​Межсезонье

Автор:
Андрей Анисимов
​Межсезонье
Работа №319
  • Опубликовано на Дзен

Мордовин выбрался из-под стеллажа, намертво заклиненного между массивным металлическим шкафом и выгнутой пупом стеной, точно такса из лисьей норы, вытащил следом за собой баллон с герметизатором и, со вздохом облегчения, поднялся на ноги. Добраться до этой штуки оказалось совсем непросто. После последнего межсезонья эта часть станции превратилась в нечто совершенно бесформенное, в какой-то зю-образный пузырь, заваленный грудами вывалившихся с многочисленных полок банок, ящиков и коробок, разгрести которые до конца попросту не хватало времени. Самое необходимое он собрал в своей мастерской, а остальное, что хранилось здесь, на складе, так и оставалось лежать, сваленное в кучи. Причём копаться в них приходилось, как правило, исключительно ему. Это бесило Мордовина больше всего. Мало ему того, что станция каждый раз меняла форму, что неминуемо приводило к неизбежным поломкам её «начинки», ремонт которой входил в его прямые обязанности, так ему ещё и здесь пыхтеть приходиться. Копаться в этом ворохе всякой всячины, тратя уйму времени и сил на поиск любой мелочи, будь то запасная часть, или кусок железки подходящего размера. Бесконечный ремонт, и столь же нескончаемые поиски необходимого – вот и всё, чем он занимался все последние полгода. Пьянящая мечта увидеть самую необычную планету в галактике, обернулась для него горьким похмельем. Ну кто мог предположить, что именно инженеру достанется самая тяжёлая работа?

Перебравшись в мастерскую, Мордовин навинтил на горловину баллона дозатор, после чего повесил на пояс тяжёлый тесак, надеясь, что его будет достаточно, чтобы скосить ту поросль на стене. Подумав, он добавил к своей экипировке катушку с пластырем. Оглядев напоследок мастерскую, точно вспоминая, не забыл ли чего, Мордовин протиснулся в сжавшийся до размеров широкой щели, дверной проём, выбрался в коридор, больше сейчас похожий на древний подземных ход с арочным потолком, и направился прямиком к входной двери.

Возле неё он снова притормозил.

Как и большинство других дверей на станции, эта так же носила на себе отпечаток произошедших почти два месяца назад перемен, иными словами была изогнута самым замысловатым образом. Открывалась она с большим трудом, но, в отличие от многих других, всё же осталась на месте и достаточно плотно при этом прилегала к коробке, благодаря чему внутри помещений удавалось сохранить свежесть и прохладу, подаренные с грехом пополам, но всё же работающим климатизатором. Чего нельзя было сказать о второй двери – внешней. Ту перекорёжило настолько, что о том, чтобы использовать её по назначению, и речи быть не могло. Все два прошедших месяца она так и висела полуприкрытой. Из-за этого ветер вечно заносил внутрь переходного тамбура пыльцу, сухие листья, семена и прочий сор, а иногда даже заползали разные, не в меру любопытные, растения.

Вот и сейчас, войдя в тамбур, Мордовин обнаружил внутри корненога. Похожее на огромную мокрицу растение медленно ползало от стены к стене, с несгибаемым упорством пытаясь вонзить в пол свои многочисленные ходовые корни. Хмыкнув, Мордовин пинками вытолкал наружу глупое произрастание, затем, выставив вперёд одно плечо, бочком, выбрался сам.

Хотя по здешним меркам день выдался не особо жаркий, у Мордовина, после прохладного, кондиционированного воздуха станции, возникло ощущение, будто он оказался в центре лесного пожара. Здешнее солнце – маленький, ослепительно яркий шарик – заливало планету потоками нестерпимого жара, от которого, зачастую, не спасала даже термоткань комбинезонов. Почва, жирнее которой, пожалуй, нигде больше и не найдёшь, нагретая обжигающими лучами, источала терпкий «земляной дух», к которому примешивался пряный аромат растительных соков и смол. Причём настолько густой, что у любого, кто долго не выходил наружу, от такого «букета» начинала кружиться голова. Дышать этаким киселём даже привычному к здешним условиям человеку, было не очень-то приятно. Рекомендовалось надевать специальную фильтр-маску, но та создавала массу неудобств.

Не глядя на пёструю массу окружающих станцию, вечно шепчущихся и шевелящихся растений, Мордовин обогнул немного осевший купол основного станционного корпуса, остановившись на теневой стороне, напротив интересующего его участка стены.

Межсезонье отметилось и здесь. Кроме замысловатого рисунка из тёмных пятен, купол сверху донизу пересекало несколько полос, образованных короткими пальцеобразными отростками ядовито-багрового цвета, неприятно напоминающими струпья заживающей рваной раны. Словно тут полоснула чья-то исполинская лапа, усаженная столь же громадными когтями. Под одной из них коготь, похоже, прорвал-таки внешнюю оболочку. За стеной располагалась лаборатория биологов, и те пожаловались, что после последнего дождя внутрь просачивается вода. Кроме как через скрытый под отростками повреждённый участок оболочки, пройти ей было негде.

Мордовин опустил на землю баллон, вытащил из ножен тесак и рубанул по отросткам самой ближайшей к нему полосы. Срубить их оказалось труднее, чем он ожидал. Сложно сказать, что это было – пробившееся сквозь пластик оболочки растение, либо же сам пластик, видоизменённый неведомой силой этого мира – но лезвие тесака лишь надрезало отростки и отскочило, забрызганное бледно-розовым соком.

Чертыхнувшись, Мордовин ударил посильнее, однако прорубить в растительной полосе брешь удалось лишь с третьего раза. Под отростками ничего не было; лишь серая немного шероховатая оболочка, без каких-либо признаков нарушения целостности.

Под второй полосой тоже ничего не обнаружилось, как и под третьей. Перейдя к следующей полосе, Мордовин почти сразу же заметил лопину. Трещина была неширокая, но при хорошем ливне в неё могло попасть немало воды. Очистив небольшой участок, Мордовин потыкал в неё остриём, проверяя, насколько она глубока, и задумчиво оглядел полосу.

Судя по всему, трещина тянулась через всю стену, до самого верха. Верхний край полосы находился на высоте нескольких метров над его головой, но сейчас, чтобы забраться туда, можно было обойтись и без лестницы. Стена, прежде почти вертикальная, теперь была наклонена под углом градусов в сорок – крутоватый, но всё же вполне преодолимый склон. А используя в качестве дополнительной опоры густую и жёсткую «щетину» отростков, сделать это было ещё проще.

Ухватившись за отростки, Мордовин полез вверх, по-прежнему держа в одной руке тесак. Добравшись до верхнего края полосы, он отпустил отростки, осторожно распрямился, балансируя на покрытом буграми и вмятинами куполе, и тут же почувствовал макушкой прикосновение солнечных лучей. Это напомнило ему о времени. Следовало поторапливаться; в противном случае доделывать работу пришлось бы на солнцепёке. Не самая приятная перспектива.

Пригнувшись, Мордовин опять ухватился за отростки, и принялся орудовать тесаком, срубая только те, что закрывали трещину, дабы не лишать себя надёжной опоры на куполе. Но даже такая избирательная «прополка» оказалась делом трудоёмким и, в придачу, грязным. При каждом ударе отростки брызгали соком, и вскоре Мордовин был заляпан им с головы до ног. Держаться на куполе стало тяжелее: залитая соком поверхность оболочки скользила, как и сами отростки, за которые теперь приходилось судорожно цепляться, чтобы не съехать вниз.

Вдобавок стало тяжелее держать тесак. Мокрая от сока и пота рукоятка так и норовила выскочить из ладони, и Мордовину то и дело приходилось останавливаться и вытирать её о комбинезон.

Пыхтя и костеря эту невозможную планету, Мордовин сантиметр за сантиметром продвигался вдоль полосы, и добрался почти до её середины, когда из-за станционных построек показался Сальников.

- Виктор! – крикнул тот, завидев машущего тесаком инженера. – Ты что там делаешь?

- Латаю крышу, - процедил сквозь зубы Мордовин, не прекращая своего занятия. Смешанный с соком пот заливал ему лицо, и он без конца тряс головой, чтобы сбросить скапливающиеся на кончике носа капли. – Разве не видишь?

- Можешь не стараться.

- Это почему это?

- Начался обратный отсчёт, - сообщил Сальников, останавливаясь под инженером. – Тик-так. Последние минуты уходящего сезона.

- Чёрт! – Мордовин опустил тесак и бросил на экзобиолога недовольный взгляд. – Могли бы предупредить… пораньше. Не пришлось бы возиться с этой дрянью.

- Раньше не получается. Первые признаки появляются за час-полтора. Сам знаешь.

- Угу. – Мордовин покрутил головой, оценивая расстояние до земли, затем отпустил отростки и спрыгнул вниз. Приземление получилось не совсем удачным, и к розовым пятнам на его комбинезоне, добавились чёрные земляные мазки.

- Вот зараза!

Поднявшись, он с омерзением оглядел себя.

- Вот это я уделался! Свинья свиньёй…

Сальников хохотнул.

- Это ещё ничего. На Эргене, планете сигмы Южной Гидры, растёт так называемое фонарное дерево. Дерево как дерево, похоже на зонтичную акацию, и всё бы ничего, но у него плоды величиной с хороший бочонок, а внутри – питательная жидкость с семенами. Когда они лопаются, из каждого выливается литров по двадцать этой жижи. Одному бедолаге как раз посчастливилось оказаться внизу в этот момент. Видел бы ты его после этого душа.

- Хочешь сказать: я ещё легко отделался.

- Вроде того.

- Спасибо за утешение. – Мордовин оглядел себя ещё раз, крякнул с досады и раздражённо сунул тесак в ножны, даже не удосужившись очистить от сока лезвие. – Чёрт её дери, эту планету, и эти её межсезонья. Я-то думал, это просто видоизменённый пластик конструкции… А это, оказывается, тоже растение.

- И то и другое. – Сальников поднял один из срубленных отростков. – Это полимерный интраплант.

- Полимерный что?

- Другими словами: и растение и пластик одновременно.

- Что-то новенькое…

- Интраплант? Образуется от латинского intra – внутри и planta – растение, - принялся объяснять Сальников. – Стало быть, внутреннее растение. Особый вид органики, использующий в качестве защитных оболочек и основы, вещества в которых она произрастает. В данном случае это как раз полимер оболочки. Вот и получается: полимерный интраплант.

- Да у нас весь купол такой…

- Верно, - кивнул Сальников. – Наша станция теперь не что иное, как один огромный полимерный интраплант. Или колония таких организмов. Уникальное творение Хамелеона.

- Как такое возможно? – изумился Мордовин.

- Оказывается, возможно. – Сальников покрутил в руках отросток и швырнул его к остальным. – В принципе, ничего парадоксального. Существуют же кремнийорганические формы жизни. Так почему бы не быть полимерным интраплантам?

- Дела…

- Межсезонье – время чудес.

- Я уже сыт этими чудесами по горло, - буркнул Мордовин. – Кстати, что-то рановато в этот раз…

Сальников пожал плечами.

- Хамелеон – планета непредсказуемая.

Мордовин молча кивнул в ответ. Чего-чего, а в истинности этого он за последние полгода успел убедиться не раз и не два. Непредсказуемость и непохожесть – вот два слова, которые как нельзя лучше подходили к этой планете.

Второй такой не было во всём Исследованном Космосе.

Первопроходцы, высадившиеся на этой сумасшедшей планете, ныне числящейся в Планетарном реестре под обозначением Ю12Х, обнаружили полный жизни мир, однако, как выяснилось позже, с одним существенным «но». Как ни странно, но на Ю12Х совершенно отсутствовала зоожизнь. Иначе говоря, на всей планете, от полюса до полюса покрытой диковинными джунглями, не водилось ни единого животного, в небо никогда не поднималась ни одна птица, а в мелководных и тёплых морях, расположенных преимущественно в экваториальной зоне, не плавало ни единой рыбы, или иной водяной твари.

Обстоятельство это немало удивило первооткрывателей, и долгое время считалось спорным. Последовавшая за ними Первая Экспедиция так же ничего не обнаружила. И только Вторая Экспедиция, потратив уйму сил и времени на поиски животных, в конце концов, утвердило это как научный факт.

Впрочем, местная флора частично компенсировала такую однобокость тем, что многие её представители умели ходить, ползать, прыгать, и даже летать. Поэтому в чаще, окружающей станцию, постоянно что-то двигалось; растения самых замысловатых форм и расцветок без устали копошились среди своих неподвижных или малоподвижный собратьев, выискивая подходящие места, чтобы пустить корни, или охотясь друг на друга.

Но главная, и, без преувеличения, уникальная особенность Ю12Х, за которую её и прозвали Хамелеоном, заключалась в другом. А именно – в периодических изменениях, происходящих в необъятном растительном царстве этой планеты. Тут-то и начиналось самое удивительное и самое загадочное действо, равное которому не было нигде в целой Вселенной. Хамелеон начинал меняться и меняться самым разительным образом.

С обитателями планеты за пятеро суток межсезонья происходили невероятные метаморфозы. Менялось всё: и цвет, и форма, и даже внутреннее строение. То, что в прошлом сезоне напоминало пальму, превращалось в огромный, стелящийся по земле вьюн, что, что было гладким, покрывалось волосками, красное становилось чёрным в жёлтую крапинку, и так далее. Единственное, что оставалось неизменным, так это размеры; большое всегда оставалось большим, маленькое – маленьким. Это, да ещё их «поведение». Неподвижные обречены были навеки оставаться неподвижными, ползающие, ходящие и летающие, продолжали ползать, ходить и летать, хотя у них и менялись количество и форма «ног» и «крыльев», а плотоядные оставались плотоядными в любом обличье, продолжая хватать свои меняющиеся жертвы то шиповидными отростками, то какими-нибудь клешняподобными захватами.

За всплеском невиданного глобального перевоплощения следовало два месяца затишья, которое нарушалось новым всплеском всепланетной биотрансформации. И так семь раз за хамелеоновский год.

Что воздействовало на местные растения подобным образом, заставляя их меняться, оставалось тайной за семью печатями, несмотря на все потуги учёных. Прозванные сезонными, эти изменениями, на самом деле, никого отношения к обычной, то есть погодной, смене сезонов не имели. Стабильный тропический климат планеты и очень маленький наклон планетной оси к плоскости орбиты, ставили крест на привычных объяснениях подобных явлений, а иных не находилось. То ли тут имел место какой-то неучтённый внешний фактор, то ли дело было в самой планете.

Неясным оставалось и то, где же предел разнообразию возникающих форм. Станция стояла на Хамелеоне уже больше шести здешних лет, или почти семь стандартных земных, и за всё это время ни одна из форм не повторилась ни разу. Возможно, полный цикл изменений длился целое хамелеоновское десятилетие, а может даже и дольше…

Вопросы копились, нагромождаясь друг на друга, и оставались без ответа; Хамелеон умел хранить свои тайны. И удивлять разными сюрпризами. Как, например, в то незабываемое межсезонье, когда впервые «обратил внимание» на станционные постройки.

Что Хамелеон пустил в ход в тот раз, так понять и не удалось, но результаты его воздействий поражали. Собранные из армированного пластика сооружения, деформировало, нашпиговав, в придачу, немалым количеством растительной плоти. После этого, станция обзавелась собственной кроной из каких-то желтоватых завитушек, и корнями, уходящими куда-то вглубь плодородного верхнего слоя. То есть, стало, по сути, растением, подчиняющимся законам этого мира; меняющимся, вместе с остальными растениями, что и подтвердилось в следующее межсезонье.

Жить в таком, постоянно трансформирующимся доме, было страшно неудобно, но иного выбора не было. Благо, «начинка» его межсезонным изменениям не подвергалась.

Откуда на них свалилось такая напасть, трое биологов объяснить не смогли, правда у Сальникова на это счёт была своя теория. Планета-де не терпит неизменчивости. Она не просто кусок материи, покрытой растительностью, а этакий макроорганизм поистине планетарных размеров, живущий в своём особом ритме, и межсезонья есть не что иное, как проявление этого самого ритма. Наподобие дыхания. Или сердцебиения. В этом мире постоянных трансформаций, изменчивость – обыденное явление, и ему подвергается буквально всё, кроме, разве что, того, что принесли сюда люди. Сезон сменяется сезоном, а станция всё такая же, как и в первые месяцы своего существования. Это, как считал Сальников, было для Хамелеона ненормальностью, отклонением от нормы. Вот он и решил, по прошествии энного количества времени, подправить дело, то есть подогнать станцию под свой стандарт.

Теорию высмеяли, раскритиковали в пух и прах, сочтя несостоятельной и даже фантастической, но на данный момент она была единственной, которая хоть как-то объясняла происходящее.

- Надо бы успеть помыться, пока не началась вся эта катавасия, - проворчал Мордовин. Подняв с земли баллон с герметизатором, он качнул его на руках, точно ребёнка, и добавил: - И кое-что вытащить из склада… Пока опять не завалило.

- Лучше подними повыше кровать, - посоветовал Сальников. – А то придётся спать на кривой постели.

- Изменения не затрагивают мебель. С чего ты взял…

Сальников снова пожал плечами.

- Кто знает, что будет в этот раз. Надо быть готовым ко всему.

Где-то неподалёку послышались голоса. Обогнув купол, Мордовин увидел стоящих у входной двери и спорящих о чём-то ещё двоих экзобиологов: Тарасова и Рау, выполняющего, помимо прочего, обязанности руководителя Экспедиции.

- Эй, парни! – окликнул их Мордовин. – Что, намечается что-то сверхнеординарное?

- Ага. – Тарасов поглядел на измазанного соком инженера и хохотнул. – Уже началось… судя по твоему виду.

Мордовин наградил его выразительным взглядом.

- Не я виноват, что станция теперь напоминает перезрелый апельсин. Так и сочиться из неё…

- Слишком рано, вот в чём дело, - проговорил Рау. – Это и настораживает. На целую неделю раньше срока.

- Хамелеон меняет свои привычки.

- Пускай себе, - сказал Тарасов. – Лишь бы нас не сильно беспокоил.

Рау поднял правую руку, бросил взгляд на старомодные стрелочные часы, надетые на запястье, и цокнул языком:

– Время летит… Ладно, давайте за работу. Собирайте всё необходимое и готовьте к выносу. Где Михаил?

- Вон идёт, - кивнул в сторону зарослей Сальников.

Из джунглей появился Черных, пыхтящий и отдувающийся на каждом шаге. Пухлому метеорологу вылазки наружу давались тяжелее, нежели остальным; жара буквально изводила его.

- Невыносимая духота, - пожаловался он, вытирая шею и лицо насквозь пропитавшимся потом платком. – Два шага прошёл – и как из бани. Ужас!

- Крепись, брат, - провозгласил Тарасов. – Грядут великие испытания.

- Как? – насторожился Черных. – Неужто межсезонье? Уже?..

- Что поделать, - развёл руками Тарасов. – Это Хамелеон.

- Эта планета меня в гроб вгонит, - простонал Черных.

- Пошли, пошли, - заторопил их Рау. – НЗ, воду и прочее – наружу. Виктор, позаботься о режущем инструменте. Что б был под рукой.

Мордовин похлопал по тесаку.

- Он у меня и так под рукой.

- Я имел в виду более действенные средства. Никто не знает, как поведёт себя оболочка в этот раз. Может, придётся пробиваться внутрь сквозь стены.

- Ого! – вскинул брови Мордовин. – Всё так серьёзно. Хм. Этот купол чем попало не пробить. Разве что пириллитовыми шашками.

- Это что ещё такое? – поинтересовался Черных, снова прикладывая платок к лицу.

- Особый термический состав. Я нашёл несколько штук, думаю, этого хватит в случае чего.

- Надо же! – удивился метеоролог. – Я и не знал, что у нас есть какие-то там пиррилитовые шашки.

- Побольше времени уделяй разбору на складе, - посоветовал ему Мордовин, протискиваясь вслед за экзобиологами внутрь тамбура. – Узнаешь много чего интересного.

Неприкосновенный запас тоже хранился на складе, сложенный отдельно от остального добра. Согласно разработанному Рау плану, отныне, перед каждым межсезоньем, его полагалось выносить из станции, чтобы при самом плохом раскладе сохранить хоть что-нибудь. В основном это были пищевые концентраты, медикаменты, и предметы первой необходимости. Ну и, конечно, вода. Мордовин добавил к этому перечню кое-что из своего хозяйства, в том числе и оружие, хотя палить тут было совершенно не по кому. Если межсезонье проходило более или менее гладко, как до этого и было, после него предполагалось возвращение под постоянную крышу, к нормальной, привычной жизни. Более же «глубокое» проникновение в их жизненную среду грозило уже серьёзными проблемами. Вот этот случай и держали НЗ. До смены – Пятой Экспедиции – оставался почти целый хамелеоновский год; немалый срок, учитывая непростые условия этого мира. Если Хамелеон возьмётся за их станцию поосновательнее, вновь прибывших придётся дожидаться, довольствуясь малым и используя те средства выживания, которыми они успели запастись.

Забросив на склад ненужный уже баллон, Мордовин быстро привёл себя в порядок: вымылся, переоделся, после чего обесточил все питающие фидеры. Последним он отключил освещение. Внутри сразу воцарился полумрак, рассеиваемый тусклым светом, просачивающимся сквозь некогда прозрачные участки стен и потолка.

- Безобразие, - раздалось из коридора. – Не дай бог, генератор накроется и последние окна затянет. Как жить будем? При свечах?

- Пробьём дыры в стенах, - прозвучало в ответ. – У нашего бравого инженера, оказывается, есть взрывчатка. Получится пещера-люкс.

Голоса смолкли, теперь было слышно лишь возню работающих людей, да ещё какие-то странные, непонятного происхождения скрипы. Мордовин несколько секунд прислушивался к этим звукам, охнул и выскочил в коридор.

- Народ, ничего не слышите?

Таскающие тюки и канистры люди замерли, прислушиваясь. Сальников начал было что-то говорить, но Рау тут же остановил его, предупредительно подняв руку.

- Тс-с! Тихо!

Из глубины станции снова послышался длинный протяжный корабельный скрип, завершившийся серией щелчков. На миг всё утихло, затем со всех сторон зашуршало и защёлкало, точно там завозились сонмища каких-то крошечных зверушек. Пол под ногами вздрогнул, где-то звякнули, ударившись друг о друга, металлические предметы.

- Кажется, начинается! – прошептал Тарасов.

Рау бросил взгляд на часы.

- Вот тебе и час-полтора. Всего тридцать пять минут. Нет, определённо что-то не то…

Его голос потонул в таком диком скрежете, что Мордовин невольно вжал голову в плечи. Станция завибрировала, как лихорадочная, и на глазах остолбеневших от неожиданности людей, начала оседать, словно была сделана не из сверхпрочного пластика, а из воска. Коридор, в котором они стояли, в считанные секунды стал чуть ли не на метр ниже; стены изогнулись, потолок провис, словно тонкая плёнка, на которую навалили что-то тяжёлое, то время как пол наоборот – вспучился бугром, который, впрочем, тут же опал. Местами его покрытие лопнуло, явив взору перекрестье балок и пузырящийся грязной зеленоватой пеной фундамент. В довершение ко всему, откуда-то начала просачиваться вода.

- Наружу! – не своим голосом выкрикнул Рау. – Быстро!

Бросив оставшиеся запасы, все бросились к выходной двери.

- Ну, дела! – выдохнул Черных, выскакивая под адское солнце Хамелеона. – Эта планета точно свихнулась. Что происходит?

Отбежав на несколько метров, они остановились, глядя на купол станции, который сейчас напоминал надувной шатёр, из которого медленно выпускали воздух. Тарасов оттащил пару слишком близко лежащих к куполу канистр с водой подальше и присоединился к остальным.

- Ничего себе, начало межсезонья, - проговорил он, переводя дыхание. Обернувшись на высившиеся позади заросли, он скользнул взглядом по пёстрой растительной стене и добавил: - Похоже, такой старт только у нас.

Люди невольно завертели головами, оглядываясь. И правда: насколько можно было судить, окружающие станцию растения только-только входили в межсезонье. У двух или трёх уже намечались изменения, другие же стояли такими, какими их привыкли видеть за прошедшие два месяца.

Надсадный скрип, доносящийся со станции, между тем, потихоньку начал стихать. Купол ещё немного осел, после чего замер сморщенным бесформенным горбом. С минуту ещё были слышны редкие щелчки, затем смолкли и они.

- Ага, - прокомментировал Черных. – Успокоилось.

- Порядок, - отозвался Рау. – Теперь всё пойдёт своим чередом.

- Хорош порядок, ничего не скажешь, - буркнул Мордовин. – Коммуникации теперь в клочья. Весь следующий сезон латать…

- Закон изменчивости этого мира непреложен, - торжественно объявил Сальников, хлопнув инженера по плечу. – Никуда не денешься. Статичность здесь не в почёте. Так что… - Он не договорил, как-то странно дёрнулся и недоумённо уставился вниз, на свои ступни. Попробовав сначала поднять одну ногу, потом другую, он с трудом оторвал их от земли, и изумлённо выпучил глаза. Там, где только что были его ботинки, тускло поблескивали крошечные серебристые бисеринки.

- Только не это!

Остальные тоже засуетились, отрывая от почвы непонятно почему прилипшую обувь. У Черных и Рау, подошвы, к тому же, ещё и опоясались бледно-жёлтым налётом.

- Это ещё что такое? – пробормотал геолог, наклоняясь, чтобы получше рассмотреть диковинный жёлтый «кант».

- Теперь она взялась за нас! – догадался Сальников. – Мы тоже всё время одинаковые!

Люди растерянно переглянулись, переступая с ноги на ногу. Черных попробовал снова постоять неподвижно, и через минуту опять «прилип» к земле.

- Нужно двигаться, - сказал Рау. – Тогда ей в нас не вцепиться.

- Двигаться! – ехидно повторил Мордовин. – Сколько мы сможем двигаться непрерывно? Час, два, пять? А потом? А спать как?

- Когда-то же это должно кончиться, - ввернул Черных.

- Ага. Через пятеро с половиной суток. Ты продержишься на ногах столько времени?

- Другого выхода всё равно нет.

На деле это оказалось куда сложнее, чем могло показаться сначала. Кроме того солнце поднималось всё выше и жара становилась просто невыносимой. Обливаясь потом, пятеро обитателей станции спрятались в тени основного корпуса и принялись топтаться на месте, словно танцуя какой-то диковинный танец. Со стороны, должно быть, это выглядело очень забавно, но загнанным в угол людям это не казалось забавным. Когда на тебя охотиться целая планета – тут не до смеха.

- Этак мы долго не протянем, - сказал Черных, вытирая струящийся по лицу пот. – Должен же быть какой-то выход.

- Можно забраться куда-нибудь повыше от земли, - предложил Тарасов.

- Хорошая мысль, - одобрил Рау. – Например, на купол. Попробуем?

Помогая друг другу они полезли на главный станционный корпус, но долго просидеть там не удалось. Через четверть часа стало ясно, что таким образом от липких «рук» Хамелеона им не укрыться. Видимо то, что пыталось воздействовать на них на земле, теперь прошло сквозь пластик оболочки, после чего начало преследовать людей всюду, куда бы они не перемещались, каким-то неведомым образом безошибочно определяя их местоположение. Тем более долгое сидение на солнцепёке, грозило серьёзными ожогами или солнечным ударом. Так или иначе, а с купола им пришлось слезать.

- Больше лезть некуда, - сказал Тарасов, спускаясь вниз и сразу же начиная переступать ногами. – Под палаткой нам тоже не укрыться. Вот напасть!

- Может на дерево? – предложил Черных.

- Ну да! Если оно добралось до нас там, - Тарасов кивком указал на купол, - то на дереве достанет запросто. Хотя попробовать стоит. А? Чем чёрт не шутит.

Эксперимент с деревом провалился ещё быстрее. Первый же ствол, на который полез Тарасов, попытался «приклеить» его к себе, едва тот успел преодолеть два метра. Карабкающийся на соседнее дерево Рау тоже соскочил.

- Следовало ожидать, - подвёл он итог, - Это всё части одного целого… Хамелеона!

Они углубились в лес, подальше от станции, в тщетной попытке укрыться, только укрыться было негде. Планета зорко следила за ними, и где бы они ни останавливались, не упускала возможности схватить любого уставшего или зазевавшегося.

- Как она нас находит? – спросил Мордовин, шагая вместе с остальными обратно к станции. – Видит? Чувствует?

Сальников дёрнул плечами.

- И так и этак. Мы ходим по ней, касаемся растений – значит должна чувствовать. А через движущиеся растения может и видеть.

- То есть, если укрыться от их глаз и не касаться ничего растительного – она нас потеряет?

- Наверное, так.

- Значит так и надо сделать, - убеждённо заключил инженер.

- Идея великолепная, ничего не скажешь, - язвительно заметил идущий следом Тарасов. – Только вот незадача – растения здесь повсюду и летать мы не умеем… На купол лазали, и там достала…

- Она нас видела, потому что мы были снаружи. А если мы будем внутри?

- Даже и не знаю, - засомневался Рау. – Станция теперь ведь тоже… Не просто строение.

- Короче, войдём – посмотрим.

Ободрённые внезапно появившейся надеждой они быстро добрались до купола, не без опаски заглянув внутрь через перекошённый дверной проём. На станции за это время мало что изменилось. Коридор выглядел почти так же, как и час назад, разве что из прорех в полу теперь торчало что-то схожее с рваным поролоном тёмно-зелёного цвета. Кое-где всё ещё держалась вода.

- Нуте-с, проверим. – Мордовин встал на относительно ровный участок пола и замер, не сводя глаз со своих ног. Четверо его товарищей так же уставились на ботинки инженера, не забывая при этом шагать на месте. На всякий случай.

На сей раз фортуна оказалась к ним благосклонной. За пять минут добросовестного изображения изваяния, под подошвами инженерских ботинок так ничего и не появилось. Пластик пола остался чистым, и Мордовин свободно сошёл с места, не удерживаемый липкой перламутровой слизью.

Тишину изувеченных помещений разорвал хор радостных возгласов: они обманули-таки планету, просто спрятавшись от тысяч следящих за ними глаз. И Хамелеон, потеряв из вида людей, прекратил своё бесконечное упрямое преследование.

Расслабившись, люди принялись осматриваться. Мордовин первым делом заглянул в генераторную. Главная его часть – конвертор – исправно работал, заведомо переключённый на холостой режим. Убедившись, что сердце станции в полном порядке, он собрался было перебраться в соседнюю секцию, к распределительным щитам, как вдруг станционный корпус вздрогнул. Огромное строение снова зашевелилось, издавая уже знакомые протяжные скрипы.

- Опять, - проворчал Мордовин. – Никак не успокоится.

Из коридора послышались испуганные возгласы. Выбравшись туда, Мордовин увидел, что зелёный «поролон» трескается, а из него, вместе с жидкостью того же цвета, выплёскивается что-то, похожее на клубки водорослей. Клубки этот быстро развернулись и взору напряжённо следящих за ними людей, предстали диковинные ветвистые растения, сплошь покрытые крупными, величиной с хорошую сливу, фиолетовыми шариками. На каждой из них, таких шариков было не меньше полусотни: влажных, с капельками зелёной жидкости, стекающих с идеально круглых гладких сфер.

- Новая напасть, - испуганно пробормотал Черных, пятясь от того, что был ближе к нему. – Что за кошмаринка?

- Глаза! – догадался Сальников. – Это глаза, парни!

- Прячься!

Они бросились в дальний конец коридора, но за поворотом их ждал точно такой же куст. Ещё один выглядывал из-под перекошенной двери библиотеки. Рядом оказался чудом оставшийся открытым вход в лабораторный сектор и исследователи кинулись туда. Однако не прошло и нескольких минут, как через пол лабораторных боксов пробилась чуть ли не целая дюжина «глазастых» кустов. Они попытались укрыться в тесной подсобке, но через три минуты пришлось покинуть и это убежище. Причём немного задержавшийся Сальников снова прилип. Сомнений больше не оставалось: Хамелеон продолжал выслеживать их в надежде привести к общему знаменателю.

- Если он твёрдо решил добраться до нас – он это сделает, - убеждённо заметил Тарасов, протискиваясь сквозь дверь резервного выхода во владения Черных. – Хоть прячься, хоть не прячься.

- Это мы ещё посмотрим, - зло бросил Рау.

Из лаборатории метеоролога они снова попали в коридор, а оттуда – в столовую, затем в камбуз и, наконец – в кладовую. И каждый раз кусты с глазами безошибочно определяли их местоположение. Мордовин пробовал рубить их своим тесаком, только помогало это мало. На замену каждому погибшему кусту вылезало сразу по два-три новых, а пол и стены начинали обильно покрываться обманчиво тонкой плёнкой перламутровой слизи, которая мгновенно превращалась в цепкий липкий капкан, стоило только ступить на неё. Они метались по станции туда-сюда в тщетной попытке укрыться, а мест таких с каждым разом становилось всё меньше и меньше. Последним пристанищем для них стал склад. Сюда они прорвались через расколотую ещё при предыдущем межсезонье, перегородку, преследуемые по пятам выскакивающими из пола кустами.

- Промежутки между их появлением постоянно сокращаются, - сказал Черных, устало опускаясь на кучу вывалившихся со стеллажей коробок. – Вы заметили?

- Больше прятаться негде, - Мордовин мрачно сплюнул. – Выходить тоже нельзя. Ну, что теперь будем делать?

- Если он хочет, чтобы мы изменились – значит нужно меняться, - заявил Тарасов и быстро окинул взглядом склад. – Кажется, я знаю, что нужно делать. Нам понадобятся краски, ножницы и куча всякой мелочи. Ну-ка Виктор, ты у нас знаток этого места. Где у нас тут хранятся фильтр-маски?

***

Прошло несколько месяцев.

На Хамелеоне, как и прежде, через положенный срок, всё начинало меняться, и вместе с остальным миром менялась и станция. Каждое прошедшее межсезонье добавляло в её изменчивый облик что-то новое, что неминуемо создавало дополнительные проблемы её обитателям. Однако люди не теряли оптимизма.

- Энергия – проблема первостепенной важности, - сказал Рау, поглядывая на груду разного хлама, собранного после очередного «межсезонного погрома», и сваленного в углу небольшой пещеры, стены которой покрывала жёсткая рыжая поросль – бывшей мастерской Мордовина. – Основной генератор, насколько я понимаю, дышит на ладан. Тот, что мы держим про запас – тоже не выход. Нужен как минимум ещё один дополнительный источник. Тут есть над чем подумать.

- Каким-то чудом уцелел аварийный генератор «Периметра», - ответил Черных. – Но я никак не могу найти топливные кассеты. И думаю, не найду их вовсе. Наверняка после всех передряг их давно уже перемололо в труху.

- Подойдём к этой проблеме с другой стороны, - взял слово хозяин «пещеры». – Существует масса альтернативных способов добычи энергии. В нашем случае самый простой из них – старый добрый ветряк. Лопасти можно вырезать из любого подходящего материала, а в качестве генератора пойдёт любой электродвигатель, который можно использовать в режиме рекуперации…

В овальном проёме входа, похожем на разинутую пасть китовой акулы появился Сальников.

- Я выгляжу как идиот, - пожаловался он. – Как в этом вообще можно ходить?

Рау посмотрел на красного от возмущения экзобиолога и не удержался от улыбки. Выглядел он очень колоритно. На нём красовалась короткая ярко-красная хламида, перепоясанная обрывками разноцветных проводов, с вплетёнными в них кусками отполированного до зеркального блеска металла. Ниже хламиды болтались два пучка длинных пёстрых полос разной длины и ширины – остатков брюк комбинезона, раскрашенных жёлтыми и зелёными пятнами. Дополнял наряд толстая и мягкая гофрированная труба, прикреплённая к поясу на спине, и плавной дугой опускающаяся к полу, и ещё две трубы потоньше, выступающие из-за его плеч. В концы последних были вставлены по пучку тонких полупрозрачных лент, похожих на длинные хищные пальцы-щупальца. На голову экзобиолог водрузил совсем уж диковинное сооружение, увенчанное серебристым колпаком. Помимо прочего лицо, и оголённые части рук и ног покрывал незатейливый рисунок, нанесённый специальной влагоустойчивой краской.

- А мы? – Рау развёл руки и повернулся кругом, демонстрируя точно такой же наряд. – Мы тоже выглядим как идиоты. А что поделаешь? Либо ты меняешься сам, либо тебя изменят насильно. Так что выбирай.

- Могли бы придумать что-нибудь поудобнее, - буркнул Сальников.

- Нам нужно не удобное, а оригинальное. Чтобы было непохоже на предыдущее. Чтобы сбить Хамелеона с толку, надо чтобы менялся не только цвет, но и форма наших… гм… тел. Хочешь удобства? Пожалуйста. Надень комбинезон. Попробуй – он удобный. А?

Сальников угрюмо засопел и исчез.

- Постоянство здесь не в почёте, - заметил Черных, молча наблюдавший за этой сценой. – Сюда бы какого-нибудь кутюрье. Вот кто умеет изобретать разные фантастические наряды. – Он поправил сползший на лоб невероятный головной убор и повернулся к инженеру:

- Так что ты там говорил про ветряк?

+3
00:16
551
01:34
Решил на сон грядущий осчастливить () комментарием кого-нибудь, доселе лишенного оного.
В рулетке победил этот рассказ.
Сейчас мы узнаем, почему здесь так тихо.
Солокью, фас!
Поехали.
вытащил следом за собой баллон с герметизатором и, со вздохом облегчения, поднялся на ноги.

Начнём со скучного. Зачем запятые? Лишние завалялись? Поделитесь с теми, у кого их дефицит; таких много, а попусту разбрасываться препинаками грешно.
часть станции превратилась… в какой-то зю-образный пузырь

Ну да, я прямо так себе и представил. Очень зю-образное описание.
заваленный грудами вывалившихся с многочисленных полок банок, ящиков и коробок, разгрести которые до конца попросту не хватало времени.

До какого конца? Герой уже предпринимал попытки? Почему нам об этом не известно? Зачем так много информации в половине (!) перегруженного предложения?
Видите, сколько вопросов к одному лишь вступлению…
Ей-богу, я не придерживаюсь распространённого мнения, что классическая громоздкость must die, но есть золотое правило. Ненужное — сокращать. Есть что убрать — пошли вон, бесполезные подробности и красивости ради этих самых красивостей.
конечно же, это не касается комментариев, где каждый изгаляется, как может
Едем дальше, в сюжет.
Ну кто мог предположить, что именно инженеру достанется самая тяжёлая работа?

Действительно, какая неожиданность. Механик станции (чем, по сути, является в данном сеттинге инженер) не должен работать за троих во имя отладки сложнейших механизмов, не должен следить за общим и частным состоянием вверенных ему зон ответственности. Ну, может, разгребать бардак и не его обязанность, но если оптимизация в России продолжит набирать обороты, такая полифункциональность инженера уже никого в будущем не удивит.
Как и большинство других дверей на станции, эта так же носила на себе отпечаток произошедших почти два месяца назад перемен, иными словами была изогнута самым замысловатым образом.

О, саспенс by design.
после последнего дождя внутрь просачивается вода.

После последнего.
Вы понимаете, что я хочу сказать? Много лишних, ненужных слов. Много работы для чистки. «После дождя» ничем не поменял бы смысл.
Ах да, я ведь хотел про сюжет…
Итак, инженер-механик-чистильщик-уборщик-сортировщик-тамада-баянист Мордовин ремонтирует всякое, когда…
Начинается невнятная бормотня про симбиоз растений и пластика. Сразу вспоминается добрым словом Джордж Карлин.
Перед бормотней мы успеваем заметить, как наш герой, безо всякой там защиты или хотя бы респиратора (неудобно ему в маске, поди ж ты) рубит на чужой планете растения. По предыстория мы знаем, что человек от царящего на планете засилья ароматов впадает в полуобморочное состояние, но храбрый Виктор ничтоже сумняшеся машет тесаком, купается в густом концентрате древесных соков, и все-то ему нипочём.
Логика уже на высоте, окей.
на Ю12Х совершенно отсутствовала зоожизнь.

Я не биолог, но что-то мне подсказывает, что там должны водиться насИкомые в лютейшем избытке. Раз их некому ЖРАТ, а планета покрыта густейшим многообразием зелени, для всякой мошки там настоящий Эдем. Но о насиках ни слова.
Далее…
а плотоядные оставались плотоядными в любом обличье, продолжая хватать свои меняющиеся жертвы то шиповидными отростками, то какими-нибудь клешняподобными захватами.

Плотоядные, блудливая барышня. На планете, где нет животных. Алло, абсурдная? У нас тут серьёзный случай эволюционного маразма. Разберитесь.
— Надо же! – удивился метеоролог. – Я и не знал, что у нас есть какие-то там пиррилитовые шашки.

— Побольше времени уделяй разбору на складе, — посоветовал ему Мордовин

Ага. Значит, инженеру западло склад сортировать, а жирдяю-метеорологу в самый раз работка? Ну что за двойные стандарты…
Что за кошмаринка?


Эта фраза отправляется в мой личный список топовых цитат.
Ладно. Дочитал до конца.
И хочу спросить: за что, автор?
За что вы мучили меня восемью полновесными листами познавательного текста, у которого не оказалось, блудливая барышня, финала???
Вы сделали это намеренно? Вы знали, что рассказ должен иметь финал, знали, что нельзя присылать отрывки, но все равно прислали это. Я не зол. Я опустошен.

А идея про планету, не терпящую постоянства — хорошая. Можно было бы её обыграть очень красиво и грамотно, но получилось… Ээ… То, что получилось.
Не спасибо вам, изувер космических масштабов!
08:41 (отредактировано)
+1
Вы все-таки восхитительный зануда, вы знаете? laugh
11:06
Да, я такой.)
20:05
+1
Набор претензий уровня бог. У меня тоже есть претнзия:
-Этот отзыв чересчур длинный и перегруженный.
20:27
И что?)
13:57
И то. Я тоже умею выставлять претензии уровня бог)
20:32
+1
А вот хороший рассказ! Хорошо, грамотно написнный, может быть только тяжеловатые конструкции в начале и немного затянуто. А так — здорово, планета, не терпящяя стабильности, межсезонья эти, мне понравилось. Сразу становится понятно, что планета возьмется и за людей, но было интересно, как им удастся выкрутиться.
Мне кажется, история с нарядами все-таки немного наивная, хотя довольно забавная. Думаю, имело смысл сделать так, что изменения все же случились, но герои их не замечают. Буквально одно два слова, вместо: «Он поправил сползший на лоб невероятный головной убор и повернулся к инженеру» что-то вроде «Он поправил спинным щупальцем невероятный головной убор и повернул к инженеру разноцветные стебельки глаз».
Но рассказ и так заслуживает плюса :)
Загрузка...

Достойные внимания