Иминуль и свинья

Селение Бродный Крюк давно известно своим благочестием. Каждый сопляк тут знает все молитвы – хоть по книге сверяй, и может такого порассказать про святых, что только глаза останется вытаращить от изумления. И всё по причине особого расположения села. Можно идти от него в любую сторону – всё равно окажешься в каком-нибудь святом месте, если дорогу, конечно, знаешь.

Например, к северу от Бродного Крюка, всего-то в двух милях за скотным рынком, есть дуб, который стоит на том самом месте, где раньше рос ясень, посаженный святой Пультирьей. А если отправиться на юг и немного попетлять, то дня через три можно добраться до большого квадратного камня. Говорят, возле него святой Нунукий сварил кашу для сорока пяти старушек. На востоке есть какие-то пещеры, но все давно забыли, что там произошло примечательного. А на западе находится источник святого Калакия. К нему добираться дольше всего, зато это место намного чудеснее прочих. Вокруг него даже монастырь построили, и бесплатно туда никого не пускают.

Вот в таком селении, на самом перекрестке благодати, жил добрый крестьянин Иминуль со своими родителями, и жил неплохо, пока не выпил холодной воды из ручья и не подхватил грудную жабу. Лёг он тогда на лавку и начал лечиться молитвами, зверобоем и сосновыми шишками, но без особой пользы.

Так пролежал Иминуль чуть ли не неделю. Его бы воля – он и ещё бы полежал, но родители не позволили без толку чахнуть. Подняли они Иминуля под руки, надели на него дорожную шляпу, дали суму, крепкую палку и говорят:

– Не можем мы, сынок, спокойно смотреть, как ты от болезни сохнешь и даром хлеб ешь. Поэтому отправляйся к источнику святого Калакия, искупайся в чистых водах и возвращайся здоровым!

– Хорошо, – кивнул Иминуль. – Я и сам, признаться, уже об этом подумывал. Пойду лошадь запрягать.

– Э, нет! Лошадь я тебе дать не могу, – покачал головой отец. – У неё подковы плохие – в дальней дороге совсем захромает.

Призадумался Иминуль. До источника святого Калакия и здоровому-то человеку пешком самое малое шесть дней ходу, а с грудной жабой – вообще неизвестно, доберёшься или нет. Можно, конечно, кого-нибудь из соседей попросить, чтобы подвезли. Но это дело сомнительное. В Бродном Крюке люди благочестивые живут, но просить их о чём-нибудь – только время зря терять.

– Раз с лошадью такая заминка, я лучше до дуба схожу. Или до квадратного камня. Это всё поближе будет, – предложил Иминуль.

– Дуб и камень тут не помогут, – в один голос заговорили родители. – Сам знаешь, что они серьёзнее чирьев ничего не лечат.

С такими словами выпроводили они сына со двора и ворота за ним поскорее закрыли. Постоял Иминуль немного, подумал, да и побрёл потихоньку к волшебному источнику. А что ещё делать? Не помирать же просто так от злой болезни!

Первое время Иминуль, несмотря на недуг, шагал бодро и даже на палку почти не опирался. Всё-таки грудная жаба – это не почечуй и не проказа. При грудной жабе можно всё, что угодно делать, только работать нельзя. Однако вскоре паломник почувствовал, что дышать стало трудно, и сумка будто бы потяжелела. Сначала он через каждые двести шагов останавливался, чтобы дух перевести, потом через сотню, через десяток, а под конец уже от одного шага в пот бросало и хотелось на обочине полежать.

Подумал Иминуль, что так засветло до ближайшей деревни не доберётся и надо будет прямо у дороги ночевать. А если грудную жабу утренней росой проберёт, так она, чего доброго, сильнее заскачет. Нужно было торопиться, а силы почти кончились. Вот если бы подвёз кто-нибудь хотя бы до деревни. Но, как назло, ни одной попутной телеги не попадалось.

Иминуль принялся читать молитву о помощи путнику, но сбился на половине, начал заново и сбился опять. Эту молитву он знал не очень хорошо, так как редко путешествовал. Тогда Иминуль начал читать в третий раз и тут увидел впереди телегу. Видимо святые заступники засчитали три половины молитвы за одну целую и решили помочь паломнику.

Телега стояла на обочине, и людей возле неё не было видно. Запряжённая лошадь смотрела как раз в попутном направлении. Иминуль решил, что возница, должно быть, отошёл до ветра, и надо прибавить шагу, чтобы успеть напроситься в попутчики. Паломник собрал остатки сил и заковылял к телеге.

Тяжело далась Иминулю эта спешка. Когда он добрался до цели, пот с него тёк градом, перед глазами всё плыло, а сердце едва из груди не выпрыгивало. Заглянул Иминуль в телегу и увидел там небольшого носатого мужичка. Лежал мужичок на спине и, вроде бы, спал, но только с открытыми глазами. Лицо у него было серое, как зола, а на губах, кажется, немного пены выступило.

– Любезный брат, не подвезёшь ли меня в сторону источника святого Калакия? – вежливо спросил Иминуль, отдышавшись.

Мужичок глазами похлопал, ещё чуть-чуть пены изо рта подпустил, но ни слова не вымолвил.

«Видать, он меня слышит, да только почему-то не отвечает. Наверное, со сна ещё в себя не пришёл. Или он не из наших земель и правильного языка не понимает», – подумал паломник и принялся жестами показывать грудную жабу, святой источник и всё прочее. Тут мужик с трудом поднял руку, указал на стоявший в углу телеги мешок и прохрипел:

– Капельки! Дай мне мои капельки!

Тогда Иминуль догадался, что человек этот тоже хворый и едет к святому источнику за исцелением. «Вот удача! – подумал паломник. – Он меня до самого места довезёт!»

Развязал Иминуль туго набитый мешок, достал пузырёк с микстурой и протянул мужику. А тот взять лекарство не может, хрипит только:

– Капай прямо в глаза – по три раза в каждый!

Иминуль откупорил пузырёк и трижды капнул мужику в правый глаз. Капли зашипели и дымком поднялись: первая – жёлтым, вторая – сизым, а третья – чёрным. «Ишь как продирает! Хорошее, должно быть, лекарство!» – подумал Иминуль и прицелился к левому глазу.

Когда последняя капля отшипела, мужичок вдруг порозовел, вскочил на ноги, обтёр с губ пену, рассмеялся, крепко обнял Иминуля и говорит:

– Благодарю тебя, любезный путник за спасение! Ехал я к источнику святого Калакия, чтобы излечиться от падучей болезни, и в пути схватил меня страшный припадок. Да так неожиданно, что я не смог до своего снадобья дотянуться. Если бы не ты, так и помер бы тут, на дороге! Не побрезгуй, прими от меня подарок!

Мужичок покопался в мешке и вдруг вытащил оттуда свинью. Не большую, конечно, но вполне себе живую и настоящую.

– Вот мой подарок! – сказал мужичок. – Свинье хорошо – и тебе хорошо! Бери на здоровье!

Иминуль взял свинью и подумал: «Странно, до чего эта скотина чистая и приятная на ощупь! И как я её в мешке не заметил, когда лекарство доставал?!»

Пока паломник размышлял о том о сём, мужичок хлестнул лошадь и быстро покатил в сторону святого источника. Тут только до Иминуля дошло, что он упускает выгодного попутчика. Закричал паломник, побежал вслед за телегой, но догнать на смог, а мужик на его крики даже не обернулся.

Расстроился Иминуль, встал посреди дороги и давай себя ругать за ротозейство. А свинья хрюкает изредка, вроде как ему поддакивает. Тут заметил Иминуль странное дело: пробежал он за телегой не меньше двухсот шагов, да ещё со скотиной на руках, а ни отдышки, ни пота, ни колотья в груди и в помине нет. Прошла грудная жаба, как будто её и не было.

Осенило Иминуля: «Не иначе как это сам святой Калакий исцелил меня в награду за благочестие и молитвы!» Упал он на колени и целый час отбивал поклоны, потом встал, отряхнулся и зашагал домой. Если болезнь прошла, так чего ради до источника ноги топтать?! Очень удобно это придумано, когда святые сами навстречу страждущим выезжают.

До селения Иминуль добрался быстро и у дома повстречал соседа по имени Какан.

– Откуда идёшь? – спросил Какан.

– Да вот, ходил к источнику, чтобы от грудной жабы исцелиться. И сам святой Калакий меня от болезни избавил! – гордо ответил Иминуль.

­– А свинью где взял?

– Её мне в придачу выдали.

– Продай мне свинью! – предложил Какан. – У меня как раз поросёнок издох, которого я ко дню святого Аврила на окорока откармливал.

Иминуль подумал: «Отчего же не продать? Если свинью на родительский двор привести, то потом никто разбираться не будет, где чья скотина – всё в общий котёл пойдёт. А так деньги можно на женитьбу отложить».

Сторговались они на пяти грошах и ударили по рукам. Спрятал Иминуль деньги и отдал Какану свинью. А та повизгивала печально, будто плакала. Ну да кто на свинские слёзы внимание будет обращать.

Вернулся Иминуль домой здоровым, удивил людей рассказом о встрече со святым Калакием и начал дальше жить. Теперь все к нему стали относиться с уважением. Ведь не каждому случается святого встретить. Только вот какая-то тоска нашла на Иминуля безо всяких причин. И, вроде бы, живот у него начал жиром обрастать, как у доброго купца.

Однажды Иминуль колол дрова у дома, и вдруг что-то больно ужалило его в спину. Не иначе, шершень. Вскрикнул Иминуль, и вместе с ним на соседском дворе свинья завизжала. Знакомым показался этот визг. Заглянул Иминуль через забор и увидел Какана с длинной булавкой в руке, а рядом с ним – ту самую свинью, которую недавно соседу продал. Свинья за это время не выросла, но жирком заплыла. Видимо, хорошо её сосед откармливал.

– Доброго дня, дядя Какан! – поздоровался Иминуль. – Ты чего делаешь?

– Да вот, проверяю, сколько на свинье сала наросло, – ответил сосед и показал ногтем отметку на булавке. – На спине и двух дюймов пока нет. Сейчас вот гляну, сколько на окороках.

Какан ткнул свинью в ляжку. Иминуль охнул и схватился за ягодицу, потому что проклятый шершень опять его ужалил. Свинья завизжала, а Какан с грустью посмотрел на булавку.

– Тут и дюйма не наберётся, – покачал он головой. – Никудышная свинья. Постные окорока на день святого Аврила получатся. Кажись, переплатил я тебе за эту скотину.

– Ну, помогай тебе в трудах святая Пультирья! – пробормотал Иминуль, потирая ужаленное место, и отошёл от забора, чтобы отыскать гнездо расплодившихся шершней.

Свинья с тоской посмотрела ему вслед.

Через несколько дней Иминуль вязал во дворе солому, чтобы крышу над сараем обновить, и тут раздался истошный свинячий визг. Ни с того ни с сего у Иминуля в носу такой болью стрельнуло, что он чуть сознания не лишился, упал на колени, схватился за лицо и застонал. А свинья всё визжит, и с каждым визгом новая боль приступает. Через какое-то время отпустило потихоньку. Встал Иминуль, посмотрел на руки – а они все в крови, что из носа натекла. И рубаха перепачкана. Испугался Имануль: что за новая болезнь приключилась?! Умылся он водой из бочки, поглядел на своё отражение. Видит – нос распух. И болит так, что дотронуться невозможно, будто туда гвоздём ткнули.

Тут пришла Иминулю мысль посмотреть, отчего на соседском дворе свинья визжала. Видит: там Какан ветошью клещи обтирает, а рядом свинка лежит с кольцом в пятачке.

– Здравствуй, сосед! – улыбнулся Какан. – Ох, и намучался же я с твоей скотиной! Теперь она приучилась загон подкапывать. Вот пришлось ей кольцо в рыло вставить. А что это у тебя с рожей?

Иминуль пощупал распухший нос и вспомнил слова святого Калакия: «Свинье хорошо – и тебе хорошо!» А если наоборот, то что же выходит: свинье плохо, так и ему плохо?! Не иначе тут колдовское проклятье!

Испугался Иминуль и давай просить соседа:

­– Дядя Какан, продай мне свинью обратно!

– Для чего ж я у тебя её покупал? Ведь не для того, чтобы обратно продавать.

– Так ты сам говоришь, что свинья никудышная, и сала в ней немного. Вот и продай, а себе другую купишь, получше!

– Где ж теперь её купишь? До Аврилова дня всего три месяца осталось. Теперь свиней никто не продаёт.

– За хорошую цену, небось, купишь!

– За хорошую – купишь, – согласился Какан. – Но это никак не меньше пятнадцати грошей. Вот если бы ты мне столько заплатил…

– Побойся Бога! – воскликнул Иминуль. – Ты же мне сам за эту свинью только пять грошей дал!

– Оно, конечно, так. Но подумай, сколько я в неё труда и корма вложил. Как хочешь, а дешевле пятнадцати грошей не отдам.

Ни на какие уговоры Какан не поддавался и нисколько в цене уступить не хотел. А свинья тем временем поднялась на копыта, поморщила искалеченный пятачок и, кажется, заплакала настоящими слезами.

«Что ж, – подумал Иминуль. – Пятнадцать грошей – деньги немалые, но деваться некуда. Придёт день святого Аврила, заколет Какан свинью, так что же, и мне помирать?!»

– Хорошо! – махнул он рукой. – Сейчас плату принесу!

Пошёл Иминуль в дом, достал из тайника тощий кошель с деньгами, что на женитьбу копил, отсчитал пятнадцать грошей и замер. Смотрит на монеты, и жалость его берет. Ведь каждая денежка большим трудом досталась, и если их раздавать так легко, то, пожалуй, никогда не женишься. За что ж такое наказание?!

И тут понял Иминуль, за что. Выходит, тогда на дороге ему не святой Калакий встретился, а бес-искуситель. Разве мог святой свинью подарить?! Конечно, нет! Если бы уж он какую скотину и дарил, то, наверное, лошадь, или корову, или овцу на худой конец. А нечистую свинью подложить только дьявол мог!

Ох, и дурак же Иминуль! Ох, и дурак! Не раскусил бесовских козней, и обещанное паломничество к чудесному источнику на середине бросил. Теперь не видать ему святого заступничества против колдовства! Навсегда его к свинье привязали!

Поразмыслил Иминуль и понял, что есть только одно средство от порчи. Надо обет выполнить и паломничество к источнику довести до конца. Тогда, наверное, и колдовство спадёт.

Спрятал он кошель в тайник, зажал пятнадцать грошей в кулаке и пошёл во двор, но у самых дверей столкнулся с матерью, которая как раз с дальнего огорода вернулась. Посмотрела на него мать и руками всплеснула.

– Что, охламон, опять в драку влез?! И когда успел-то?! Когда успел?! Только и знаешь, что со своими друзьями-остолопами кулаки чесать! Что, начистили тебе рыло?! Начистили?! Вот и поделом!

Хотел было Иминуль всю историю матери рассказать, но постеснялся. Стыдно было ему сознаться, что дьявола за святого принял. Что же выходит: все в селении – люди благочестивые, и только он один дурак?! Нет уж! Вот как вернётся из паломничества, как победит колдовство, тогда всё и расскажет.

– Это я, матушка, с сарая упал, – пробормотал Иминуль. – А теперь мне идти надо, дела доделывать.

– Иди-иди! – сказала мать. – Доделывай! Мало тебе рыло разбили, так пусть теперь и под глазами фонарей навешают!

Зашёл Иминуль на соседский двор, отдал Какану деньги, подхватил свинью и как есть, без шляпы и сумы, побежал на запад.

В угаре отмахал он несколько миль без передышки и остановился на том самом месте, где когда-то его бес обдурил. Бросил Иминуль свинью на землю и закричал со злости:

– Ах ты, дьявольское отродье! Сатана навязал тебя на мою голову! Иди-ка теперь сама, на собственных копытах, а я тебя не понесу!

Свинья обиженно глазами захлопала.

– Чего уставилась?! Шагай вперёд! – воскликнул Иминуль, в сердцах пнул свинью, но тут же почувствовал, будто кто-то и его ударил под зад.

Он обернулся, но за спиной никого не было. Понятно. Свинье плохо – и тебе плохо.

Иминуль плюнул, зашагал по дороге, а свинья вздохнула с укоризной и засеменила следом.

Ближе к ужину паломник начал жалеть о своей горячности. Не о том, конечно, что обругал и ударил свинью, – как же ещё прикажете обращаться с бесовским наваждением? – а о том, что отправился в путь без шляпы и сумы, а главное – без припасов и денег. Впрочем, ещё засветло он рассчитывал добраться до деревни. Может быть там приютят и накормят бедного странника.

В деревню Иминуль пришёл часа за два до заката. Он устал и был голоден, а свинья, вроде бы, шагала бодро, но вид имела обиженный. Иминуль постучал в один дом, потом в другой и третий, но везде, узнав, что платить за ночлег паломник не желает, отвечали отказом.

Опечалился Иминуль, уселся у дороги на деревенской улице и стал думать, что дальше делать. Свинья тихонько рядом пристроилась. Местные жители изредка проходили мимо и косо поглядывали на паломника: мол, не пора ли бродягу палками гнать.

Свинья сначала тихо сидела, а потом стала хрюкать что-то. Иминуль прислушался и понял, что она нахрюкивает известную песню про пахаря, которого побило градом. Да так складно выводит, что просто удивительно. Начал Иминуль ей потихоньку подпевать. Тут на улицу с ведром помоев вышла старуха. Иминуль замолк, подумал, что сейчас его из ведра окатят. А свинья продолжала хрюкать и внимания ни на что не обращала. Остановилась старуха, поставила ведро на землю и стала слушать. Свинья меж тем другую песню завела, грустную, про любовь и лебеду. Старуха растрогалась и говорит:

­– Какая учёная свинка! Ты, милый человек, выходит, скоморох? Мы скоморохов уважаем.

Начали другие деревенские подходить. Собралась целая толпа. А свинья, увидав публику, разошлась и хрюкала песни одну за другой, и «Ел я в поле васильки», и «Луна, сбрось мне звёздочку!», и «Палец в улей не совай!», и много ещё какие. Там, где весело мелодия шла, свинья копытцами притопывала и ушами махала, а где грустно, – чуть ли не пускала слезу. Так у неё всё хорошо выходило, что не у всякого скомороха получится. Народ слушал, подпевал. Два каких-то мужика притащили волынку и музыкальную пилу, попытались свинье подыгрывать, но только всё испортили. Их быстренько прогнали, чтобы не мешали настоящую музыку слушать.

Люди в благодарность начали Иминулю всякую снедь приносить и мелкие монеты. Понял паломник, что голодным в дороге не останется.

Солнце закатилось, свинья устала и прекратила песни распевать. Народ наперебой стал предлагать Иминулю свои дома для ночлега, а паломник придирчиво выбирал – у кого постель мягче и ужин жирнее.

Следующим утром Иминуль и свинья отправились дальше. Теперь паломник на свою попутчицу не сердился и дьявольским отродьем её не обзывал.

«Если с такой свиньей представления давать, можно запросто обогатиться! – думал Иминуль. – Вот бы ей ещё колпак с бубенчиками купить и платье, как у цыганки!»

Обернулся паломник, посмотрел на свою даровитую свинью, а та глядит ему в глаза с преданностью.

– Ты, свинья, – молодец! – похвалил её Иминуль. – Прямо не скотина, а настоящее сокровище! Если устанешь идти, хрюкни – я тебя тогда понесу.

Свинья радостно взвизгнула и, кажется, улыбнулась в ответ.

– Иди-ка сюда! – позвал Иминуль. – Выну у тебя из носа это поганое кольцо!

Свинью уговаривать не прошлось. Иминуль поднатужился, разжал кольцо и вытащил его из пятачка. Сразу самому стало легче дышать. Кольцо Иминуль спрятал в карман. Мало ли, вдруг продать кому-нибудь получится.

Шли путешественники почти целую неделю. В каждой деревне их хорошо принимали, одаривали за представления едой и кое-какими деньгами. И вот добрались они до развилки. Та дорога, что уходила вправо, вела к монастырю святого Калакия, за стенами которого и бил чудесный источник. До него оставалось не больше дня ходу. А по левой дороге можно было за два часа добраться до Годобадского замка.

У развилки на столбе висело объявление. Иминуль, как человек благочестивый, знал почти все буквы, а потому смог разобрать, о чём шла речь. В объявлении говорилось, что в скором времени барон Годобадский устраивает пир в честь свадьбы дочери, а потому крестьяне обязаны уплатить особую подать в виде каждой третьей коровы, каждой третьей овцы или свиньи. Ну, и могут на праздник посмотреть издалека, если появится такое желание.

Иминуль призадумался. Конечно, ему бы идти к монастырю и завершить обещанное паломничество. Но источник-то никуда не денется, а другой свадебный пир – неизвестно, когда ещё будет. В замке непременно соберётся куча всяких лодырей при деньгах, и если перед ними дать представление, то можно за один раз на женитьбу заработать. Поразмыслил Иминуль недолго и повернул к Годобаду.

***

На башнях замка висело столько флагов, что от них в глазах рябило. У открытых ворот стояли стражники с алебардами. Они-то и остановили Иминуля: куда, мол, идёшь, а подать не платишь? Разве указа не слышал?

– Слышал. Но ведь уплатить надо каждую третью свинью, а у меня всего одна, – возразил Иминуль.

– Может быть, и одна, но по счёту она как раз третья. А куда ты первых двух дел – я не знаю! – ответил самый бородатый стражник и захохотал.

Свинью у паломника отобрали, и осталось от неё на память только кольцо. Постоял Иминуль, покрутил кольцо на пальце и отправился в замок. Может быть ещё удастся свинью как-нибудь вызволить. А если нет, придётся вместе пропадать.

Пошатался Иминуль по двору, поспрашивал у народа, когда же свадебный пир, когда скотину резать начнут. Хотелось ему узнать, сколько ещё жить осталось. А никто толком ответить не может. Мол, жених, барон Ифтирский, ещё не прибыл. Вот как приедет, так и пир начнётся. А когда это случится – неизвестно. Может, сегодня уже, а может, и через неделю. Кто его знает, как сильно барону Ифтирскому жениться прижало.

Подумал Иминуль, что у него ещё есть время быстренько сбегать до чудесного источника и смыть колдовство. Тогда помирать вместе со свиньёй не придётся, если её на жаркое зарежут. Но совестно стало паломнику бросать скотину в беде. Да к тому же неизвестно, как этот источник работает. Вдруг там обязательно вместе со свиньей мыться надо.

Покрутился он возле загонов со скотиной, попробовал у служителей свинью выкупить. Но те отказались наотрез. Сказали, мол, и без того снеди для свадебного пира не хватает. Да и денег Иминуль мало предлагал. Много-то у него не было.

Иминуль совсем поник духом. И тут он услышал, как кто-то возле баронского донжона нехорошими словами ругается. Пошёл Иминуль посмотреть, в чём дело. А там распорядитель в расшитой ливрее бранит служителей, холеру, чуму и другие неприятности на их головы призывает. Как это, мол, ни одного менестреля и шута в замке нет?! А если сейчас жених со свитой подъедет, то кто гостей на пиру будет развлекать?!

Тут Иминуль выступил вперёд и сказал:

– Ваша милость, я менестрель! Я могу гостей развлекать!

Распорядитель посмотрел на него с подозрением.

– Что же ты умеешь делать?

– Сам – ничего не умею, – сознался Иминуль. – Но у меня есть учёная свинья, только ваши стражники её отобрали.

Повёл распорядитель Иминуля к скотным загонам, начали свинью искать. А та сидит в самом дальнем углу, пятачок к земле опустила и грустит. Но как хозяина увидела, сразу повеселела. Иминуль кивнул свинье, она утёрла слёзы и прохрюкала песню про мать родную реку Таклу.

Распорядитель призадумался и сказал:

­– Это, конечно, любопытно, но я не могу решить, прилично ли благородным господам на пиру показывать такие штуки. Надо, чтобы комиссия посмотрела.

Через некоторое время проводили Иминуля и свинью в большой зал. А там собралось человек тридцать. Всем интересно на поющую свинью посмотреть. Сам барон Годобадский сидел на почётном месте, а рядом с ним его дочь – прекрасная Лисиринда – в богатом платье с длинными рукавами.

Когда Лисиринда увидела Иминуля и свинью, то скривилась так, будто в коровью лепешку наступила.

– И вы хотите, батюшка, чтобы эти убожества на моей свадьбе музыку исполняли? – сказала она с презрением. – Вы хоть понимаете, что такое искусство, утончённость, гармония?! Неужели нельзя было хотя бы скрипача позвать или арфистку?

Барон Годобадский только плечами пожал.

– Раз уж собрались, так давай послушаем. Если не понравится, то мы этого голодранца всегда можем прогнать, а свинью – отправить на жаркое.

Иминуль посмотрел на Лисиринду и подумал, что дело их пропащее. Песенки можно во дворе перед слугами хрюкать, но в рыцарском зале они не к месту. Разве станет изысканная дама эти глупости слушать?! Так стыдно Иминулю стало, что он готов был прямо сейчас с жизнью расстаться, лишь бы не терпеть позор на глазах Лисиринды.

Но свинья не стушевалась. Она низко поклонилась барону, его дочери, потом остальной публике и завела какую-то непонятную балладу. Иминуль то краснел, то бледнел и глаз со стыда от пола оторвать не мог. И в пот его бросало, и в озноб, как и при грудной жабе не было. Но тут он услышал, как к свинячьему визгу добавились звуки лютни и девичий голос. Поднял Иминуль голову и увидел, что дочь барона с улыбкой подыгрывает свинье и подпевает.

Когда баллада закончилась, Лисиринда воскликнула:

– Клянусь святой Пультирьей, я не слышала ничего прекраснее! Эта свинья разбирается в искусстве лучше, чем все музыканты королевства вместе взятые! Вы слышали, как она берёт верхнее ля?! Это божественно!

– Ну, не знаю, – покачал головой барон. – Мне эта канитель показалась скучноватой. Но давай послушаем, что ещё свинья может.

Свинья с пониманием кивнула и начала хрюкать боевую песню западных полков, бодро отстукивая ритм копытцами. Тут уже барон не сдержался, вскочил с места, начал хлопать в ладоши и подпевать. К нему присоединилась остальная публика и так драла глотки, что свинью почти слышно не было.

– Вот это я понимаю! – вскричал барон, когда песня подошла к концу. – Свинья – музыкант, каких не встретишь и в королевской гвардии! Клянусь, если бы она была с нами в битве при Ваперкелте, сулевские подонки не смогли бы прорвать правый фланг! Давайте же выпьем за её здоровье и за славу непобедимых западных полков!

Выступление продолжалось до самого вечера. После очередной проникновенной баллады прекрасная Лисиринда отложила лютню, вытерла длинным рукавом набежавшие слёзы и сказала:

– Моя душа замирает и трепещет! Какая чудесная колоратура! Как мастерски выполнены переходы с адажио на аллегро! Во истину, если этот человек с распухшим носом смог обучить такому искусству простую свинью, то он гений, и моё сердце отдано ему без возврата! Батюшка, я не пойду замуж ни за кого, кроме него!

– Чего?! – встрепенулся барон.

– Чего?! – не понял Иминуль.

– Того! – ответила Лисиринда. – Я влюбилась в этого менестреля! Будьте добры написать барону Ифтирскому, что наша свадьба отменяется. Моё сердце нашло себе другого повелителя!

– Не буду я этого писать! – насупился барон.

– Ах так! – воскликнула Лисиринда, схватила лютню и шарахнула её об пол, отчего инструмент разлетелся на куски. – Тогда знайте: если меня принудят выйти замуж без любви, я буду изменять своему супругу телесно или хотя бы духовно!

Барон нахмурил брови, подпёр лоб кулаком и какое-то время пребывал в таком положении, потом хитро прищурился и сказал:

– Хорошо, любезная дочь. Письмо барону Ифтирскому я сейчас напишу. Конечно, для него это будет оскорблением. Скорее всего, он объявит нам войну, люди какие-то погибнут. Но любовь, разумеется, важнее. Я полностью поддерживаю твой выбор, так что с чистой душой отправляйся в опочивальню. Твоего нового жениха… Кстати, как его зовут?

– Иминуль, – услужливо подсказал паломник своё имя.

– Менестреля Иминуля, – продолжил барон, – и его замечательную свинью мы разместим со всеми удобствами и будем готовиться к свадебному пиру.

Лисиринда радостно захлопала в ладоши, обняла отца, чмокнула его в щёку и защебетала:

– Ах, батюшка! Вы такой хороший! Я была уверена, что вы поймёте истинные чувства!

Иминуль не знал, что и думать. С одной стороны, на баронской дочери жениться, конечно, неплохо. Тут деньги на свадьбу копить не надо, да и невеста красивая. Но, с другой стороны, слишком подозрительно всё складывалось.

Лисиринда послала паломнику воздушный поцелуй и два поцелуя свинье, после чего вприпрыжку покинула зал. Притворная улыбка тут же сошла с лица барона. Вполголоса он начал раздавать приказания слугам:

– Менестреля удавить потихоньку. Лисиринде скажем, что он не пожелал на ней жениться, потому что любит другую. Свинье выдать полное довольствие и поселить её в подобающих покоях, или где там свиньи живут. Будем её показывать именитым гостям. Такое моё распоряжение.

– Постойте! – воскликнул Иминуль. – Зачем же меня давить?! Не лучше ли дать мне немного денег, и я сам откажусь жениться?

– Думается мне, что в этом мире голозадых менестрелей больше, чем денег, – глубокомысленно изрёк барон. – Так что на всех не напасёшься.

Стражники двинулись к Иминулю.

– Нет! Меня нельзя убивать! – заверещал паломник. – Если меня убить, то и свинья умрёт. У нас с ней особая связь. Вот, смотрите!

Иминуль что есть силы ущипнул себя за руку. Свинья тотчас взвизгнула от боли.

Барон опять нахмурил брови и подпёр лоб кулаком. Но на этот раз ненадолго.

– Если так, – сказал он, – менестреля заточить в темнице. Кормить, но не выпускать.

Стражники подхватили Иминуля под руки и потащили прочь из зала.

***

В темнице было почти не сыро. Там даже имелся неплохой тюфяк. На нём-то и сидел Иминуль, проклиная себя за то, что польстился на барыши в баронском замке и не отправился сразу к чудесному источнику, как того требовал обет. Но теперь-то былого не исправишь. Молитву о покровительстве узникам Иминуль знал хорошо, так как в детстве его за непослушание часто запирали в сарае. Он повторял заученные слова снова и снова, потому что делать-то больше было нечего. Скоро стражники принесли ужин. Иминуль налопался от пуза и завалился спать. Перед тем как закрыть глаза, он подумал, что всё, в общем-то, неплохо. Конечно, на дочери барона жениться не получилось, но зато хотя бы кормят и работать не заставляют.

Поздно ночью Иминуля разбудил скрежет засова. Он открыл глаза и увидел, как дверь темницы отворилась и в проёме показалась прекрасная Лисиринда с лампой в одной руке и мотком верёвки – в другой. Из-за складок её платья выглянула свинья.

Лисиринда аккуратно поставила лампу на пол, чтобы случайно что-нибудь не поджечь, после чего бросилась Иманулю на шею и зарыдала.

– О любимый! – восклицала она сквозь слёзы. – Воистину, коварство моего отца не знает предела и не имеет оправданий! Хорошо, что это чудесное животное дало мне знать о случившемся несчастье! Оно пробралось ко мне в спальню и спело балладу о рыцаре в заточении. Это сложное произведение, требующее большого диапазона, но исполнение было так безупречно, что я сразу поняла, в чём дело, и поспешила тебе на помощь. Пойдём же за мной, вдохновляемый ангелами гений! Я выведу тебя из темницы!

– Но я… – замялся Иминуль.

– Я тоже люблю тебя! – с жаром ответила Лисиринда и приложилась губами к щеке паломника. – Но наша любовь для тебя – погибель! Пока мы вместе, отец не успокоится и будет желать тебе смерти. Я не могу подвергать твою драгоценную жизнь опасности. Пусть нам не суждено больше встретиться, но я буду знать, что баллады, выходящие из-под твоего пера, оставят нашу любовь в веках! Надо спешить на свободу, пока стражники не проснулись! Следуй за мной!

Какое-то время они шли по петляющему коридору, поднимались по лестницам, пока не оказались у бойницы одной из башен. Лисиринда привязала верёвку к какой-то скобе, сбросила другой конец вниз и обняла Иминуля.

– Пришла пора расставания! – сказала она и поцеловала паломника в распухший нос. – Беги, мой менестрель! Неси искусство миру и помни о бедной Лисиринде!

Потом она взяла свинью на руки и дважды чмокнула розовый пятачок.

– Мне жаль с тобой расставаться, учёное животное, – произнесла Лисиринда с горечью. – Мы могли бы исполнить дуэтом многие произведения старых мастеров. Но я понимаю, что ты должна сопровождать менестреля. Так иди же и позаботься о своём прекрасном хозяине!

С этими словами Лисиринда вручила свинью Иминулю, вытерла рукавом слёзы и, не оглядываясь, побежала прочь по коридору.

Если бы всё это происходило днём, и Иминуль видел, как высоко находится бойница, из которой надо спускаться по верёвке, они ни за что бы не полез. Но ночная мгла заставила его поверить, что до земли не больше десяти футов, и это придало смелости.

В общем, так или иначе, с молитвами и проклятьями, Иминуль и свинья добрались то твёрдой почвы и возблагодарили всех святых.

Рассвет близился, и паломник понимал, что скоро его хватятся. А если хватятся, то сразу отправят погоню. Сам по себе он, конечно, никому не нужен, но вот поющая свинья, судя по всему, барону очень приглянулась. Иминуль решил бежать в монастырь святого Калакия. Монахи должны давать приют гонимым. Да и в источнике, в конце концов, надо искупаться.

В предрассветном сумраке Иминуль с трудом отыскал дорогу и припустил что есть мочи со свиньёй на плечах. Такая пробежка свинье, кажется, нравилась, потому что она без остановки хрюкала, подбадривая своего носильщика.

С восходом солнца Иминуль был уже на развилке, где стоял столб с объявлением о свадьбе. Он опустил свинью на землю и пошёл шагом, чтобы немного отдышаться. То и дело позади ему мерещились стук копыт и крики преследователей. Умом он понимал, что для погони ещё рано, но всё равно частенько вздрагивал и оборачивался. До монастыря оставалось не больше дня пешего пути. Лишь бы успеть туда добраться!

Немного восстановив силы, Иминуль снова схватил свинью и побежал. Такими рывками он упорно двигался вперёд. Когда до монастырских стен осталось каких-то пятьсот шагов, далеко за спиной на дороге появились всадники. Свинья торжественно захрюкала песню «Я был быстрей коварных стрел врага», но Иминуль и без неё понял, что спасён, и преследователям его не догнать.

У ворот стояли два пузатых монаха. Остановившись перед ними, Иминуль расплакался от счастья.

– Братья! – кричал он. – Братья! Я паломник! Прибыл к святому источнику! И за мной, безвинным, гонятся враги. Видите их там, на дороге?! Приютите, братья! Позвольте припасть к источнику!

– Со свиньями сюда нельзя, – строго ответил один из монахов.

– Как нельзя? – опешил Иминуль. – Это не простая свинья. Она учёная. Вот она сейчас споёт какой-нибудь гимн.

И свинья, действительно, начала хрюкать гимн во славу святого Калакия.

– Хоть учёная, хоть нет, а со свиньями нельзя! – твёрдо повторил монах. – Это святая земля. Как можно сюда нечистую скотину водить?!

Всадники тем временем приближались. Крики и топот копыт раздавались всё отчетливее. Времени почти не оставалось.

– Братья! Ну что же вы! Братья! Ну как же?! Мне надо чары снять! Это божеское дело! – чуть не плакал Иминуль, пытаясь прорваться в монастырские ворота.

Но братья крепко обхватили его с двух сторон и выталкивали обратно. Свинья перестала хрюкать гимн и вцепилась зубами одному из монахов в ухо. Тот истошно завопил и отпустил паломника. Иминуль попросил прощения у всех святых, после чего пнул второго монаха в живот и со всех ног припустил к святому источнику.

– Бесы! В монастыре бесы! Они и за вход не заплатили! – завопил укушенный монах.

Со всех сторон с криками бежали обитатели монастыря, конский топот раздавался у самых ворот. Иминуль слышал голос барона Годобадского:

– Прочь с дороги!

– В монастырь с оружием нельзя, – хрипел монах, получивший до этого удар в живот.

– Это освящённый меч! С ним можно!

– Хоть освящённый, хоть какой, а всё равно нельзя, – не отступал монах.

Всё это было за спиной и сбоку. Впереди же струились чистые воды источника святого Калакия. Иминуль бежал к ним, как к последней надежде, прижимая свинью к груди, и уворачивался от пытавшихся схватить его монахов. Он прыгнул, словно полетел, бухнулся в чудесный источник, ударился коленями о каменистое дно, опустил голову под воду, зажмурил глаза и принялся читать молитвы. «Хоть бы что-то изменилось! Хоть бы что-то изменилось!» – думал Иминуль.

И что-то действительно менялось. Нос перестал болеть, а свинья, кажется, начала расти. Кто-то подцепил Иминуля багром за ворот и выволок из источника. Паломник не открывал глаза и молился, ожидая, что сейчас его начнут бить. Однако бить не начинали. Шум вдруг стих, и совсем рядом раздалось мелодичное конское ржание. Иминуль открыл глаза и с опаской поднял голову.

Вокруг вперемешку стояли монахи и стражники Годобадского замка. Среди толпы Иминуль узнал барона, у которого всё же отобрали освящённый меч. Он таращил глаза и озадаченно чесал затылок. Иминуль обернулся и увидел в водах источника белую кобылу необыкновенной стати. Кобыла подмигнула ему и мелодично проржала первый такт песенки «И вот мы сменяли решето на овёс». Что-то больно давило Иминулю на бедро. Он перевёл взгляд и увидел, что у него в штанах, разорвав карман, в котором раньше лежало кольцо из свинячьего пятачка, застряла золотая диадема с ярким синим камнем. Иминуль вытащил её из продранной штанины, чтобы не мешалась, и зачем-то нацепил на голову.

– Это чудо! – произнёс кто-то из толпы. – Помолимся, братья!

– Сам ты чудо! – ответили ему. – Это наваждение! Давайте помолимся, чтобы оно отступило!

Поднялся галдёж. «Чудо! Морок! Благодать! Наваждение!» – кричали наперебой. Тут кто-то самый разумный заорал громче всех:

– Давайте позовём отца-настоятеля! Он во всём разберётся!

Скоро появился отец-настоятель. Он долго присматривался, перебирал чётки и чесал лысину.

– Значит, говорите, свинья превратилась в лошадь, а вот у этого бродяги в диадеме зажил нос? – спрашивал отец-настоятель.

Ему отвечали, что так всё и было.

– Интересно, – говорил отец настоятель. – Интересно, но непонятно.

И тут раздался тихий голос:

– Чего ж непонятного?!

Все обернулись и увидели низенького носатого мужичка, в котором Иминуль сразу узнал беса, надурившего его во время первого паломничества.

– Чего ж тут непонятного, я спрашиваю?! – повторил носатый мужичок. – Разве может от моего источника быть наваждение или морок? Нет, разумеется! От него может быть только чудо. Поняли, дармоеды?!

– Поняли, – ответили монахи во главе с отцом-настоятелем.

– А я не понял, – замотал головой барон Годобадский. – То есть, свинья превратилась в лошадь – это понятно. А этот вот в кого превратился?

– В принца, разумеется! – ответил мужичок. – Разве не видишь, что на нём диадема?! И вот его боевая лошадь. Так кто ж он по-твоему?!

– Всё равно непонятно, – упорствовал барон. – Принцы просто так не бывают. У них обязательно какое-то королевство есть. А в наших местах все принцы в наличии и лишних не нужно. Так какого же королевства этот принц?

– Далёкого, богатого, обширного королевства, – объяснил носатый мужичок. – Разве заколдованные принцы бывают из других мест?

– Теперь понятно, – кивнул барон.

– А раз всем всё понятно, то я пойду, пожалуй, – улыбнулся мужичок и исчез, как будто в воздухе растаял.

– Это кто такой был? – шёпотом спросил барон у отца-настоятеля.

– Святой Калакий, конечно, – ответил тот и, падая на колени, воскликнул. – Возблагодарим же Господа за благодать, которую он нам сегодня послал!

Следом на колени упали монахи, а потом и служители из замка. Отец-настоятель нараспев читал молитву, и все повторяли за ним. Однако барона Годобадского сомнения так и не покинули. Он подполз на коленях поближе к отцу-настоятелю и потихоньку спросил:

– А этому святому Калакию можно верить в смысле богатства и обширности королевств?

– Кому ещё верить, как не святому Калакию! – быстро пробормотал настоятель и продолжил молитву.

Барон нахмурил брови, подпёр лоб кулаком и долго находился в таком положении. Потом, не дожидаясь окончания молитвы, подполз к ещё не пришедшему в себя Иминулю.

– Ваше высочество, – зашептал ему барон в самое ухо. – Я насчёт брака с моей дочерью. Если у вас там на самом деле любовь, то я не против. И даже прошу вас снизойти до родства с нашим семейством. Ведь не могу же я как отец идти против чувств дочери!

– Угу, –кивнул Иминуль.

– Так вы согласны?! – спросил барон чуть громче, чем это позволено во время общей молитвы.

– Согласен, – кивнул Иминуль, поправляя диадему.

Бывший паломник и нынешний принц не совсем понимал, на что он соглашается. В последнее время так много событий свалилось на его голову, что он на всё был согласен, лишь бы его оставили в покое.

По окончании всех молитв и славословий кавалькада во главе с бароном Годобадским покинула монастырь. И только Иминуль весь путь до замка проделал пешком. Белая кобыла необыкновенной стати то и дело толкала его боком, мол, садись. Ты меня таскал, так и я тебя подвезу. Но новоявленный принц только гладил её по морде и глуповато улыбался от внезапно свалившегося на него счастья.

***

После тщательной подготовки состоялось венчание. Прекрасная Лисиринда была неотразима в богатом парчовом платье. Иминулю тоже подобрали достойный наряд из того, что стало барону не по размеру. А лошадь, хоть она и была волшебная, в церковь не пустили, зато по настоянию Лисиринды ей отвели отдельный угол в зале для брачного пира.

Торжество прошло с размахом, и еды хватило почти всем. Барон велел принести карту, разложил её на столе среди блюд и кубков, и целый вечер прикидывал, где бы могло находиться королевство зятя. Лисиринда и лошадь, которая после превращения ничуть не утратила музыкальный дар, исполняли баллады и кансоны на два голоса, а Иминуль не переставал улыбаться, время от времени поправляя диадему. Под конец пира кое кто из гостей затеял драку, что также стало хорошим развлечением.

Из Бродного Крюка на празднество никто приглашён не был. Конечно, жители этого селения благочестивы и добры, однако баронам, а уж тем более принцам далёких обширных стран – не компания.