Когда солнце погасло
На семнадцатом этаже небоскреба в своих апартаментах сидит профессор. Его локти опущены на стол, а костлявые пальцы запущены в седые волосы. На голове – хаос, подобный беспорядку в комнате. Всюду разбросаны книги по квантовой физике и теории относительности. На стенах практически нет пустого места. Всюду высятся стеллажи с томиками научных размышлений.
Сегодня солнце устало бороться термоядерными реакциями с нажимом вселенной и погасло, превратившись в черную дыру.
– Почему? – шепчет профессор, осматривая стеклянными глазами альбомные листы, заполненные формулами, – Почему электроны прыгают по орбитам, а все вокруг развивается и существует в динамике? Где прореха в расчетах? Ошибка должна быть! Она неизбежна! Как мало времени!
Он резко вскакивает. Замирает на миг, а потом резко, одним движением сбрасывает бумаги со стола. Ему нет дела до жуткого непроницаемого мрака за окном. В глазах его немного помятый портрет Эйнштейна на стене.
– О, милый Альберт, я так же, как и ты, не хочу верить в то, что если я отвернусь, луна перестанет существовать!
– Солнце потухло… – удрученно произносит высокий молодой человек, появляясь в дверях комнаты. Его темные волосы взъерошены, а в голубых глазах ползет туман отчаяния. – Какая теперь разница – существует луна или нет?
– Колоссальная! – профессор поднимает вверх указательный палец и поворачивается к сыну, – Паша, мир вот-вот погибнет, а человечество так и не нашло ответ: существуем мы или нет!
– Я всегда знал, что ты фанатик, но не думал, что, видя воочию Армагеддон, останешься все тем же приверженцем своих фантазий…
Павел подходит к одному из стеллажей. Отодвигает книгу, достает из-за нее бутылку коньяка и делает глоток, кидая беглый взгляд на темное окно.
– Глупый мальчишка! Как жаль, что мне так и не удалось привить тебе любовь к науке… Как много я еще не успел!
– Что ж, привить отвращение к ней у тебя удалось прекрасно!
– Как я глуп… – профессор медленно опускается на стул, опускает голову на руки и принимается покачиваться из стороны в сторону.
– Отчего же? – спрашивает Павел, попутно морщась от очередной дозы алкоголя.
– Я так и не смог найти ответ…
– Разве ты не видишь, как красив этот мир? Настоящий он или нет – создан изумительно! Пусть даже это компьютерная графика! Я восхищен ею!
– Неужели тебе совсем не интересно узнать истину?
– А как же эмоции, отец? Ты ведь их чувствуешь, а значит они существуют! Неужели они ничего не стоят для тебя?
– Я должен понять… У меня так мало времени, чтобы понять…
– Ты совсем помешался на этой безумной идее… Что ж, не буду тебе мешать сходить с ума! У тебя на это, возможно, всего пара минут… А я пойду и напьюсь до галлюцинаций, потому что не хочу видеть, как умрет эта планета! И мне абсолютно не важно – существует она или нет…
– Ты пьян.
– То, что я пьян, еще не означает, что я несу ахинею. Взгляни на мир хотя бы сейчас! Он не из формул состоит! И вот-вот рухнет, а ты его еще не видел!
Павел прикладывает губы к горлышку бутылки, делает затяжной глоток и уходит прочь из комнаты.
– Я должен понять… Должен! – повторяет профессор шепотом одну и ту же фразу великое множество раз.
Планету трясет, как эпилептика. Люди в панике создают сумбурное движение на улицах. Слышны крики и отчаянный вой. Разваливаются древние пирамиды. Альпы раскалываются напополам. Трещат тектонические плиты. Где-то в Париже падает Эйфелева башня. И одновременно с ней рушится небоскреб, в котором сидит, опустив руки на голову, профессор.
«Я не успел!» – последняя его мысль, уцепившаяся за жизнь.
На зеленом просторном поле разношерстная толпа людей, края которой не видно даже на горизонте. Над ними ясное небо и безмятежные полупрозрачные облака. Все они умерли несколько минут назад. Все они видели, как потухло солнце.
– И вот я снова трезв! – восклицает Павел. – Как жаль… Где мы, отец?
– А я откуда знаю? – спрашивает профессор, попутно раскидывая взгляды во все стороны. Один из них падает на рыдающую женщину на коленях. Второй на юношу, рассматривающего небеса. Третий на старика с густой бородой по пояс.
– Кто у нас ученый в семье?!
– Я же разбился… – шепчет полноватый юноша с шлемом в руках, отрывая взгляд от небес, – Ехал на мотоцикле во тьме… Знал, что это в последний раз… Тряска… Потеря управления… И вот я здесь…
– Это невозможно! – восклицает профессор. – Но я мыслю, следовательно – существую.
Мужчина в строгом деловом костюме продирается сквозь толпу и опускается возле рыдающей женщины.
– Тише… тише… – тихо произносит он и гладит ее по голове.
– Но мы все… – женщина поднимает на него изумрудные глаза, мокрые от слез.
– С этим уже ничего не поделаешь… Как вы погибли?
– Я была на улице… На меня что-то упало… Что-то очень тяжелое… А потом стало так легко… И вот теперь я здесь…
– А я, наоборот, сам упал. Залез на крышу и свалился, когда стало трясти.
– А где вы погибли?
– В Иванове, на улице Ермака, а вы?
– Забавно… кажется, это я на вас упал.
– Неподалеку от Государственного университета?
– Да… Я там учился, кстати.
– Я рассматривала его, но выбрала Энерго.
– Все страннее и страннее. Я поступил с точностью до наоборот.
– Забавно! – Павел смеется. – Вы похожи на запутанные кванты!
– Что?! – два голоса – мужской и женский – сливаются воедино в вопросе.
– Когда один из вас принимает решение, второй моментально поступает с точностью до наоборот!
– Тогда кто из нас принимает решение? – спрашивает мужчина.
– Начнем с того, что первоначально вы родились мужчиной и женщиной. Это было стартом запутанности. Возможно, ни один из вас по сути и не принимал никаких решений.
Женщина обхватывает колени руками и опускает на них голову. Мужчина кидает на Павла свирепый взгляд, услышав тихие всхлипы.
– Сын, ты меня поражаешь! – восхищенно восклицает профессор.
– Отец, у меня есть для тебя открытие!
– Какое?
– У тебя есть сын. Ты что-нибудь знаешь о нем?
– Что за чепуха?! Ты вырос подле меня! Конечно, я тебя знаю!
– Рядом? Мы были соседями по квартире. Не более того. Ты знаешь, чем я интересовался?
– Ну разумеется!
– И именно поэтому ты подарил мне краски на день рождения? А ты знал, что я не рисую уже больше пяти лет? Знал, что это время я потратил на изучение квантовой физики?
– Ты же фыркал при одном ее упоминании!
– Я никогда не говорил, что она мне не интересна, просто мой мозг не поехал на ней, как по льду, в отличие от твоего.
– Я всего лишь искал истину!
– Ты действительно думал, что сможешь разгадать тайны вселенной?!
– Я вырастил хама! – профессор поднимает руки к небесам и опускается на землю.
Павел буравит небеса взглядом пару минут, а затем переключает свое внимание на людей вокруг. Паренек с загорелым лицом и крючковатым носом без конца ходит туда-сюда. На нем странная клетчатая жилетка и пенсне. Девушка в белом платье бродит за ним по пятам. Чуть дальше сияют доспехи. Слышны громкие голоса и скрежет стали.
– Рыцари? – чуть слышно произносит Павел. Его вопрос тонет в тишине. – Викинги… Римские легионы… Галлы… – шепчет он, осматриваясь. – Фа-ра-он. – хмыкает и садится рядом с отцом. – А динозавров тут нет?
– Тебя только это интересует?
– Вопрос обеда тоже крайне актуален. Правда, что-то есть совсем не хочется… Ах да, я же мертв и, кажется, теперь у меня есть вечность, которую я планирую потрать на глупые вопросы!
– Ты бываешь невыносим…
– А это Иван Грозный? – спрашивает Павел, останавливая взгляд на высоком мужчине с бородой. На нем шапка на подобие Шапки Мономаха и красная рубаха. – Пожалуй, не буду к нему подходить, и тебе брать с него пример не советую. Хотя… Я ведь уже мертв!
Профессор подкидывает молящий взгляд к небесам и отворачивается.
– Такое чувство, что мы ждем чего-то… Или кого-то…
– Я еще не видел Александра Македоского… Как думаешь, он даст мне прокатиться на Буцефале?
– Очень по-взрослому отпускать нелепые шуточки вместо того, чтобы серьезно поразмышлять над тем, что происходит!
– Одно другому не мешает. Никогда не замечал, что в устах шутов порой гораздо больше правды, чем в фолиантах философов?
Профессор тяжело вздыхает и закрывает глаза, а в этот момент умирает последний человек на Земле.
Помещение лаборатории тонет в искусственном свете ламп. На койке лежит полноватая женщина лет пятидесяти. На ней белый халат. К вискам тянутся трубки от процессора, который создает оглушительный шум. Глаза закрыты. Морщинки еще не успели углубиться в плоть, но видны уже достаточно явно.
Возле женщины крутится паренек лет девятнадцати. На его щуплом тельце такой же белый халат, но морщины даже думали подходить к его миловидным чертам лица. Он подскакивает, когда женщина открывает глаза, и тут же убирает трубки от ее висков.
– Как? Как ваши впечатления от симулятора? – нетерпеливо интересуется паренек высоким голосом.
– Сколько прошло? – хрип рвется наружу вперемешку со словами.
– Час.
– Но… – женщина садится и обхватывает колени руками. – Я была целой планетой… Помню ее еще совсем малышкой… Ее зачатие после большого взрыва… Помню, как была водой… и бактериями… динозаврами…животными… а потом появились люди… и я была каждым из них… помню все вариации если и если бы… переплетенные и скрученные миры... абсолютно разные из-за принятых решений миллионов людей… я рожала себя… убивала себя… спала с собой! До тех самых пор, пока не погасло солнце… Как удивительно… и как жестоко…
– Я не понял одну вещь, профессор…
– Какую?
– Где вы оказались в конце? Это загробный мир?
– Программа заканчивается, когда умирает последний человек. До этого момента души хранятся в ячейке памяти, а затем… все их мысли и чувства оказываются в голове человека, который вошел в симулятор…
– Это гениально!
– Все… Разом… Слишком много… Слишком… Это слишком!
– Мы срочно должны все это записать, пока эмоции еще живы! – восклицает паренек и тянет руку к блокноту на столе.
– Мы должны уничтожить симулятор, – ровным голосом произносит женщина и поднимается. Ее немного шатает из стороны в сторону.
– Не горячитесь, профессор… Вы еще не полностью отошли от…
– Мы обязаны либо уничтожить его, либо вычистить из него всю грязь! – рычит женщина и хватается рукой за постель, чтобы удержать равновесие. – Первое на мой взгляд проще.
– Но вы работали над ним всю свою жизнь! – стонет паренек и опускается на стул возле огромного экрана. На цифровой пластине крупным готическим шрифтом выведена надпись:
«История Земли. Путешествие от первого лица за 60 минут.»
– Его правила слишком жестоки и причиняют слишком много боли…
– Мы можем продать его тюрьме, – робко предлагает паренек.
– Принеси кувалду.
– Но…
– Кувалду!
– Профессор, вы потратили на это тридцать лет своей жизни!
– Это единственный твой аргумент? Зачем я нашла способ взломать память вселенной?!
– Профессор…
– Зачем… Зачем я создала этот симулятор? Зачем загрузила в него реальную память вселенной?! Было бы гораздо проще знать, что все в симуляторе ложь…
– Профессор…
– Я видела, как смеются над тем, что девушке разбили голову об стену!
– Подождите… не нужно так резко…
– Сколько крови за ни за что… Убийства… жестокость… горечь… боль… Блевануть бы, да эмоции нельзя выблевать.
– Мы можем внести корректировки в программный код.
– Чтобы это место было хотя бы сносным, мне придется изменить изначальные правила, заложенные мирозданием, и переписать историю! Я достаточно поиграла в создателя!
– Но…
Женщина молча поднимается. Ее веки не двигаются. Взгляд не в меру мертвый для живого. Брови замерли в приподнятом положении. Голые пятки шваркают по полу. Шаг неровный.
– Профессор… – паренек встает перед ней и опускает руки на плечи. – Вам нужно отдохнуть. Прилягте ненадолго…
Женщина отстраняет его медленным, но уверенным движением руки и скрывается за дверью лаборатории.
Паренек опускается на койку и озадаченно чешет макушку. Моргает пару раз в замедленном режиме и резко вскакивает.
Он видит, как профессор входит в помещение с кувалдой в руках. Как ослабевшие трясущиеся руки поднимают оружие в воздух и бьют им по процессору и по экрану. Слышен хруст. Ритмичные удары повторяются снова и снова. Дым ползет по полу. Запах гари…
Паренек вздрагивает от сумасшедшего хохота. Видит безумную улыбку на лице женщины. Кувалда выскальзывает из ее руки и падает на пол. Белый халат скользит к выходу и растворяется в клубах едкого дыма.
Ну, автор, держись!
Тебе не говорили, что рассказ — это не дикая мешанина в непрерывно работающем блендере?
Нельзя же всё так в кучу. Солнце погасло. Причина в тумане. Есть или нет луна без солнца — это вопрос никчемный.
Когда происходит коллапс (запоминай), за ним следует паника. Немедленно возникают пророки, которые ведут стадо что-нибудь разрушить. Если апокалипсис откладывается, умные отсиживаются в сторонке, глупые гибнут в панике, авантюрные сколачивают банды-союзы.
Цивилизация делает скачок в обратку на несколько цивилизационных циклов.
Я с огромедным трудом понял (некоторые моменты даже перечитывал) о чём речь. И мне это не понравилось.
Как читатель, я не нашёл за что зацепиться. Всё калейдоскопом. Патетический профессор, позабытый сын, ряд исторических личностей, расколотые Альпы и непременно рухнувшая Эйфелева башня. Почему-то разрушение ценнейших объектов Юнэско, у многих авторов считается вишенкой на торте.
Мне неприятна даже сама мысль, что всё сущее есть компьютерная программа-симулякр.
Автор, вы отхватили слишком большой кусок. Не знаю как у вас, а у меня он застрял в глотке.
Выплюну, пожалуй.
Был у меня в школе учитель физики. Он прицепом и астрономию вёл.
Учитель из категории — учитель, ух, какой учитель.
Он вёл оба предмета так вкусно, что просто голова шла кругом. Каждую деталь, мысль он отламывал как куриную ножку-гриль, звонко чмокал, тщательно пережёвывал, щурился, вкусно облизывался, лоснился от удовольствия/довольства.
Такие учителя есть в каждой школе. Ну, хоть один. На них, э-э-э, интересно ходить. Как на театр столичный заезжий в глушь.
Он потом стал директором школы, а потом ещё выше забрался. Впрочем, это неважно.
Так вот. Был однажды урок про Солнце. И процессы в нём происходящие. Учитель вкусно, с подкатыванием глаз рассказал что Васька тонет (пардон) Солнце гаснет. И замечательно, словно вкушал салат оливье рассказал — почему. Ну я и задал резонный вопрос: — А что дальше?
Учитель сморгнув «голубым глазом» без запинки ответил:
— Дальше пойдёт обратный процесс.
И тут даже мне, чайнику в физике и астрономии стало понятно — что-то неладное творится с Солнцем.
Учитель, с ним всё понятно. Зачем пугать деток. Но утешает одно. Солнце погаснет оч-чень нескоро.