и возмущалась: "Моё личное пространство!", – Потёмкин кривился, но не настаивал.

Весь вечер, под недоумёнными взглядами жены, он светил телефоном, тыкая неуклюжим пальцем в экран. Вздыхал, бормоча: "Какой же бред…", но всё-таки не бросал и отмечал, что хоть и противно от всего этого болота, а увлекает, и охота уже тоже что-нибудь набить. И кому-нибудь.

- Прямо вот руки чешутся, - сказал он отчётливо.

Жена усмехнулась.

- А ты прямо боец, погляжу. – Закрыла дверь, погасила свет и полезла к нему.

Он сказал: "Погодь", и, чтобы положить телефон, включил лампу на столе (ту самую, зелёную), успев прочитать выскочившее как раз сообщение.

- Любовница? – проворковала жена.

- Ага, Одинцом звать.

Потушил лампу и вернулся в кровать.

***

Одинец, Лёха Одинцов – дружище с юных ногтей. Начинали учиться вместе, а потом буйная натура Одинца не выдержала дисциплины и порядка, и институт он бросил. Бабник – страшный. Не молодился, но форму держал. И по девкам, в том числе. Из жён друзей и знакомых если кого и принимал в расчёт, то только Марьяну, жену Потёмкина; остальные же удостаивались только его едких оценок и колкостей. Сам не женился и не собирался. Само собой.

Вот им, Лёхой Одинцовым, и прожил целый день Потёмкин. Во сне, конечно.

Утро понедельничное, немного похмельное. Кофе из дорогущей кофемашины, неспешный обход хорошей квартирки в неплохом районе на двадцатом этаже. Окна до пола, в них еле-еле светлеет осенний хмурый день. В офис – не раньше одиннадцати. Поймал себя на мысли, что одновременно и радостно, что тёлочку никакую не надо выпроваживать с утра на такси, и несколько одиноко в выдраенном интерьере (спасибо приходящей уборщице Алине).

И так далее, тому подобное: размеренная, уверенная поступь гендира непонятной конторы - то ли производство, то ли продажа… Сам Одинец гордо выпячивал мощный подбородок в ответ на вопрос: "Чем занимаетесь?" – "Рекламой".

В конторе дела своим чередом, днём важная встреча, рубашечку надеть. Пить? Нет, сегодня всё по трезвяку - вечером на фитнес. Ах да, чёрт! Неприятный разговор. Обещал. Отгладывать не по-мужски. А этот сам? По-мужски?! Ладно…

Вечером после зала фильмец какой-нибудь. А вот на среду ту Викочку надо выцепить.

***

Насыщенным будничными заботами день прожил за друга Потёмкин во сне. И вроде как день ещё только предстоящий.

Утром проводив жену, избежав встречи с дочерью, он начал собираться, попутно удивляясь. Ну да, понедельник сегодня. Но почему из новостей сюжет не получился? Почему Лёха, а ни местный митинг, ни протесты в Америке, ни метро поломалось, ни льды совсем потаяли и самолёт разбился… а как-то буднично всё? И что за девица такая? Ничего про неё он не рассказывал.

Зашёл в комнату в комнату за книгой, зажёг лампу – день начинался серо. И от озарения зелёным абажуром присел на стул.

- Лампа… - пощёлкал в задумчивости тумблером. – Лампа! – сказал уверенно и с довольной улыбкой пошёл на работу.

Вечером он лампу не включал, смущал бормотанием и загадочным подмигиванием жену, и пристальным взглядом – дочь. А ночью спал без задних ног и сновидений.

Во вторник, перед встречей с друзьями забежал домой, обнял и чмокнул жену, переоделся и был таков. В дверях столкнулся с вернувшейся с плавания Кристиной.

- Поздновато, - сказал он и поцокал языком.

- Тебя забыла спросить, - устало нахамила дочь и плюхнулась на пуфик.

Из кухни выглянула встревоженная жена. Приготовилась тушить конфликт.

Потёмкин было задержался, придумывая ответ, но разумно решив не портить себе настроение и не устраивать скандал, вышел молча.

Помимо Одинца был ещё в друзьях у Потёмкина Виталик, громадина-человек. Вечно неустроенный, но очень добрый и жизнелюбивый. Несчастные любови, десяток сменённых профессий, обломанные не раз острия, а глаза всё горят по-юношески, мечтательно. Потёмкин Виталика любил. И жалел, что у друга не выстраивается в жизни, как надо. Давал в долг, служил жилеткой, когда очередная неудача лупила Виталика по вихрастой голове. А вот Одинец был более суров. Денег не ссуживал, а только воспитывал. Как считал, для его, Виталикова же, блага.

- Я на машине, - отбрил он сразу предложение Виталика "по коньячку?".

- Гринь, а ты? – Виталик посмотрел на Потёмкина, зная прекрасно, что тот не пьёт практически никогда.

Потёмкин помотал головой. Он улыбался. При виде друзей послевкусие от последнего сновидения овладело им с новой силой, и он брякнул, не задумываясь:

- А чего вы вчера орали друг на друга?

Вообще, он бы не совсем прав. Во сне кричал Одинец, а Виталик хотя и пошёл по лицу пятнами, но отбрыкивался голосом глухим и пришибленным.

Одинец от меню не оторвался, но замер, а Виталик дёрнулся, будто ему ледышку за шиворот кинули.

Потёмкин сразу не сообразил, что он не во сне, что он про ночные свои видения друзьям ещё не рассказал, но напряжение почувствовал и понял, что сболтнул лишнее.

- Тут по ночам у меня интересное… - заговорил он, глядя, как поднимает глаза Одинец и втыкает яростный взгляд в Виталика. А тот, как и во сне, покраснел и опустил глаза.

- Вот ты… Трепло! – кинул салфетку на стол Одинец, встал, накинул плащ и вышел из кафе.

Вдвоём они ещё некоторое время сидели в молчании. Потёмкин судорожно соображал, что такого он разбередил. И ведь, наверное, думал он, давно какая-то струна натянулась, раз ему приснилось об этом. Но если других деталей об обычном дне Одинца во сне было навалом, то от их спора с Виталиком осталось лишь ощущение обиды, уколы совести и стылый гнев.

- Это Лёша тебе рассказал? – поднял глаза, похожие на глаза спаниеля, Виталик. Крупный, мощный, он привлекал своим кротким взглядом многих женщин, но влюблялся в откровенных стерв, которые об него вытирали ноги.

- Что рассказал? – Потёмкин потёр переносицу и отпил принесённого официантом кофе.

- Что мы… эээ… слегка повздорили вчера? – несмело улыбнулся Виталик, приобретший нормальный цвет лица.

А Потёмкин, наоборот, с лица совсем спал.

- Вчера? – без надежды переспросил он и затараторил: - В пивняке на Чистых? Чешском… ещё две девицы на вас косились, а одна так на ме… на Одинца прямо вылупилась в конце… он хоть и бешеный был, а номерок чуть у неё не взял? – выпалил нюансы сна, засевшие в голове крепко.

Виталик с ухмылкой медленно покивал.

- Так-так…

Тут вернулся Одинец. Вроде как воздухом вышел подышать и, судя по дымному аромату, перекурить.

Сел, нахохлился, весь такой деловой. Махнул гарсону, в меню подчеркнул пальцем, сделав заказ, и забарабанил пальцами по столу.

- И что? – спросил у обоих.

Виталик усмехнулся, откинулся на спинку кресла, а Потёмкин сказал:

- Это я у вас хотел бы спросить. А про вчера… это я так, не подумав... Приснилось.

И как-то он их расшевелил, оттаяли оба.

Рассказали, что чуть не разругались вдрызг, да обошлось. А ведь всегда им Потёмкин внушал: дружба дружбой, а бизнес вместе – никогда. И вот нате! Одинец захотел помочь безработному другу, подкинул работёнку, друг принял нехотя (чем уже подбесил) и выполнял заказ через пень-колоду. Одинец же…

Дальше Потёмкин их не слушал, потому что сон "один день из жизни Одинцова А." просыпался в реальность дополнительной деталью. Тем самым разговором, теми словами, что сейчас пытались, переиначивая каждый на свой лад, передать друзья.

- А еще, до кучи, - с каким-то азартом глядя на Одинца, ворвался в его исповедь Потёмкин, обрывая и вяло возражающего Виталика, - тебе вечером некая Викочка сначала фотку прислала соблазнительную, там ещё завитушка-татуха интересная чуть повыше бедра… А потом, в ответ на твои скабрезности дала отлуп на завтра. Сучка такая, - торжественно закончил он.

И тут же испугался. Потому как никогда не видел Одинца таким. Будто его предали и растоптали. На лице окривела кислая улыбочка, на лбу выступил пот, а в глазах заплескалась беспомощность.

- Это… Ты как это… - просипел он.

А Виталик понял лишь одно, что какая-то подлючая загадка легла меж ним и его друзьями. А раз так, вчерашняя размолвка дело случайное, и не Лёха тому виной. И уж тем более не его, Виталика мягкотелость.

Потёмкин сглотнул ком.

- Приснилось, - ответил Одинцу.

А тот махнул официанту, также сипло сделал заказ, и ему быстро принесли бокал коньяка, который он бахнул залпом и не поморщился.

Они тогда знатно надрались, даже Потёмкин выпил.

Жена сказала вечером: "Ого", а он лишь глупо улыбался, дав себе волевой приказ молчать, чтобы не было потом стыдно.

Прошёл мимо лампы, пьяно приложив к губам палец, сказал: "Тсс" и бухнулся без сил на кровать до утра.

***

После этого лампу он некоторое время обходил стороной. Как прокажённое место. Из головы не выходил Одинец; да и Виталик тоже. Он говорил себе – да ну, бред! Только успокаивать себя не получалось. Верить, не верить, продумывать, обдумывать – всё это он отодвигал, а подсознание работало, нагнетая, и он с дрожью сопоставлял, ужасаясь, как выворачивали Одинец и Виталик тот конфликт каждый в свою сторону. Видеться с ними сейчас не хотелось. Снов за это время он не видел. Отрешённо воспринимал холодность дочери, чем, похоже, её задевал.

- Завтра у Кристины соревнования, - напомнила жена вечером в среду.

- Я помню, - сказал Потёмкин, не отвлекаясь от книги (читал на кровати – к столу и лампе – ни-ни!). – Удачи ей от меня пожелай.

Жена, чуть склонив голову на бок, удивилась:

- Не пойдёшь?

- Так она всё равно будет против, - разумно предположил Потёмкин, памятуя прошлые полуфиналы и финалы. Он рвался, он хотел поболеть; мол, она не заметит, но жена передала строжайший дочерин запрет: "Если он появится, не выйду на старт. Меня дисквалифицируют, а потом и из команды выгонят".

Родители плавание поощряли. И сам Потёмкин, частенько думая про дочь, вновь приходил к выводу, что хорошая девчонка растёт, пусть и с характером, пусть и его вот вывела за скобки (он надеялся – временно). Хотя, может, он мало про неё знает. Что она в интернете этом высиживает… Но вот плавание – пусть же? Пока плечи шире попы не стали, пусть. Жена за фигурой дочери проследит. А на гитаре – хорошо же поёт? Хорошо. А если вечером скажет мать - "дома надо быть в десять" – будет. Мальчики? Да куда ж без них. Но всё больше спортсмены. Пусть.

- Хм… - то ли согласилась, то ли нет жена.

Вечером в четверг Потёмкин куковал дома один, удовлетворённый выполненным заказом: работа чистенькая, а гонорар неплохой. Из дома выходить никуда не хотелось. Интернет надоел, от книг устал, пощёлкал телеящик и тоже быстро утомился. Из головы по-прежнему не шли друзья и лампа. Оставив телевизор включённым, пересел к столу преодолевать свою фобию. Любопытство сильнее.

Значит, вот надо включить свет и какую-то связь с мозгом установить. Тогда сообщение от Лёхи пришло. Теперь хорошо бы с Виталиком. Что там про него есть? Ну вот, фотографии, например. Как в поход ходили. Видео. Потёмкин листал телефон.

Залип в воспоминаниях. В походы они ходили втроём. Водные, сложные, с приключениями.

Вскоре завозился ключ в двери, вернулись жена с дочкой. Он вздрогнул, воровато погасил лампу и вышел в коридор.

Дочь стояла с цветами и радостная. Увидев отца, попыталась эту радость притушить, сдвинув брови.

- И? – спросил Потёмкин.

- Вторая! – с гордостью ответила жена, и дочь не удержалась, расплылась вновь в безудержной улыбке.

Потёмкин поднял большой палец:

- Класс! Поздравляю! - И ушёл обратно в комнату, не вслушиваясь в повисшее обескураженным сгустком молчание.

Виталик не приснился. Приснилась давешняя клиентка, фигуристая мадам, флиртовавшая с Потёмкиным, не обращая внимания на его обручальное кольцо и сухой деловитый тон. Потёмкин увидел себя другими глазами. Весь сон был пронизан тем, что он пережил накануне, но совсем в другом ракурсе – пришёл, поменял раковину (пришлось, правда, выбирать из двух, купленных хозяйкой заранее – "ой, я не знаю, какая лучше…") и был таков. Часа за три управился, ещё что-то там попутно ей подкрутил в качестве бонуса, хотя она и за это совала деньги. И вообще, казалось, готова на большее. И убеждал себя потом, что внимание это чисто женское ему привиделось. Показалось.

А нет, не привиделось. Дама эта пышная, Инна С., охочая до мужиков – это Потёмкин сразу прочувствовал во сне, будучи ей – на сантехника, такого чистенького и даже стильного, глаз свой голодный положила. Этот мужичок только на первый взгляд невзрачный, а если присмотреться – очень даже. Женат – да и пусть. Нет такого мужа, который хоть раз бы не мечтал… И рукастый, и язык подвешен… Строит дуболома и моралиста. И пусть. Телефончик-то теперь есть, а тут вот ещё санузел обработать… Против сиськи нет приёма. Придёте в следующий раз, Григорий Владимирович, тогда и поговорим.

Вот такой образ получился в чужих глазах у Потёмкина, понял он, когда продрал утром глаза. Это всё очень занятно, и от заказа он в следующий раз откажется – спасибо, не надо; и в общем, довольно лестно, но… Он покосился на спящую жену, очень захотелось поделиться с ней… Но чем? Царицей соблазняли, но не поддался он? Или тем, что лампа, того самого, на этого… – волшебная. Да, кстати, а почему не Виталик, а дама это пышнотелая нарисовалась? Ведь рыл про друга в телефоне, пришли с соревнований, телек бурчал ещё…

- "Афоня", ёлы-палы! - хлопнул радостно себя по лбу Потёмкин, вспомнив советскую печаль о сантехнике во вчерашнем телевизоре.

Вскриком потревожил жену. Она ласково что-то промычала и, перевернувшись на другой бок, снова заснула.

И он вернулся к своим мыслям, одеваясь на пробежку.

Значит, такая вот связь - как бог на душу положит. Очень интересно. Но, значит, заказать сон не получится. Спровоцировать – да, но каков будет результат, кто его знает.

- А интересно, - загорелся Потёмкин, чувствуя скорее нутром, чем осознавая разумом, что погружается в неведомую пучину лампового волшебства, ведунства и пророчества.

***

Придерживая коней – Потёмкин человеком был волевым и цельным, случайным ветрам, даже таким заковыристым, собой как соринкой швырять не давал – он стал регулярно залезать ламповым прозрением через сновидческие форточки в чужие тела, души и разумы. Как умерших (в случае с Хемингуэем Потёмкин уяснил, кстати, что все версии гибели писателя несостоятельны), так и здравствующих. Погружался как в существующих людей, так и вымышленных персонажей. Он провоцировал ситуацию, взбадривал мозг каким-нибудь "феромоном", лампа фиксировала и программировала. Особенно были интересны заскоки в будущее. Как в случае с Одинцом.

Но таскало в основном Потёмкина бесцельно. А он сразу определился, что ему нужно – жена и дочь. И Виталик. И поэтому жене всё рассказал.

- Фу, Гриша! – сказала она.

Накрашивалась перед работой, аккуратно разложив на туалетном столике штукатуренные принадлежности. Строгий костюм висел готовый, наглаженный. Начальник отдела кадров, HR-менеджер – не кот чихнул.

Потёмкин, всё рассказав, сидел как на экзамене. Волновался.

- Чего фу-то? Разрешения у тебя и спрашиваю. Потому как по-всякому может случайно получиться… - слукавил он.

- Да потому что это хуже, чем в телефон чужой лезть и в соцсетях пароли ломать, - выговаривала она, деловито подводя глаза.

- Да кто ломает-то…

- Вот и нечего начинать. Понял? – повернулась она к нему.

Он сидел ошеломлённый и молчаливо глядел, как она оделась, чмокнула его в нос и уцокала на улицу. Дочь дрыхла, вроде у неё какая-то там дыра в расписании. А Потёмкин дивился, как это жена приняла с ходу все его ночные прозрения вместе с "ламповой теорией", не усомнившись ни разу, а лишь брезгливо наложила на всё это своё безапелляционное вето.

Вот те раз… - подумал он и решил, что формально жену послушает, но пользоваться лампой исключительно по назначению, право имеет.

А вообще-то, она, конечно, права. Не то чтобы он побаивался найти что-то в жене постыдное и секретное – нет. Верил ей безгранично. Но то, что внутренний её взгляд на мир, который мог во сне обрести Потёмкин, её ощущения, её чувства и настроения могут очень больно уязвить, так как попросту не совпадут целиком и полностью с его представлениями.

Но дочь, вопреки запрещениям жены, понять хотелось пуще прежнего. И вновь понесла его кривая и нелёгкая по зелёноламповым ухабам.

Делал паузы, потому что выматывала такая скачка, но не мог прекратить - затянуло и вошло в привычку. Но дочерино сознание оставалось за семью печатями, как он под лампой ни думал о ней, ни смотрел детские и новые (спасибо жене и соцсетям) фотографии; звал её из комнаты (она отвечала ледяным молчанием), будоражил по-всякому своё сознание – но всё это лупило мимо цели. Лампа погружала его куда угодно, но только не в её сознание. Зато вся общественная и доступная (другим, но не ему) её жизнь очертилась хорошо различимыми штрихами.

Включал лампу, пока не пережил теракт.

Дочь сочинила по случаю (годовщина событий) блог – увлекало её и это. Потёмкин, читая, тёр шею – текст был хоть и наивен, но ершист и задорен, дёргал вполне понятную большинству столичной молодёжи гуманистическую и свободолюбивую струну. Потёмкин крякал, но читать не бросил.

Ночью по нему стреляли из калашей бородачи со злыми глазами, травил газом спецназ, а сам он сходил с ума в слабо мерцающем сознании московского школьника.

Мучения оборвала жена, с тревожным лицом склонившись над Потёмкиным.

- Гриня! – трясла она его за плечо, а он жмурился и морщился, выплывая в реальность.

В окна колотил дождь, а через форточную щель пищал ветер.

- Нормально, нормально, - засопел он, продуваясь. – Проснулся.

- Гришань, ты завязывай с лампой своей, а то я выкину её к чертям, - голос жены совсем не сонно звякнул сталью.

Тогда он остановился, не докопавшись ни до дочери, ни до Виталика. Не разузнал человеческую подноготную политических лидеров и тайных советников, владетелей мира, звёзд спорта и кино. Попадались люди малознакомые и совсем незнакомые, штамповали мозг банальные бытовухи и рядовые ситуации, тянулись жвачкой натужные конфликты. Всё, что было интересного, было вначале, словно лампа вытряхнула свой заряд, подсовывая Потёмкину теперь из загашников штопаные ношеные одёжки. А теракт стал лебединой песней – и то, не сказать, чтобы Гриша искал чего-то подобного. Во всяком случае, "ламповать" у него теперь пропала всякая охота.

Не последнюю роль сыграла в этом резко посуровевшая жена, объявившая в любовных утехах перерыв. Мол, посмотрим - будешь спокойно спать, тогда продолжим. А пока что - целибат. Прости, любимый.

***

- Поедешь?

Потёмкина спросили с порога. Он дико устал. Хотелось в душ, есть и спать.

- Куда? - зашумел водой, намывая руки. Жена в этом шуме что-то ответила.

День, постреливая мелкими неудачами и раздражающими случайностями, наполнил тело и мозг неприятной усталостью: клиент попался бесючий, умник, всё-то он знает, отзыв плохой обещал накатать; Инна С. эта сегодня была особенно настойчива, тоже обещала занизить рейтинг. И Потёмкин теперь бился между двух зол: съездить всё же к ней, не укусит, или честь – хаха – дороже, бог с ним с рейтингом, сильно хуже не станет от одного-двух плохих отзывов. Одинец объявился на горизонте, язвительно поинтересовался, куда дружище выпал с горизонта дружеских посиделок. Вопрос жены стал последней каплей, он закрылся в ванной, врубил напор посильнее, а сам привалился к стене и прикрыл глаза, чувствуя спиной через толстые полотенца горячий полотенцесушитель.

О чём это она? А, ну да - ноябрьские праздники впереди. Значит, поедут в Питер. Ясно – без него. Этой весной вдвоём уже ездили. А он любил и тёщу, и сам плоский, каменный город с Невскими широкими пространствами. Но решили с женой, что лучше ему пропустить. Маме она что-нибудь объяснит, а к осени, глядишь, наладится, поедем вместе.

Не наладилось. Пусть едут.

- Поезжайте без меня. Билет сдам, - сказал он, выходя из ванной. И жена посмотрела на него виновато и с благодарностью.

Через несколько дней уехали на вечернем "Сапсане". И он сразу же почувствовал тоску и одиночество.

Так четыре дня не протянуть, подумал он.

Сидел, пялился в темноту за окном. Горела включённая по забывчивости лампа. В отражении мелькнуло позолоченное название книги из обширной библиотеки в шкафу: "Остров Крым".

Потёмкин не любил, а жене книга нравилась.

***

Троллейбус натужно гудел, вываливаясь на перевал. За которым вот-вот блеснёт море. Виталик таращился в окно в радостном предвкушении. Народу много, не скажешь, что ноябрь. Да и погода под стать - плеснула неожиданными, почти летними "+23 по Цельсию"; мягкое солнце заливало мутным светом всё вокруг.

В Алуште ждёт Светлана. И Данька.

И тут же Виталиково радостное предвкушение сменилось мрачным поеданием самого себя. Когда же он уже перевезёт их в Москву? Да никогда… И она не хочет: у неё тут квартира, работа, машина. Муж, пусть и бывший, пусть и не отец Даньке. Но относится по-хорошему и помогает. А у Виталика в Москве - драная квартира, вечно больная мама и туманные перспективы.

Потёмкину выть захотелось уже во сне, но он засел в друге крепко и вбирал всё без остатка. Тянуло и грызло, согласно Виталикову настроению, а сделать ничего нельзя.

А дальше, уже в Алуште, лампа выкинула невиданный доселе фортель: по ходу пьесы, из Виталика Потёмкин резко и неуловимо перекочевал в своего отца. И лет на тридцать назад. Они тогда последний раз ездили втроём на море. Через год родители разошлись, Потёмкин остался с матерью, и отец брал его к себе, живя на даче, по выходным.

И видел Потёмкин себя, выгоревшего, радостного от моря, от родителей рядом, от всего этого юга вокруг. И слышал отцовы мысли, когда тот брал шашлык на набережной (тут только что дрожал в волнении Виталик, покупая цветы), что всё, песенка спета, Юлька - ломоть отрезанный, решила уходить, насильно мил не будешь, но хоть Гришка никуда не денется. Ведь главное – у него с ним понимание.

***

Проснулся Потёмкин в холодном поту. Набрал Виталика, тот предсказуемо не ответил. Набил сообщение: "Ты не в Крыму, случаем?". Сообщение вскоре отметилось, как прочитанное, но ответа не последовало.

Отцу звонить было некуда. Отец умер тринадцать лет назад.

Пустая квартира давила на сердце, на мозг; глушила тишина, несмотря на включённый телевизор в спальне и музыку на кухне. После завтрака он, купив за баснословные деньги на ближайший поезд билет, покидал вещи в сумку и поехал на вокзал. Предварительно чиркнув жене: "Ждите. В семь вечера буду у вас".

А лампу засунул на антресоль.

В этом самом тягостном сне из всех была ещё и третья часть.

Дочь сидела за его столом. Щёки холодили слёзы, а в душе растекалась горечь. Лампа была выключена, и она сидела впотьмах (время года и сам год Потёмкин не разобрал, как не разобрал и её мысли). Потёмкин и жена, дома почему-то отсутствовали, может, в театре каком были или в кино. Перед Кристиной лежал закрытый альбом со старыми фотографиями. Собственно, через него, через альбом этот, а точнее через одну фотографию Потёмкин в дочь и переместился.

В первую годовщину смерти отца он уломал жену съездить туда, в Алушту. И фотографию с крохотной дочерью сделать там же, на набережной. Где после того шашлыка мама маленького Гришу вместе с отцом щёлкнула на "Зенит".

Дочь сидела, бормоча слёзные проклятия в адрес лампы. Выскользнувшая из рук фотография валялась на полу – смеющаяся Кристина на руках у молодого и счастливого Потёмкина.

А лампа остывала после надсадного зелёноватого свечения.

Потёмкин с натугой вытащился из сознания Кристины и благополучно (не считая гулко ухающего сердца и липкого в противном поту тела) проснулся.

***

Поезд сошёл с рельсов, немного не доезжая Чудова. Как потом паскудно шутили в интернете, чудом сименсы эти по максимуму у нас не разгоняются, иначе жертв было бы гораздо больше. В сухом же остатке: кривизна рельс, странная подвижка грунта и никакого теракта, одна трагическая случайность, от которой никакие гайки не спасут.

Потёмкин обнаружил себя в Питерской больнице. Повезло, сказала медсестра. Что имела в виду: что довезли до Питера, или то, что всего лишь перелом руки, ушибы и небольшое сотрясение - было неясно. Он потянулся за телефоном, кляня себя за поспешное сообщение жене о прибытии.

А время уже было утреннее, видимо, сознание потерял, потом обезболивающие, потом транспортировка – вечер и ночь вылетели.

Зашуровал на тумбочке, разбираясь в вещах, паспорт и телефон были в карманах на нём, когда поезд… - не пропали; телефон только треснул, но был жив. Хотя и выключен. Так полагалось. Рука ныла, башка гудела, осознание произошедшего ещё не случилось. Пока копался (с загипсованной, пусть и левой, рукой было неудобно), в палату ворвались жена с дочерью.

Жена с сухими, но очумевшими, чёрными глазами, а дочь с зарёванным лицом. Кинулась к нему на грудь. Жена, кусая губы, сказала:

- Всю ночь не могли нам сказать, где ты есть.

- В каком, смысле, морге? – гнусно пошутил Потёмкин, чтобы тоже не пустить слезу.

Дочь, уткнувшись в колючее одеяло, ткнула острым кулачком. Он ойкнул – ушибы всё же были нешуточные.

- Прости, - испугалась она, вскидывая лицо.

Потёмкин кисло улыбался, разглядывая родные лица.

- Лампу-то включала, поди? – не зная, что ещё сказать, вдруг вынул из памяти заготовленные для приезда в Питер слова Потёмкин.

Тут испуганно-плаксивое выражение с лица дочери исчезло, она стала серьёзной и словно окаменела.

- Больница была… Только показалось, что это после взрыва то ли газа, то ли ещё какой-то ерунды в доме, где ты как раз работал. И так больно мне стало, так больно, будто вот прямо как на самом деле… И лампу твою тогда прокляла, и работу… – объясняла Кристина спокойным, но замогильной глухоты голосом.

Потёмкин кивал, тоже постепенно каменея и сдавливая здоровой рукой холодную ладонь стоявшей рядом жены.

Вскоре, когда его уже перевезли в Москву, случился и взрыв газа, как раз по адресу, куда он пошёл бы, если б не перелом.

От судьбы не уйдёшь, подумал он, проходя мимо расставленной стремянки под антресолями и видя, как жена сидит на кухне под зелёной лампой и листает какие-то подшивки. Подойдя ближе, Потёмкин разглядел, что это личные дела то ли кандидатов, то ли сотрудников жёниной конторы.

- Ты знаешь, очень удобно, - сказала она, не поворачивая головы.

Ну да, наверное, согласился Потёмкин и стремянку убрал. Решил, что про Виталика посмотрит позже.

+14
21:29
1782
09:48
+1
Первая фраза слегка заинтриговала — граф или не граф. Вроде не граф, или не тот граф, но точно утверждать не могу — не осилила после фразы
И даже не сам факт нахождения в президенте его поразил, а ощущения.

Надеюсь, у нас пока такие факты ни к чему не приравнивают. )) А то какая-нибудь следующая антиутопия получится. crazy
20:43
+2
Пятая группа — моя любимая. Пока.
Столько сокровищ нигде не откапывал.
Ну у вас тут и бойня будет, чую…
Стиль — Емец с чувством меры. Фантастика — присутствует дважды. Первый — понятно, лампа.
Второй раз:
А он любил и тёщу

Искреннее спасибо, читал взахлёб. Немного удивился завершению арки Кристины — ну нельзя целый год вести себя как говно, а потом списывать это на трудный возраст и страх за папку.
И все равно — очень здорово. Лайк вам.
21:38
+1
Да, здесь будет жарко. Пока это самая сильная группа. И значит какой-то хороший рассказ останется за бортом. Зато из других групп хлынет поток серости.
00:04
+2
Просто мастерский рассказ. Читаешь как серьёзную литературу.
Вот у кого бы поучиться молодым людям. Хотя опыт показывает, что тут в подобное произведение могут не врубиться и зарубить на первом туре. К тому же, группа очень сильная. Прям хочется просить Слона, чтобы расширил для неё квоты.
00:13
+1
Чего ж тут не врубаться? По-моему, все просто.)
Комментарий удален
09:51
+1
Согласен, шикарный рассказ с долей иронии и отличной подачей материала… Тут, однозначно, набитая рука и мысли! Очень понравилось как автор показал конфликт с дочкой и сама идея снов в чужих телах не нова, но легло просто душевно! Думаю, он точно выйдет в финальную группу! Достойно!
15:11
+2
А я вот пока читала, чуть с ума не сошла. Постоянные скачки во времени, в эпизодах, в мыслях. Как, что и с чем состыкуется? Построение фраз такое, что по несколько раз перечитывать приходится. Очень много ненужных сцен и диалогов, не дающих рассказу ровным счетом ничего, кроме увеличения объема. Вездесущее «он» как бурьян в тексте.
Текст местами противоречит сам себе. Например, жена спросила: «Поедешь?», потом герой стоя в ванной вспоминает, что они уже вместе решили, что ему лучше не ехать, и уже после этого говорит жене: «Поезжайте без меня. Билет сдам». Так, блин, они уже решили вместе или он только что решил? И это только один из моментов.
Вот это тоже повеселило: «А на гитаре – хорошо же поёт». Пожалуйста, научите меня петь на гитаре!
Ну и так далее…
В общем, я точно не ЦА для этого рассказа.
04:28
+2
А я наслаждался. На фразе про пение на гитаре чуть не зааплодировал.
Это восторг, а не рассказ!
Видите ли, этот текст (именно текст) очень вкусен с моей точки зрения, но вкусы, как известно, у всех разные.
Очень болею за этот рассказ. Будет чертовски жаль, если настоящая литература проиграет безликим повествовалкам.
nik
10:22
Написано хорошо, рука набита. Создается впечатление, что прочитал большое полотно — много событий, но не скомкано и подано все мастерски. Хотя можно было бы урезать некоторые сцены, убрать лишнюю воду. Увеличение динамики пошло бы только на пользу. Мысли и политические взгляды автор вкладывает в гг явно свои, и это меня оттолкнуло. Можно было бы обойтись и без этого.
От рассказа душок монументальности, и это мне кажется оттолкнет многих.
По итогу — хорошо, но не мое
Mik
16:20
+1
Рассказ понравился. Очень интересный, и написано хорошо.
19:42 (отредактировано)
+3
Рассказ написан зрелым автором, это видно по языку и по построению сцен. Сама идея лампы — забавная и интересная, отлично выглядела бы на турнире магреализма. История в целом закончена, однако для меня кульминация осталась какой-то блеклой.
Я до последнего думала, что будет нормально раскрыта сюжетная ветка с дочерью, а ее скомкали и замяли, словно автор ничего интересного придумать не смог, а переселять ГГ в тело дочери — не хотел. Да, признаюсь, я именно этого ждала с самого начала, хотя это было бы ожидаемо и пошловато. Просто ожидаешь, что в подобных историях фантдопущения вводятся для того, чтобы решить какие-то внутренние проблемы персонажей. С самого начала не было никакого другого конфликта, кроме натянутых отношений с отпрыском, так что такой финал — герой пострадал, а потом само все решилось, — меня лично немного разочаровал.
Однако в целом это хороший цельный рассказ со своей атмосферой и историей, ожидаю его увидеть в ТОП-10.
23:59
вот да…
19:58
+2
Понравилось! Стиль. Стиль самобытный. Ни на кого не похожий, авторский, само собой без проколов. Крепко. Жизненно. Слово живо тут даже не подходит. Все тут настоящее, вплоть до волшебной лампы… Потемкина. Детали эти бытовые. Теплые. Тоже в жизнь. Идея замечательная! Не встречала я подобного. Конфликт семейный на первом плане. Так ярко эти отношения непростые поданы. Но, пожалуй, отмечу. Мне бы в небо ага, тайну лампы знать интересно. Вот какой-нить моментик, как дед ей «в лицо светил», Врага народа выявлял и «обелял», понимая, что не туда кривая выворачивает. Ну… это я так
И про катастрофу. Ну, что за экономия! Значит всякому Одинцу там по абзацу подробностей эмоциональных. А тут родные принеслись и… зареванное личико. Ну и сейчас я вышибу стул под интригой. Ребенок увидела гибель отца. И не сказала… Я не верю. Они сны рассказывают, фантазиями делятся. Мне не верится в этот психологический момент сокрытия и замыкания в себе. Вот, что стыдится — верю. А вот, что про волшебную лампу не раскололась — нет. Именно потому не верю, что все вокруг настоящее. А это… Как притянуто, вымучено. Финал ок. Жена такая — кремень, прямо. И еще у меня повисло. Чего он в сантехники пошел? Что там у него случилось, о чем все молчали, автор тоже промолчал.
Это все происходит, когда хочется, чтобы история за рамки рассказа вышла. Эти все вопросы только тексту в плюс.
20:54
+1
Ну если Виктории понравилось, надо прочитать. Прочитала и не пожалела. Интересная история, великолепно написана, стиль, слог — выдают мастера. Браво! bravo
23:55
+1
Здрасьте-приехали… )))) с чего б я составляю «список на лето»?)))
А почему бы и нет?
13:10
+1
Рассказ понравился. Хорошо так построен, без напряжений.
«Остров Крым» тоже не люблю, как ваш Потемкин. «Затоваренную бочкотару» люблю )
Загрузка...
Алексей Ханыкин

Достойные внимания