​Заговоренный

Звонкое небо Арены — звук слышится отовсюду.

Поет голубая сталь, ловит на острие блики солнца.

Вновь уклониться, ударить. Арена не любит слабых.

Если ты крепок духом, бейся, не падай! Бейся.

— Кто хочет купить рабааа? С мечом обучен. Господин, купиии! Эй, господиииин!

Торговец лезет вон из кожи, призывно тянет слоги. Металлический звон монет, и меня покупают. Хозяин, каких немало: упрямая ниточка губ, глаза притаились за пухлыми щеками. Меня ведут в нору — в камеру под землей. Она кажется тесной, хотя с цепью на шее и в целом мире не просторно.

Нас тут шесть человек. Шесть псов, приготовленных для Арены. Кто одержит тридцать побед подряд, получит свободу.

— Эй, Хитрец! — тяжелая рука опускается мне на плечо. — Сегодня стоишь против Золотого Киля. Ты, Малыш, против Дабдаба. А ты, Кривой, против Мороз Хатуга.

Мы с Кривым вздрагиваем от лязга дверных засовов. Дабдаб ходит по камере, доливает в глиняные плошки масло. Мороз Хатуг молодецки храпит у печки. От одного его имени Кривого бросает в дрожь.

— Э, Кривой! — кажется, это голос Золотого Киля. — За что тебя?

Тот обхватывает плечи руками. Зябко, совсем по-женски.

— Убил по глупости. Богатого парня.

— А ты, Хитрец?

Я молчу. Проходит миг, второй, третий. Киль теряет терпение. Киль поднимается с угрожающим рыком.

— Я не Хитрец.

Овцебык, горный як, бизон. Буря, самум, торнадо. И все это — на меня. А мне так и хочется сказать: «Золотой Киль! Какая же идиотская кличка!»

— Я не Хитрец. Я сам себя продал. Я сам могу выбирать себе имя.

— Сам продал? — Киль ржет, запрокинув голову, как сытая цапля на болоте. — Недоумок? Кретин? Так прикажешь тебя называть?

Я говорю, как. Он тут же садится на место. И Дабдаб едва не проливает масло. И даже Мороз Хатуг поднимает голову, удивленный. А Кривой... Кривой переспрашивает:

— Правда?

— Правда.

Я не Хитрец. Мое имя — Заговоренный.

* * *

Жестокое небо Арены — смертельный последний танец.

Хвалите любовь и жизнь, насколько это возможно.

Приходит за вами смерть? Смиритесь. Ничто не вечно.

Я не всегда дрался на Арене. Когда-то я был слугой Колдуна. Чинил ему одежду, собирал травы. И жил в пещере на берегу моря. А дом моего хозяина был спрятан. В надежном месте, в которое не проникнет ни один смертный. У нас оно зовется миром сновидений. Потусторонним миром — миром людских грез.

— Эй ты, Хитрец! Иди сюда, ты мне нужен.

Я подошел, не зная, чего он хочет. Колдун был бледен. Он плохо чувствовал себя в реальном мире.

— Вот снадобье и вот бокал. На, пей.

Он улыбался и смотрел открыто. И словно видел меня с изнанки. Но вот его изнанку я разгадать не мог.

— Что медлишь? Пей.

Я взял бокал, послушно его выпил. И тут же навалился сон. И сердце стало, как большая птица, которая уносится все дальше.

— Скажи, Хитрец, ты хочешь драться? Разить без промаха? Я дам тебе победу в каждой битве.

— Хозяин, но зачем? Я не умею.

— И это хорошо. Ложись-ка спать. А как проснешься, помни: ты — человек и вещь одновременно. Отныне и навеки разумный нож. Хитрец-Заговоренный.

* * *

Я всем судья по воле колдуна,

Хотел бы пожалеть, да не жалею.

Караю, по-другому не умею.

Такая мне судьба теперь дана.

О если б время обратилось вспять!

Я — острие. Я — сталь. Я — рукоять.

Я ищу его в этом мире, но тщетно. Он прячется там, где мне его не достать — среди людских желаний. Говорят, это особая вселенная, гораздо больше нашей. Ведь людей обычно гораздо меньше, чем их стремлений. Их мыслей. И их снов.

Но я ищу Колдуна и не бросаю своей цели. Месяцы складываются в годы. Годами исчисляются столетия. Ни клинок, ни пуля, ни время меня не берет. Я жажду крови. Я — разумный нож, который должен драться. Который обречен побеждать в каждой битве.

Поймать на лезвие солнце, ударить. Отступить и новый удар принять, улыбаясь. Сколько вас было здесь, на залитой кровью Арене? Бесстрашный Киль, подлец Кривой, Дабдаб суровый... И где вы сейчас? И что от вас, позабытых, осталось?

Мороз Хатуг сражается, как лютый зверь. В каждом его ударе ярость бури. В каждом движении стремительность молний. И искра надежды каждый раз в холодном, решительном взгляде.

Он скоро умрет, бедняга Хатуг. Он этого пока не знает.

Ты прячешься от меня, Колдун? От звона клинков закладывает уши. Ты думаешь, твое убежище надежно? Еще взмах, еще шаг... Считаешь, это продлится вечно?

Клинок вонзается противнику под ребра. Хатуг оступается, смотрит потрясенно. И тут же, словно ветхое здание, беспомощно оседает.

Сейчас он умрет, а с ним — его мечты, надежды и грезы. И мир твой сузится, Колдун. Ведь человек — материал не вечный. А грезы, как и люди, погибают.

Мороз Хатуг закрывает глаза. Я чувствую его стихающее сердце — на острие ножа, на кончиках пальцев.

* * *

Однажды в праздник от избытка сил

Волшебник фейерверк в павлина превратил.

И с той поры задался целью: вот

Что если сделать все наоборот?

Я улыбаюсь. Над закопченными развалинами города катится кровавое солнце. Вокруг маячат уродливые стены. Кирпичное крошево хрустит под ногами.

Я выхожу к Арене, бросаю в пыль последнюю сигарету. Столетия придавили древние плиты, они состарились с тех пор, как я в последний раз тут бился. А люди успели создать машины. Отстроить дома, придумать ракеты. Хотели даже полететь к звездам...

— Эй, маг! Выходи!

Делаю шаг вперед, нога проваливается в пепел. Алчное человечество, глупое и непрочное! Ты славно придумал, Колдун, с миром грез, но ты не знал, каковы люди. И ты не думал, что это просто: развязывать между ними войны. И ты не знал, насколько это скучно — устроить ту войну, в которой все погибают.

— Эй, маг! Тебе больше негде прятаться! Мечтать в мире некому, людей не осталось. Тут только мы. Разумный нож и Колдун, его любимая греза!

Он стоит у стены, не шевелится даже. Худой и жалкий, почти сливается с тенью.

— Зачем я тебе, Хитрец?

Приближаюсь. Ага, мерзавец, боишься? И это так забавляет!

— Уйди! — шепчет он без голоса, одними губами.

Шаг к нему, и он расплющивается, вжимаясь в стену. Как долго я ждал этой минуты! И как отчетливо представлял себе это: потухший взгляд, пепел на висках. И в этом пепле крупные капли пота.

Скажи, Колдун...

Звон стали, хруст его ребер. До боли знакомый, как и запах крови. И все это только для того, чтобы узнать: зачем он это сотворил со мной?

—Зачем ты это сделал?

Еще шаг, последний. Он весь передо мной. Он весь теперь у меня на ладони.

— Я маг! — шепчет. — Я чародей! Я... ученый!

— Зачем ты это сделал, сволочь?!

— Я... Хотел проверить... Смешать живое с неживым. Мне было...

— ...Интересно?

Движение, молниеносное, как блеск стали. В чем суть ножа? Чтоб без разбора резать. А в чем суть человека? Чтоб любить? И ненавидеть, если он любить не может?

Тебе ведь интересно, маг? Вот ты скрестил две сути. Кто я? Человеконож? А может, ножечеловек — так вернее?

Давай, беги. Я всех убил, тебе не скрыться. И если даже ты бессмертен, но боль тебя настигнет, как и прочих. Я буду резать, ведь я нож, ты — убегать, ведь ты Колдун. Ты сам сказал, я должен побеждать. И вечно бить без промаха.

А для того — сражаться...