Виноград
Июльским полднем имение Алябьевых спало жарким сном. В саду вяло жужжали толстые мухи, неподалеку слышался плеск воды – так крестьянские дети спасались на речке от зноя.
В поместье все было пронизано летней усталостью и духотой, но отдыхали только хозяева. Служанка Дуняша через силу домывала пол, а кухарка Дарья, крепкая женщина с суровым лицом, смахивая со лба капли пота и проклиная про себя затупившийся нож, разделывала к обеду утку. Больше всего на свете Дарья хотела заснуть прямо за этим столом, на котором она распластала дохлую птицу.
На втором этаже поместья в спальне по коридору направо дремала хозяйка — Мария Григорьевна, вдова генерала Алябьева, умершего два года назад от чахотки и оставившего жену и детей в огромном поместье. Мария Григорьевна тяжело перенесла утрату, а когда оправилась, то взяла жизнь большого дома в свои руки. Ни одна муха не пролетала мимо так, чтобы об этом не знала Мария Григорьевна. Даже сейчас, когда она ложилась на дневной сон, она знала, что прислуга не будет слоняться без дела — побоится.
В комнате напротив ворочался на жарких простынях сын генеральши – Александр Николаевич Алябьев, Саша. Ему снился липкий тяжелый сон. Он то и дело выныривал в явь, а потом снова проваливался на дно сна. Это все от переедания. Будучи человеком невоздержанным и подверженным страстям, на вчерашнем приеме Саша позволил себе много лишнего в еде.
Накануне мать устроила прием для местной знати, заодно пригласив помещика Муравьева с женой и семнадцатилетней дочерью Ольгой. И не просто так – очень уж ей хотелось сосватать своего единственного сына и породниться с процветающим семейством. Еще она таила надежду, что ее взрослое, но безалаберное дитя возьмется в браке за ум. А там уж она пристроит его на государственную службу и станет Александр Николаевич уважаемым человеком со связями и прочным положением в обществе. Чего только мать не сделает ради счастья своего ребенка.
Александр Николаевич заворочался во сне, тихонько закряхтел и проснулся. Через минуту со стороны двери раздался едва различимый шорох многослойной одежды – это встала Мария Григорьевна, которая решила сию минуту проведать сына. Недаром она расположила его комнату напротив своей еще с его рождения.
По лицу матери сын понял, что она сильно не в духе. Сдвинутые брови и плотно сжатые губы говорили о ее недовольстве, он знал это с детства. Мария Григорьевна прошла в комнату и села на край кровати сына.
- Матушка, я скоро спущусь, если вы по этому вопросу пожаловали. Несколько неудобно, знаете ли, - Александр Николаевич был смущен, лежа в постели в одном исподнем.
- Тебе ли говорить о неудобствах, - гневно сказала Мария Григорьевна. – Я пришла к тебе, чтобы поговорить без лишних ушей. Ты, Саша, в могилу меня хочешь свести?
- Матушка?.. – удивленно протянул Александр Николаевич.
- Саша, твое поведение… Помни, ты же потомственный дворянин! – Мария Григорьевна перешла на свистящий шепот. – У тебя то Лиза, то Софья, то какая-нибудь Акулина! И это только за последний год. Тебе пора жениться, Саша, на достойной девушке и перестать волочиться за любой юбкой!
Саша молча натянул халат, висевший рядом на стуле, спустил ноги на пол и устало посмотрел на мать. Этот разговор, как добрая традиция. Мать взывает к совести, он обещает быть примерным сыном, и Мария Григорьевна на время успокаивается.
- Матушка, вы, право, преувеличиваете. Кто такая эта Лиза? Гувернантка Анюты, щуплое блаженное создание. А Софья… Софья… - Саша погрустнел. - Куда, кстати, она пропала, даже не попрощавшись?
- Сбежала твоя потаскушка, - отрезала Мария Григорьевна.
Саша слегка опешил от такой грубости. Он вздохнул: сейчас нужно повиниться и заговорить на другую тему. Мама сменит гнев на милость, и можно будет спокойно жить до следующего разговора. А затем все по новой.
Где-то вдалеке, кажется, со стороны речки, кто-то кричал. Это немного отвлекало Сашу – ему надо было подобрать правильные слова.
- Ну щупаю я иногда деревенских за зад, так это играючи, дурачась. А они глупые, как овечки, как ласковые телята, - так и льнут, только погладь! Но больше не буду, раз это так вас расстраивает, матушка.
Лицо Марии Григорьевны слегка просветлело, и Саша заметил это.
- Прием получился чудесный, надо повторить, - продолжил он, искоса следя за реакцией матери. -Как надумаете, пригласите снова Муравьевых. Такие приятные люди.
Морщины на лбу матери начали разглаживаться. После смерти мужа-генерала только Саша, ее ненаглядный первенец, ее слабость, мог влиять на Марию Григорьевну. Но этим он пользовался нечасто. Например, для завершения таких неприятных диалогов. Когда не надо было наставлять сына на праведный путь, мать ему не досаждала. В конце концов, были слуги и двенадцатилетняя сестра Анюта, которых тоже надо было воспитывать. На них и изливалась матушкина энергия. Работу прислуги Мария Григорьевна контролировала ежедневно с рвением ревизора. Белый платок проходился по поверхностям, и если после этого он хоть немного темнел, генеральша заставляла Дуняшу перемывать все заново, бросая грязный платок ей в лицо. Работы еще на день. Если платок оставался белым, Мария Григорьевна коротко хмыкала и уходила проверять кухню – вотчину Дарьи. И так было во всем – методичность, хладнокровие на грани с жестокостью и никакой похвалы. Даже детям. Напортачил – переделывай; сделал все правильно – ты и должен был сделать все правильно. И самое главное – будь идеальным. Идеальной кухаркой, идеальной служанкой, идеальными детьми.
***
Меньше всего огорчений Марии Григорьевне доставляла дочь. Кудрявый прилежный ангел, без книг ее не представляли даже соседи. Но и она однажды вызвала материнский гнев. Анюте было лет восемь, когда мать в ожидании гостей приказала прислуге накрыть стол в увитой виноградом беседке. Дарья накрыла его белоснежной скатертью, которая среди прочего досталась генеральше в приданое, когда та выходила замуж. Мария Григорьевна с трепетом относилась к этой скатерти – во многом потому, что та была абсолютной белой, чистой и идеальной.
Анюта забралась под накрытый стол с тарелкой черного винограда, сорванного тут же, и книжкой – было уютно, словно в собственном домике. Девочка сама не заметила, как одна виноградина брызнула соком на белую ткань, свисавшую со стола почти до земли. Но это не укрылось от Марии Григорьевны. Уже вечером, когда Дарья убрала со стола, генеральша любовно разгладила складки скатерти и начала ее самостоятельно сворачивать. Тогда-то она и увидела пятна виноградного сока на краю ткани.
Генеральша побелела от бешенства. Она знала, откуда там пятна: Анюта часто сидела под этим столом с тарелочкой фруктов и книгой. Мария Григорьевна влетела в комнату дочери на втором этаже дома, едва не сорвав дверь с петель. Девочка уже лежала в кровати, собираясь засыпать.
- Ты сделала? – мать сунула Анюте в лицо скомканную скатерть. – Ты, дрянь?
Девочка, вжавшись в спинку кровати, в ужасе смотрела на маму. Та в ярости швырнула на пол несчастный кусок ткани и, схватив дочку за ноги, стащила с кровати. Девочка плюхнулась на деревянный пол, больно ударившись копчиком, и попыталась забиться под кровать, до крови стесав оба локтя о деревянные половицы, но мать цепко держала ее за левую ногу.
- Все изгадила! – кричала генеральша. - Пошла на двор!
К тому времени у двери детской спальни столпились Дуняша, Дарья и гувернантка Лиза, испуганные воплями хозяйки. Вмешиваться они не решались. Главы семейства Алябьевых не было – он сидел в дальней части сада с трубкой, набитой табаком, и крики до него не долетали. Саши тоже не было – щупал по темным углам деревенских девок. У отца и сына были свои вечерние ритуалы.
Мария Григорьевна выдохлась и взяла себя в руки. Откинув со влажного лба прядь седеющих волос, она выпрямилась и сказала прислуге:
- Все вон. А ты, - она повернулась к Анюте. – за мной. И возьми скатерть.
Икающая от рыданий девочка подняла с пола ткань и поплелась за матерью.
Мария Григорьевна заставила Анюту стирать скатерть на дворе в корыте. Та с час терла ее о стиральную доску. Виноградные брызги плохо отстирывались, и мать все заставляла и заставляла дочь тереть ткань, уже давно превратившуюся в тряпку. Пальцы Анюты распухли от воды, костяшки начали кровоточить и неизвестно, сколько бы это продолжалось, если бы не вмешался отец, Николай Иванович Алябьев. Генерал коротко бросил жене:
- Иди в дом.
Затем он, как мог, успокоил дрожащую Анюту, обработал ей пораненные руки и сам уложил спать. Обычно это делала Лиза, но сегодня день закончился не так, как всегда.
Эта история постепенно забылась, дом ее переварил. Жизнь потекла по-старому. Генерал курил трубку, Мария Григорьевна принимала гостей, Саша жил в свое удовольствие, Анюта читала книги, но больше не целовала мать перед сном, как раньше.
Через два года умер генерал, а вскоре после в доме Алябьевых появилась Софья, учительница французского языка для Анюты. Мария Григорьевна внимательно изучила рекомендательные письма от двух семей, где преподавала Софья, и приняла девушку на работу. Анюта с настороженностью приняла нового человека в свою жизнь, но оттаяла очень быстро. Через два месяца она сказала Софье:
- Если бы Боженька дал мне право выбирать родителей, я бы выбрала вас, мадмуазель Софи!
Гувернантке Лизе она такого не говорила.
- И я бы была не против, - смеясь, ответила учительница.
А через год Софи исчезла. Ее кровать стояла застеленной, вещей не было. В пустом шкафу застыл запах лаванды, которую Софи клала в белье.
Анюта, конечно, спросила маму - где же учительница французского?
- Уехала рано утром, больше не вернется, - ответила Мария Григорьевна, рассеянно перебирая пальцами по клавишам рояля в гостиной. Выходила какая-то несуразица.
- И даже не попрощалась? – удивленно заморгала девочка.
- А ты чего хотела, ангел мой? Прощального ужина? Это полуграмотная девица, ан-де-труа – вот и вся ее ценность. Найдем тебе новую.
***
Мария Григорьевна вышла из спальни сына обнадеженная. Муравьевы ему по душе, хорошо, если и их дочка тоже. Выгодная партия, как ни крути. В мыслях о желанной невестке генеральша спустилась в сад, в беседку. Не успела она присесть, как ее кто-то окликнул:
- Мария Григорьевна, Мария Григорьевна, вы слышали, что случилось на речке?
Генеральша не сразу узнала голос своей кухарки, таким непривычно испуганным он был. Дарья бежала к ней, придерживая рукой подол.
- Там мертвец! – выпалила Дарья, подбежав к хозяйке.
- Ты что такое городишь? Какой еще мертвец? – строго спросила та.
И кухарка рассказала. Крестьянские дети весь день ловили рыбу, баловались, дурачились и плавали в речке. Самый старший из мальчишек, Андрейка, нырнул и лицом к лицу столкнулся с объеденным раками трупом. К его шее крепко был привязан камень. Потом, конечно, поднялась суматоха, прибежали мужики и вытащили сгнившее тело на берег. Сначала никто не понял, мужчина это или женщина, но потом на трупе обнаружили кусочек кружевной ленты.
Тело несчастной отвезли в дом сельского врача и послали за становым приставом.
- Если бы не та ленточка, никто бы и не признал в скелете женщину. Знать бы только, чьих она, - закончила свой рассказ Дарья.
Мария Григорьевна и без всяких кружев знала, кого нашли в реке – ведь это именно она год назад опустила на дно тело мадмуазель Софи.
Это было непросто. Мертвая девушка оказалась удивительно тяжелой, хотя в ней едва было пятьдесят килограмм. Чего стоило Марии Григорьевне затащить тело на тачку и увезти ее в старый сарай, который она давно порывалась снести, но руки не доходили. Когда наступила ночь, генеральша тихо выскользнула из дома, переодевшись в вещи умершего мужа, и вывезла тело к речке. Камень нашелся там же, а веревку Мария Григорьевна припасла заблаговременно.
Когда все было кончено и мадмуазель Софи упокоилась на дне реки, Мария Григорьевна вернулась в дом. Быстро и тихо проникла в комнатку мертвой девушки, собрала все ее вещи и спрятала на чердаке. Утром она объявит о срочном отъезде учительницы.
Не скрипнула ни одна половица. Все-таки Мария Григорьевна была хорошей хозяйкой.
Эти воспоминания мигом пронеслись в голове генеральши, пока Дарья рассказывала о страшной находке в реке. Она поморщилась от досады – не ожидала, что тело найдут всего-то через год. Проклятые дети, чтоб им пусто было! Но… Кто узнает в обгрызанном скелете когда-то молодую и красивую учительницу французского языка?
***
- Матушка, хотите вы или нет, это все равно произойдет! – Саша почти кричал, но мать была неумолима.
- Я не даю своего благословления! Это минутная блажь!
Мария Григорьевна стояла у окна, сложив руки на груди, непоколебимая, как гора. Саша медленно выдохнул и заговорил спокойнее:
- Я ее люблю. Это первая и основная причина. Я никогда и никого так не любил. Все остальные – это просто вереница случайностей, а Софи – это мое будущее.
Генеральша тяжело посмотрела на сына.
- Какая любовь к простой девице? Видит Бог, не эту партию я хотела для единственного сына! Не эту. Что, ну скажи мне, что у тебя с ней может быть общего?
Саша вздохнул. Все равно она узнает.
- Общего у нас достаточно. А скоро будет еще больше.
Мария Григорьевна еле слышно ахнула и шагнула к сыну.
- Ты мне сейчас хочешь сказать, что нам скоро понадобится еще одна гувернантка?
Саша кивнул. Да, мама, именно так. Меньше чем через год Алябьевых станет больше.
Тогда-то все и случилось. Мария Григорьевна давно тихо ненавидела Софи. Анюта любила ее больше, чем родную мать, с прислугой и Лизой она всегда была приветлива и те платили ей тем же, а теперь Саша, ее единственный сын, выбрал ее матерью своего ребенка. Саша, который обтерся обо всех молодых баб в радиусе пары километров, именно с этой безродной девицей решил образумиться и завести семью.
А ведь у Муравьевых Оленька-то уже почти на выданье. Немного подрастет – и под венец. А там уж Мария Григорьевна подсуетится, чтобы под венец она пошла с ее сыном.
***
В эту ночь генеральше не спалось. Она спустилась в гостиную, села за рояль и стала наигрывать какой-то вальс. Один из первых, который она выучила, будучи девочкой. Мария Григорьевна думала, что старый грех спрятан хорошо. Глубоко. Кто сможет хотя бы на секунду представить, что уважаемая вдова генерала Алябьева задушила учительницу собственной дочери? Это такой вздор, которому даже ребенок не поверит.
Ночь выдалась лунная, и предметы в гостиной были различимы. Верхняя часть силуэта генеральши колыхалась над роялем, из которого все быстрее и быстрее лилась музыка, которой Мария Григорьевна тщетно пыталась заглушить мысли.
И вдруг все стихло – так резко, будто в мире выключили звук. Генеральша уставилась в темноту и издала свистящий вздох. Затылок похолодел, онемевшие пальцы вцепились в край рояля. Сначала она не поняла, на что смотрит. Но вот ее глаза распознали в полумраке очертания человеческого силуэта.
— Бонжур, мадам, - тихо сказала фигура, стоящая по другую сторону рояля.
Генеральша выпрямилась, как струна, с ужасом узнавая гостью. Сейчас та выглядела не так, как при их последней встрече. Синее распухшее тело, от правой щеки отвалился кусок плоти, на руках частично виднелись белые кости. В комнате потянуло гнилью и тиной. Мария Григорьевна только сейчас увидела, что в руках у фигуры было что-то небольшое, размером с кошку.
— Это мальчик. Вы могли бы уже сейчас его нянчить, - продолжила гостья.
Мертвое дитя захрипело, заворочалось на руках разложившейся матери.
— Не очень приятный вид, правда? – усмехнулась утопленница. – То ли было потом. Смотрите, мадам…
Глазные яблоки мертвой стали выступать из глазниц все больше и больше, пока не выпали прямо на ковер. Она раздавила их ногой.
— Так я выглядела через несколько недель, проведенных в реке, - продолжила гостья, нагнувшись над роялем. – Часть меня объели рыбы и раки, остальное отпало само.
С каждым словом с ее костей падали куски синюшней плоти и тяжело плюхались то на пол, то на рояль. Генеральша задыхалась от ужаса и смрада.
- А вы изобретательны, мон ами, - все так же тихо говорила утопленница. - Пригласить прогуляться в сад и задушить меня в беседке… И чем - виноградной лозой! Это, надо признать, весьма оригинально. Вы с такой страстью меня душили, что тонкая лоза буквально вспорола мне горло. Если бы вы с такой же страстью любили свою дочь и будущего внука… На этом я с вами прощаюсь, мадам.
Мертвая положила ребенка на рояль, и Мария Григорьевна отпрянула назад, стараясь не смотреть на крошечное хныкающее тельце, которое сучило раздутыми синими ножками. Генеральша все еще не могла произнести ни слова. Первый раз в жизни она была напугана едва ли не до смерти.
Но что-то холодное и тугое обернулось вокруг шеи генеральши. Огромная сила потянула ее тело к потолку. Шея женщины сломалась с негромким, но явственным хрустом.
Мария Григорьевна, покачиваясь, висела на виноградной лозе, привязанной к потолочной балке.
— Об одном жалею – Дуняша утром испугается, - прошептала утопленница.
***
Анюта проснулась раньше обычного, еще до крика петуха. За окном светало, в комнате было прохладно, и девочка потянула на себя одеяло, желая укутаться потеплее. Но одеяло было словно чем-то придавлено. Кошка, видимо, пришла в ноги погреться.
- Киса, ну-ка брысь, - шикнула Анюта и подпихнула ее ногой.
Но это явно была не кошка. Девочка откинула одеяло и села на кровати, не веря своим глазам.
- Мадмуазель Софи!
Учительница мягко улыбнулась своей подопечной. Анюта бросилась Софи на шею, гладя по волосам.
- Вы больше не уедете? – с надеждой спросила девочка.
Софи взяла Анюту за плечи и посмотрела на нее.
- Никогда. А пока дай-ка я тебя кое с кем познакомлю.
Гувернантка Лиза проснулась, услышав голос Анюты, и заглянула к той через приоткрытую дверь спальни. Девочка сидела на кровати и играла, делая вид, что качает на руках ребенка. В комнате пахло лавандой.
