Венька
Победители
Мальчик замер и прислушался. Зимний лес подавлял своим безмолвием.
Послышалось. Куски шкуры, нашитые на кожаные сапоги, удерживали его поджарое тело на рыхлом снегу.
Затылок чувствовал чей-то взгляд. Мальчик не мог решить, враждебный или любопытный. Оборачиваться бессмысленно. Кто-то, прячущийся в переплетении замороженных веток, не хотел, чтобы его увидели.
А если начать петлять? Мальчик умел закладывать замысловатые петли не хуже зайцев. Он обошел кусты, откуда за ним следили. Ничего.
Стряхнул снег с несуразной шапки – на нее пошел добытый прошлой зимой русак. Громко свистнул, и тут же отозвалась одна из малых пичуг.
Слишком долго он живет один в суровом приморском лесу. Уже полгода он не встречал своих сородичей, людей русской крови. Широколицые местные охотники с узкими глазами попадались нередко. Добрые пытались выяснить у мальца, почему он живет один среди леса. Злые давали понять, что он здесь лишний, рвали силки. Мальчик выслеживал своего врага, и мнение местных ему было безразлично.
Отцепив от пояса пару птичьих тушек, он принялся разводить огонь. Через час тонкокостные птички были готовы. Прошептав невразумительную молитву – слов ее почти не помнил – принялся за еду. Тьма наступала на лес, окутывала домишко черно-синими рукавами.
Среди ночи он проснулся и закричал. Спохватился, проверил наощупь, закрыта ли корягой узкая дверь в нору. Улегся на жесткую лежанку, долго ворочался, и вновь перед глазами мельтешили кровавые разводы и вспоротые животы. На этот раз мальчик подавил крик. Нащупал чашку, взахлеб пил воду со льдинками, она холодила впалую грудь. Прогнать демонов – его главная задача.
Просторная светлая изба с большой печкой, шум, гомон многолюдной семьи. Стукнула входная дверь.
– Глянь, братишка, – Василий тряс перед мальцом своей добычей: пышные соболя, серые лисы, лоснящиеся бобры.
– А это что за невидаль? – под грязными мальчишечьими пальцами переливались три шкурки. Округлые уши, переливающиеся полосы, длинный узкий хвост, остекленевшие в последнем взгляде на охотника.
– Бабр, редкий зверь. Повезло мне, скупщики хорошую цену дадут за редкого зверя. Я такого и не видал ни разу. А цвет-то, паря! Фартануло! – чем-то волшебным казались ему эти шкурки с богатым переливом, затейливым отблеском серебра.
Нет давно ни брата, ни родителей. Опустела, обезлюдела деревенька на реке Бирюзовой, будто и не было ее никогда. Лишь Вениамин, Венька, младший сынишка Ефимовых остался жив на этом свете.
– Он соткан из света, тишины и снега… И смерть настигнет…
– Одноглазый, перестань, – Венька давно понимал язык местных. Но говорить на нем отказывался. Каждый раз переводил речь Одноглазого на русский.
– Дурное… Наделать беда, – старик перешел на язык пришельцев с запада.
– Отстань. Ты не уговоришь меня, Одноглазый. Сказки всё. И враки, – Венька заскользил на самодельных лыжах. Снег за ночь подмерз, и скоро увечный старик остался позади, в белесом мареве. Одноглазый все не успокаивался, воздевал к холодному небу руки и пытался убедить своих богов образумить мальца. Старик так и не ушел, сел на корягу у землянки и уставился выцветшими глазами на нечто, ускользающее, теряющееся между стволами деревьев.
Мальчик кружил до самых сумерек, и, когда желтое солнце, облегченно выдохнув, подкатилось к зазубренным пикам елей, что-то заставило его громко вскрикнуть:
– Нашел!
В этот день он вернулся поздно, без сил. Старик сидел на коряге. Венька не сказал ему ни слова, но благодарно налил в берестяную миску духмяный отвар летних трав, вскипяченный стариком. Венька жевал сухое мясо, запивал его отваром, а Одноглазый чамкал ртом и неотрывно смотрел на своего молодого друга.
– Что тебе?
– Неуважителен ты к старикам, – вздохнул Одноглазый. – Упрямство и безответственность сгубили множество наглых юнцов, похожих на тебя.
– Старик, ты мне не отец и не дед. Что ж ты ворчишь на меня?
– Я много прожил. Думаешь, куда девался мой правый глаз?
– Ты не рассказывал мне.
– Я тоже был юн и скуден умом…
Венька ничего не спрашивал, но старик добился искорки интереса в его бледно-голубых глазах.
– Я был куда моложе тебя… Я мечтал добыть самого крупного, сильного зверя, чтобы имя мое передавали с восхищением… Близ нашего поселения в глухом сплетении деревьев и кустов устроила логово свое самка…
– Кого? – мальчик подался вперед, чутье подсказывало ему, он услышит от старика нечто интересное.
– Куты Мафа… Грозный полосатый царь леса. Самка спрятала двух детенышей… И трогать священного зверя было нельзя, но… полосатая шкура так хорошо бы смотрелась на моих плечах.
– Ты добыл Куту?
Старик замолчал. Он вытащил из-за пазухи табак, понюхал его и убрал.
– Не добыл я зверя. Меня не пустили в его логово.
– Кто не пустил?
– Ворон.
– А ему-то что?
– Он охранял логово. Птица налетела на меня, вцепилась когтями в волосы, клевала лицо.
– Она и похитила твой глаз, да, старик?
– Какой догадливый… Потом шаман сказал мне, что это был особый Куты Мафа, белый, сотканный из света, тишины и снега… Глаза его голубые, как небо… Больше я к логову не приближался.
– Ты испугался! А я не струшу!
– Пага бата [1], – качал головой Одноглазый, возвращаясь в свой холодный дом.
Следы четко выделялись на свежем снегу. Венька крепко сжал длинный нож. За спиной – лук со стрелами. Но помогут ли они при встрече с врагом?
Зверь обошел заросли шиповника. Венька снял с колючей лапы клок серебристой шерсти. Покрутил, понюхал, положил в карман. На ветках алели твердые ягоды, оставленные запасливыми лесными жителями. Мальчик сорвал их и положил в рот. Вкус лета давно выветрился, ягоды неприятно царапали язык, но едой в зимней чащобе пренебрегать нельзя.
Венька шел все дальше. Повалил снег, поднялся сильный ветер. Высокий воротник спасал шею, шапка грела дурную голову. Венька не собирался останавливаться на полпути. Дальше!
Следы исчезли, потонули в белом крошеве, валившемся с неба. Венькин затылок жгло, опять за ним кто-то следит. Озноб пробежал по его спине – он мог не вернуться с этой охоты.
Идти становилось все тяжелее, снег облеплял лыжи, падал за шиворот, прилипал к ресницам и бровям.
– Да черт бы тебя побрал, – он выругался, и стало легче. – Выходи. Что прячешься? – закричал он и стал кружиться, вглядываясь в заснеженный полог леса. – Боишься?
Негромкий звук стал ему ответом. Рука мальчика дрожала, он сжимал рукоять ножа и молился. Быстрое движение, легкий скрип снега, и что-то властно сжало правую Венькину руку. Горячая влага наполнила его штаны, и стыд затопил душу.
Охотник.
Дурак.
Он закрыл глаза и приготовился к боли. Одна радость – никто не узнает о его постыдной судьбе.
Горячее дыхание обжигало его руку, челюсти сжимали человеческую плоть, но не рвали ее. Осторожно Венька открыл глаза. Рост зверя в холке равнялся его, Венькиному. Куты Мафа, белый тигр был огромен. Ветер ворошил его серебристую шерсть, темные полоски пересекали шкуру и вырисовывали замысловатый узор на морде. Желтоватые клыки, горящие маленькие глаза вглядывались в маленького наглеца.
Венька хотел спросить у зверя, что ж надо ему. Но как говорить с тигром? Он, леденея от страха и восхищения, заглянул в голубые глаза... Все затянуло искристым красноватым светом, и сквозь него мальчик стал видеть…
Осенний лес, играющий всеми оттенками охры и багрянца. Небольшая пещера, укрытая хвойными деревьями. Три серебристых детеныша, возящихся у входа в пещеру. Зверь к ним походит, мурчит и начинает вылизывать самого маленького детеныша. Один тигренок, самый бойкий, начинает играть длинным хвостом матери. Челюсти ноют от тяжёлой добычи, мать кидает олененка детенышам и лениво следит за их возней вокруг туши. Они кувыркаются, рычат, щетинят шерсть. Такие маленькие.
Скоро мать ушла за новой добычей. Она растеряла силы, преследуя кабаргу. Но молодой самец ускользнул. Возвращаясь, она слышит громкие тревожные крики воронов. Один из них подлетает к уху, каркает громко, и тигрица прикусывает его черный хвост, с отвращением выплевывая перья.
Возле логова она видит три ободранных тельца – все, что осталось от трех тигрят. Она громко рычит, и лес отзывается ей криками. Все скорбят вместе с Кута Мафы.
Охотники хорошо справились с добычей, начисто содрали серебристые шкурки и быстро скрылись, опасаясь гнева тигрицы. Они мало знают о настоящей ярости.
Венька издает рык. Он открывает глаза, трясет головой так, что слетает шапка, пытается выкинуть из своей головы воспоминания колдовского зверя. Кто он? Дух?
По лицу текли слезы, он слизывал соль и скорбел о семье. Тигриной и человеческой.
– Ты мстила, да?
Тигрица не отвечала, но он и сам теперь знал.
Старший брат Василий с другом разорили логово зверя, ради красивой шкуры убили трех тигрят. Они весь вечер хвастали своей добычей, все жители малой деревушки на речке Бирюзовой собрались в избе Ефимовых отметить удачу. Лишь отец весь вечер хмурил седые брови.
Наутро Венька отправился в тайгу проверять силки. Он долго ходил по осеннему лесу, все ловушки оказались пусты, но в туеске розовела брусника. Венька подходил уже к деревеньке, когда почуял неладное. Не кричала голосистая младшая сестренка, не пела мать, не выла соседская шавка, не мычали коровы… Прямо у крыльца лежал Васька с распоротым брюхом, откуда змеились желтоватые кишки. Рядом замер отец, успевший схватить топор. Потоки крови. Содранные волосы матери. Перекушенное горло сестры. Убитые телята, свиньи.
Венька обошел весь двор и сел. Он не ревел, не кричал, он поклялся, что поквитается с душегубом. В соседских домах он обнаружил те же следы убийцы. А на стене избы подпись – длинные следы от когтей.
Он весь ушел в свои страшные воспоминания и не заметил, что рука его свободна. Мальчик покрутил головой – он остался один в снежном лесу. Белая тигрица его не тронула.
Венька шумно вздохнул и, при каждом шаге ощущая позорную влагу в портах, двинулся в обратный путь.
Стемнело. Мальчик выбился из сил, ноги налились тяжестью и отказывались двигаться.
– Полежи, отдохни, – шептали мягкие сугробы.
– Обними меня, – звали сосны, приветливо помахивая ветвями.
Венька заблудился.
Он привык жить в тайге, хорошо запоминал дорогу, но сейчас лес путал его, водил одними и теми же тропами. Тигр его пощадил, но лес отпускать не желал.
– Бата! – сквозь темному прорывается слабый крик, и Венька пытался ответить.
– Мафа [2], я тут, –голос его слабее мышиного писка.
Мальчик сжал замерзшими пальцами нож и стал стучать по березе. Глупая попытка. И сам он глуп.
– Мальчик, ты жив! – старик совсем рядом, и Венька упал на холодный мягкий снег.
А где-то в заснеженном лесу белая тигрица готовила новое логово, подальше от людей и щурила счастливо льдистые глаза.
[2] Старец (удэг.)