Много бабок и немного Бродского

Обычно в домах молодые жильцы меняются: ипотеку берут, квартиры снимают — этакий обмен существ происходит, а бабки у подъезда — постоянны, их словно закладывают вместе с фундаментом. Вот и у третьего подъезда дома 94 по улице Мира обитали два «божьих одуванчика», как два копа в кино — плохой и еще хуже, Вилена Тихоновна и баба Рая. Следили за порядком бдительно, но выборочно. Слава-алкаш «Комбат-батяня» орет, сочувствуют: «Бедный! Вот что с людьми горячая точка делает», хоть Слава и не служил вовсе, откосил. А ребятня, играючи, с криками пробежит — это: «Цыц, паразиты! Мы в ваши годы металлолом собирали». При матерящихся подростках бабки словно растворялись в воздухе, а мамочкам с детьми проходу не было: не так растили, не тем кормили, не те игрушки покупали.

Игорь Николаевич, тихий жилец с пятого этажа, бабок не то, чтоб боялся, но остерегался. Человек разведенный, водку не пьющий, окна не бьющий, песни, правда, поющий, но только в душЕ или в дУше с включенной на всю катушку водой, попадал под их пристальное внимание, как представитель гнилой интеллигенции — преподаватель по классу кларнета.

Бывало, спускается он с верхнего этажа, в окно подъезда выглянет: на посту! Сразу приосанится, пиджак одернет, сделает глубокий вдох и… Выдохнет уже почтительное: «Здрассте, ВиленТиххна!». Вдох-выдох, поклон: «БабРая!», а сам пошел-пошел… А вопросы с лавочки так и подгоняют:

— На работу?

Оправдываясь:

— Опаздываю!

И еще энергичнее от бедра, и уже далеко вроде, но еще слышно:

— Нехорошо!

— Ябольшенебуду!

Все. Свобода!

Хоть пятиэтажка это не домик Кума Тыквы, принцип тот же: «Выйти довольно легко, а вот войти гораздо труднее». Простым «опаздываю» тут себе путь не проложишь.

— Ну-с, Игорек, как поработал?

— Отлично, ВиленТихна!

— Опять весь день в дудку дудел?

— Верно, бабРай.

— За это нынче еще и денег дают?

— Ну-у… не то, чтобы… — а сам бочком-бочком к крыльцу. На ходу отвлекающий маневр: «Ой, я тут в «Пятерочке» мойвы Барсику по скидке купил. Боюсь потечет…», или «Ах, заболтал я вас, через две минуты «Пусть говорят» начнется, не пропустить бы…»

Работа, зарплата, внешний вид — стерпеть еще можно, главное, успеть до вопроса: «А как там дела у Светочки?» На языке крутилось только: «Плевать я хотел». Но Игорь Николаевич, человек культурный, вслух издавал многозначительное: «Ы-ы!», а про себя готовил безучастное: «Да, слава богу…» И пока дознавательницы с пониманием кивали, успевал к спасительной двери подъезда, затыкая им рты заклинанием: «Всего доброго, приятно было пообщаться!»

Так это и работало.

После очередного ливня, халтурное солнце лавочку высушило, а вот огромную лужу — нет. Уровень прохождения бабок усложнился максимально. Брошенные дворником на этот случай мостки бабки экспроприировали у населения подъезда, подтащив к самой лавочке: «А как сидеть-то пожилым людям?»

Теперь вопрос про Светку настиг Игоря на середине поребрика, по которому он пробирался, минуя грязь. Раскинув руки: портфель в одной, авоська с батоном в другой, он балансировал, как канатоходец. Но вот пощечиной прилетело:

— Тебе что, неинтересно, как она с ним живет?

— Нет, — выдохнул Игорь и ускорил неуклюжие движения.

— Что, совсем-совсем?

— Совсем-совсем.

— Святой ты человек, Игореша!

«Игорешей» Игоря Николаевича звала бывшая жена, сбежавшая от него к скрипачу в соседний подъезд. У Игоря скрутило живот, пытки продолжались:

— Вот так спокойно взять и простить…

— А ты ее прости, прости и отпусти-и-и… — неимоверно фальшиво и тоскливо, как на похоронах, заскулила БабРая.

Игоря как подрезало. Он потерял равновесие, закачался, размахивая руками. В лужу плюхнулся и томик Бродского из расстегнувшегося портфеля, и батон. Сам тоже не удержался, соскользнул в мутную жижу. Брызги полетели во все стороны. Старухи резво повскакивали, недовольно отряхиваясь.

— Рохля ты, Игореша!!!

— Недаром Светка…

— Да прекратите вы! — Игорь не давал себя добить. Стоя в луже, он топал ногой и обличал:

— Вы собираете сплетни, роетесь в грязном белье!

Слова разлетались вместе с брызгами.

— У вас все кругом наркоманы!

Брызги.

— Проститутки! Мимо вас пройти невозможно, чтоб не замараться!

Последний удар ноги поднял фонтан грязи, и она долетела до изумленных лиц фурий.

— Чтоб тебе пусто было!

— Интеллигент паршивый!

Но Игорь уже хлопнул дверью подъезда.

С этого момента Игорь Николаевич стал несчастным и опустошенным. Что-то давило на плечи, гнуло шею, и голова сама опускалась на грудь, как в сказке: «Ниже плеч голову повесил…». Оборачивался посмотреть, что ж за груз неподъемный? А там пустота одна. И внутри пустота. Вот только нет от нее легкости, а словно камень на сердце. Просто в его жизни не стало счастья.

Раньше бывало, встанет еще до будильника. Утро, оно не навсегда! Нужно успеть послушать болтовню воробьев, подставить лицо заоконной свежести, насладиться вкусом свеже-сваренного кофе и только что пожаренной яичницы и, зарядившись позитивом, прорываться мимо бабок с гордо поднятой головой и расправленными плечами. Даже развод Игорь перенес стойко. Жена, друг — серьезные потери, но счастье — это процесс, он не зависит от подлости и предательства.

Теперь вместо счастья была пустота.

Вставать не хотелось. Воробьи разлетались, только он дотаскивал себя до окна. Вкус еды стал пуст, пресен, без оттенков. Раз он попытался подсолить яичницу, но из опустевшей солонки не высыпалось ни крупинки, а у перечницы отвалилась крышка, и все это перченое безобразие отправилось в ведро.

Пустоту не заполняли ни чтение книг, он словно перестал понимать, что в них написано, ни дорогая сердцу музыка. Звуки больше не окрыляли, не наполняли силой, стали шумом, фоном, как обои, которые перестаешь замечать.

Мимо бабок он брел как каторжанин, отягощенный злом, еле волоча ноги. Казалось, на подошвы налипли килограммы грязи, делая каждый шаг невозможно трудным.

Бабки хранили презрительное молчание, метая в сторону бунтовщика говорящие взгляды.

Пустота вокруг росла и ширилась. Люди сторонились Игоря, словно от него так и разлетались грязные брызги. В транспорте расступались, никто не желал занимать свободное место рядом. На это отваживались лишь автобусные бабки. Их словно магнитом тянуло. Садились рядом обязательно обладательницы мощной комплекции, вдавливая Игоря, чуть ли не в самое автобусное стекло. Игорь твердо решил ездить стоя. Но и тут в транспорт обязательно загружалась какая-нибудь бабулька с кашелками, становилась непременно к Игорю плечо к плечу, ставила кошелки ему на ноги. Отходил он, продвигалась и она, обступая ему все ноги, тесня и толкая, пока тот не выскакивал на остановку раньше, предпочитая плестись пешком. Бодрый шаг больше не получался, ноги, как в колодки, были закованы в грязь.

Кольцо бабок сужалось. Они теперь были повсюду, казалось, их влечет к нему невидимой силой.

В магазине сварливые старухи выхватывали у него из рук продукты, толкали в спину в очереди, которая образовывалась у любой кассы, куда бы Игорь не пристроился. Его оттесняли в самый хвост, тыча в нос какими-то корочками, ругая дармоедом. Уже на кассе кропотливо и неимоверно долго отсчитывали мелочь и пересчитывали сдачу. Игорь страдал не столько от нового фантасмагорического окружения, сколько от себя самого.

Опустошение только тяготило, а грязь на подошвах угнетала. Игорь везде оставлял безобразные следы и стыдился своей отвратительной обуви. Он тщательно мыл и начищал ботинки. По несколько минут отирал ноги перед входом в помещение, но комья грязи оставались после каждого шага. Он дико извинялся перед ничего непонимающими уборщицами, пытался поделиться наболевшим с коллегами, еле подбирая слова, чтобы описать всю тяжесть положения и гнет стыда. Понимания не нашел: про пустоту не разделяли, грязь не замечали. Вокруг тут же образовывался молчаливый вакуум.

— Игорь, сейчас все лечится: и алкоголизм, и депрессия, — шепнул друг-трубач и утянулся вслед за остальными.

Игорь не понял, какое это к нему имеет отношение. Больше всего его поражало, что грязи никто, кроме него не замечает. Если ее видит он один, нужно подлечить нервишки.

В поликлинике, на удивление, народу не было. Игорь нагнулся к окошку регистратуры. Неведомо откуда взявшаяся бабка, отпихнула его в сторону, требуя талон на завтра. Игорь терпеливо дождался своей очереди.

Пожилая регистраторша проворчала, что прием у терапевта закончен, запись к невропатологу через месяц, психиатра у них нет и не было. Раз у Игоря нет ни повышенной температуры, ни острой боли, какую помощь он тут хочет получить?! Пальцем указала на дверь доврачебного кабинета в конце коридора, куда Игорь и направился, шаркая ногами.

— Куда?! По помытому-то?!

Игорь вздрогнул от неожиданности, он мог поклясться, только что в коридоре не было ни единого человека. Игорь обернулся на голос. Пол внезапно стал мокрым. Каблук поехал, как по маслу, нога взметнулась вверх. Вторая не удержало тело, потерявшее опору. Руки сделали взмах, словно цепочка генной памяти сконцентрировалась на стадии доисторического гуся. Но, видимо, у этого конкретного предка тоже были проблемы со взлетами, а вот с падениями не было. И мокрый пол уже был рад встрече с телом, но под локоть подхватила уверенная рука.

Сухонькая старушка в белом халате поддержала, убедилась в Игоревой устойчивости, после шваброй затерла грязные следы.

— Ну, наследил, ну, наследи-ил! — тянула она нараспев, но не злобно, а пораженно.

— Вы тоже ее видите? — обрадованно впервые за несколько дней воскликнул Игорь.

Тут же почувствовал: тяжесть опустошения пропала. Сразу после поддержки. Как рукой сняли!

— Как же ее не видеть, когда вон чего, комьями отваливается! На-ка вот, милок, — она пошарила в кармане халата и протянула шуршащий Игорю комок, — возьми бахилы. А то, так и будешь грязь месить.

Игорь натянул бахилы и понял, что ему не нужно больше ни в доврачебный, ни во врачебный кабинет. Его переполняло счастье. Он кинулся к старушке, обнял сухонькое тельце, с легкостью приподнял над землей, закружил и поставил, где взял. Та смеялась заливисто и заразительно, на глазах Игоря выступили слезы счастья.

Он рванулся к окошку регистратуры, стал требовать книгу жалоб, чтобы написать благодарность санитарке, спасшей его от страшного недуга, просил подсказать имя бабушки, но ему ответили, что в младшем обслуживающем персонале у них пенсионеры не работают.

— Но как же? — изумился Игорь. — А вот…

Он показал рукой на помытый коридор. Встретившись с недоуменным взглядом регистраторши, обернулся сам. Там никого не было.

— Закрываемся! — подытожили из окошка.

Ничего не оставалось, как покинуть поликлинику.

Недоумение поселилось в душе, но это вам не отягощение пустотой. Ноги несли легко до остановки. В автобусе к нему подсела очаровательная девушка, обрадовалась, что Игорь читает Бродского, поделилась, что сама его любит, вот только на днях попала под ливень, промокла до нитки и книга вместе с ней. Игорь тут же рассказал, что и его «Бродский» претерпел немало. Заболтавшись, он пропустил свою остановку, проводил новую знакомую до дома. Обменялись телефонами. Окрыленный, он не шел, летел по направлению к дому.

Бабки сидели на прежнем месте.

— Вилена Тихоновна, Раиса Сергеевна, добрый вечер!

— Кому добрый, а кому и …

— Приношу извинения! — торжественно произнес Игорь.

— Хам! — равкнула Вилена Тихоновна.

— Наркоман! — подключилась БабРая.

— Чтоб ты провалился!

— Не даром тебя Светка…

Брань и проклятья выслушивать он не стал, его окрыляло счастье. На этих крыльях он мог воспарить прямо над лужей, но решил испытать бахилы и прошелся по грязи. Бабки покинули лавку, опасаясь новой порции брызг.

— Я вытаскиваю, выдергиваю ноги из болота

И солнышко освещает меня маленькими лучами, — процитировал он Бродского с наслаждением и вслух. Испытание прошло успешно: грязь не липла.

Игорь сам уселся на лавочку, достал телефон, набрал смс, приглашая новую знакомую на вечернюю прогулку. Она тут же перезвонила. Мелодия вызова, ласкающая слух, прервалась счастливым:

— Да!