Приходите в гости

Алиса Вещёва была вне себя от ярости, но никто об этом не догадывался. Никто, кроме Хоря. Он давно научился распознавать Алисино настроение по малейшим признакам: не зря же пятый год исподтишка наблюдал за ней.

Тонкая морщинка между бровями. Побелевшие щёки и губы. То, как она заправляет золотистую прядь за ухо, будто ловит и прячет солнечный луч. Все эти детали кричали Хорю: Алиса готова рвать и метать. Как бы она ни смеялась над шутками дуралея-Перкина, какие бы оживлённые беседы ни вела с подружками-прихлебательницами Ешкиной и Мерзлюгиной, Хоря не проведёшь. Он и причину знал, отчего у Алисы настроение испортилось. Да и у него самого, если честно, тоже.

Всё дело в том, что профессор Кунцын сегодня сделал Алисе замечание. А она-то совсем не привыкла, чтобы её отчитывали, да ещё перед всей группой.

— Вещёва, — профессор присел на край парты и склонил над Алисой свои тёмные и пышные, как виноград, букольки. — Позвольте спросить, отчего вы не приглашаете меня в гости? Это, конечно, ни разу не повинность, и всё же пятикурснику, идущему на красный диплом, рекомендуется посещение обоих рецензентов — как выбранного вами, так и назначенного комиссией. Гортензия Григорьевна, как я слышал, удостоилась такой чести. Возможно, вы просто забыли меня пригласить?

Хорь превратился в лимонад со льдом — похолодел, вспотел и по парте растёкся. Где это видано, чтобы профессор сам в гости напрашивался? Никак, чувства у него к Алисе.

— Простите, Лука Лукич, — она робко улыбнулась. — Я просто подумала, что у вас нет на это времени. Вы так заняты в связи с… прошлогодней историей.

— Вещёва, тема вашего диплома, насколько я помню, «Превентивные меры подавления студенческих волнений». А я — тот самый человек, который, так скажем, их и подавляет, — Кунцын поморщился. — У вас явно прослеживается негативное отношение к изучаемому вопросу. Я мог бы найти исток и устранить его. Чего стоит одно слово «подавление», вынесенное вами в заголовок. Так уже не говорят. Это нетолерантно. Но… — профессор развёл руками, — дело ваше.

Он слез с парты и пошёл к доске. На ней всё это время мелькали пёстрые картинки диафильма про восстание десятилетней давности. Алиса поморгала, выпрямила спину — хотя куда уж прямей — и обменялась взглядами с Ешкиной.

На большой перемене Хорь осторожненько, по стеночке, прокрался к зимнему саду. Приоткрыл стеклянную дверь, юркнул внутрь. Тут повсюду висели бубенцы и колокольчики, из-за чего каждое растение обладало своим голосом. Немая садовница Дарья опасалась, что кто-нибудь подкрадётся к ней и нападёт («Нужна больно!» — думал Хорь), потому-то и обезопасила свою вотчину всякими звякающими штуковинами. Садовница вообще была чудаковатая, и Хорь немного её побаивался. Да и слухи о ней ходили нехорошие. Поговаривали, что раньше Дарья училась в университете и участвовала в восстаниях. Старых, конечно, не прошлогодних. Тех самых, которые с диафильмов.

Пусть Хорь и побаивался садовницу, но её звонкие преграды навострился обходить ещё на втором курсе — как только узнал, что Алиса любит проводить время в зимнем саду. Отучившись первый год, Хорь уехал к бабушке в деревню и всё лето усердно практиковался. Бабушка, хоть и не понимала его увлечения, но всячески способствовала: развешивала по дому связки ложек и вилок, а Хорь учился их не задевать. Вот так он и освоил мастерство бесшумной ходьбы. А всё ради того, чтобы иногда слушать голос Алисы, плывущий по тёплому, влажному и сладкому воздуху сада.

Правда, сейчас до слуха долетел другой голос. Скрипучая калитка Ешкиной.

— Вещь. — Так Алису называли только друзья, а Хорь в их число не входил. — Этот урод от тебя не отвяжется. Придётся впустить.

— Знаю, — выдохнула Алиса.

— Вещёва, давайте временно переправим Тэ ко мне. Он у вас и так слишком долго. Вы рискуете.

Хорь удивлённо выпучил глаза. Он узнал преподавательницу философии — Гортензию Григорьевну. Раньше она в садовых посиделках не участвовала.

— Нет, — строго, будто это она тут профессор, отозвалась Алиса. — Мы не можем подвергать вас опасности. Ваша голова слишком ценна.

— А ты с самим Вацлавом советовалась? — прошептала Мерзлюгина.

— Тс, никаких имён! — осекла Ешкина.

Хорь насторожился. О каком-таком Вацлаве идёт речь? Он знал одного. Вацлава Топия. Его отчислили в прошлом году за подстрекательство к восстанию, после чего тот исчез: сбежал, поговаривали, за границу.

Вацлав требовал невозможного (как, впрочем, все бунтовщики): чтобы власти упразднили «хождение в гости». Хорь искренне не понимал, что не устраивает таких, как Топий. Лично он счёл бы за честь, если б к нему в гости пришёл профессор или ещё какой уважаемый член общества. Конечно, показывать Хорю особо нечего, но и скрывать тоже. Разве что… Однако он верил, что умный и образованный человек не станет смеяться над его чувствами. А другим, глупым и невежественным, в гости ходить запрещено.

Хорь так глубоко задумался, что привалился к рябине и задел колокольчик на её ветке. Брякалка и звука-то не издала, но Дарья тревожно замычала из глубины сада:

— Мы-у-у.

— Расходимся, — скомандовала Алиса.

Хорь развернулся и, пригибаясь, побежал прочь. Выскочил за дверь, попятился по коридору и вдруг наткнулся на кого-то спиной. Чуть не взвизгнул.

— Хорь Осташонок, если не ошибаюсь? — улыбнулся Кунцын. — Вы же у нас по квоте, да? Особенный юноша.

Хорь, как заворожённый, уставился на тёмные букольки. Задумался: завивка или от природы?

— Удивительно, преподаю вам пятый год, а совсем вас не знаю. Моё упущение! — профессор вздохнул и, взяв Хоря под локоть, повёл к своему кабинету. — Нынче, как я погляжу, немодно приглашать педагогов в гости. Но, если вы не возражаете, я бы с удовольствием у вас побывал. Принёс бы кое-какие знания. Вы по каким предметам отстаёте? Насколько помню, у вас хромают восемь дисциплин из десяти. Я могу помочь.

Хорь отвлёкся от разглядывания профессорских кудрей. Внутри шевельнулся страх, но его тотчас затопило радостное, светлое чувство. Благодарность.

— Приглашаю вас в гости, — произнёс Хорь и склонил голову, чтобы профессору было легче войти.

…В последующие дни морщинка между Алисиными бровями становилась всё глубже, щёки и губы всё бледнее, а прядка всё чаще отправлялась за ухо, непослушно выворачивалась, снова заправлялась, и в итоге засалилась и повисла сосулькой из-за постоянных прикосновений.

Хорь переживал, но не удивлялся. В начале недели из университета с позором уволили Гортензию Григорьевну, вскоре отчислили Ешкину, а Мерзлюгина внезапно перестала общаться с Алисой и прилипла к другой компании — любимчикам Кунцына. Хорь бы тоже не отказался к ним примкнуть, тем более, теперь он не был самым отстающим студентом на курсе. Спасибо профессору, не обманул. Пришёл в гости не с пустыми руками — со знаниями. Может, и Алисе его посещение принесёт пользу? Оно как раз — это Хорь у Мерзлюгиной подслушал — запланировано на сегодняшний вечер. Утром, страшно робея, Хорь подошёл к Алисе и пожелал ей «удачного гостевания». Стандартная фраза, ничего особенного, но Алиса посмотрела в ответ как-то непонятно и медленно кивнула.

На последнюю пару она не пришла. Хорь разнервничался, аж живот закрутило. Пришлось поднять руку и отпроситься. Он поспешил в туалет, но по пути желудок отпустило, и ноги вывели к зимнему саду.

Кустарники и карликовые деревца молчаливо покачивали опустевшими ветвями и выглядели осиротевшими. Колокольчики и бубенцы пропали, как и немая садовница.

— Вы не доберётесь до Вацлава, гады, — донеслось до Хоря. — Не достанете его. Лучше сгинем вместе.

Хорь пошёл на голос и обнаружил Алису. Она сидела на полу с садовыми ножницами в руках. Он порывисто шагнул к ней, но она вскочила и выставила перед собой лезвия.

— Не подходи!

— Вещь, ты не в себе. — Дурацкое прозвище само соскочило с языка.

— Вещь в себе! — рявкнула Алиса. — Говори, тебя Кунцын послал?

— Нет, нет. — Хорь задрожал: головой, руками, всем телом. — Я сам… Я просто… Волнуюсь за тебя. — Уф, выговорил! — Ты не заболела, Алиса? Тебе нужно прийти в себя, ведь скоро принимать гостя.

— Прийти? В себя?

Она замерла на секунду, потом качнулась берёзкой на ветру и выронила ножницы. Ухватив Хоря за уши, Алиса притянула его к себе. Он увидел большие-большие, круглые-круглые и тёмные-тёмные глаза, как слуховые чердачные окна в бабушкином деревенском доме.

Там, на чердаке, жили горлинки. Они скребли коготками у Хоря над головой и ласково ворковали друг с дружкой. Бабушка их не прогоняла. Время от времени она поднималась наверх, шкрябала там лопатой, а потом шла удобрять огород.

Сердце Хоря кувыркнулось и полетело ввысь. Губы Алисы были сухими, шершавыми и солёными — лучше не придумаешь. Куда там пухлым да мягким. Они напоминали сухари из чёрного хлеба с щепоткой поваренной. Хорь не знал ничего вкуснее.

— Ты гений, — отстранившись, прошептала Алиса. — В себе. Нужно быть в себе. Вот он, ответ. Если мы можем впускать других, значит, способны и сами…

Слуховые окна затуманило. Так бывает перед дождём.

Алиса оттолкнула Хоря и побежала вглубь сада. Онемевший и разнеженный, Хорь стоял и смотрел, как её затылок солнечным зайчиком мелькает между листвой. То тут, то там. И вот исчез.

Хорь ещё долго бродил между растениями, звал Алису и вглядывался в зелень — вглядывался, пока не заслезились глаза.

Сад был пуст.