Шерстяной человек

прежде Я создал джамбавакка...Я зевнул, и он неожиданно изошёл из Моего рта

Рамаяна, гл.17. кн. I

1.ИЗВЛЕЧЕНИЕ

Пребывал в состоянии небытия, когда меня извлёк чугунный клюв из дупла. Смутно угадал – узнал? – доставшего моё тельце. Се – Вежденслафт из северных топей. Судя по запаху. Кольчуга его – листья салата, но не листья. Чешуйки – болотных оттенков, но не из болота. Бутылочное стекло, но не стекло. Отделил клюв от узкого лица, и я узрел мох, въевшийся в тинистую бороду.

- Рече имя шерстянаго чловецi!

Не ведаю, что либо, кто это. После побудильник оставил хилые иссохшие плечи мои, уселся на кору. А я огляделся окрест, и душа моя уязвлена стала запустением коры. Болотный мох и бурый лишайник проели трещины ствола. Клочковатый туман не оставлял попыток в ноздри проникнуть. Побудильник вернул лицу зазубренный клюв, и рече: «Рожденъ бi от волъхвования. И волховаты ведошу се словеса: «Се язвено навяжи на нь, да носить е до живота своего. И азъ носить… и до сего дне на собе; сего ради немилостив есть на кровьпролитье».

Разумеется, не понял, что поведал. По очевидным причинам. Но себя не выдал. Необходимо показать расположенность к собеседнику, но уста иссохли. Склеились. Что будет, если попробую улыбкой одарить? Не треснут ли губы? Не потеряю ли речь? Или уже проспал язык мой? И чем чревато пробуждение?

Вежденслафт хмурился, и гной из уголков глаз пузырился, закипал, мгновенно высыхая на впалых щеках. О, поспешил разубедить в подозрениях. И я…заговорил. По тому, как изменился в лице побудильник мой, понял, каковъ я. О, каковъ я? О – каковъ.

Но суть пробуждения Вежденслафт пояснил в помощи моей прогонять непогоду. Спорно. В плачевном состоянии нахожусь, но побудильника не трогают мои измышления. Играючи закинул моё тельце в суму, продел руки под ремни. Теперь греюсь о спину его. В суме – неизвестные растения, острые, раздражают нюх. Противоречат. Долго же я пребывал в неведении. В отсутствии языка и речи. На дне сумы – тонкие заплесневелые кости. Дотронулся – искрошились.

2. ПОСОЛОНЬ

Речевые затраты с побудильником утомили моё оловянное тело. И даже обернулся сновидением для сознания. Но се – явь. Из затхлой сумы выполз на четвереньках. Вежденслафт – на коленях пред четырёхгранными столбами высотой в 3 сажени; я расширил ноздри и унюхал, из чего высечены столбы. Из серого известняка. На них чётко обозначены 3 яруса. На каждом высечены личины. Столбы венчает круглая шапка колпачком с меховой опушкой. Под шапкой – 4 лица, глазницы без зрачков устремлены в стороны света. Отсвет пламени посреди каменного пола прояснял 12 отсеков на изваяниях. 11 из них наполнены действом, один – пуст. Почему?

Побудильник, читая танец личин, вопросил: «лесна горна женщiна?»

Личины – на 4-х изваяниях – разжали губы. Изображённый хоровод обоего пола ожил и закружил по средним ярусам. Тут обратил внимание – на грани нижнего яруса, противопоставленной пустому отсеку, усатый мужчина – на коленях. Держит над собой средний ярус. На 2-х прилегающих гранях нижнего это же изображение – сбоку и обращено коленями к лицевой грани.

Побудильник протянул шуйцу в пламя и вопросил: «се господарь чащобы?»

И хоровод убыстрил ход. Женщины с кольцами и рогами в руках начали бойко вращаться вокруг оси, усиливая хоровод. Мужчины с коловратами[1] на сорочках, с шестью лучами внутри, повторяли кружение, и огнивцы на груди разгонялись. Отвёл взор установить, что ещё находится в дупле Древа, в коем пребываем, но в глазах мигали и блистали посолонь.

3. ТОЛМАЧИЦА

Пришед в себя, обнаружил нас на берегу водоёма, чьи края застилала вата тумана – жёванная, лоскутная, вихрастая. Почуяв нарастающую радость, протянул десницу за камешками. Но болотный мох и багровый лишайник оплели песчаник и валуны. Обугленные полуразрушенные стволы храма сиротливо уходили в шаль тумана. По левую сторону от побудильника на плоской известняковой столешнице – простоволосая баба в холщовой накидке. В ошейнике из червонных камней. Подмигнула правым голубым. Расплылся в улыбке. Подмигнула левым зелёным. Вздрогнул. Смутился. Уставился на Вежденслафта.

- Не мешай ему, - остерегла женщина, и камешки в ошейнике стукнулись друг с другом, - Не этовайся. Пусть готовится к Комоедице[2].

- Почему весь берег во мхе и лишайнике?

- Проникает скверна, - согнула несоразмерно широкие кисти, как водяная крыса, как хорёк, как…

- А ты какова? – встревожился я.

- Ну в помощь вам…, - голубой глаз скосил влево, а зелёный – вправо. – Так что не этовайся.

- В помощь чему?

Зелёный с прищуром уставился на меня.

- Ну как же. Найти шерстяного человека. Положить конец мору на Яворе[3], - ощерила редкие зубцы, сплюнула чернила на мох.

- А почему тебя понимаю, а его – нет? – ткнул в окаменевшего Вежденслафта.

- Спать меньше надо. И – этоваться. Живот проспишь.

- А как звать мне тебя?

- А что делаю?

- Толмачишь…

- Ну вот толмачицей буду. Так что – не этовайся.

- А чего у тебя глаза 2-х цветов?

- 2 языка – 2 перевода.

- А в чём у нас надоба к шерстяному человеку? Почему не кличем?

- Не знает никто. Шерстяной человек обнаружит своё имя, и скверна падёт, - как следует зевнула, и яблоки вылупились из глазниц.

- А почему никому не ведомо имя шерстяного человека?

- Ежели услышишь, как произносят имя шерстяного человека, то обязательно нагрянет. Поэтому величают «большим стариком», «старшим братом». Во времена, когда Создатель сходил на землю, а Ирий[4] и камни не хворали мхом, рожениц и невест показывали шерстяному человеку. Ежели тот отводил взор и не ревел, значит, дева – чиста.

Вежденслафт подоспел в своё тело. Лепнина начала крошиться и с треском откалывалась от побудильника. Помогли освободиться от корки, от скорлупы. До заката растёрли стопы Вежденслафту. После совершили омовение в озере. Помолились.

4. ВОЛОТЪ

Заутро толмачица растормошила. Почудилось – туман ещё гуще. Хилые лучи едва пробивали нависшую над озером скверну. Глаза толмачицы беспокойно вращались; мы растёрли стопы Вежденслафту. Совершили омовение. Помолились. За нощь побудильник вырезал из тиса плоскодонный ушкуй[5] и вёсла. Вежденслафт покачал чугунным шлемом, расчёсывая отстёгнутым клювом слежавшуюся бороду. Дабы не перевешивать край, побудильник занял середину, уравновесив нас. Толмачица проявила рвение к носу. Из-под подола извлекла буквицу М с плавными перегибами. Горб, казавшийся горбом, ничто иное как тул[6] под холщовой накидкой. Видимо, Вежденслафт умыслил толмачицу натянуть тетиву буквицы. Извлекла из тула тонкие стержни. Расширил ноздри и учуял, что сбиты из 4-х планок рыбьим клеем. По наконечнику узнал северги[7]. Застрельщица окунула севергу в рот. Извлекла уже обмазанной масляными чернилами. Прицелилась в наиболее тёмные злокачественные уплотнения тумана. Северга не вернулась. Побудильник убедил толмачицу не пустопрожнить стержни.

Через-долго под нависшей колючей ватой уткнулись в осклизлый вал, покрытый письменами. Волны вымыли буквицы, и толмачица не прочла. Прислушался – не учуял ни звука, ни запаха. Побудильник вопросительно глянул, я пожал плечами. Потому Вежденслафт принял решение посадить нас на плечи. Уцепились за край. Подтянулись. Он перешагнул вал. Схватились за выпирающие кольца кольчуги. Затем бережно опустил меня и толмачицу на бугристую площадку, переходящую в мощённый пол. Взору – на две сажени. Три правые ноги шагнули в скверну.

Наконец пробрались к площади со строением из тиса. Учуял – довольно давнее. Древесина отяжелела, пропиталась маслами. Благоухала аиром. Изящная работа…Вежденслафт проглотил отравленный воздух и через чугунный клюв разогнал нависшие клочки тумана пред храмом. Внешняя стена дарила нашему совместному взору подробную резьбу с личинами. Но перед входом чуть не запнулись о копья, упёршиеся в почву плоскими наконечниками. Третье поперёк объединяло два. Древки истлели. Предложил снести, но толмачица испепеляюще зыркнула. После недолгих препирательств побудильник перекинул нас через копья. Но сам не пролез.

Внутри встретил двор с 2-мя ограждениями. Внешнее, продолжающее стены, чрезвычайно отвлекало глаз червонной кровлей. Особенно левый глаз спутницы. Бедняга совсем растерялась. Внутреннее ограждение столешницей навалилось на 4 известняковых ствола. Нечастый переплёт балок – мост между 2-мя ограждениями.

Всё-таки достигли конца двора, где под навесом – волотъ о четырёх головах на четырёх выях в потолок упирается 2-мя головами – со стороны груди и со спины 2-мя. Выразили почтение. И впереди, и позади голова вправо, другая влево глядит. Бороды сгущаются к низу. В деснице – рог, облепленный балангусом, искряком и бурмитским зерном. Расширил ноздри и учуял питие в роге. Тирош?[8] Почти уверен. Значит, недавно был кто. Шуйца буквицей С упирается в бок волота. Риза ниспадает до голеней. Ноги уходят в почву. Толмачица ткнула меня под ребро, указав пожертвовать бачмаги волоту. Пожертвовал.

Рёв Вежденслафта огласил туман. И мы разом рухнули! Голос из-под изваяния запричитал: «възми оу господъnи сигати монжi придаху».И тут я обратил внимание на решётку у подножья волота. Почти заросшую. Сокрытую. Толмачица уже поднимала край. Пнула мя в яму. Прыгнула на мя.

Во мраке ладонь зажала уста мои, приказах молчать. И тут услышал наказ над землёй: «Послати новии конi. Нарендите же монжь въложите же рьзане». У голеней волота притаилось безусое лицо – бледное, иссохшее – рече толмачице моей: «жено, не убояшисен сен зело мнъжества вои, помозi ми». Обладатель лица поклонился, насколько возможно в стеснённых условиях. Продолжили речь обоюдную, а я разглядывал мощные голени волота, уходящие в почву. Насколько уходят и куда?

Когда убедились, что приходящие покинули нас, осторожно выкарабкались из ямы, встав на спину друг другу, затем протянув десницу томящемуся внизу. Нюхом уловил – рог в деснице волота наполнен до краёв. И невольно содрогнулся, каким ростом надо обладать, дабы дотянуться?

Кинулись к Вежденслафту распростертому у входа во храм, стонущему. Не подпускал никого, пока толмачица не приласкала, бороду расчесав. Сбито и яростно побудильник рек, как внезапной силой повален был. А кто напал, неизвестно, и зрение друг потерял тут же. Тогда наш новый речевик, а назвался он Мехеодом, предложил попробовать исцелить глаза Вежденслафта на другом конце острова.

Теперь пробирались вслепую в прямом смысле, держась за вал. В пути Мехеод утолил моё любопытство – при помощи дара толмачицы – касаемо стражей, кои, по его словам: «ужасе смертномъ прищедъ за любымъ. А лице у нихъ ружь и чоренъ».

Пока юноша балакал, а он – юноша по развитию телесному, рассмотрел его горькую тощую спину и сжалился. На вопрос, как попал в яму, Мехеод зарыдал. И больше не стали терзать уточнениями. Между прочим, три копья перед входом во храм – для коня белой масти, принадлежащего волоту. Имя коего парень отказался произносить. Притом лицо его ко страху ушло. А когда узнал, что имя шерстяного человека ищем, чуть не бежал. Но толмачица приласкала юношу. Оказалось, коня давно не видели на острове. Вырвать волосок из гривы или хвоста – нечестие и несчастие. В последний раз на нём почти не осталось растительности. После островитяне пропадать начали, и туман бысть.

5. ПЯТИЛИКИЙ

Наконец доползли. Почти ничком до противоположного конца острова; туман исхитрялся покусывать нас. Забирался в ноздри, в рот. В карманы. Возможно, Вежденслафт слишком много вобрал его ошмётки, потому ослеп. Трудно сказать. Делать выводы – не мой конь.

Побудильник держался за меня, я – за толмачицу, она – за Мехеода. Храм – укреплённая крепость с внутренним подвором. Не смог учуять, из какого дерева сооружён, ибо туман дар заглушает.

Проём – слишком мал, потому буквально втащили побудильника. Внутри ожидал пятилицый. Личины жили на одном черепе. Тогда Мехеод подошёл к Вежденслафту и прошептал. Побудильник запустил правую лапищу под подол толмачице, извлекая окрашенные пальцы. Женщина дёрнулась, но стерпела. Мехеод подвёл его к пятиликому. Встав на цыпочки, даже Вежденслафт едва достигал одного из подбородков. Побудильник обмазал уста каждой личины.

Личина, невидяще смотрящая в нашу сторону, разверзла тонкие известняковые уста, и Мехеод попросился на руки Вежденслафту. После чего тот поднял парня к разинутому рту. Юноша извлёк чёрную дощечку. И, протянув ослепшему, видимо, попросил прочитать пальцами. После чего побудильник воскликнув «знамо!», произнёс исцарапанное на дощечке.

И балка над головой пятиликого треснула. Низкий гул прошёлся под сводами храма. Оставшиеся 4 личины разинули пасти, оглашая подвор умерщвляющим рыком. Вежденслафт уронил юношу о выступ кладки виском. Пятиликий оборачивался пятимордым. Шерсть прожорливо покрывала тулово. Не понимая происходящего, Вежденслафт вертел чугунным шлемом; я закричал: «Уйди!». Но Вежденслафт не разумел моё слово.

На задних лапах пятимордый сошёл с возвышения. Когтистой правой сбил чугунный шлем Вежденслафта, а левой разорвал горло. Толмачица завизжала: «Быстрее! Возьми дощечку и прочитай наоборот!» И я подбежал к известняковому возвышению, подобрал дощечку, и произнёс задом наперёд. Глухой удар по спине вернул меня в небытие.

6. ПОСЛЕДНИЙ ЯЗЫК

Пребывал в состоянии небытия, когда меня извлёк подол. Смутно угадал – узнал? – спасшую моё тельце. Се – толмачица из северных топей. Судя по запаху. Голубой глаз лучился. Радовался моему спасению. Зелёный косил. Гноился. Суставы ныли. Сел на лишайный камень. Туман – ещё непрогляднее. Ещё ниже. Запах водорослей дразнит нюх.

- Ну? – выдохнула толмачица, - Жив небось.

- Надо шлем и клюв предать погребению.

- Ну уж сиди. Не этовайся J.

И толмачица удалилась. Через-долго запереживал и вослед пустился. Туман нырял в уши. Но я дошед до храма. Под обломками покоилась десница Вежденслафта. Расширил ноздри, учуяв запёкшуюся месячную кровь. Запах разил из канавы, огороженной насыпью. Спустился.

В трясине, неестественно запрокинув голову, застыла толмачица. Камушки в ошейнике перестукивались на ветру. В раскуроченном рту – искорёженные зубы.

Язык отсутствовал.

Зелёный глаз закатился, а голубой уставился в ниспадающий туман.

- Ну что, этоваться, небось, пришед? – раздался голос толмачицы надо мной.

- Как…как ты…

- Зато теперь и побалакать сможем – на твоём – языке, - Мехеод снял чугунный шлем. Русые жидкие волосы заиграли на ветру.

- змей!

- Ну, - ухмыльнулся Мехеод, - Чего меня так кличишь? аспид и валилиск у корней кольцами вьётся. А вы даже и середины Древа не прошли.

я огляделся в поисках камня или копья. Но по бокам возвышался только песчаник.

- Это ты вырвал язык?

- Он ей больше не нужен, - пожал узкими подростковыми плечами Мехеод, - Зато друг друга понимать начали, - он жеманно откинул мокрую прядь со лба. – Язык ведь для понимания дан. Для душевных разговоров, - с вожделением оглядел мои уста, облизнувшись.

Присел на подвижный откос канавы, делая вид, что оплакиваю толмачицу.

- Оцени приобретение, - Мехеод снял со спины внушительную суму Вежденслафта, покрывавшую всю спину парня. – Какой толстенький! - извлёк внушительный распухший язык.

- червь! – я топнул по зыбкому берегу, чуть не грохнувшись в трясину.

- Кажется уведомил тя, что червь, и аспид, и василиск у подножья Древа, - серые раскосые глаза Мехеода подёрнулись туманом. Откинул слежавшиеся волосы со лба.

я огрызнулся: «И что хочешь от мя?»

- Как что? – юноша надкусил корень языка, и капли очернили льняную рубаху, - Имя…шерстяного человека.

- Чего???

- Дуже прочёл, и даже наоборот.

- Не помню, - буркнул я.

Верхняя часть туловища толмачицы уже погрузилась в трясину.

- …лжёшь…а значит, используешь язык не по назначению, - Мехеод свернул оставшуюся плоть, утрамбовал в суму, - Оставлю на ужин. Хотя…с этим душным туманом не разуметь весьма, то ли нощь, то ли день.

- Не помню! Сказал же!

- Время капищ уходит, - тоскливо улыбнулся юноша, - Тонет. Оседает; поганый туман проник во все дупла нашего Древа…Пробовал конский язык? – парень оживился, - Местные всё гадали, куда лошадка при храме делась. Но ничего, мы просто не будем этоваться. Языцев на Древе аще будi. Таки? – подмигнул, надевая чугунный шлем, - Негоже противиться. Ещё напишешь мне…имя шерстянаго чловецi.

Мехеод начал спуск с насыпи. Ледяные голени толмачицы продолжали погружение. Но я успел просунуть руку под подол. Нащупав сверигу, дёрнул на себя. Чугунный клюв пробил мою правую щёку, когда я проткнул язык Мехеода стрелой толмачицы.

Потерянный взгляд юноши досадливо, непонимающе въелся в глаза противника. Догадался, кто я. Липкая топь лизнула мой затылок. Не думал, что Мехеод так грузен. Особенно ввиду его пристрастий. Зато он познал много языков.

[2] древнейший слав. праздник

[3] одно из названий Мирового Древа в представлении др. славян

[4] одновременно название для Мирового Древа и для Рая

[5] большая парусная ладья особого типа

[6] определённый вид колчана

[7] особый вид стрел

[8] Свежий виноградный сок особого сорта