Песня ветра

Город назывался Бухта Непокорных, и его делило между собой множество банд. Отношения между ними были тесными и сложными — выгодные сделки и заказные убийства, временные союзы и кровная вражда, вооруженный нейтралитет и старые добрые рукопашные в портовых тавернах. Но для Марка жители города делились всего на два типа: ублюдки злые и ублюдки безразличные. Одни снаряжали пиратские корабли и возвращались не с шелком, табаком или жемчугом, а с полными трюмами живых людей. Другие приходили на ярмарки, где испуганные невольники толпились у базарных столбов под бдительным наблюдением своих хозяев. Одни нахваливали свой товар и заставляли мужчин поднимать тяжелые бочки, а женщин — показывать пышные груди и белые зубы. Другие бродили между рядами, приценивались и торговались или просто глазели, раскрыв рты. Одни продавали рабов, другие покупали рабов, и Марк даже не знал, кого ненавидит больше.

Может, детину со свежим шрамом вместо глаза, который забрал его, еще совсем маленького, из горящего табора? Больно схватил за руку и потащил на корабль, а Марк рыдал и звал маму. А может, капитана, который быстро осмотрел его и дал отмашку вести к остальным? Или матросов, которые два раза в день спускались в заполненный потом и страхом трюм, чтобы принести немного еды и воды, а затем вышвырнуть за борт свежие трупы?

А как же все те, кто на невольничьем рынке подходил взглянуть на него и оттягивал нижнюю губу, чтобы убедиться, крепко ли сидят зубы? Как же его первый хозяин, который занимался тем, что выращивал из детей хороших, послушных рабов, чтобы потом взять за них приличную цену? А хозяйки, которые, наигравшись вдоволь, перепродавали Марка, тогда еще молодого и красивого, своим подругам? Одна из них приказала слугам ткнуть его лицом в жаровню. С тех пор щека и подбородок Марка были покрыты сизыми корявыми рубцами.

И, конечно же, хозяин доков, куда его продали по дешевке, чтобы он разгружал корабли — как можно о нем забыть! Город назывался Бухта Непокорных, но в нем не было ни свободы, ни справедливости. За это Марк ненавидел его весь, от центра и до портовых трущоб. А заодно — и каждого живущего в нем человека.

Но кое-что он все же любил. Неподалеку от грузовых доков стояли древние, истертые временем скалы. Песчаный берег, узкий и длинный, как шрам от удара плетью, отделял их от моря. Морской воздух источил камень, и он весь покрылся оспинами мелких отверстий. Ветер никогда не упускал случая сыграть на этой странной флейте. В его мелодии было все — дальние земли, откуда прибыл Марк, корабли, укутавшись в паруса которых он спал, тропинки течений, что привели его сюда, и радостное предвкушение новых чудес, которые ждут в пути. Это была песня странствий. Каждый свободный вечер — а таких вечеров выпадало немного — Марк приходил к скалам, чтобы снова ее услышать. Песня убеждала его сбежать. Он долго гнал от себя эту мысль, но однажды ночью понял, что умереть свободным — не намного хуже, чем жить рабом, и начал готовиться к побегу.

На это ушло несколько месяцев. Он аккуратно следил за стражей, за что был несколько раз избит. Запомнил, как мог, пути, которыми ходили патрули. Надежно спрятал сшитый из лохмотьев заплечный мешок с водой и хлебом — вряд ли этих припасов хватило бы на долгий путь по кромке Великой Пустыни, но все же лучше, чем ничего. Он не знал, действительно ли существуют в далеких оазисах Свободные Города, в которых нет рабства, каждый может жить по справедливости, и где любого путника принимают как равного. Истории о них передавались от раба к рабу быстрее, чем болячки в тесном бараке. Они вселяли надежду. Эти истории да свист ветра в прибрежных скалах — вот и все, что Марк знал о свободе. Этого было более чем достаточно, чтобы страстно ее желать.

Сегодня он собирался бежать, и ему было страшно. Днем в порту все так и норовило выпасть из рук, ноги слушались плохо, а внутренности скручивались якорным узлом. Но вот наступила ночь, и пришла пора действовать. Забрав мешок с припасами, Марк тихо вышел из барака. Из темноты ему навстречу шагнул черный великан. Марк знал его — это был Голиаф. Они жили в одном бараке и часто работали вместе.

— Куда идешь, Подпаленный?

— К яме, — коротко ответил Марк. Мешок он поспешно спрятал за спину.

— Не задохнись, — ухмыльнулся Голиаф, обнажив неровный ряд пожелтевших зубов, — я там только что рис с рыбой оставил.

Марк коротко кивнул и пошел к выгребной яме — совершенно не в ту сторону, куда собирался. Он постарался как можно быстрее и незаметнее прижать мешок к груди, надеясь, что Голиаф не заметит его. В нос ударила ужасная вонь. Марк обернулся на свой барак — кажется, снаружи никого уже не было. Он тут же со всех ног рванул в другую сторону, к берегу. Быстрее, быстрее, по темным ночным переулкам, к мысу неподалеку от грузовых доков, к найденной им однажды затопленной пещере! Она вела в сторону от города и, как думал Марк, выходила на берег по ту сторону городской стены.

Он был уже совсем рядом с доками, когда впереди заплясали отблески факелов. Он рванул было назад, в переулок, но и там его встретил красный огненный свет. Бежать было некуда, и Марк затаился, надеясь, что факельщики пройдут мимо и он снова окажется в спасительной темноте. Но вместо этого за углом послышались приближающиеся голоса, свет стал еще ярче. Мысль о том, чтобы выбросить мешок, даже не пришла Марку в голову. Какая разница? Раб, пойманный ночью на улицах города, — это мертвый раб, будь он хоть голым, хоть увешанным крадеными драгоценностями. Он вжался в стену, но от стражи это не спасло — Марка избили, связали и повели назад. Его заковали в колодки и оставили стоять в доках как предупреждение каждому, кто посмеет думать о побеге.

Наступило утро. В порту кипела работа и сновали люди. Одни проходили мимо Марка молча, другие плевали в него, били, насмехались, швыряли чем-то гнилым и мягким. Хотелось есть и еще больше — пить.

— Небось скучаешь по выгребной яме? — раздался голос возле самого уха.

Это был Голиаф, и отвечать ему у Марка не было ни сил, ни желания.

— Зря ты мешком светил. Мне дали за тебя целую буханку хлеба. Я буду есть и думать о тебе.

Марк молчал.

— Завтра утром тебя сожгут, Подпаленный. На том свете будешь уже Горелым, — рассмеялся негр. Так и не дождавшись ответа, он ушел.

Марка захлестывал водоворот: гнев, отчаяние, боль, ненависть, бессилие. Раб не должен предавать другого раба, рвущегося к свободе. Это несправедливо. «Спутал злого ублюдка с безразличным, — подумал Марк. — Ошибка, которую в этом городе совершают только один раз».

Когда его голова прояснилась, был уже вечер. Становилось холодно, во рту горел песок пустыни. Было страшно, но не так, как перед побегом: тогда на кону стояла его жизнь, теперь — смерть. В сущности, он терял не так уж много. Больше всего было жаль мелодию, которую играл ветер в древних скалах. Было больно расставаться с мечтой о свободе, которую она обещала. Побои, голод и жажда взяли свое, и Марк уснул, не додумав эту мысль до конца.

Проснулся он от тычка в бок: стража снимала с него колодки. Его связали и повели — наверное, решил Марк, на главную городскую площадь, чтобы на казнь посмотрело побольше народу. Он словно опьянел от ужаса: упирался, когда его привязывали к столбу, пытался вырваться, один раз вцепился зубами в руку державшего его охранника, за что тут же по этим зубам и получил. Во рту стало солоно. Марк что было сил плюнул в стражников, но не попал. Мучения пугали куда больше, чем сама смерть. Марк обвис на веревках. Ветер дул изо всех сил, будто пытаясь унести его отсюда.

Больше не было сил бороться, больше не было сил бояться, и Марк снова подумал о своей мелодии. Ему было жаль, что он умрет так далеко от моря. Он постарался вообразить, как звучит ветер в прибрежных скалах, как поет свобода. Вспомнить эту песню оказалось не так уж и сложно, ведь Марк слушал ее годами. Она расцветала у него в голове, набирала силу, звучала звонко и четко, громко и уверенно. Внезапно в нее вплелось что-то еще — стук копыт, скрип колес, звон цепей, шум бьющихся о корму волн. И тогда Марк увидел их.

Они появлялись из темноты, отвечая на его зов. Запертые в казематах, закованные в кандалы, ожидающие своего приговора. Придавленные телом убитого коня в самый разгар сражения, распластанные на жертвенном алтаре, с руками, стертыми в кровь о камни завалов. Вожди, провалившие свои восстания, и короли, потерявшие свои короны. Мужья, прикованные к постели недостаточными дозами смертельного яда, и жены с обрезанными волосами, изгнанные в пустыню без капли воды. Старики, испускающие дух в кельях горных монастырей и дети пиратов, идущие на эшафот вслед за своими отцами. Все они были здесь, все они слушали Марка и отвечали ему.

Под ногами затрещали дрова. Марк очнулся. Было жарко, а вскоре должно было стать еще и больно, но ничего подобного не произошло. Жар отступил, мышцы налились теплом и приятной тяжестью. Что-то похожее он чувствовал всего раз в жизни, когда по странной прихоти одной из его хозяек ему сделали массаж. Марк открыл глаза и увидел пламя — оно было повсюду. Веревки больше не удерживали его. Он вытянул руки: на ладонях плясал светло-голубой огонь.

Он сделал шаг, потом второй, третий и вскоре вышел из костра. Вокруг бегали и кричали люди, что-то горело. Марк пошел на примыкающий к площади рынок. Прилавки вмиг заполыхали, превращаясь в белые, пышущие жаром угли. Затем Марк отправился за справедливостью: сначала свернул в торговые кварталы, оттуда дошел до холма, где стояли дома богачей, и, наконец, навестил дворец. Кажется, в него стреляли, но стрелы и арбалетные болты сгорали, не причиняя вреда, а их расплавленные наконечники стальными каплями падали на землю. Марк направился в порт, к своему бараку в южных доках. Он шел вдоль моря, оно шипело и паром поднималось к небу, а на сухом соленом дне догорали стоявшие на якоре корабли.

Сам не понимая как, Марк очутился за городом. Огня больше не было, не было ожогов на руках. Не было больше и города — на его месте остался лишь пепел и искореженные камни. Марк огляделся и понял, что пришел к поющим скалам. Было непривычно тихо. Песок стал черным и гладким, испуганное море отпрянуло от берега, открыв длинную косу. Скалы умерли: они не могли бежать и оплавились, превратились в невысокие валуны. Ветер бросался на них грудью, но в ответ не раздалось ни единого звука.

***

Двое стояли на вершине дюны, их плащи развевались на горячем ветру, их лица были обращены к Марку. Тот, что повыше, призывно махнул рукой, и Марк поднялся на песчаный холм.

— Добро пожаловать! — первым поздоровался высокий лысый человек со смуглой кожей и орлиным носом. — Ты устроил большой пожар, мы видели зарево за день до того, как пришли сюда.

Второй, низкорослый, с густой бородой, прикрывающей половину испещренного шрамами лица, молча кивнул. У него не было одной руки — по самый локоть, а то и выше. Обрубок прятался в складках плаща.

— Кто вы такие и зачем ждете меня здесь?

— Я Саул, а это Яков, — ответил низкорослый, указав на своего спутника. — Ты теперь с нами.

— С вами?

— За тобой должок, — весело пояснил Яков. — Ты жив благодаря чуду, и чудо оставило на тебе свой отпечаток, — он несильно ткнул Марка пальцем в лоб. — Теперь ты должен отплатить тем же: нести свободу всем, кто зовет ее.

— Ничего не понимаю, — обескураженно сказал Марк.

— А между тем все просто: мы вызволяем тех, кто в этом нуждается, у кого нет больше надежды.

— Со мной случилось что-то похожее, — заметил Марк. — Это ваших рук дело?

— Нет, друг мой. То, что с тобой произошло, — это случай особенный, редкий. Ты звал так сильно, что откликнулись вообще все, кто мог тебя услышать. И теперь ты всем должен. Ну, многие из них уже наверняка мертвы, а тех, кто выжил, мы вряд ли сумеем найти. Поэтому ты отдашь долг по-другому: будешь помогать всем, кто жаждет свободы, будешь делиться своим волшебным даром! Огонь — сильная стихия, но опасная. С ним нужно быть осторожным…

— Хватит болтать, — сухо перебил Саул. — Дай ему все, что нужно, и отправляемся. Нам предстоит долгий переход.

— Да с чего вы вообще взяли, что я куда-то с вами пойду? — возмутился Марк.

— Потому что ты должен, а долги нужно платить. Иначе получится несправедливо, — просто ответил Яков. — И еще потому, что нет лучшего дела для свободного человека, чем дарить свободу другим.

Марк, еще вчера бывший рабом, не нашелся, что возразить.

***

Когда древний храм возник вдалеке, они встали на привал. Творилось что-то странное: Саул говорил много, а Яков молчал. За четыре недели, которые они провели в пути, Марк видел такое впервые.

— В храме мы должны найти ключ, забрать его и уйти. И ничего больше. Мы не пытаемся дополнительно стащить что-то ценное, не исследуем тайные проходы, не рыщем по коридорам в поисках новых жертв и вообще не разделяемся, если не будет такого приказа. Это понятно?

Марк молча кивнул.

— Нам нужен боковой вход. — Саул начертил на песке здание храма и ткнул палкой, показывая, где он. — Я иду первым, вы за мной. Внутри держимся вместе, Яков следит за правым флангом, Марк за левым. Я в это время расчищаю нам путь, и вы не вмешиваетесь, пока не услышите от меня условный сигнал.

На это раз кивнули оба.

— И, Марк, не используй свою силу без крайней необходимости. Нам не нужны пожар и переполох, отрезанные огнем пути к отступлению или собственные седалища, случайно сожженные до углей.

— Я понял, Саул.

Саул медленно стер рисунок.

— Надо отдохнуть. Первым караулит Марк, затем Яков. Я разбужу вас, когда придет время.

Разжечь костер было несложно. Марк справился с этим мгновенно, чем заслужил одобрительное хмыканье Якова. Они ели и грелись, закутавшись в приближающийся вечер.

— Расскажи мне свою историю, — внезапно попросил Яков. — Что с тобой случилось? Я учу тебя управлять силой. Дело пойдет лучше, если буду знать, как ты ее получил.

— Хорошо, — согласился Марк, — но только если ты потом расскажешь о себе.

Яков скривился: похоже, об этом он не любил говорить.

— Я ведь понятия не имею, на что вы с Саулом способны, — добавил Марк. — Будет справедливо, если я узнаю о твоей силе — ты ведь уже не раз видел мою.

— Ты прав, — признал Яков нехотя. — Рассказывай первым.

Марк рассказал как его ребенком забрали в рабство, как он жил в Бухте Непокорных, как решил сбежать и что с ним было после. Яков слушал не перебивая.

— Твоя очередь, — закончил Марк и умолк.

Трещал костер, ветер юркой змеей шелестел в холодном песке. Яков заговорил тихо и спокойно, совсем не так, как обычно.

— Я родился в семье богатого купца в одном из многочисленных городов Торговой Империи. Отец и мать любили меня, но чем старше я становился, тем сильнее болел, и к тринадцати годам оказался прикованным к постели. Отец нанимал самых лучших лекарей, но никто не мог понять, что со мной, и тем более никто не мог вылечить меня. Я усердно учился, читал книги и проводил вечера за разговорами с матерью. Со временем мне становилось только хуже — отнялась правая рука, затем перестали работать ноги. Вскоре у меня остались лишь глаза да мой запертый в клетке парализованного тела разум, который метался в ужасе, ища спасения, и не находил его. Горю моих родителей не было предела. Мать каждый год старела на пять лет, а отец все дальше уводил свои караваны и все меньше появлялся дома. Я не виню его за это: желание убраться подальше от своего несчастья — в человеческой природе.

Яков перевел дыхание. Равнодушно трещал костер, ветер завывал сочувственно.

— Так продолжалось несколько долгих невыносимых лет, пока в соседних городах не вспыхнула чума. Не в силах больше выносить свою ежедневную беспомощность перед моим недугом, мать отправилась помогать больным. Целые недели я проводил с сиделкой, затем мать возвращалась домой, приходила ко мне и плакала, и уходила снова. Ее я тоже мог понять.

В костре выстрелила смолистая ветка, взлетели искры. Яков вздрогнул.

— Однажды она не вернулась совсем… я потом узнал, что она умерла от чумы. Отца судьба тоже не пощадила: его караван вырезали разбойники. А тем временем чума набирала силу, вся страна наполнилась стонами больных и умирающих, горели дома и целые кварталы, но ничто не могло сдержать черную смерть. Единственным человеком, которому мор принес счастье, был я. Все эти годы я страстно желал одного — снова начать жить, двигаться, путешествовать, говорить! Я просил об этом каждый день, и однажды меня услышали. Тысячи — умирающих от лихорадки в своих постелях, горящих в зачумленных постоялых дворах, заживо погребенных под трупами — услышали меня, ответили мне, дали мне силу. Я ожил и, как оказалось, получил удивительную способность. Я могу вылечить любого, но у этого есть своя цена: чтобы сохранить кому-то жизнь, я должен сначала ее у кого-то отнять.

Марк не знал, что ответить. После долгого молчания он сказал:

— Мне жаль. Судьба обошлась с тобой очень несправедливо.

— Ну, было и кое-что хорошее, — ответил Яков и слегка улыбнулся. — Я встретил Саула, и вместе мы подарили свободу многим людям. Иногда мне кажется, это стоило того.

***

Саул разбудил их глубокой ночью. В тишине и мраке они подошли к стенам храма и пробрались внутрь через боковой вход. У Марка захватило дух: впервые он видел столь величественное место. Огромные колонны, обрамляющие зал, уходили ввысь, в темноту. Из стенных ниш на них слепо глядели белые статуи. Но осмотреться как следует Марк не успел. Послышался топот, зажглись факелы, блеснула сталь изогнутых клинков. Похоже, тайный проход был не таким уж тайным, и незваных гостей поджидали стражники. Их было несколько десятков — в просторных черных одеждах, с оружием наголо.

Им навстречу вышел низкорослый однорукий Саул. Марк забеспокоился — как он в одиночку справится с такой толпой? Вдруг он ошибся, когда запретил им вмешиваться, был слишком самонадеянным? В растерянности он взглянул на Якова — тот невозмутимо ждал. А тем временем из обрубка руки Саула внезапно выскользнуло длинное черное лезвие, и началась бойня. Это было бы отвратительно, если бы Саул не был настолько искусным воином. Настоящее мастерство всегда вызывает восхищение, даже если мастер делает ужасные вещи. Его движения были точными и скупыми, а черный клинок на лету менял длину и форму. Несколько раз он превращался в плоский черный щит — Саул блокировал удары и тут же контратаковал снова возникшим мечом. Через несколько минут все было кончено. Саул стоял на том же месте, где начал бой, весь в крови и снова однорукий, а вокруг лежали изуродованные тела врагов.

Прежним порядком, неотрывно следуя за Саулом, они дошли до самого сердца храма, временами замедляя шаг и переступая через трупы. В конце пути их ждала большая круглая комната с массивным каменным алтарем в центре. На алтаре лежал железный ключ, украшенный огромным драгоценным камнем черного цвета. Саул протянул единственную руку и взял ключ. Что-то негромко щелкнуло. Саул переменился в лице, а из его живота на каменный стол хлынула темная кровь. Он начал крениться набок. Марк подхватил его и растерянно посмотрел на Якова.

— Перевяжи рану и не давай ему двигаться! Я скоро вернусь! — и Яков ринулся прочь из комнаты.

Марк остался один с умирающим Саулом. Он зажимал руками рану, чувствовал, как чужая кровь пульсирует под пальцами. Саул стремительно бледнел, ничего не говорил и, кажется, был уже без сознания. Минуты тянулись для Марка медленнее, чем годы рабства. Он подумал, что надо прижечь рану, но побоялся, что сожжет Саула. Стиснув зубы, Марк ждал. Послышались быстрые шаги.

— Быстрее, ему совсем плохо! — закричал Марк и обернулся.

Перед ним стоял человек в черном, с изогнутым мечом в руках. Марк медленно поднялся. Страх заметался в нем, грозя вырваться наружу, но Марк взял его за горло, и страх утих.

— Не подходи, — предупредил Марк человека в черном, — или я тебя убью.

Незнакомец ничего не ответил, только перехватил поудобнее меч и двинулся в сторону, обходя Марка и Саула по дуге.

Марк собрался. В пути он учился управлять своей силой — после чего лысый Яков лишился еще и бровей. Вдохнуть, сосредоточиться, и на выдохе…С его рук сорвался небольшой огненный шар и полетел в сторону противника. Тот молниеносно отпрыгнул. Шар врезался в стену, оставив на ней черное пятно. Марк начал дышать быстрее, с каждым выдохом выпуская небольшой сгусток огня, но незнакомец легко уворачивался и подбирался все ближе. Вот он оказался совсем рядом, зашуршали одежды, блеснула занесенная сталь. Марк в ужасе закрылся руками.

Клинок расплавился. Марк отчаянно прыгнул вперед и схватил человека в черном за горло. Комнату заполнил запах горелой плоти. Шея нападавшего обуглилась, из-под уродливой корки виднелись белые кости. Спотыкаясь, Марк отбежал подальше от трупа. Его вырвало, затем еще раз. Ноги и руки стали тяжелыми и непослушными, тело и разум налились слабостью.

Снова шаги — на этот раз в комнату влетел запыхавшийся Яков. На его одежде были отчетливо видны кровавые следы.

— Нашел, я нашел живых! Не всех Саул перерезал. — Он на секунду замер при виде горелого трупа и тут же бросился к Саулу. Бормоча что-то неразборчивое — то ли читал заклятия, то ли ругался на неведомом Марку языке — Яков плавно водил руками над раной. Время от времени он пальцами открывал Саулу глаза, словно хотел удостовериться, что тот все еще здесь, в своем теле.

— Скоро он придет в себя, — сказал наконец Яков, тяжело поднимаясь. Он подошел к Марку и присел на корточки рядом с ним. — Ты молодец, друг мой. Ты все сделал правильно.

— Я… Я сжег его голыми руками. Я чувствовал, как его плоть тает под пальцами. И запах…

— Ты сделал, что должен был. Иначе вы с Саулом уже были бы мертвы. Но вы живы — благодаря тебе, — Яков заставил Марка поднять голову и посмотрел прямо в глаза. — Наши силы могут творить ужасные вещи. Поэтому так важно использовать их для чего-то стоящего. Сегодня ты спас Саулу жизнь — это благо. Но ты расплавил человека живьем — это цена, которую приходится платить. Понимаешь?

— Д-да. Но это просто… просто...

— Поверь, я знаю, каково это. Когда я впервые понял, как действует моя сила, я зарекся пользоваться ею. Прошли многие месяцы, прежде чем я примирился с собой. У тебя на это не было времени. Совершать поступки всегда тяжело, и чем выше их цена, тем тяжелее. Но в сотни раз хуже не иметь возможности что-либо изменить даже за самую большую цену. Подумай об этом на досуге.

И Яков отошел.

Через несколько минут Саул пришел в себя. Внезапно и сильно втянув воздух, он вскочил. На мгновение его рука превратилась в клинок, но затем так же быстро снова стала культей. Бешеным взглядом Саул обвел окровавленный алтарь, сидящих в углу Марка и Якова, черные отметины на стенах и обожженный труп в центре комнаты.

— Благодарю тебя, Яков, — ты снова спас мою жизнь. И тебя, Марк, — тебе я обязан жизнью впервые. Я этого не забуду. — сказал Саул веско. — Ключ у нас. Пора уходить. Яков, помоги мне.

***

У костра, немного отдохнув и собравшись с мыслями, Марк попросил Саула:

— Я видел твою силу. Теперь расскажи мне свою историю, — и, немного помедлив, добавил: — Пожалуйста.

— Это самое меньшее, что я могу для тебя сделать.— спокойно ответил Саул. — Я родился в семье воинов и воином вырос. Отец начал брать меня в походы, как только у меня на лице появились первые волосы. Очень скоро на нем появились и первые шрамы. Я был хорошим воином, достойным своего отца. Мой клинок бил без промаха, мой щит держал смертельные удары, из всех схваток я выходил победителем. Я становился старше, и постепенно под моим командованием оказался сначала отряд, а затем и целая армия. Но никто не может побеждать вечно, и однажды я вступил в сражение, которое проиграл. Меня оглушили, взяли живьем, заперли в казематах глубоко под землей и пытали. Именно там я потерял руку. Я провел в тюрьме долгие месяцы, наполненные болью, лязгом цепей и нечеловеческими криками моих солдат. Многие молились о быстрой и безболезненной смерти, я же молился о том, чтобы выжить и отомстить. И однажды на мой зов откликнулись другие, я получил дар и стал свободен.

— И что было дальше?

— Я убил всех, кто держал нас в плену. Перед смертью каждый из них почувствовал, каково было мне все эти месяцы. Я совершил, что хотел, и думал, что жить мне больше незачем. Но потом понял, что у меня есть долг перед всеми, кто откликнулся на мои мольбы. Теперь я использую свою силу, чтобы его вернуть и освободить всех, кого успею.

— А цена? — неуверенно спросил Марк. — Тебя не тяготит цена?

— Я солдат, Марк. Я привык платить кровью врагов и готов заплатить своей собственной, когда для этого придет время. Многое в моей жизни изменилось после обретения дара, но только не цена. Она всегда оставалась прежней.

К костру подсел Яков, подбросил дров и спросил:

— Что дальше, Саул? Какой план?

— У нас есть ключ, теперь нужна дверь. И я знаю, где она находится. В Свободных Городах.

— Мы идем в Свободные Города? — переспросил Марк.

— Да. Там в одном из храмов уже очень долго сидит в заточении человек. Мы его освободим.

— Это хорошо, — кивнул Марк. — В Свободных Городах не должно быть невольников.

***

Несколько месяцев шли они через пустыню, и этот нелегкий поход сблизил их еще сильнее. Но наконец перед ними раскрылись ворота первого из Свободных Городов. Они пробрались сквозь путаницу тесных улочек, оставили за спиной торговые ряды, полные тканей, фруктов и специй, и оказались на главной площади. Всю ее середину занимал главный городской храм, уходящий ввысь необъятным золотым куполом. В каждом Свободном Городе был такой, и в них служили разным богам.

— Дверь в храме, — сказал Саул. — Идем.

Они миновали мраморные колонны, фрески, резные алтари, заваленные богатыми дарами. Перед лестницей, ведущей во внутренние помещения, дорогу им преградил стражник.

— Дальше нельзя! — объявил он гулко.

— У нас есть тут дело, — ответил Саул и показал каменный ключ.

Стражник подозвал товарища, о чем-то поговорил с ним, а затем ушел. Вскоре он вернулся в компании богато одетого человека с длинной черной бородой.

— Приветствую вас, путники, — поклонился чернобородый. — Я Аврелий, настоятель этого храма. Что вы ищете в божьем доме?

Ничего не говоря, Саул протянул ему ключ. Настоятель переменился в лице.

— Но как? И зачем? Неужели вы пришли освобождать его? — не получив ответа, он возмущенно спросил: — Вы хоть знаете, что он сделал?

— Это нас не волнует. У нас есть ключ, веди нас к двери, — размеренно ответил Саул.

Настоятель бросил на них еще один неверящий взгляд, махнул рукой, приглашая идти следом, и повел в подземелье. Перед огромной каменной дверью они остановились.

— Эту дверь, — заговорил настоятель, — не открывали много лет. За ней находится колдун и злодей, совершивший ужасное преступление. Он увел из города всех наших детей, и больше их никто никогда не видел. Разгневанные жители поймали его и привели в храм, где осудили на вечное заточение.

— Он увел детей без причины? — уточнил Яков.

— Не совсем, — смутился настоятель. — Его наняли, чтобы он изловил банду свирепых злодеев, скрывающихся в канализации подобно крысам. Но когда задание было выполнено, горожане не захотели ему платить.

— Значит, это ваша вина, — холодно сказал Саул и пошел к двери.

— Нет, — неожиданно даже для себя произнес Марк. — Нельзя убивать детей за то, что тебя обманули их родители. Его нельзя освобождать.

— Он забрал их, потому что ему не заплатили. Жестоко, но справедливо, — повторил Саул.

— Где же тут справедливость? Дети в чем виноваты? Так нельзя! — стоял на своем Марк.

— Но ведь он очень хочет свободы, разве ты не слышишь, Марк? — вмешался Яков. — Прислушайся, и ты поймешь.

Марк сосредоточился. Сначала едва различимая, мелодия постепенно набирала силу. Ласково, но настойчиво играла флейта. Эта песня была очень похожа на ту, которая звучала когда-то среди скал. В ней было так много знакомого — свобода, странствия, слегка утопающие в песке подошвы и шум моря, которое простирается до самого горизонта. Но в то же время она была совсем другой, заискивающей и неискренней. Как будто тот, кто ее сочинил, точно знал все ноты, но играл без чувства. А ведь песни свободы — Марк точно это знал — всегда играют, как в последний раз.

— Он обманывает нас, — сказал Марк твердо.

— Нет, Марк, нет! Мелодия такая красивая, в ней столько свободы, что ей просто нельзя отказать!

— Мы должны освободить его. Это наш долг, — подтвердил Саул.

— К черту ваши долги! К черту его искренность! Он не выйдет отсюда, и точка!

Марк встал перед дверью, преградив товарищам путь.

— Отойди, — произнес Саул тихо. — Лучше уйди, Марк, я не хочу причинять тебе боль.

— Это же несправедливо! — закричал Марк. — Несправедливо! Он заслужил, чтобы его заперли, так пусть и сидит здесь! Есть много людей, достойных свободы. Давай пойдем к ним, и я буду помогать тебе, не жалея сил, буду сражаться с тобой бок о бок. Но этот человек останется здесь.

— Ну хватит! — зарычал Яков. — Кто ты такой, чтобы решать, кто должен быть свободным, а кто нет? С чего ты вообще взял, что сам был достоин свободы? Ты был рабом и молча терпел унижения. Что ты сделал хорошего? Чем ты заслужил свободу?

Марк молчал.

— А мы, по-твоему, тоже ее недостойны? — напирал Яков. — Рубака, перерезавший уйму народу, и паралитик, который получил свое счастье благодаря мучительным смертям других людей! — Яков на миг умолк. — Свободы достоин каждый, Марк. Человек за этой дверью может быть самым последним подонком…

— Он и есть последний подонок!

— Хорошо, пусть так! Он подонок и он взаперти уже много лет. И он очень хочет на свободу! Как и мы все, он заслужил ее тем, что не сдался, не потерял воли, а все еще хочет жить. И не тебе решать иначе!

— Да как же так? — взвился Марк. — Он убил детей, детей! Которые ничего ему не сделали! Он даже жить не заслуживает, пусть сгниет в этой камере! Я скорее умру, чем позволю вам выпустить его на волю!

— Ты спас мне жизнь, поэтому я не убью тебя, — холодно уронил Саул. — Но если сейчас же не отойдешь от двери, тебе понадобится помощь Якова, чтобы снова начать ходить.

— Я тебя не боюсь, — как мог твердо сказал Марк.

— А следовало бы.

Культя Саула начала опасно удлинятся, медленно превращаясь в черный гладкий клинок.

— Да вы рехнулись оба? — кинулся к ним Яков. — Саул, прекрати! Саул!

Но Саул уже никого не слушал. С клинком наперевес он приближался к Марку, а тот пятился, пока не уперся спиной в дверь. Гладкий серый камень обжег его холодом. Паника подняла узкую змеиную голову и вкрадчиво зашипела, но Марк остался стоять, где был.

— Не надо! — отчаянно крикнул Яков. Саул прыгнул.

Марк выставил перед собой руки, и с них сорвался огонь. Черный клинок стал щитом. Саул вдруг оказался прямо перед Марком и ударил его в живот здоровой рукой. Марк упал. Удары посыпались на него, как прежде, в доках, — умелые, безжалостные. Он скорчился, подтягивая колени к груди, кровь заливала глаза и текла изо рта, боль была такой сильной, что он почти оглох. Внезапно все вокруг стало белым. Каменные стены, дверь позади, Саул и его кулак — все исчезло, растворилось в беспощадной белизне. А потом пришла темнота...

Когда он открыл глаза, рядом с ним никого не было. Стены почернели от копоти, дверь, которую он заслонял собой, исчезла, остался только пустой оплавленный проем. Ноздри снова забивала вонь горелого человека. Осмотревшись, Марк нашел три обгоревших до неузнаваемости трупа — два в коридоре возле стены и один в комнате, которую когда-то запирала каменная дверь.

Когда испуганный настоятель осмелился спуститься в подвал, он нашел Марка сидящим на полу и глядящим в никуда. Все было кончено.

***

Каждую неделю, в один и тот же день, Рахиль ходила в гости к старику, живущему в хижине у морского утеса. Они сидели на лавке возле дома, пили чай и разговаривали. Старик рассказывал о дальних городах, в которых успел побывать в молодости. Рахиль любила эти истории, они завораживали — ведь она-то в жизни ничего, кроме своей деревни, и не видела. А еще старик отлично умел слушать: о том, как тяжело девушке работать в трактире, о надоедливых ухажерах, которые любят распускать руки, о ссорах с подругами и вообще о чем угодно. Рахиль была за это благодарна. Допив чай и наговорившись вдоволь, они шли на утес. Старик всегда брал с собой свои камешки — маленькие, не больше ладони, и все как один с дырочкой в середине. Старик и Рахиль расставляли их на краю утеса, у самого моря, и внимательно вслушивались. Ничего особого не происходило — ветер шумел, море билось о скалу, камешки тряслись и стучали друг о друга. Когда Рахиль в первый раз спросила, зачем старик это делает, он ответил:

— Поймешь, когда сработает.

С тех пор она много раз спрашивала, в чем же дело, но всегда получала один и тот же ответ. Сначала она помогала расставлять камни, а потом стала делать это сама: старику все труднее становилось нагибаться.

Но однажды старик разговорился. Повернув к Рахили свое покрытое шрамами лицо, он сказал:

— Должна получиться мелодия. Когда ветер проходит сквозь дырочки, должен быть звук — будто поет пастуший рожок.

— Почему же не выходит? — спросила Рахиль.

— Не знаю. Наверное, ветер не хочет играть на таком инструменте. Или дело в том, что он сделан мною, а он все еще не простил меня за то, что я сломал его прежнюю флейту.

Такой загадочный ответ поставил Рахиль в тупик. Немного помолчав, она решилась задать вопрос, который интересовал ее уже очень давно:

— Как ты делаешь такие ровные и гладкие дырочки в камнях? — старик молчал. — Мой брат — резчик, и неплохой, но таких отверстий я в жизни не видела. А еще я не видела у тебя ни одного инструмента, который нужен для работы по камню.

— Ну так что же? Каждый из нас умеет творить чудеса — кто большие, кто маленькие, кто заметные, а кто не очень. Делать дырочки в камнях — мое маленькое чудо. Я привез его с собой, когда поселился в этой деревне много лет назад. Это все, что осталось у меня от прошлой жизни.

— Очень размытое объяснение, — недовольно проворчала Рахиль.

Старик пожал плечами:

— Чудеса должны быть загадочными...

Как-то в доме у старика прохудилась крыша. Он не мог починить ее сам и попросил Рахиль с братом помочь ему.

— Я заплачу вам серебром, — сказал он. — У меня еще осталось немного из старых запасов.

— Да брось, мы сделаем все бесплатно.

— Ну уж нет. Так нельзя. Вот тебе первый и единственный мой урок: у всего есть цена, и, так или иначе, ты всегда платишь ее. Отдать серебро для меня проще всего.

— Ладно, — кивнула Рахиль. — Мы начнем уже завтра. Надо успеть все подлатать до сезона дождей, чтобы ты не промок.

Через пару месяцев старик совершенно неожиданно умер. Его нашли поутру сидящим на лавке, а в руке у него был камешек с дыркой, почему-то теплый на ощупь. Узнав об этом, Рахиль поспешила к его дому. Увидев мертвого старика, она расплакалась. В его доме нашли целую гору дырявых камешков — кажется, он не выбрасывал ни одного из тех, что они носили к морю все эти годы. Дом был буквально завален ими, свободными оставались разве что стол да кровать.

— Нужно похоронить его здесь, на утесе. Я насыплю ему курган из этих камней — не зря же он их столько наделал, — решила Рахиль, и никто не стал ей возражать.

Тело отнесли на утес, и Рахиль осталась одна. Она обложила мертвого старика камнями покрупнее и насыпала сверху груду мелких камешков, которые собрала в доме. Закончив работу, она сидела у кургана и глядела на море, думая о том, каким странным был старик и сколько хороших вечеров они провели вместе. Из задумчивости ее вывел тонкий высокий звук. Прислушавшись, она поняла: это ветер играет в камнях. Чем дольше она вслушивалась, тем отчетливее был ритм и тем яснее становился мотив. Это была очень красивая мелодия. В ней было все, что так любила Рахиль — далекие земли, удивительные приключения, ласковый шепот волн и тугие паруса кораблей.

Наверное, где-то в ней был и старик.