Светлана Ледовская

Дьявольский опиум

Дьявольский опиум
Работа №85

Тихим майским вечером в московской квартире Павла Михайловича Разгуляева происходило нечто очень странное. Чудилась в этом какая-то бесовщина. Уж сколько раз он употреблял опиум, можно сказать, слыл опытным специалистом по этой части, но такого с ним отродясь не случалось…

Разгуляеву недавно исполнилось тридцать четыре года, однако он до сих пор оставался холост. Сам он себя считал в меру привлекательным мужчиной, разве что поредевшая шевелюра немного огорчала его. Со стороны Павел Михайлович производил впечатление тихого интеллигента, но скромное жалованье и слухи о пристрастии к опиуму заставляли всех свах вычеркивать его имя из списка потенциальных женихов.

В моменты творческого кризиса Павел Михайлович обычно пребывал в глубокой задумчивости и никогда не отказывал себе в том, чтобы «принять дыму ради вдохновения». Под действием дурмана довелось ему видеть разное… То царь ему являлся – Иван Грозный рылся в корзине для бумаг и кричал, что рукописи Разгуляева никуда не годятся… То как-то раз куриные яйца вдруг ожили и начали танцевать по столу, противненько хихикая… Однако все это прекращалось, стоило ему немного протрезветь.

Но сегодня все складывалось иначе. А во всем Семен виноват! Сам опиум принес, а как немного выкурил – так сразу и заснул на диванчике, оставив друга в унылом одиночестве.

Хозяин же квартиры с ногами забрался в кресло и сидел, завернувшись в потрепанный зеленый халат. Наркотик уже перемешался в желудке с красным вином, и на писателя начали наваливаться тяжелые мысли о собственной бездарности. Вот для чего он живет? Театры ставить его пьесы отказываются, жены нет, сам он по уши влюблен в свою пагубную привычку. А рядом только друг-бездельник, проматывающий отцовское состояние. И в этот миг до того невыносимо стало Павлу Михайловичу, что он громко продекламировал в пустоту гостиной:

- И скучно! И грустно! И некому душу продать…

Примечательно, что Семен от крика этого не проснулся, а лишь перевернулся на другой бок, обнял расшитую бисером подушку и причмокнул что-то невнятное. Вот с этого-то момента все и началось! Что ни в сказке сказать, ни пером описать, как говорится.

Раздался непонятный треск, будто кто-то лихо сухую ветку пополам переломил. После – звучный хлопок. Затем – нарастающий гул, вызывающий чувство тревоги. А уже потом – легкое шипение и непонятно откуда взявшийся сизый дым стал медленно заполнять комнату. Клубы дыма плавными волнами все выше и выше поднимались к потолку с лепниной. Шипение начало превращаться в какое-то причудливое песнопение. Больше всего это походило на жабий хор, к которому добавили крик мартовских котов, церковные молебны, слабое лошадиное ржание и утреннее меццо-сопрано соседки Глафиры.

Разгуляев невольно подорвался с кресла, словно оно загорелось под ним, и бочком, по-крабьи попятился к стене. Он хотел позвать и разбудить Семена, одному невозможно было вытерпеть нарастающий страх, да только голос пропал и в горле резко пересохло…

Из образовавшегося тумана вдруг возникла странного вида арка, формой напоминавшая кривой ромб, и оттуда вышел некто довольно занятной наружности.

- Отставить спецэффекты! – гаркнул незваный гость, будто намеренно привлекая внимание аудитории. Что, в общем-то, и не требовалось, единственный бодрствующий и так пялился на него во все глаза. – Брысь-брысь-брысь!

Неизвестно, кому он это сказал, но музыка тут же смолкла, арка исчезла, а туман сию же секунду рассеялся. И вот этот мужчина стоит уж посреди комнаты, так сказать, во плоти. С гордым видом, с каким конферансье обычно объявляет гвоздь программы.

Незнакомец был высокого роста, гусарского телосложения. Если бы он не выразился русским языком, то Разгуляев предположил бы, что тот итальянец. Черные волосы, изящно прилизанные к ушам, глаза как два уголька и ухоженные тонкие усы вызывали подобные ассоциации, однако пришелец отличался слишком уж бледной кожей. Картину дополнял длинный нос и какая-то змеиная улыбка. Одет же этот странный господин был в великолепно скроенный черный фрак. Особенно привлекали внимание узкие туфли с острыми носами, сиявшие так, будто их только что натерли лучшей в мире ваксой.

Доселе Павел никогда не задумывался над такими понятиями как «мода» и «стиль». Но теперь, глядя на непрошеного гостя, ему казалось, что этот человек и олицетворяет собой эти термины. Писатель буквально потерял дар речи. Вот до чего его опиум довел!

- Ну-с, господин Разгуляев! Рад встрече, несказанно рад! Вызывали-с?

- Я… я...

- Ну что вы мямлите, Павел Михайлович! Стыдно же, право, еще ведь писателем зоветесь! Предложили бы гостю чая, я, как-никак, издалека… - Тут он приметил остатки опиума на грязном столе и добавил:

- Но и от этого, знаете ли-с, тоже не откажусь.

Абсурдность ситуации и наглая уверенность незнакомца наконец-то вытолкнули Разгуляева из ступора, в котором он находился несколько минут. Внезапно дурман от наркотика испарился, и Павел пришел в себя, чувствуя нарастающий гнев, так как вспомнил, что хозяин квартиры тут вообще-то он.

- А вы, позвольте, собственно, кто? – как можно холоднее постарался спросить Разгуляев. Гость тем временем уже по-свойски устроился в кресле, эффектно закинув нога на ногу.

- Я, знаете ли, Павел Михайлович, дьявол! Зовите меня Сеньор Бемегот.

- Бегемот?

- Да нет же! Ну что за неуважение ко мне со стороны русской интеллигенции! – взорвался он истеричным криком, полным негодования. И так же неожиданно быстро успокоился. – Бе-ме-гот! И никак иначе. А с этим благородным зверем у меня, как вы наверняка заметили, мало общего. Я слежу за фигурой! Если уж кому-то и захочется опуститься до столь унизительных сравнений с животными, то я скорее предпочел бы быть котом. Уж они-то знают, что такое шик и независимость!

Разгуляев вспомнил кота своего друга Семена. И то, с каким важным видом этот зверь ездил попой по дорогому персидскому ковру после того, как сделал свои дела. Вот оно что. Оказывается, это он не гадит, а напоминает всем, что кот - ценитель прекрасного и знает толк в независимости. Вообще-то животных Павел любил и в сравнении с ними ничего предосудительного не видел, но спорить не стал.

- Прошу прощения, - решил он извиниться как можно скорее. Все-таки не каждый день с сатаной иметь дело приходится. - Вот только я никого не вызывал.

- Здрасьте-приехали! А кто кричал, что некому душу продать? Причем горестно так, меня аж до самого сердца пробрало! Правда, сердца-то у меня нет, на кой оно мне, а вот души нынче в почете, всегда пара-тройка в запас пригодится.

Разгуляев побледнел. Вот тут ежели и оставалось в нем что-то от опиума, то мигом ушло! А Семен дрыхнет себе, как ни в чем не бывало, и дела ему нет до того, что друг его Михалыч вот-вот с душой попрощается. И будить его сейчас как-то неловко. Разговор с дьяволом – дело приватное, интимное. Но какой-то частью сознания все еще хотелось верить, что виной всему окаянный опиум.

- Так что, писатель, не надо тут на нас бочку гнать, что некому душу-то продать! Как будто мы не работаем! Пашем мы ого-го, и отчеты, и вексели, корпоративы…

- Корпоративы? – тупо переспросил Разгуляев.

- Ну тебя это пока мало касается, чуть позже начнется. Так что, продаем, или как? Вы же серьезный человек, на вас положиться можно. Официально все, состряпаем договор, пара печатей кровью любой группы, сопли-слюни больше не принимаем. Подпишете с двух сторон и там, где мелким шрифтом. И дело в шляпе! Чего тут думать-то?

- Да я вообще-то… Это просто так вышло…

- Э, нет, просто так не пойдет. Ты богатства там попроси, девиц румяных-полногрудых… Ну или власти вселенского масштаба… Кусочек Польши? – спросил он, будто торт предлагает.

- А зачем мне кусочек Польши?

- Да, здесь я промахнулся, это в тридцать девятом актуально будет немца одного соблазнить. Но чего-то же ты хочешь? Не просто так же отдавать?

- Так и не собирался я никому ее продавать вовсе!

- Все так сначала говорят. А потом во вкус входят. Ну-ка, ну-ка…

Бемегот резко поднялся и приблизился к Разгуляеву. Приложил два пальца к его вискам, и лицо дьявола озарилось, словно ему в руки попалась довольно любопытная книга.

- Чудная, чудная! – приговаривал он при этом с удовольствием. – Благородная, не то, что некоторые, с душком попадаются. Душа с душком – по заду ремешком!

И дьявол раскатисто захохотал от собственной шутки. Впрочем, Павел Михайлович не был уверен до конца, что это действительно юмор, а не реальная перспектива в аду, которая длиться будет вечно.

- Ведаю я теперь, чего ты жаждешь. Страсть твоя кроется в творчестве словесном. И ищешь ты признания, не славы вездесущей, а жизни долгой на листах твоих тетрадей.

- Ох, как сладко же ты, демон, заговорил!

- Это я от умасливания плавно перехожу к бизнесу… Тьфу! Черт меня дери! Преображаюсь в делового и работящего человека, в общем. Хоть я и не человек. А вот счастливым тебя сделать могу.

- Фауст от сделки с дьяволом удовлетворен не был.

- Так то выдумка! Я и не к Фаусту приходил, а к Гете. Иоганнушка счастливеньким и помер. Варится в котле довольный, с гаммельнским бургомистром сдружился…

Разгуляев обдумывал сказанное Бемеготом и никак не мог сообразить, как же ему выпутаться из подобного переплета. Он всегда считал себя умным мужчиной. Да, опиумом баловался, ну так это не клеймо – многие сейчас… А умудрился вот сатану вызвать, и ведь никак того теперь не спровадишь. И до чего болтливый! Обычно писатель много думал о жизни и о смерти, о том, есть ли на самом деле ад и рай. Но правителя преисподней он представлял себе совсем иначе. Однако вот он, есть, а значит, и рай не выдумка. Выходит, видит его Бог сейчас и борется за его душу, живую пока… А раз ему все известно, то и разглядеть он Павла может насквозь. Знает Господь, что право дьявольское отродье. Что писать - все равно что дышать для Разгуляева, что ставит он творчество и свободу слова выше морали.

- И ты правда можешь все это сделать для меня? Не верится…

- Мы снизу все можем! Соглашайся. Только сегодня и только для вас – эксклюзивное предложение! Тайные страсти и желания по выгодной цене! Всего одна бессмертная душа. А ценится, как известно, только то, что закончиться может. Душа не может, следовательно, и жалеть ее незачем, все заветное, можно сказать, даром получишь. Да я, положа руку на сердце, себе в убыток торгую!

- У тебя же нет сердца.

- А какое это имеет значение, если тебя причислят к классикам, все люди в мире будут знать твое имя, тебе будут подражать, дети в школе – читать с восторгом написанное тобой…

Разгуляев задумался. Звучало это сказочно, опасно, дерзко, соблазнительно. Как сама жизнь. В конце концов, в любой ситуации нужно действовать по обстоятельствам. Его словно опутали липкие нити спрятанных мечтаний и надежд, он наяву ощущал сладковатый запах будущих побед. Вкус славы, возможность быть услышанным в обществе с его стремлением подавить малейшее проявление индивидуальности. Вся страна узнает Разгуляева, прочтет написанные им тексты! Да, да! Ибо всякий просящий получает…

Бемегот в это время делал странные движения руками, будто смазывал их кремом, но Разгуляев этого не заметил, погруженный в свои видения.

- Просите, и дано будет вам… - прошептал дьявол с заискивающей улыбкой.

- Я согласен!

- Продаешь душу?

- Продаю!

- По рукам!

Гость резво сжал ладонь Павла Михайловича. За окном сверкнула молния, скрепляя этот сомнительный союз, после чего Бемегот затряс писательскую руку так, словно намеревался вытрясти из нее кости. Разгуляев смотрел на него с беспокойством, он и сам не мог поверить теперь, что согласился. Калейдоскоп счастливых образов резко оборвался. Трезвая оценка ситуации обрушилась на его голову подобно топору удалого убийцы. Ему снова показалось, что свершилось нечто неправильное и уже непоправимое, причем он смутно понимал - его обвели вокруг пальца.

Атмосфера гостиной обвиняла его, отвечая гнетущей тишиной. А Семен лежал на диване не двигаясь, точно мертвый. Все давило на Разгуляева – и синие шторы, и тусклый свет лампы, и этот стол, на который в разные времена уже чего только не проливали. Один лишь мужчина, напоминавший итальянца, излучал энергию и чрезмерное довольство…

Бемегот повернулся на каблуках к Разгуляеву, снисходительно оценивая его.

- Ну-с, голубчик, с кем желаете заключить договор? С каким дьяволом?

Павел Михайлович растерялся. Это еще что? Может быть такое, что все ему только привиделось, и виновато вино да треклятый опиум?

- Как это – «с каким дьяволом»? Разве их несколько?

- Тут у нас небольшие формальности… - Бемегот прицокнул, будто разговор зашел о чем-то для него неприятном. – Я же самый младший, обаятельный и красивый. Вот меня знакомиться первым и отправили. А сам я договоры пока вести не могу…

- Ничего не понимаю! – воскликнул Разгуляев, вновь падая в кресло. – Какой еще младший? Кто послал?

- Эх, ничего-то вы о нас не знаете! Девять братьев нас. Бемегот, Азазель, Фаланд, Бездна, Гелл, Фагот, Мастер, Берлиоз и Ганоцри. Все мы дьяволы. Равнозначные, равноправные. Но каждый сам по себе. Вот я – модный, красивый, общительный. Договорился о сделке, скрепил ее, чтоб вы не сбеж… Чтоб вы ее сберегли в своей памяти! А ваша задача – решить, кто будет старшим менеджером…

- Кем-кем, простите?

- Тьфу ты! Вечно я путаюсь во временах! Помотались бы они с мое, тоже бы запамятовали, с кем и каким языком изъясняться! А то знай только меня гоняют туда-сюда! Душевладелец, иначе говоря. Мне-то все равно, склад у нас общий. Ну так кого пригласить лучше?

- Я… я не знаю… - растерянно пробормотал Разгуляев. - Можно всех посмотреть?

В нем затеплилась надежда, что он сможет как-то оттянуть час подписи договора и за это время что-нибудь придумает. Хотя обещанная слава писателя будоражила его воображение.

- Хорошо. Познакомитесь с каждым по очереди.

Павел Михайлович перебирал имена дьяволов в голове. Знал, что много названий у нечистого, - Сатана, Люцифер, Мефистофель… Но такие слышал впервые. Да и о чем говорить, если преисподней заправляет не один, а целых девять! Разгуляев почесал в затылке, пытаясь переварить услышанное. Бемегот тем временем допивал красное полусладкое прямо из бутылки и с невозмутимым видом любовался на свои туфли. Семен все так же лежал на диване, улыбаясь своим опиумным видениям.

- И я могу выбрать любого?

- Абсолютно! Еще вопросы есть? Нет вопросов! (Павел Михайлович даже слова вставить не успел). – Тогда начинаем!

Бемегот внезапно испарился со звучным хлопком. Разгуляев рассеянно отметил, что бутылка исчезла вместе с болтливым дьяволом. Павел Михайлович собрался уж было потереть глаза и успокоить себя тем, что все ему лишь померещилось, но тут он услышал чье-то вежливое покашливание у себя за спиной.

- Матерь божья! – не удержался он от выкрика, обернувшись.

- Ага, русский, значит, - сделал вывод новый гость.

Разгуляев уставился на чудище, представшее перед ним. Это был мужчина маленького роста, телосложением напоминавший скорее пивной бочонок. На голове его, точно на шахматном поле, чередовались клочки рыжих волос и совершенно голые участки черепа. У второго дьявола не хватало одного глаза, и тошнотворного вида шрам наискось рассекал его лицо. Однако сам он, видимо, не унывал, потому что приветливо обнажил ряд кривых коричневых зубов и отряхивал пыль с замшевого пиджака горчичного цвета. Нелепый галстук ядовито-зеленого оттенка был туго повязан вокруг грузной шеи.

- Позвольте представиться, - месье Азазель!

- Очень… приятно… - вымолвил Павел Михайлович. Он не мог избавиться от ощущения, что чья-то ледяная рука пощипывает его вдоль позвоночника.

- По вашему виду так сразу и не скажешь, - криво усмехнулся дьявол. – Но это не имеет значения. Много времени я не украду, мне еще нужно проконтролировать, надежно ли установили гильотину. Поэтому перейдем сразу к делу.

Азазель не стал присаживаться, а закурил неизвестно откуда взявшуюся сигару и принялся расхаживать туда-сюда по всей гостиной. Разгуляев нервно наблюдал за ним, не в силах оторвать глаз от обезображенного лица.

- Так-с. О чем это я… Ах, да. Меня зовут Азазель. Больше всего на свете я люблю войны, хорошую драку и французскую кулинарию. Будь у меня душа, сам бы с радостью продал за возможность ежедневно вкушать круассаны! Дураков не приемлю. С гордостью могу заявить, что все пытки, кровопролития и страшные эпидемии, о которых вам когда-либо доводилось слышать – заслуга моя. Ценю верность и умение четко выполнять инструкции. В противном случае предпочитаю работать кулаками. Да что же это! – Дьявол рассерженно клацнул зубами на пролетавшую мимо муху. Очевидно, ее жужжание сильно его раздражало. В мгновение ока сигара превратилась в пистолет, и Азазель метко выстрелил вслед насекомому.

Разгуляев судорожно сглотнул и почувствовал, что колени его дрожат. Муха была впечатана пулей в стену, примерно в десяти сантиметрах от того места, где стоял сам Павел Михайлович.

- Вы… а…о-от-лично стреляете… - от пережитого ужаса он начал заикаться.

- Благодарю покорно. Я чувствую, вы хотите задать мне пару глупейших вопросов. Валяйте, коли так!

Писатель пытался справиться с собой, уговаривая себя не думать о том, что же Азазель может сделать с ним, если вопрос покажется дурацким. Демон ясно дал понять, что церемониться не в его характере.

- Разрешите полюбопытствовать… Какая мне разница, кому именно душу отдавать, если равноправие у вас?

- Всегда приятнее принадлежать тому, кто тебе нравится. Ад у каждого свой, но с тем, с кем договор заключил, будешь чаще других видеться.

- А как это, - ад у каждого свой?

- То и значит. Что для тебя всего хуже – тем и будешь заниматься первые лет сто. Кто-то бесконечно одеяло в пододеяльник заправляет через малюсенькое отверстие. Другой слушает болтовню соседки-сплетницы. Третий вынужден постоянно смотреть фотографии того, как коллега отпуск проводил.

- Понятно… - только и смог вымолвить Павел Михайлович, еще больше удивляясь тому, как все там организовано.

- Но я слышу ваше сердцебиение, мой дорогой. И смею предположить, что видеть меня чаще других вы не чаете. А трусов среди душ, принадлежащих мне, и без того хватает. Незачем нам с вами какие-либо условия обсуждать. Поэтому позвольте откланяться.

С этими словами Азазель чиркнул зажигалкой и тут же исчез. «Настоящий разбойник! И грубиян к тому же…» - подумал Разгуляев, испытывая облегчение, что гость так быстро убрался восвояси. За малодушие, конечно, стыдно, но вместе с тем дьявол оказался прав. Павел Михайлович не то что чаще других Азазеля видеть не хотел, он вообще предпочел бы никогда больше с ним не встречаться. Разгуляев даже радовался, что ему удалось выжить после подобного знакомства. Крайне неприятный тип этот братец! Почему же Семен не проснулся от звука выстрела? Неужто так крепко спит?

- Это потому, - раздался сиплый голос у самого уха писателя, - что видите и слышите нас только вы.

Разгуляев подпрыгнул от неожиданности и резко обернулся. Перед ним нарисовался очередной подозрительный субъект.

Третий дьявол вид имел весьма неопрятный. Долговязый и очень худой мужчина носил клетчатый костюм, который был явно ему коротковат. Бордовые гольфы весело выглядывали из-под штанин, невольно привлекая внимание к облезлым туфлям. Клетчатый берет в тон костюму, казалось, вот-вот упадет с головы гостя, а стекла очков в тонкой круглой оправе покрывала сеть мелких трещин. Разгуляев задавался вопросом, как сквозь эти очки можно видеть хоть что-нибудь. Но особенно неприятной представлялась писателю козлиная бородка, да куцая щеточка светлых усиков.

- Вы что же, мысли мои читаете? Уж не сошел ли я с ума?!

- Никак нет, голубчик. В малость нетрезвом уме и добром здравии.

Гость ухмыльнулся и плюхнулся с высоты своего роста на диванчик, ничуть не смущаясь, что там тихо похрапывал другой человек. После этого дьявол приглашающим жестом указал на кресло, будто сам был радушным хозяином. Разгуляев молча сел.

- Меня зовут Фагот. Не сомневайся, договор следует заключать именно со мной! – он вынул пухлую колоду карт из кармана и принялся раскладывать партию игры в «Дурака». – В аду у нас замечательно… Козырь – крести, мы все на месте! А со мной тебе будет особенно приятно, ведь я такой весельчак! – и он громко засмеялся, издавая звуки, похожие больше на блеяние козла. Павел Михайлович по-прежнему не знал, что ответить, но Фагота это мало заботило. Он первый пошел пиковым валетом, игнорируя правила (шестерка крестей досталась Разгуляеву).

- Лично я считаю, что помирать – так с музыкой! Никогда не поздно радоваться жизни, с душой или без! По натуре своей я скорее англичанин, но степенный образ жизни мне претит. Поэтому, в отличие от братьев, поощряю музыку и танцы во время пыток, нездоровое чувство юмора и азартные игры. А за добрый сарказм и наградить не жалко. Бито!

- Господин Фагот, вы мухлюете…

- Да? Ну и ты мухлюй, кто ж тебе не дает? Кстати, хочешь анекдот? Заходит покупатель в магазин похоронных принадлежностей, спрашивает, почем гробы. Продавец-еврей называет свою цену. Покупатель возмущается, почему так дорого, в магазине напротив за штуку берут в два раза меньше! Послушайте, говорит еврей, разве у них качественный гроб? Вы его покупаете, вы в него ложитесь, делаете так! – дьявол резко выбросил локти в стороны, - И он разлетается на части!

Фагот зашелся новым приступом хохота, а Павел Михайлович заставил себя вежливо улыбнуться. Он успел заметить, что пара семерок исчезла в клетчатом манжете. Непонятно как играть с подобным шулером!

- Так вот, Разгуляев. Я твои условия выполню, а ты по договору ряды моих шутов после смерти пополнишь. Согласен?

- А что от меня потребуется?

- Ну первые сто лет, ты знаешь уже, нелюбимым делом позаниматься придется… Десятка червей? Беру! Но время быстро пролетит, не горюй! А потом будешь верой и правдой служить мне, всякие поручения выполнять. Шутки шутить, истории рассказывать. А коли история плоха – голову с плеч! Пакостить еще по мелочи, живым мозги морочить, чертями моими командовать, а то за ними глаз да глаз нужен. Периодически в колодках сидеть…Бито!

Больше всего Разгуляева поражало то, как буднично все дьяволы говорили про пытки и прочие ужасы. Наверное, когда царствуешь столько лет, все уже воспринимается иначе. Однако колодки его не прельщали. В «Дурака» он проиграл, непонятным образом оставшись с тремя шестерками на руках.

- Я подумаю, господин Фагот, но все же хотелось бы со всеми познакомиться.

- Ну, как знаешь, дорогой! До скорых встреч! Отличная партия! – с этими словами он метнул вверх стопку карт, и они закрутились вокруг него пестрым фейерверком. Казалось, карт стало значительно больше, потому что в какое-то мгновение они полностью скрыли фигуру гостя, а когда вся колода оказалась на полу, на диване уже никого не было.

- Натуральная чертовщина! – с изумлением воскликнул Разгуляев.

- Совершенно с вами согласен! – приятный мужской голос доносился откуда-то сверху. Павел Михайлович поднял глаза и заметил, что на шкафу, под самым потолком, сидит маленький человечек в повседневном черном костюме. – Мой братец – шут гороховый!

- Вам там удобно? – вежливо решил уточнить Разгуляев.

- О, да, не беспокойтесь! Люблю наблюдать за всем свысока. Я – Берлиоз.

Писатель подумал, что при таком маленьком росте задача это, должно быть, не из легких. Тем не менее дьявол отличался приятной наружностью. Менее всего он напоминал кого-либо, склонного к пыткам. Брюнет с густыми усами и не менее густыми бровями как будто сразу располагал к себе. Глядя на белоснежную рубашку, безукоризненный костюм и черную шляпу гостя, Разгуляев решил, что при иных обстоятельствах принял бы этого господина за чиновника.

- Вы, голубчик, поговаривают, душу продаете?

- Ну… Можно и так сказать.

- В обмен на что, позвольте поинтересоваться?

- Да вроде как за славу писателя…

- Ах, вон оно что! Это похвально! – Берлиоз болтал короткими ножками, непринужденно продолжая беседу. Павлу Михайловичу так и пришлось смотреть на него снизу вверх, стоя перед собственным шкафом. – Мы в аду, знаете ли, ценим искусство.

- Подумать только! Я даже и представить не мог…

- Это ничего, негоже живым в загробных тайнах разбираться. Мы только тем открываемся, кто может оказаться нам полезен. Но к творчеству питаем искреннее уважение. Лично я предпочитаю музыку. Моцарт, Паганини, Бетховен – все теперь играют для меня. Азазель вот, например, покровительствует войне и поварскому умению. Бемегот коллекционирует художников... Одни беды с ними! Вместо того, чтоб в аду делом заниматься, они знай только бесов рисуют! Черти уже совсем от рук отбились. Эти тщеславные идиоты и до того прескверного нрава, а теперь еще и соревнуются между собой, у кого портретов больше… Тьфу! Но я отвлекся… Бемегот еще и модник, как вы наверняка заметили. Ганоцри интересуется исключительно скульптурой. Фаланд полагает, что правосудие – чистое искусство. Бездна скупает души поэтов, а Гелл не пропускает ни одной театральной постановки. Фаготу дай волю – он весь мир погрузил бы в danse macabre. Но вы писатель, наверное, вам интереснее будет встретиться с Мастером.

- Однако как любопытно все устроено!

- Именно. Поэтому я и готов предложить вам следующее условие. Я даю славу, которую вы ищете. Но после смерти вы обязуетесь написать девятьсот девяносто девять текстов длиной в девятьсот девяносто девять строчек каждый, на музыку моих протеже. А дальше видно будет. Хорошенько подумайте, сделка абсолютно честная.

- Спасибо, господин Берлиоз, думаю, я приму ваше предложение.

- Тогда до скорого свидания!

И четвертый дьявол принялся совершать удивительные махинации с собственной шляпой. Он тянул за поля все ниже и ниже, сначала скрылся его подбородок, затем – плечи, вот уже шляпа стала ему по пояс… После того как головной убор накрыл всю фигуру, она стала съеживаться и уменьшаться в размерах, пока не исчезла целиком.

Пока что Берлиоз произвел на Разгуляева самое благоприятное впечатление, да и условия казались взаимовыгодными. Конечно, все детали своего возможного пребывания в аду Павел Михайлович представлял смутно. Его несколько смущало, что все встречи напоминали будничный торг на рынке. Как будто он не душу бессмертную продавать собирался, а выставлял на аукцион надоевший сервиз. Но ему делалось все любопытнее, очень уж хотелось побольше про ад узнать да про то, что из себя оставшиеся дьяволы представляют.

Разгуляеву вдруг послышался едва различимый стон, и осмотрев комнату, он обнаружил, что в углу лежит незамеченный им ранее холщовый мешок. Что это? Подарок от нового дьявола? Он не смог придумать ничего лучше, кроме как развязать мешок и посмотреть, что же внутри.

Но каково было его удивление, когда из недр ткани поднялся человек. Разгуляеву казалось, что он уже готов ко всему, но новоявленный дьявол стал для него полной неожиданностью, настоящим шоком!

Так изображали святых в древних книгах. И не кого-нибудь, а самого Иисуса Христа! Павлу Михайловичу хотелось упасть на колени и уверовать в Господа, но что это за Бог, если он валяется в драном мешке в твоей же гостиной…

- Ганоцри, - кратко представился гость.

- Вы… Дьявол?

- А то кто же еще! – Ганоцри вышел в центр комнаты, и стало очевидно, что вместо одежды он носил кучу тряпок, причудливо связанных между собой. Внешний лоск явно не числился в списке его интересов. Русые волосы спутанными космами спускались на белые плечи. Роста Ганоцри был среднего, однако из-за своей худобы казался чуть выше. Можно сказать, что глаза делали его лицо особенно красивым. Дьявол приветливо и чуть ли не с нежностью смотрел на Разгуляева, будто заранее простил ему все его грехи, включая продажу души. Павлу Михайловичу сделалось совсем уж не по себе, и он подумал, что вид у Ганоцри какой-то блаженный.

- В ногах правды нет, - сипло проговорил этот чудак и уселся по-турецки прямо на пол. Разгуляев, немного поколебавшись, последовал его примеру.

- Вы знаете, я было подумал, что передо мной сам Господь Бог… Не сочтите только за оскорбление, - поспешил он добавить.

- Это возможно.

- Позвольте вопрос…

- Отчего ж не позволить?

- С некоторыми из ваших братьев я уже имел честь познакомиться. Но так и не спросил в каких отношениях вы с Богом? Ведь он есть?

- Он – есть.

Разгуляев почувствовал себя загнанным в тупик. Предыдущие дьяволы не были приятными, но с ними хотя бы выстраивался хоть какой-то связный диалог. Ганоцри же не торопился рассказывать о себе или сулить золотые горы в обмен на душу. Сходство его с Иисусом до того поражало, что Павел Михайлович уже вконец запутался.

- Я поделюсь с тобой одной притчей… - неожиданно заговорил дьявол. Он закрыл глаза, будто ему все равно, есть ли у него слушатель. – Произошло это с одним человеком давным-давно, и звали его Иешуа…

Ганоцри принялся рассказывать длинную историю, которая показалась писателю довольно знакомой. Сюжет ее напоминал житие Иисуса Христа, только в рассказе дьявола присутствовал Понтий Пилат, прокуратор, что был глубоко несчастен. Разгуляев сидел, затаив дыхание. Он не понимал, зачем нечистой силе вести подобные разговоры, и что Ганоцри хочет от него. Тем не менее Павел Михайлович с интересом выслушал притчу до самого конца.

- Теперь ты знаешь, - устало произнес один из братьев-дьяволов и поднялся на ноги, так и не открыв глаз.

- Ганоцри! Так что же вы хотите за мою душу? Что мне нужно сделать?

- Ты и сам со временем поймешь, - загадочно ответил тот. – А мне пора. Кстати, на полу грязно.

Разгуляев огляделся по сторонам и отвлекся всего пару секунд, а когда опомнился, Ганоцри уже залез обратно в свой мешок и провалился в него, точно в колодец. Писатель бросился в угол комнаты, но там теперь никого не было, лишь мотки холщовой ткани остались.

- Весьма эффектно, вы не находите? – приятный спокойный голос раздался за спиной.

Разгуляев почувствовал себя уставшим от череды незваных гостей, которые то появлялись, то исчезали невиданным образом. Но ничего не поделаешь, сам захотел всех посмотреть. Он уставился на самого обычного человека с проседью в волосах. Ему опять не верилось, что этот тип может повелевать злыми силами.

Внешность гостя была какой-то незапоминающейся. Казалось только, что человек этот сильно утомлен и опустошен. Не высокий и не низкий, не красивый и не уродливый, не блондин и не брюнет. Разгуляев был уверен, что он сразу же забудет лицо дьявола, стоит тому только уйти. Пришелец был одет в серые мятые брюки и такого же цвета свитер. Павел Михайлович даже затруднялся ответить себе, какое впечатление на него произвел этот брат, хорошее ли, плохое? А дьявол развернулся к окну и с задумчивым видом посмотрел на улицу.

- Зовите меня Мастером, - тихо произнес он.

- Приятно познакомиться, господин Мастер. Мне говорили, вы покровительствуете писателям?

- Да, я знаю, вы пишете. Мне довелось читать ваши рассказы.

- Но их же почти не издают!

- Неужели вы так и не поняли до сих пор, что все невысказанное и не случившееся известно дьяволу? Особенно, если их девять?

- Пожалуй, вы правы, - потупился Разгуляев. Он не находил слов, и во рту у него опять пересохло.

- Знаете, Павел Михайлович, я очень устал. Соревнования с братьями за души смертных меня утомляют, мне самому не так уж и много нужно. Я привык довольствоваться малым. Чего вы хотите?

- Стать известным… Чтоб люди любили мои книги.

- А сами как полагаете, хорошо ли то, что вы сочиняете?

- Не очень, - честно ответил Разгуляев. Но признаться в этом было не стыдно, его как-то само собой потянуло на откровенность. Мастер тем временем подошел к книжному шкафу и принялся снимать с полок то один том, то другой.

- Мы можем с вами договориться. Мне всегда будет приятно иметь рядом того, кто ведает, что такое писательские муки. Вы войдете в истории как личность, чьи работы весьма взволновали общество. Взамен я хочу, чтобы вы стали моим библиотекарем. И не думайте, что это просто. Некоторые книги в аду весят тысячу тонн, а книжные черви пострашнее смерти. Пыли и грязи хватает, стеллажей у меня – целый лабиринт, можно запросто потеряться и сгинуть там лет, скажем, на триста. Но таковы мои условия.

Павлу Михайловичу страстно захотелось взглянуть на библиотеку дьявола хотя бы одним глазком. Он помнил, что для начала нужно продать душу и умереть за такое право. Но вот стоит ли?

- Мне было с вами познавательно, - сказал Мастер и растворился в воздухе. Разгуляев силился вспомнить, что именно такого полезного он умудрился сказать. У Павла осталось двоякое чувство, он удивлялся, как братья могут быть такими разными, если все они занимаются общим делом.

- Разрази меня гром! Вот это квартирка! – закричал некто, развалившийся в кресле. Писатель остолбенел. На какой-то миг ему показалось, что в гостиной материализовался Есенин. Те же волнистые волосы пшеничного цвета, та же обаятельная улыбка и манера говорить.

- Прекрасно убрана светлица, да что-то толстая девица! – дьявол покосился на фигуру Семена, свернувшуюся калачиком. Разгуляев покраснел, будто его обвинили в том, что он выбрал себе в жены некрасивую бабу.

- И не девица то вовсе, - буркнул он обиженно.

- Да ладно, сударь, не робей, душой торгуй ты поскорей!

- Ага, вы, наверное, Бездна… Покровитель поэтов, и потому все в рифму говорите.

- Бездна, точно, звать меня, из братьев всех пьянее я! – гость никак не унимался.

- Рифма-то не очень, - Разгуляев сам испугался своей дерзости. Однако дьявол ничуть не расстроился.

- А кто сказал, что я хороший поэт? Я чертовски плох, и это-то лучше всего!

Бездна снял с шеи тоненький черный галстук и с криком «Эх!» лихо забросил его на люстру. Стихоплет-любитель был облачен в светлый костюм, изрядно помятый. Брюки казались прямо-таки кем-то изжеванными, так же выглядел и белый пиджак. Пока Разгуляев выдумывал, что же ответить, Бездна акробатическим прыжком выскочил из кресла, прошелся по комнате колесом, схватил одну их расшитых бисером подушек и начал танцевать с ней в обнимку, выделывая безумные па ногами. Он создавал столько топота и грохота, что бедному Разгуляеву почудилось, что пол сейчас провалится.

- Да прекратите же вы этот фарс! – не выдержал Павел Михайлович. – Вы за душой моей пришли, или что?

Бездна остановился, водрузил подушку на голову, точно квадратную шляпу, и внимательно посмотрел на писателя, смешно вытянув губы трубочкой. «Натуральный дурачина!» - с раздражением подумал Разгуляев. Ему казалось, что если он до сих пор и не сошел с ума, то вот-вот это сделает.

- А почем продаете? – пискляво поинтересовался дьявол.

- Это вы мне скажите! Я-то хотел прославиться… А вот что вы взамен потребуете?

- Взамен-взамен, - запел тот дурным голосом. – Накрась ресницы губной помадой, а губы – лаком для волос… Ты будешь мертвая принцесса, а я – твой верный пес! – он опустился на колени и завыл по-собачьи. Голова Разгуляева пошла кругом. Больше всего на свете ему захотелось поскорее спровадить это мракобесие.

- Да ну угомонитесь же вы!

- Как пожелаете, - прогундосил Бездна, укладываясь на пол. После этого он совершил умопомрачительный кувырок через голову и наконец успокоился.

- Скучно с вами, старый пень, болтать мне с вами долго лень! Коли душу мне отдашь – терпеть обязан мою блажь. Желанье каждое уважить и моих братьев будоражить! – он сделал еще один кувырок и исчез.

- На глаголы не рифмуют! – успел только крикнуть писатель ему вслед. Рядом тут же раздался дикий женский хохот, и Разгуляев обомлел. В злополучном кресле сидела рыжеволосая красавица, абсолютно голая!

- Меня зовут Гелл, - кокетливо проворковала она, кутаясь в собственные кудри. Густая копна спускалась до самого пола, но за ней проглядывались весьма соблазнительные формы.

До чего хороша чертовка! Натуральная ведьма! Разгуляеву еще не доводилось встречать таких обворожительных женщин. Бледная кожа, изумрудные глаза и чувственные алые губы… Длинные стройные ноги и очень изящные пальчики. Вот только когти на них вместо ногтей…

- Ты – женщина! – выдохнул он, пораженный.

- Ну женщина, и что? Или ты выступаешь за угнетение дамских прав? – Гелл посмотрела на Разгуляева с подозрением.

- Нет-нет, что вы! – поспешил он оправдаться. – Просто Бемегот говорил «девять братьев». Сестру он не упоминал.

- Все мы друг другу братья, - глубокомысленно заявила дьяволица. И Разгуляев не в силах был спорить. Он не знал, куда ему деться. Смотреть на обнаженную женщину невоспитанно, отводить глаза, когда с тобой разговаривают – тоже. На лбу у него выступила испарина.

- Молю тебя, озвучь свои условия и исчезни!

- Что, нравлюсь? – усмехнулась Гелл. – Ну-ка дай я тебя поцелую…

И не успел Павел Михайлович опомниться, как она обвила его шею руками и прижалась к нему в страстном поцелуе. Разгуляев был счастлив и несчастлив одновременно. Ему просто хотелось провалиться сквозь землю. Щеки горели, а внутри все словно взбунтовалось.

- Все просто, мой сладкий. Вместе с душой я потребую и сердце, ведь какая женщина не мечтает украсть мужское сердечко? Но потеряв его, ты сделаешься моим рабом, неспособным ни мыслить, ни разговаривать. Полное доверие и подчинение моим прихотям.

Ведьма прижала холодные ладошки к щекам Разгуляева, приблизив лицо свое прямо к его глазам. Как будто желала нырнуть в самые потайные закоулки его сознания. Несчастный буквально терял волю и чувствовал себя загипнотизированным.

- Ты подумай, Павлуша, пораскинь мозгами. А пока мы отправимся к старшему брату.

- Что? Куда отправимся? – возмутился Разгуляев, но Гелл уже схватила его за руку, и мужчину будто стало затягивать в тугую воронку. Его затошнило, и он крепко зажмурился. А когда дурнота прошла, оказалось, что не у себя он уже в комнате вовсе.

Гелл стояла босыми ногами по левую сторону от Павла Михайловича. Взору его открылась просторная зала из серого камня. Комната имела форму восьмиугольника, и у каждой стены, кроме одной, было по шикарному камину с чугунной решеткой. Во главе всего этого располагался трон внушительных размеров. Величавый седой господин с жуткой тростью в руке смотрел на Разгуляева сверху вниз, и тот понял, что это и есть Фаланд. Последний и самый старший из всех дьяволов.

- Приветствую вас, господин писатель!

В его словах слышался легкий немецкий акцент, а голос звучал властно и уверенно. Павел Михайлович ощутил острое желание поклониться, но сдержался. Он сразу же проникся к дьяволу уважением, заранее хотелось со всем согласиться и ни в чем не перечить. Фаланд востину был высок и могуч. Лицо покрывали морщины, но при этом он не выглядел старым. Старший брат носил бархатную черную мантию и мягкие черные тапки с изображением собачьей головы. Такая же голова, только из бронзы, служила набалдашником для дьявольской трости.

- Сир… Простите, что побеспокоил вас… - Разгуляев сам не понимал, что говорит.

- Ничего-ничего, я попросил Гелл привести вас. А теперь мне хотелось бы переговорить с вами наедине.

Фаланд выразительно посмотрел на сестру, и та подошла к камину. Женщина перешагнула через низкую решетку и с хохотом исчезла в голубом пламени. От этого зрелища Павел Михайлович вскрикнул, но Фаланд остался спокойным. Видно, подобные происшествия не были здесь редкостью.

- Я слышал, вы хотите продать душу, Павел Михайлович. Но знаете ли вы, сколько вам осталось? – Разгуляев молчал. – Не знаете. Так вот я вам скажу. Ровно две недели. Мои братья вас одурачили. Опиум все сделал за них, даже ждать не придется и силы на исполнение вашего желания тратить не надо. Запомните: никогда и ничего не просите. В особенности у тех, кто сильнее вас.

- Две недели? – воскликнул Разгуляев. Он стоял посреди зала, точно на него ушат холодной воды вылили. Обманули! И ведь сам виноват, будь проклята эта его страсть к опиуму!

- Две недели, - безжалостно повторил Фаланд. – Я слишком стар, чтоб затевать нечестные игры. А братьям невдомек, что от кислых обманутых душ еще потом пару веков будет разить на всю преисподнюю. Вонь несусветная! А это, как-никак, наш дом. Я выступаю лишь за чистые сделки. Вы, конечно, можете принять любое предложение, Фагота ли, Гелл, или других. Вот только душу вы продадите, а исполнения условий договора не дождетесь – за две недели не успеете вкус славы почувствовать. Впрочем, как и войти в историю, чего бы вам там не обещали. Бемегот тот еще умелец лапшу на уши вешать.

- И что же вы предлагаете?

- Дать вам возможность побороться. Богатым и знаменитым я вас не сделаю, мне, признаться, не нравится ваш стиль и сюжеты. Но если, вернувшись назад, за положенные вам две недели вы напишете по-настоящему хорошее произведение, и если хоть кто-то согласится его опубликовать, вы проживете еще тринадцать лет. И кто знает, может, вам и удастся оставить потомкам нечто ценное.

- А если я не успею? – испуганно спросил Разгуляев.

- Ну коли не справишься – так я в аду тебя встречу, будешь мне прислуживать. Работа тяжелая, но на то и договор. Котлы чистить, огонь разжигать, грешников сортировать, Деревья Скорби подстригать. Составлять списки в пыточную, чтоб все строго по очереди. Чертям выплачивать авансы, вести бухгалтерию. Слизывать гной с умерших от болезни и щекотать висельников.

Павел Михайлович пришел в ужас от таких перспектив. Условия старшего брата были хуже всех предыдущих, но Разгуляев не мог не признать, что Фаланд поступал с ним честно. Ведь никто не сказал, что ему недолго осталось. По сему выходило, что и выбора у него нет. Или отдать душу даром, и не получив ничего взамен, оказаться в аду. Или же попытаться отвоевать свою жизнь у дьявола. Возможно, получить желаемое своими силами и спуститься сюда чуть позже. Одно плохо – в рай ему уже дорога закрыта при любом раскладе.

- Ну что, Разгуляев, согласен? Готов доказать миру, что не зря сам себя ты писателем провозгласил?

- Готов, сир Фалланд. Согласен.

- Да будет так!

Дьявол ударил тростью, и вот уже Павел Михайлович вновь у себя в гостиной. Словно и не было с ним ничего. Семен просыпался, сладко потягиваясь.

«Уж не привиделось ли мне все это?» - спросил себя Разгуляев, но вдруг увидел холщовый мешок в углу. Посмотрел на потолок – а там на люстре свесился галстук, точно змея ядовитая. И старая колода беспорядочно валялась у кресла. Несчастный писатель поднял одну из карт, посмотрел на нее, и почудилось, будто пиковый король подмигнул ему.

- Ну и дела! – выкрикнул он, отбросив карту в сторону.

- Что случилось, Павлуша? – сонно спросил Семен.

- Я тебе такое сейчас расскажу! Пропал я… Совсем. Да просыпайся же ты!

Разгуляев яростно потряс товарища за плечо, растолкал его, разбудил. И выложил все как на духу. Если скоро все закончится, так хоть кому-то исповедаться нужно! Грустно ему было, не верил он, что удастся в этот раз выбраться сухим из воды. Десять лет он боролся с издательствами, рассылал свои заметки в журналы и газеты, обивал пороги театров. И никто его толком не печатал, сотрудничать с ним не спешили. А тут за две недели надо сочинить такое, чтоб и дьяволам понравилось!

Семен ему все равно не поверил, обозвал дураком и посоветовал хорошенько выспаться. Друг называется! Настроение Павла Михайловича испортилось совсем. Он быстро вытолкал бывшего собутыльника за дверь и принялся усиленно размышлять. Думалось плохо. Поэтому Разгуляев убрал весь мусор со стола и сел сочинять новую историю…

***

На похоронах Разгуляева людей собралось немного. Были и те, кого Семен видел впервые. На душе скребли кошки, он чувствовал себя виноватым. Не принял тогда всерьез рассказ Павла про силу нечистую. А ведь тот его предупреждал, на судьбу сетовал. И вот пожалуйста, две недели ровно – и Павлик уж в гробу… Никто так и не издал его произведений. Это, в общем-то, не удивительно, писатель из него паршивый был. Но все равно человека жалко, молодой ведь еще…

Семен целиком погрузился в свои мысли, и все кончилось тем, что он напился до чертиков. А после отправился в кабак «за продолжением банкета». Там он уже вовсе обезумел, вешался на шею какому-то мужчине, который волею судьбы оказался с ним за одним столом. Но когда Семену приспичило хоть с кем-то поделиться этой престранной историей, выслушал его внимательно, не перебивая. Даже что-то помечал в своей сальной тетради. Пьяный Семен так и не понял, зачем господину понадобилось тащить ее с собой в кабак. Друг Разгуляева пересказал все слово в слово, и ему стало легче. Так и уснул здесь же.

Несколько лет в аду пролетели для Павла Михайловича незаметно. Из-за постоянной работы ему некогда было задумываться, плохо или хорошо ему теперь. В один из вечеров он сидел подле ног Фаланда, полируя доспехи. Приближался шабаш, и Разгуляев надеялся подготовить все в срок. Остальные восемь дьяволов были тут же, все они с интересом уткнулись в книгу.

- Ты погляди, - довольно жмурился Бемегот, - этот писака Булгаков изобразил меня котом в своем романе!

- Да, весьма забавно, - согласился Фагот. – Мы тут с тобой интереснее всех получились.

- Зато я – наиболее правдоподобно! – встряла в разговор Гелл. – А Ганоцри-то вообще чуть ли не сам Господь!

Присутствующие громко рассмеялись, а Берлиоз даже ткнул брата в правый бок. Ганоцри лишь ответил блаженной улыбкой. После все вновь продолжили чтение, и видно было, что каждому эта рукопись доставляет удовольствие.

- Кстати, надо бы ему сделку предложить… - задумчиво сказал Фаланд. – Его роман запрещают, не хотят издавать пока. А мы ему поможем. Нельзя, чтоб эта книга осталась незамеченной. Уж больно занятная.

Братья переглянулись между собой, соглашаясь.

- Тогда отправляюсь с визитом! – Бемегот пригладил волосы, щелкнул одним каблуком туфель о другой и растворился в воздухе.

+1
19:02
271
Владимир Чернявский

Достойные внимания