Владимир Чернявский

Полёт во сне

Полёт во сне
Работа №78

Как сизый дым с хлопком выстреливает из выхлопной трубы, так сдавленный стон вырвался из лёгких и пропал в воздухе. Мгновение спустя дёрнулась нога, а по рукам пробежала крупная дрожь. Затем всё прошло. Затихло. Лёха не проснулся.

Ощущение полёта, порой, подхватывающее каждого во сне, поднимающее над крышами домов, вместе с мыльными пузырями, на это раз было мимолётным, резким, как электрический разряд, но если бы оно длилось дольше, то разорвало бы сердце на части. В том полёте - не полёте - вопле разорванных динамиков, - схватившем Лёху, не было и следа невесомости обнуляющей массу тела и придающей лёгкость, волю лететь куда угодно, с какой угодно скоростью.

Нет.

Даже прыгнуть выше Эльбруса, обогнуть вместе с облаками Казбек, пролететь над Ключевской сопкой или оттолкнуться от вершины шпиля МГУ не получилось бы. Ноги, руки, шея, язык, всё Лёхино тело в миг отяжелело, будто его забетонировали, а внутри вибрировало, как дрожит, резонирует, трещит, стонет самолёт, сорвавшийся в неуправляемый штопор, за секунду до успокоительного разрушения.

Сердце выдавило из себя удар.

Едва ли различимую часть мгновения длилось то безумие, но тяжестью своей оно схлопнуло лёгкие, как хлопает целлофановый пакет мальчишка. Лёхой, как стальной болванкой, выстрелили из пушки и он - био-болид, набравший скорость в сотню махов - не взлетел, а прорвал духом своим невидимый до этого склизкий барьер, существующий на планковских скоростях.

Всё прекратилось. В тишине Лёха падал внутрь, сквозь сон.

Проснулся Лёха вечером, вывалился на кровать. Было шесть часов, время когда дневные дела подходят к концу, а в семейных гостиных включаются телевизоры с новыми сериалами по подписке.

- О-о-о, - застонал он, переворачиваясь на другой бок.

Грязно мутило. Голову разрывала шрапнель. Основой им послужил ни раскалённый метал, ни башковитый вояка-артиллерист, а выпитый накануне спирт: обжигающий вермут, смешанный с виски, закалённый коктейлями голубых, зелёных, фиолетовых запахов, ловко приготовляемыми барменами. В конце хлопались золотые пузырьки дешёвого игристого вина. Так снаряд был заряжен до конца. С пробуждением он разорвался.

- О-о-о, кх-кж, - закашлялся Лёха, отхаркивая мокроту.

Будто внутри него всё поросло мхом, лёгкие удушливо забились в агонии, впитывая кислород.

Пьяный сон растворился в щёлочи похмельного пробуждения.

Лёха долго не решался открыть глаза. Хотя внутренние часы совершенно остановились и он не знал точное время, но частый опыт ночной пятничной жизни подсказывал, что никак не больше восьми вечера. Значит, ещё светло. Значит, если он откроет глаза, то этот непрошеный свет разрежет их и его самого на части.

Кашель не проходил. Лёха сжался. Мочевой пузырь резало изнутри битым стеклом. Он был полон, как раздутый гелием шарик. Вряд ли моча могла удержаться в нём хоть одну лишнюю минуту.

Лёха встал на четвереньки, запутался в смятых простынях, покачался из стороны в сторону, как бычок на досточке. Мышц он не чувствовал, будто их все ссучил хирург, смотав в красно-синий клубок. Может то пятно перед глазами и было мышцами.

Органы — печень, сердце, селезёнка, желудок, кишки — всё вдруг ухнуло вниз, отскочило от дна, ухнуло опять, расшиблось, растеклось и вновь подскочило. Лёха замычал, упёрся головой в стену. Стена оказалась прохладной. В разгар лета. И пусть. И пусть. Главное твёрдая.

Пьяный сон ударил исподтишка, но тут осколок жидкости вылез наружу. Лёха вздрогнул, ухватился за прикроватную тумбочку, подтянулся, ухватился об неё, встал. В ушах зашумел бездипломный оркестр, бьющий что есть мочи по расстроенным инструментам. Заметалась шрапнель. Веки по прежнему были сомкнуты.

Красный клубок развязался. Ухмыляясь, хирург выпустил его из рук. Лёха напряг мышцы на лице, отыскивая нужные, отвечающие за веки. Лицо его стало похоже на пародию новорожденного младенца: только если тот калибровал мимику не подозревая об этом, то здесь младенец был пьян, не по календарю стар, одутловат, отмечен ядом и мышцы не поддавались ему вовсе не по причине новорожденной беспомощности.

Наконец, щель в глазах стала такой, чтобы разглядеть очертания комнаты. Лёха заморгался. Отцветший букет спирта испарялся со всей поверхности тела, прорезался сквозь поры, мелкой пылью впивался в глаза, в веки.

Страшной, скручивающей болью мочевой пузырь просигнализировал в последний раз. Оставались секунды.

Лёха, как мог, помчался, не упуская из вида стенку, как не упускали из вида берег древние мореплаватели. Только там наградой был хорошие сделки, новые торговые связи, земли и процветание, а тут — белый унитаз.

Острая резь и успокоение.

Лёха простоял никак ни меньше минуты. Может целых две. А то и три. Грохот смываемой воды заставил поморщиться. Холодная вода из крана вернула ощущения. Залила сухость во рту. Судорога, возникшая у поясницы, пробежала по всему телу.

Лёха прозрел. Вновь за семь дней. Библейские масштабы повторялись у него каждую неделю, но богом он так и не стал. Как не стал и падшим ангелом. Гомеопатическим отпрыском греха Адама - главным менеджером в магазине бытовой техники.

В ванной было темно. Лёха не включил свет. Однако не только ванная плескалась в темноте. Вся квартира лежала погружённая в глубокий полумрак рассеянного света.

«Дождь, хмурь, непогода» - холодными лоскутами захлопали разорванные мысли, но главной была другая.

Таблетка. Лучше две. Тогда голова пройдёт. Уляжется. Успокоится.

Сумрак на кухне обволакивал, но не укачивал. Растекался по всему организму, ожидая, когда тот скажет ему спасибо. Спасибо. Спасибо! Спасибо!!! Лёха был благодарен ему. Сумрак удовлетворённо вздохнув, съёжился и тут же расширился, оградив квартиру от всего мира.

Таблетки нашлись в тёмной утробе холодильника - «перегорела лампочка, завтра поменяю» - и провалились внутрь организма.

Теперь оставалось лишь ждать. Пять минут, десять, пятнадцать. Лёха сидел на табурете, сложив слабые руки на стол, а голову положив на руки.

Пятнадцать минут.

Вскоре Лёха услышал внешние звуки. Концерт в голове затухал.

Дом был новым. Построен четыре года назад. Из золотого кирпича, высокий, на двадцать этажей. Стоял как гранённый стакан, среди разбитых пятиэтажек. Крики, плач, топот, шум, ор. Снизу, сверху, с боков. Что-то падало, грохотало, стучало. Лёха поморщился. Беда новостроек: тут повсюду, куда не глянь были молодые семьи с маленькими или подросшими детьми. Все эти Саши, Вити, Кати, Ники, Владики и Мали были одинаковыми: они кричали, они визжали, они топотали, они плакали, они не хотели вовремя ложиться спать, они хотели мороженого и не хотели суп; они отказывались идти домой и хотели погулять ещё, они не хотели выходить на улицу и хотели остаться дома, хотели платье, но другое, не то, кепка им мешала, шнурки рвались, а родители кричали. И всё им это нужно было именно тогда, когда Лёхи требовалась тишина.

Правда сейчас все уж сильно разошлись. Гудело со всех сторон, как в пещере. Будто прорвало, разнесло в клочья каменную стену, обрушилась вниз вода. Одновременно у всех случился самый плохой день? Вполне возможно, особенно если магнитные бури.

Сверху что-то грохнулось, звякнуло, перекрытия задрожали, следом завибрировала черепная коробка, весь скелет, Лёха застонал.

Ещё пять минут.

Таблетки взялись окончательно. Череп больше не гудел, как церковный колокол бьющий в набат. Желудок лишь посылал волну за волной к горлу, но это было уже не так страшно. Можно было стерпеть. Лёха вновь научился ходить на двоих, без помощи рук и стен. Ещё одно библейское чудо. Или дарвиновское. Разобраться сложно. Вполне возможно наглядная деволюция.

Полумрак обнимал однушку, как болезненный любовник. Лёха вернулся в комнату. Часы показывали без малого половину седьмого, солнце должно было как раз косыми лучами освещать всю квартиру, но не было ни единого намёка на саблю света. Только рассеянные, блёклые, разорванные на части мёртые фотоны. И падали они не с неба, а пробивались из-под земли.

Подавив в себе неприятные ожидания, Лёха посмотрел на кровать. Никого. Уже хорошо. Не нужно будет вспоминать имя, кормить завтраком, улыбаться и провожать. В таком состоянии это лишнее.

Воздух в комнате стоял затхлый. Пепельный. Дисперсный. На бессильных ногах Лёха подошёл к окну, раскрыл его. Ничего. Ни ветерка. Такая же удушливая затхлость. Такая же муть. Такая же мертвенность отшелушившийся кожи. Вообще ощущения были странными. Точно попал он в ловушку к лангольерам.

Что-то стояло впереди. Не туман, как будто стена: тонкая, плотная, одномерная. Из-за неё ни черта не было видно. Как через линзы запотевших очков. Не туман. Да и откуда ему взяться вечером, когда на улице…

Лёха принялся искать свой телефон. Щёлкнул по выключателю, свет не загорелся. Щёлкнул ещё раз — результат тот же.

- Вот же срань! - воскликнул он о чём тут же пожалел.

Нейронные связи в мозгу мелко завибрировали, увеличивая амплитуду, входя в резонанс, вырывая синапсы, на которых держались. Звуки орущих детей и их родителей перекосились, ушли в длинные волны. Прошло время, прежде чем вернулись в нормальную тональность. Лёха сжал руками голову.

Плакал ребёнок снизу. И сверху. И с квартиры через стенку. Навзрыд, с упоением, захлёбываясь слюнями. Срывающийся крик. Лёха ругнулся, но тихо. Что за бесплатные концерты! Как будто кто-то в один час собрал все самые горестные моменты жизни и вывалил их наружу. Представление! Большая стирка. Тысячи трусов в его доме. И отрывистый смех.

Телефон, в конце концов, нашёлся в коридоре, около брошенных кед. Лёха оглядел их: все в грязи и прилипших листьях, будто он возвращался домой по оврагу.

Пнул обувь, поднял телефон.

«+23, ясно, влажность 20%, ветер южный, давление….»

- Ясно? - глянул в окно, - Ну, уж ни чего подобного. Эй, железяка коматозная, очнись.

Лёха провёл большим пальцем вниз по экрану.

«Не удаётся обновить, подключитесь к сети и повторите попытку»

«+23, ясно….»

- Издеваешься? Где связь?

Конечно, Лёха выпил ночью слегка, он с приятелями провел целый рейд по нескольким барам, но всё же сумасшедшим не был. Подошёл к окну. Тот же туман. Ровный, неподвижный, умиротворённый, осязаемый туман. Как опущенный театральный занавес лежал неподвижно на расстоянии вытянутой руки от окна, по какой-то невидимой границе.

Стенал ребёнок. Кричали взрослые. Крики росли, переходили в истерику. Один вопль накладывался на другой. Послышался хлётский удар. Секунда тишины. Новые рыдания. Снизу - сверху, сбоку - кто-то заунывно взвыл.

- Бред же, ну, - с недоверием к самому себе, сказал Лёха.

Открыл окно, наклонился всем телом, протянул руку. Она коснулась тумана. Коснулась. Тут же Лёха её одёрнул. Отшатнулся от окна, запнулся одной ногой об другую и свалился на пол.

Не сразу Лёха встал. Кровь загустела. Холодок пробежался по телу. Обычное дело при похмелье. Откуда-то снизу потянуло запахом формальдегида.

- Вот же меня таращит то! Хрен я больше в Старс пойду! Знал же, что там палёнкой барыжат! - нарочито бодро выкрикнул Лёха.

Голос увяз.

За открытым окном покоилась бесцветность, просочившаяся из-под земли. Плескалась, дрожала, мертвела.

Приглушив страх, Лёха выглянул в окно. Посмотрел по сторонам. Стена дома вправо, влево и до самого низа виднелась чётко, каждый золотой кирпич. Тусклые окна отражали туман. Или туман заменил в них стёкла?

Страх расправил плечи. Дрожащими руками Лёха коснулся тумана ещё раз. Полиэтилен. Плотный. Таким может быть туман? Полиэтилен, из какого делают пакеты, плёнки, трубы, инструменты. В него заворачивают пироги, салаты. Им накрыли его дом.

Лёха взобрался на подоконник, ухватился за пластиковою раму, высунулся наружу насколько мог. Глянул вверх. Весь дом был закрыт полиэтиленовой плёнкой, как еда в холодильнике.

Сердце невнятно буркнуло. Что-то тяжёлое придавливало его.

Лёха рванул к входной двери, открыл все замки, опустил ручку — дверь стояла как влитая. Не на миллиметр ни приоткрылась. С нарастающей паникой Лёха принялся крутить замки, ключи в разные стороны — дверь не подавалась.

Крики детей, ругань соседей, истеричный смех. Грохот. Шум. Где-то свистел кипящий чайник, крышка кастрюли билась в припадке.

Лёха осел на пол, поджал колени под себя, спрятался в них. Начался форменный «сайлент хилл».

Иногда казалось, что это вовсе не плач детей, не истерика - весёлый смех, игры. Но как только он начинал прислушиваться, то смех преображался в истерику, разговоры в ор, крики, скандалы, а игра в мяч трансформировалась в падение шкафа.

Ни одного слова разобрать было нельзя. Бубнёж. Как-будто в ушах вода или он сам оказался глубоко под водой. Она искажает то, что над её поверхностью.

Лёха впал в оцепенение. Схватил телефон. Замер. Очнулся. Разблокировал экран. Уставился на него.

«Мама».

Сообщение от родителей, от друзей, в десять утра последнее. И всё. Значит началось в десять. Но что началось?

Толчок. Полёт. Вопль. Разорванный в клочья. Удар.

«Со мной всё хорошо» - написал Лёха, но боялся отправить. Он знал почему боится, поэтому просто смотрел: «Со мной всё хорошо».

Всё хорошо. Со мной всё хорошо.

Нажал на экран. Вдавил пальцем что есть силы.

«Отправить».

Сообщение ушло.

Ушло.

Ушло.

Попало в ожидание.

Не доставлено.

Нет связи.

«Не удаётся обновить, подключитесь к сети и повторите попытку»

Лёха глянул на время. Семь вечера.

Шатаясь поднялся. Ноги затекли, будто тот же хирург, что разматывал его мышцы, наполнил их формалином. Тень его отступила в стену. Шаркая по ламинату Лёха дошёл до кухни. Взял нож. Холодное лезвие, как стены квартиры. Крепко ухватил рукоять.

Подошёл к раскрытому окну, одной рукой ухватился за раму, другую, с ножом, вытянул вперёд. Махнул ей, пытаясь проткнуть плёнку, но полиэтилен был лёгким, прочным и просто отклонялся от тупого ножа. Раз, другой, третий. Когда он точил его?

Лёха со злости начал махать рукой пытаясь разрезать плёнку. Но каждый раз, когда утыкал в неё нож, она откланялась от него дальше, растягивалась и оставалась целой, как воздух.

Лёха судорожно вздохнул. Задрожал мелкой дрожью. Что за чёрт!

- Иди сюда! - крикнул он.

Ухватил зубами нож и попытался одной рукой ухватить полиэтилен. Чтобы сжать его, притянуть к себе и разрезать. Дело это оказалось не менее сложным. Он касался подушками пальцев по нему, но не мог ухватить. Проще поймать тополиный пух, прихлопнуть муху, вдеть нитку в игольное ушко!

Наконец, когда провисшие мышцы задрожали, как тряпочка на ветру, Лёхе удалось собрать маленькую складку, ухватить её между указательным и средними пальцами, аккуратно притянуть к себе.

«Попалась, зараза!» - торжествовал он.

И вот он уже крепко держал в руках плёнку, отгораживающую его от мира, отделявшую жизнь, извращающую смех, отрезающую солнечный свет, переваривающую внутри себя целый дом. Вот он уже замахивался ножом, чтобы разрезать её, как кто-то толкнул его.

Резко. Вопль. Сердце сдавленно ударило.

Нож воткнулся в плёнку, прорвал её, Лёха, как во сне, полетел вниз, разрезая туман ножом. Омертвелая кожа рассыпалась. Сердце забилось как поршни автомобильного двигателя на красных оборотах. В разрываемую щель он видел солнечный свет, видел небо, косые лучи, зелень деревьев, видел мир. Вытянул руку вперёд. Пальцами, кистью он почувствовал тепло июньского солнца.

Тук. Стукнуло сердце. Лёха долетел до земли.

Дыра в полиэтилене пропала.

С той стороны, посреди городского парка, упала на траву аккуратно отрезанная кисть. Чёрная, густая кровь вылилась в небольшую лужицу. Пальцы крепко сжимали нож.

Люди ходили сквозь плёнку даже не замечая её. Никто по эту сторону не разгонялся до сотни махов во сне, чтобы материализовать её, столкнуться с ней, прорвать её. Миры жили внутри, друг в друге.

- А-А-А-А-А! - завопила женщина.

-1
11:38
805
16:35 (отредактировано)
+2
У автора богатый внутренний мир и пишет интересно, но то, что получилось, напоминает будни Михаила Ефремова…
13:33
+2
M-да… Минздрав же предупреждал и предупреждает! Эххх… А рассказ как «хлопок открывшегося шампанского» — бух! — и всё… Увы (
13:59
+1
Бесподобно описанное похмелье. Отрезанная кисть и полиэтилен. Брррр.
23:34 (отредактировано)
+1
Даже и не знаю, чего сказать. До последнего думала, что фантастика так и не появится. Вычитано плохо, с грамотностью тоже так себе. А зачем этот текст и что именно хотел сказать этим автор — загадка.

Зато вот ролик про алкоголизм:
www.youtube.com/watch?v=AlgQt1G7dGM
20:11
+1
Я за вирд и вирдоподобные рассказы. За спорную образность, за право автора на работу со стилем.
Здесь есть попытка, но качество текста средненькое. Что-то вроде «Полумрак обнимал однушку, как болезненный любовник» или «Череп больше не гудел, как церковный колокол бьющий в набат» любую атмосферу заруинит, а подобного в тексте хватает.
Комментарий удален
00:30
Сначала показалось, что будет приличный сюр, но под конец моя голова взорвалась от рассказа)))
Загрузка...
Ольга Силаева

Достойные внимания